Глава 14

Настраиваясь на спиритический сеанс следующим вечером, я осознаю, что нервничаю сильнее, чем когда-либо прежде перед выступлением. Страх разоблачения усиливается, да еще и это перемещающее вещи устройство мистера Дарби, которое мы добавили к своему репертуару… Я словно канатоходец над бездной. «Еще чуть-чуть, – обещаю я себе. – Еще немного, и мы сможем бросить это занятие».

Чуть ранее посыльный доставил записку, в которой говорилось:

«Готов я столкнуться и с чудом, и с юдом,

и с лешим оттуда,

и с тем, кто шуршит во тьме [11] –

все лишь бы с тобою побыть этой ночью… увидимся при луне».

Сейчас листок спрятан у меня в кармане. Текст заставляет меня улыбаться, прямо как Оуэн. Конечно, он ведет себя несколько наигранно. Но с такой-то матерью, как у меня, разве вправе я осуждать? В моей жизни все в какой-то мере помпезное и театральное.

«Только не Коул», – шепчет внутри тоненький голосок. Да, Коул не имеет со всем этим ничего общего. В сравнении с Оуэном он кажется немного угрюмым, кроме тех редких случаев, когда ослабляет свою оборону. В такие моменты он становится едва ли не другим человеком.

Я качаю головой, смущенная собственными мыслями. Сейчас не до мечтаний, необходимо готовиться к сеансу.

После полудня мама уехала, а мы с мистером Дарби провели весь день, настраивая его УПВ и убеждаясь, что оно будет работать с первого этажа. Сосед, несомненно, сейчас внизу, возится с машиной.

– Вы точно уверены? – спросила я его, а мистер Дарби воодушевленно потер руки:

– Жаль только, что не смогу увидеть выражение их лиц.

По крайней мере, его не мучает совесть из-за нашего замысла. Старик смотрит на все происходящее как на грандиозный розыгрыш.

Хитрость заключается в том, чтобы не позволить нашим гостям увидеть маленькие магниты, управляемые устройством, и не дать услышать, как я трижды стучу ногой об пол, подавая наш условный сигнал. Один магнит мы прикрепили к лампе над столом, другой спрятали в дешевых часах, которые я сегодня купила как раз по этому случаю. Даже если они разобьются вдребезги, пролетев через всю комнату, полагаю, люди все равно решат, будто кругляш – часть механизма.

«Всего несколько раз», – обещаю я себе, пытаясь успокоить совесть. Как только пойдут слухи, мол, у нас предметы летают по комнате, народ станет умолять, чтобы принять участие в одном из сеансов. Мы уже повысили цены и сегодня вечером заработаем более двухсот долларов. И раз уж мы получаем больше денег, я смогу отложить достаточно, чтобы спасти нас от нищеты. И тогда наконец можно будет завязать с мошенничеством.

В комнату, танцуя, вплывает мама в струящемся восточном платье из шелка с широкими рукавами. В одном из них спрятан ключ от наручников, которыми будет скована мадам Ван Хаусен, как только войдет в кабинет. Также платье скрывает маску «призрака», сделанную из муки и бумаги. Это один из наших самых шокирующих трюков, который смотрится весьма потусторонне и убедительно в мерцании свечей.

Если только один из гостей не побывал на последней лекции Гарри Гудини.

– Так кто сегодня придет? – Я ставлю чайник.

– Гейлорды, венгерская пара по рекомендации Жака – не припомню их имена – и мать и дочь из Кливленда, Джоанна и Лизетт Линдсей. Все они приверженцы спиритизма, так что на сей раз никаких скептиков.

Обведенные черным глаза матери выделяются на абсолютно белом лице; в волосах ее египетский обруч из бисера. Она похожа на Теду Бара из «Клеопатры» – экзотичная, прекрасная и таинственная. На мне платье попроще, из темно-синего жоржета с белым кантом. Мама считает, что мы создаем «восхитительный контраст». Что бы это ни значило. По-моему, так она просто хочет убедиться, что все взоры сегодня будут устремлены только на нее.

– О, еще в твое отсутствие звонил Оуэн и, считай, напросился. – Она бросает на меня косой взгляд, и я отворачиваюсь.

Наливаю себе чашку чая и ставлю тарелку с крошечными бутербродами для наших гостей. Пока мама опустошает шкафчик с алкоголем, снова проверяю лампу над столом, желая убедится, что магнит не виден.

– О, прекрати, – недовольно ворчит мама, потягивая херес. – Из-за тебя я нервничаю. Успокойся. Жак проверил едва ли не каждого и дал мне кое-какие пикантные сведения о Гейлордах.

Едва ли не каждого?

В дверь стучат, и я впускаю первых гостей: пару из Кливленда. С вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами чуть на выкате, они больше похожи на сестер, чем на мать и дочь. Я никогда не смогу их различить.

– Хотите что-нибудь перекусить? – Я протягиваю тарелку с сэндвичами.

Гостьи резко качают головами. Дочь отводит взгляд, тогда как мать смело смотрит мне в глаза:

– Но выпить я бы не отказалась. Что-нибудь, чтоб дух разогнать? – И громко лающе хохочет над собственным каламбуром.

– Джин? Херес?

– Джин подойдет, спасибо.

– Мне просто воды, – произносит дочь, посмотрев на мать.

Я наливаю и приношу им напитки, но миссис Линдсей залпом опрокидывает свой прежде, чем я успеваю повернуться и предложить что-нибудь только что прибывшей венгерской паре.

– Еще, пожалуйста.

Мои глаза округляются.

– Конечно...

Я делаю вид, что не заметила, как дочь бросает на мать очередной предупреждающий взгляд. Поддавшись внезапному порыву, протягиваю руку и мягко касаюсь плеча младшей гостьи:

– Уверены, что не хотите сэндвич?

Во рту внезапно пересыхает, когда мне передается ее волнение. Почему она так нервничает?

Не лучшее начало для этой ночи.

После этого семейство Линдсей в своих модных платьях молча стоит в углу. Странно. Большинство гостей обожают, когда их приглашают на наши эксклюзивные вечера, и сразу же стремятся завязать дружеский разговор.

В любом случае думать об этом некогда. В течение следующих несколько минут прибывают остальные гости, и я слишком занята, поддерживая беседу и наполняя бокалы и чашки. Венгерская пара сметает все бутерброды и кажется слишком жизнерадостной, чтобы действительно увлекаться спиритизмом. Мистер Гейлорд явно скучает. Но, подозреваю, он выглядит так всегда. Синтия же – как игривый щенок, которому он не может сопротивляться. Оуэн еще не пришел. Я замечаю, что тарелка с закуской опустела, и подаю матери сигнал: пора начинать.

Она хлопает в ладоши:

– Что ж, насколько я знаю, все вы пришли сюда не ради еды. Начнем?

И тут раздается стук. Хоть я и ждала, но все равно вздрагиваю от неожиданности. Оуэн. Глубоко вздохнув, иду открывать дверь.

Оуэн стоит, прислонившись к косяку и задиристо наклонив голову:

– Я же не пропустил явление призрака?

Несмотря на свою нервозность, я смеюсь:

– Нет, мы только начинаем.

Внизу щелкает дверной замок, и мое сердце замирает. Ну что еще? Еще до того, как Коул появляется, я уже знаю, что это он – по характерному размеренному шагу по лестнице. Новый гость скользит взглядом по Оуэну и поворачивается ко мне:

– Надеюсь, ты не против, если я присоединюсь?

– Смотри сам, старина. Но там может оказаться тесновато, – отвечает Оуэн с поддельным британским акцентом.

В ответ на насмешку Коул вскидывает бровь.

– Прошу, входите. – Я отступаю в сторону, пропуская обоих.

– Ты сегодня чудесно выглядишь, – говорит Оуэн, проходя мимо.

Я рассеянно улыбаюсь и закрываю дверь.

– Мама, последние гости прибыли, – кричу из коридора.

Оуэн присоединяется к остальным, но Коул хватает меня за локоть, задерживая.

– Я рад, что на мгновение мы одни. – Голос его тихий и настойчивый. – Мы обязательно должны поговорить сегодня о твоих способностях. Это важно.

Я сглатываю. Сердце колотится, мчится, словно старомодная двуколка, запряженная парой гнедых.

– Прошу прощения?

– Ты знаешь, о чем я, Анна. Нам надо поговорить. – В его голосе звучит нетерпение.

Мысли вращаются с бешеной скоростью. Я не могу ни признать, ни отрицать что-либо, пока не знаю, кто он и чего хочет. Я делаю глубокий вдох.

– Я иллюзионист, Коул, – говорю мягко. – А моя мать – медиум. И нам уже правда пора присоединиться к остальным.

Поворачиваюсь в сторону гостиной, но прежде, чем успеваю сделать шаг, Коул, стоя за спиной, близко склоняется ко мне:

– Анна, нужно, чтобы ты доверилась мне. Прошу.

Его дыхание щекочет мне ухо, касается шеи, и я дрожу. Не зная, что еще сделать, с трудом сглатываю и иду вперед. Коул двигается следом, и внутренности мои сворачиваются в самый тугой из всех тугих узлов.

Я занимаю место рядом с Оуэном, а Коул садится напротив, с семейством Линдсей, и обращается к присутствующим:

– Прошу прощение за опоздание. И благодарю за приглашение, мадам Ван Хаусен. Это большая честь.

Я хмуро смотрю на мать, и она в ответ улыбается мне, словно вкусившая сливки кошка, а затем закрывает глаза:

– Давайте возьмемся за руки и поприветствуем мир духов, чтобы он открыл нам свои двери.

Мама просит всех закрыть глаза и начинает привычную «распевку» А я тем временем закипаю. Почему она не могла просто сказать мне, что пригласила Коула? Почему всегда необходимо затевать какие-то игры?

С усилием я возвращаюсь в реальность, к сеансу. Мама, словно иллюзионист, голосом очаровывает зрителей. Я оглядываю всех, оценивая их реакцию. Волнение освещает миловидное личико Синтии, хотя ее муж, кажется, немного взвинчен. Я не виню его, учитывая, чему Гейлорды стали свидетелями на последнем сеансе. Пара из Венгрии почти исходит нетерпением. Оуэн сосредоточенно хмурит брови, лицо же Коула непроницаемо. И тут я замечаю, как переглядываются мать и дочь Линдсей. Прикрываю глаза, когда они смотрят в мою сторону, и сквозь опущенные ресницы наблюдаю, как дочь медленно наклоняется и заглядывает под стол. Мать, поджав губы, изучает комнату. В груди все сжимается – словно аккордеон захлопнули. Происходит что-то очень, очень дурное.

Слегка сдвинувшись, я под столом тяну ногу к старшей Линдсей. И в тот миг, когда касаюсь ее, меня, словно током, бьет ярой враждебностью. Нет, это не скептицизм. Гораздо хуже. Сразу за злобой следующий удар – зависть, от которой внутри все сворачивается. И тут до меня доходит.

Миссис Линдсей не скептик. Она конкурентка.

Я отдергиваю ногу, но пульсация нарастает, ползет по моей коже, словно личинки, и внезапно на меня накатывает озарение с такой силой, что аж дыхание перехватывает. Вот, кого я чувствовала после того, как Оуэн высадил меня на улице. Именно она в ту ночь смотрела на меня из тени.

Желудок сжимается. Я открываю рот, чтобы спросить маму, не хочет ли она воды, но прежде, чем успеваю выдавить хоть слово, мадам Ван Хаусен изящно поднимается со стула:

– Духи требуют, чтобы я вошла в кабинет.

– Может, хочешь выпить воды, перед тем как подвергнешь себя этому испытанию? – спрашиваю в отчаянии.

Мама распахивает глаза и качает головой.

– Слишком поздно, – говорит пустым голосом. – Духи уже во мне.

Я едва не кричу от досады. Почему она не обращает на меня внимания? Неужели так стремится показать, кто в доме хозяин, что готова рискнуть всем?

Я помогаю мадам Ван Хаусен с наручниками, по мере сил стараясь не спускать взгляда с двух женщин. Что они задумали? Хотят навредить моей маме? Пришли сюда, чтобы узнать и разоблачить ее уловки? В Англии одна медиум наняла кого-то, чтобы плеснуть кислоту в лицо соперницы во время представления. Я глазами пытаюсь подать маме знак, но она так погружена в роль «пустого сосуда», что либо действительно меня не видит, либо просто не обращает внимания.

Вдох-выдох. Я зову Синтию и ее мужа проверить наручники на мадам Ван Хаусен. Как правило, я прошу об этом всех гостей, но сейчас не хочу, чтобы миссис Линдсей и близко подходила к маме.

Я запираю кабинет и после секундной заминки гашу все свечи, оставив только одну – небольшую в центре стола. Все, что сейчас в моих силах, – это создание иллюзии. Продолжая следить за женщинами, я начинаю говорить нараспев. Голос у меня не такой эффектный, как у мамы, но с задачей справляется. И все только, чтобы мадам успела выскользнуть из наручников и платья-кафтана и пробраться через потайной выход.

В какой-то момент Коул открывает глаза, и в тусклом свете я вижу, как его голова дергается в сторону двух женщин справа от меня. Затем он смотрит на меня, лицо его темнеет от беспокойства.

Сосед понимает: что-то не так. Нутром чует.

Волосы на руках встают дыбом, когда я чувствую, как кто-то пытается меня прочитать. Как будто бросает ко мне серебряную нить и пробует наладить связь. Я на мгновение сбиваюсь с ритма, но тут же беру себя в руки. Мама рассчитывает на меня. В панике я оглядываюсь на женщин: они до сих пор на своих местах, по-прежнему настороже.

Взрыв, и возле кабинета образуется облако дыма. Мерцая в искусственном свете, он на какое-то время зависает в воздухе, и гости начинают задыхаться.

Синтия и венгерка кричат, когда призрачное видение выплывает из темноты. Маска скрывает мамины волосы и лицо, а из-за черной одежды голова кажется бестелесной.

Температура в комнате резко падает, и по моей коже ползут мурашки. Я верчусь по сторонам, вглядываясь во мрак, и ужас стягивает грудь. В последний раз я чувствовала подобное, когда…

Еще одна вспышка, и за маминой спиной проявляется силуэт. Я застываю и во все слезящиеся от дыма глаза смотрю, как образ вздрагивает, а затем становится более отчетливым. Я так сильно впиваюсь пальцами в край стола, что удивляюсь, как это не отломила кусок. Юноша, одетый в зеленую военную форму, стоит по стойке «смирно» и смотрит своими темными глазами прямо на меня.

Я оглядываюсь, чтобы узнать, видят ли остальные то же самое, но трудно определить. На лицах всех присутствующих читается потрясение. Только Коул, кажется, напряженно следит за чем-то позади моей матери, сосредоточенно хмуря брови.

Я вновь оборачиваюсь к силуэту и вижу, что его рука вытянута вперед.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Страх змеей ползет по моей спине.

Уолтер.

Нити света тянутся ко мне, в ушах стоит гул.

– Нет! – кричу я, ожидая, что Уолтер вторгнется в мое тело.

– Анна! – Я слышу голос Коула, но он будто пробивается ко мне сквозь слой инея.

Краем глаза замечаю, как миссис Линдсей встает со стула, при этом что-то бессвязно бормоча себе под нос.

В отчаянии я выкрикиваю:

– Go sabhala Dia muid ar fad!

«Боже спаси нас всех» по-гэльски. Чужой язык производит на клиентов впечатление. И трижды топаю ногой – сигнал для мистера Дарби.

На лице Уолтера играет улыбка:

– Я ведь всегда могу поговорить с твоей матерью.

Я вскакиваю, сжимая кулаки.

Миссис Линдсей движется к мадам Ван Хаусен, однако Коул удерживает ее, взяв за руку. Он бросает на меня предостерегающий взгляд, но у меня нет времени разбираться, что это значит. Я все еще пытаюсь сосредоточиться на Уолтере, который уже легонько касается пальцами маминого плеча.

– Go sabhala Dia muid ar fad! – снова кричу я, топая сильнее, отрывисто, посылая четкие звуковые сигналы.

Уолтер мешкает. Коул стискивает руку миссис Линдсей, которая продолжает напевать что-то странное и невнятное. Ее дочь, вцепившись в другую ее ладонь, яростно шепчет матери на ухо. Оуэн, должно быть, улавливает мое отчаяние, потому что тоже встает. Вдруг я слышу снизу тихий шум машины и едва не лишаюсь чувств. Должно получиться. В неразберихе, которая обязательно возникнет из-за летающих часов, мама успеет вернуться в кабинет.

Если Уолтер ее отпустит.

Женщина из Венгрии издает душераздирающий крик, указывая на часы, зависшие прямо над каминной полкой. Синтия цепляется за мужа и, замерев, смотрит туда же. Семейство Линдсей поворачивается к часам, и я вижу, как женщины задирают головы вверх, словно ожидают обнаружить нити.

Вдруг часы стремительно несутся через комнату и врезаются в нашу прекрасную хрустальную лампу. Венгерка истерично вопит, и даже соперница-медиум бледнеет в свете свечей.

Мама исчезает. И, к моему ужасу, Уолтер тоже.

Он пошел за ней? Прямо сейчас он вселяется в ее тело?

Я колочу в дверь кабинета:

– Мама! Ты в порядке?

Тишина.

– Уолтер! – выкрикиваю и тут же захлопываю рот рукой. Никто, кроме меня, даже не знает, что он здесь.

– Рядом, – раздается шепот откуда-то слева.

Тяжело дыша, я оглядываюсь. Многого в темноте не разглядеть, но очертания я вижу. И, дрожа всем телом, вновь отворачиваюсь.

– Прости за это дурачество. У меня не так много времени. Но ты помогла мне, теперь я могу помочь тебе.

Я хочу задать ему миллион вопросов, но замираю. Замираю, потому что говорю с мертвецом, и, боюсь, другие поймут, что я говорю с мертвецом. Я неотрывно пялюсь на двери в кабинет.

– Ты не хочешь, чтобы они знали, что я здесь, да? – В голосе Уолтера звучит разочарование.

Я едва заметно качаю головой. Сейчас я слышу Синтию, что склоняется над все еще стонущей венгеркой, и миссис Линдсей, которая что-то сердито шепчет дочери.

– Я здесь, чтобы предупредить тебя, Анна. Ты помогла моей бедной милой матушке, и я хочу помочь тебе. Вокруг тебя и твоей мамы сгущается опасность.

Я оборачиваюсь. И плевать, что другие решат, будто я сумасшедшая.

– Что за опасность? – спрашиваю шепотом.

Уолтер качает головой:

– Не знаю. Но здесь есть люди, которые желают причинить тебе боль. Будь осторожна.

Его образ в темноте начинает мерцать.

– Подожди!

Но Уолтер исчезает.

Я поворачиваюсь к кабинету. Неужели дух все-таки вселился в мамино тело?

– Мама!

Несколько мгновений проходит в напряженной тишине, а затем мама начинает рыдать – то есть действует по плану.

Мои колени подгибаются.

Коул молниеносно оказывается рядом, помогая устоять.

Все собираются возле дверей, чтобы увидеть мадам Ван Хаусен.

– Отойдите, – приказываю я.

С одной стороны я и сама беспокоюсь и желаю убедиться, что с ней все в порядке, но с другой… нужно дать маме время. Множество вещей может пойти не так при «появлении призрака», и мадам должна выглядеть точно так же, как тогда, когда мы видели ее в последний раз.

Пожалуйста, Господи, пусть она останется прежней и не будет одержима мертвым парнем…

– Необходимо убедиться, что духи ушли. – Я долго вожусь с замком и, задержав дыхание, наконец приоткрываю дверь.