С Сергеем СЕЛЬЯНОВЫМ, продюсером

Сергей Бодров

Связной

 

Описание:

Эта книга - портрет Сергея Бодрова на фоне эпохи, культовым героем которой ему суждено было стать. Открывают сборник фрагменты из разговоров с людьми, которые знали Сергея в разные годы (среди них - Леонид Парфенов, Чулпан Хаматова, Вадим Самойлов, Алексей Чадов, Вячеслав Бутусов и другие). В разделе "Материалы к биографии" представлены обширный пресс дайджест и выбранные места из интервью. Но главное, что включает сборник, - ранее не издававшиеся сценарии Сергея Бодрова: "Сестры", "Связной" и "Морфий". Уникальные фотографии из семейного архива также публикуются впервые.

 

Публикуется не ради наживы, а чтобы помнили.

 

 

Сергей Бодров

Связной

 

Издатели выражают сердечную признательность Валентине Николаевне Бодровой

 

Особая благодарность Сергею Сельянову

и кинокомпании СТВ за помощь в подготовке этого издания

 

МЫ РАЗГОВАРИВАЕМ О СЕРГЕЕ БОДРОВЕ…

 

 

с Сергеем СЕЛЬЯНОВЫМ, продюсером

 

Почему я не могу о нем говорить?

Я спрашиваю себя: а почему, собственно, я ни одного интервью не дал после того, что случилось? Понятно, что это очень больная тема для меня, тяжелая, по-настоящему. Но такое ощущение, что и еще почему-то. Я редко в себе копаюсь. И все равно постараюсь сосредоточиться на этом.

Меня часто спрашивают, как я работаю с Балабановым. Ну как? Говорю: там длинновато, тут жмет. Объясняемся на пальцах.

Меня часто спрашивают, как зародился замысел «Брата». Поехали на «Кинотавр», посмотрели с Балабановым «Кавказского пленника». Меня пробила Сережина роль, он сам, его существование в картине. Я не думал, не анализировал. Что-то просто билось у меня в голове. Потом я уехал, а Леша остался. И на следующий день мне Леша звонит: «Ты знаешь, я поговорил с Сережей, предложил ему делать фильм вместе». В тот же момент я понял, что меня било. Понял, что фильм будет и что он будет очень хороший. Вот и все. И с этим ощущением я жил дальше. А мне этого обычно бывает достаточно.

Вчера мы разговаривали со Светой Бодровой по телефону. Говорили о разном. В том числе и о Сереже. Обычный разговор, не какой-то там трагический, мы так часто разговариваем, как будто ничего и не было… Я вообще не могу о нем говорить, потому что он был мне очень близким человеком. Я с ним то старшим братом чувствовал себя, то младшим – в каких-то ситуациях он был очень зрел. Но незадолго до того, как все случилось, я понял, что не знал его вовсе.

Мы все-таки не были родственниками, откровенные разговоры каждую ночь до утра не вели, не бывали в переделках, где решался вопрос жизни и смерти. Поэтому я знал, что у него есть какие-то дверцы, закрытые для других. С одной стороны, он открытый человек, которого можно спросить о чем угодно, а с другой стороны… Но я не представлял, что там, за этими дверцами, просто не думал об этом. Не разгадывал загадку личности Сережи. Вот так живешь, живешь…

Два раза он мне так… приоткрылся. Мы много и долго обсуждали сценарий «Связного», он несколько раз его переделывал, я советовал, говорил, как лучше, он соглашался. Но какие-то вопросы оставались без ответа. И вот буквально перед его отъездом у нас с ним состоялся разговор, и после этого разговора я понял, что в нем есть какая-то огромная глубина, о которой я и не подозревал.

Я понял тогда, что у Сережи нет второго слоя. У людей обычно два слоя, а у него второго нет. Зато есть третий слой – бездонный.

Я, как человек ответственный, не умею говорить про то, чего не знаю и не понимаю. Я почувствовал что-то, и у меня захватило дух. И вот о том, что я почувствовал, – я не могу говорить. Я понял, почему он хотел поставить «Морфий» по Булгакову (в свое время он мне показал сценарий, и я тогда его страшно раскритиковал). Понял, что передо мной за режиссер. Хотя и когда он захотел снимать фильм «Сестры», я, как продюсер, в нем ни секунды не сомневался. До «Сестер» он не снял ни кадра, но я был стопроцентно уверен на его счет – снимет. И я был, конечно, прав, потому фильм очень сильно сделан с профессиональной точки зрения.

У меня нет аппарата, с помощью которого я мог бы описать то, что я понял о Сереже Бодрове. Это чувство – какой-то сильный эмоциональный всплеск, состояние, которое невозможно анализировать, делать обобщения…

Я не могу о нем говорить. Ты уже знаешь, что человек не такой, а какой – не знаешь.

Но точно не такой, каким ты мог бы его описать.

Получается, что, хотя мы были близкими людьми, я буду рассказывать про человека, которого видел по телевизору.

Это загадка, которую он оставил мне. И не надо ее разгадывать.