Глава 21. Я в сотый раз бью подушку

Я в сотый раз бью подушку. Будь на ее месте человек, давно бы уже умер. Как мама смеет? Да из меня мать намного лучше, чем из нее! Я бегаю за покупками, вожусь с переездами, нахожу работу и обманываю людей. Все ради мадам.

Я снова колочу по подушке, вспоминая, сколько раз играла роль шпиона, выискивая сведения о клиентах, которых маме хотелось надуть; всю черную работу, которой я занималась, чтобы у нас было, что поесть. Взамен же просила лишь возможность творить иллюзии!

А теперь мама хочет отобрать у меня и это.

Но почему? Какой ей прок? И что я буду делать, если не смогу выступать?

Я яростно утираю текущие слезы. Ну и чего так удивляться? Я всегда именно этого и боялась. Самый жуткий кошмар наяву. Нет. Я глубоко вдыхаю. В самом жутком моем кошмаре мама оставляет меня в номере дешевого отеля. По крайней мере, этого она не сделала.

Я сердита, напугана и ошеломлена. Такова история наших с матерью взаимоотношений. Когда я думаю, сколько переживала последние недели, на что шла, чтобы обеспечить ее безопасность…

Закрываю глаза, но они снова открываются, напоминая, что я проспала большую часть дня. Вздохнув, наклоняюсь, включаю свет и нащупываю под матрасом спрятанную записную книжку. Перелистываю грубые зарисовки трюка, сделанные около года назад.

Провожу пальцем по строчкам, и в порыве вдохновения подхожу к столу и беру карандаш. Сейчас я на год старше, опыта побольше, и у меня есть идеи, как сделать трюк лучше, четче и легче.

Если удастся осуществить все задуманное, фокус пройдет как по маслу. В прошлом году у меня не было возможности его воплотить, а теперь благодаря мистеру Дарби такой шанс появился. Я улыбаюсь, думая о мастерской соседа.

Мать не хочет, чтобы я выступала с ней? Отлично. Но уйду я с помпой.

 

* * *

На следующее утро я просыпаюсь уставшей и радуюсь, что сегодня воскресенье. Мне нужен выходной.

Хоть я и уверяю маму, что со мной все в порядке, она не верит.

– Точно? Может, вызвать врача? – Она хмурит брови, и на мгновение я чувствую ее беспокойство.

Меня оно не впечатляет.

Знаю, мама меня любит, но карьера для нее дороже. Давно уже следовало усвоить эту истину. И заботиться в первую очередь о себе.

– Я в порядке, просто устала. Наверное, зайду к мистеру Дарби. Уверена, он обо мне беспокоится.

Мама машет рукой, и, едва оказавшись вне поля ее зрения, я хватаю пальто, в кармане которого все еще лежит украденное письмо.

Верчу его в руке, сопротивляясь искушению. Оно написано тем же витиеватым подчерком, что и письмо на столе мистера Дарби, а в приписке значится Лондон. Я смотрю на обратный адрес, но там стоит только номер почтового ящика. Письмо запечатано, значит, Коул просто захватил его с собой, выходя из дома тем утром, когда я украла конверт у него из кармана.

Мне очень-очень хочется его открыть. Ведь это послание от кого-то из Общества, от кого-то, кому Коул доверяет. А судя по красивому подчерку, адресант – девушка. Я колеблюсь. Возможно, написанное прольет свет на встречу Коула с миссис Линдсей. Из всего, что мне известно о нем, это самое загадочное. Зачем он виделся с той, кто хочет мне навредить? И что его связывает с Обществом психических исследований? Неужели дела там так плохи, как утверждал доктор Беннет? Может, потому Коул и молчит как рыба?

Глубоко вздохнув, я сую конверт в карман, не вскрывая. Как позанимаемся, отдам его Коулу и попрошу прощения, а потом задам вопрос о миссис Линдсей.

До того, как спуститься, я хватаю схемы трюка. Уверена, Коул собирается куда-то меня увести на первое занятие, но сначала я поговорю с мистером Дарби.

Я стучу, и Коул впускает меня через пару секунд.

– Ты меня ждал? – спрашиваю, хмурясь.

Улыбка освещает его лицо, и у меня перехватывает дыхание.

– Вообще-то, ждал, мисс Ван Хаусен.

– Ты… чувствуешь, когда я спускаюсь? – шепчу я, оглядываясь в поисках мистера Дарби.

– Нет, – тихо отвечает Коул, наклоняясь ближе. – Я слышу, как ты топаешь по лестнице, будто стадо слонов.

Я возмущенно бью его по плечу, Коул со смехом отскакивает, а я чуть краснею, гадая: неужели на моем лице сейчас такое же глупое выражение? Мне нравится легкомыслие Коула. Интересно, увижу ли я его таким снова после того, как расскажу, что украла письмо... Когда он выяснит, какая я на самом деле.

– Доброе утро, мисси! – Мистер Дарби тепло меня обнимает. Его чувства просты, грубоваты и полны заботы, как и он сам. – Тебя словно по лицу двинули бейсбольной битой. И ты пришла с пустыми руками. Где мой завтрак?

– Простите, у нас с Анной сегодня встреча, – быстро отвечает Коул.

Мистер Дарби вздыхает и корчит нарочито горестную гримасу:

– Конечно, у вас двоих нет времени на старика. Пожилые вас не интересуют. Ну что ж, не волнуйтесь обо мне. Я останусь тут и буду ждать прихода горничной.

– Мы принесем вам вафель, – обещаю я и поворачиваюсь к Коулу. – Вообще-то, я бы хотела поговорить с твоим соседом наедине, если ты не против.

Коул вскидывает бровь и с улыбкой глядит на мистера Дарби:

– Кажется, вы ухлестываете за моей девушкой.

Его девушкой? Я чувствую, как на губах вновь расплывается улыбка.

– Будь я в два раза моложе, у тебя не осталось бы ни единого шанса!

– Не сомневаюсь. – Коул улыбается мне. – Я подожду снаружи. Только не задерживайся, а то замерзну до смерти.

– Я быстро. – Улыбка не сходит с губ, а щеки заливаются краской. Неужели Коул действительно так думает? Или просто меня дразнит?

Как только он выходит, я достаю записную книжку из сумочки и протягиваю мистеру Дарби:

– Вы сможете такое сделать?

Он хмурится, изучая мои зарисовки:

– Возможно. Что это такое?

– Я работаю над новым фокусом. Грандиозным трюком. Мне просто надо знать, можете ли вы помочь. – Я поворачиваю страницу и показываю записи, над которыми корпела. – Я тут дополнительно расписала поподробнее.

Сосед кивает:

– Я посмотрю и позже дам тебе знать.

Я иду к двери.

– Благодарю, но, пожалуйста, не говорите об этом никому, хорошо?

Мистер Дарби улыбается, так что на его лице появляется сотня добродушных морщинок:

– Не волнуйся. Если принесешь мне вафель, буду нем как рыба!

 

* * *

По дороге в кафе я нагуляла приличный аппетит, и теперь мой желудок урчит от сладостно-пикантного аромата бекона и кленового сиропа. Легкие и воздушные вафли и хрустящий бекон. За едой мы говорим об обычных вещах, но, поев, откидываемся на стульях.

– Начнем? – спрашиваю я. Волнение во мне воюет с только что съеденной вафлей. От такого сочетание немного подташнивает.

Коул криво улыбается:

– Уверена, что не предпочтешь немного поспать?

Я окидываю его сердитым взглядом, а он смеется.

– Никакого сна.

Лицо Коула проясняется, и он наклоняется ко мне поближе:

– Я потому привел тебя в людное место, что тут легче найти подопытных.

– Подопытных?

– Тех, на ком потренироваться.

– А.

Я поворачиваю голову и рассматриваю посетителей: пожилую женщину в серой шляпе с пером, сидящую в одиночестве; мать с двумя одинаково одетыми дочерьми (вероятно, туристы), что пробуют знаменитые местные вафли; и десятки других, заполнивших помещение под завязку.

– Ты предлагаешь поупражняться на них?

Коул пожимает плечами:

– А на ком еще? Ты когда-либо чувствовала человеческие эмоции, не прикасаясь к объекту?

Я кусаю губу, не зная, как объяснить.

– Я всегда была проницательнее большинства людей, и при желании способна догадаться, что они чувствуют, даже без прикосновения. Но в последнее время… – Я замолкаю.

Коул наклоняется вперед:

– Что в последнее время?

– В последнее время мои способности, кажется, усилились. Иногда я получаю сигналы даже не касаясь и не обращая особого внимания на окружающих. Одно видение мне являлось неоднократно. Обычно подобного дважды не бывает.

Я опускаю глаза, страх и тревога давят на плечи, будто цепь с ядром. Меня охватывает сильное желание довериться Коулу. Но он говорит раньше, чем я успеваю что-то произнести:

– Ты не первый экстрасенс, с которым такое случается из-за моего рядом присутствия. Исследователи выдвигают множество теорий о способностях вроде твоих, но ни одной о том, как мне удаются мои трюки.

Отвлекшись от раздумий, поднимаю голову и смотрю в его теплые черные глаза. Сердце в груди трепещет. Я тоже не знаю, как ему это удается.

Коул прочищает горло:

– Сначала попрактикуешься на мне, а потом я поставлю щит, чтобы ты почувствовала, что это такое.

Я морщусь:

– Я уже знаю, что это такое.

Коул закатывает глаза:

– Нет, я имею в виду, каково это, если человек ставит щит после того, как у вас с ним уже установился контакт. Возможно, так ты сможешь научиться и сама это делать.

– Ладно.

– Объясняй мне каждый свой шаг. Так ты лучше прочувствуешь процесс. Ну, к примеру, как когда ты выполняешь трюк с чтением мышц.

– Постараюсь. Просто никогда об этом не задумывалась.

– Анализ – первый шаг к управлению.

Я глубоко вздыхаю:

– Сначала я очищаю сознание, хотя сейчас это сделать несколько сложновато.

Коул подбадривающе кивает. Я пытаюсь успокоиться, но не могу забыть, что он за мной наблюдает. Интересно, как глаза могут быть одновременно такими черными и такими яркими?

– Пожалуйста, отвернись.

Он улыбается, будто точно знает, почему я не могу сосредоточиться. Я едва сдерживаю порыв показать ему язык. Коул слушается и смотрит в сторону кухни.

Я глубоко вздыхаю и пытаюсь успокоиться.

– Когда я касаюсь определенного человека, то чувствую, будто между нами натягивается серебряная лента. Иногда она совершенно прямая, а иногда колышется.

Я накрываю его руку и машинально обхватываю его пальцы своими. Меня окутывает теплом Коула, и приятная дрожь пробегает по спине.

– Что ты ощущаешь сейчас?

Я мысленно встряхиваюсь. «Сосредоточься!»

– Ясное и сильное натяжение, будто вместо ленты у меня в руках прут.

– Интересно. И что дальше?

– Дальше я жду. Когда это начинается, меня словно током бьет. Если удар очень сильный, то похож на эмоциональный заряд.

Я замолкаю. Связь между нами установлена, и меня накрывают чувства Коула.

Сначала я ощущаю его сомнения насчет наших занятий, будто он не уверен, что и правда сможет меня научить. Я также чувствую, сколь крепка его решимость. Но под всем этим есть что-то еще. Я хватаюсь за ниточку и тону в теплоте, желании… по отношению ко мне. Словно… Я округляю глаза и начинаю дышать чаще.

Вдруг опускается сильный щит, и я выдыхаю. Как с разбегу врезаться в кирпичную стену.

– Что это было?

Коул ерзает на стуле, пряча взгляд:

– Я же предупреждал, что установлю щит, чтобы ты ощутила, каково это.

– О, точно. – Я облизываю губы. – Что теперь?

Я отнимаю от его руки свою дрожащую ладонь и подношу чашку кофе ко рту.

– Я хочу, чтобы ты попрактиковалась на ком-то без прикосновения, – говорит Коул с уверенностью в голосе, которой, как я теперь знаю, на самом деле не испытывает. – Почувствуй, а потом закройся.

– Как?

– Большинство моих знакомых экстрасенсов используют воображение, визуализируя сам процесс. Попробуй послать серебряную ленту через зал. Просто мысленно представь, как связываешься с кем-то из посетителей. Раз ты уже так делаешь, когда дотрагиваешься до кого-то, думаю, надо придумать что-то в этом же стиле, например, как ты перерезаешь ленту ножницами или вроде того.

Я слышу слова Коула, но думаю о другом. О том, что один из этих «знакомых экстрасенсов» – женщина, приславшая письмо, что теперь лежит у меня в кармане.

– Готова?

Я отбрасываю мысли о таинственной британке и киваю:

– На ком мне попробовать сначала?

Коул указывает на даму с двумя дочерьми, которые заканчивают завтрак:

– Как насчет них?

– Хорошо.

Я смотрю на незнакомку, постукивающую пальцами по столу, будто ей не терпится уйти. Замечаю круги у нее под глазами и крепко сжатый рот, а потом протягиваю к ней ленту. Эмоции женщины направляются ко мне с удивительной скоростью. Точно, ведь присутствие Коула усиливает мои способности. Интересно, чувствует ли он натяжение нити? Мой желудок от сочувствия сжимается. Я быстро представляю пару ножниц, чтобы разрезать ленточку. Они замирают на мгновение, а потом я силой соединяю лезвия. Секунду ничего не происходит, но потом чужие эмоции, набегающие волнами, просто исчезают.

Выпучив глаза, я поворачиваюсь к Коулу:

– У меня получилось!

Он торжественно кивает, но его глаза весело блестят:

– Получилось.

– Так теперь я могу управлять своим даром?

Мое сердце колотится. Это означает свободу и обычную жизнь.

– Не знаю. Некоторые быстро учатся, потому что занимались этим годами, сами того не сознавая. Другим нужны месяцы тренировок. У тебя больше опыта, чем у прочих, из-за работы с матерью: чтение мышц, спиритические сеансы и т.д.

Я морщу нос:

– На сеансах хуже всего. Приходящие к нам люди в отчаянии. Это так тяжело…

Я опускаю взгляд на руки.

– Внушать им ложную надежду?

Сердце бьется чаще, но я молчу. Делиться можно далеко не всем.

После неловкой паузы, Коул продолжает:

– Горе – сильное чувство. Им, вероятно, тяжелее управлять. Видимо, в этом и состоит часть проблемы.

– Это разумно, – говорю, немного подумав.

Коул качает головой, в глазах его плещется сопереживание.

– Возможно, нам следует попрактиковаться на людях, чьи эмоции не так сильны, а потом перейти к другим. Сейчас мы действуем методом проб и ошибок.

Я снова откидываюсь на стуле. Возможно, я узнаю больше об Обществе психических исследований. Говорил ли доктор Беннет правду? Коул уже признал некоторые факты, но насколько все на самом деле плохо? Мне хочется спросить, знает ли Коул доктора, но желания раскрывать свои карты нет, особенно если Беннет покинул Общество со скандалом.

– Расскажи мне об этом Обществе.

Коул складывает руки перед собой, словно читает лекцию:

– «Призрачный клуб», как его называли поначалу, основали в 1862 году. В него входили такие люди, как Чарльз Диккенс и сэр Уильям Баррет. В 1870-х клуб пропал, а потом вновь появился в 1880-х уже под названием «Общество психических исследований». Вот, что о нем известно.

– А что неизвестно? – спрашиваю я.

Коул колеблется.

– Ходят слухи, мол, Общество пропало, потому что ученые обнаружили существование настоящих экстрасенсов и проводили исследования тайно, не желая тревожить обычных людей тем, что среди них живут такие уникумы. Впоследствии они подвели научную базу под ОПИ и снова всплыли, но официально не заявляли об экстрасенсах. Эта информация скрывается ради их же безопасности. Всегда находятся неприятные типы, желающие использовать людей с паранормальными способностями ради собственной выгоды. В большинстве случаев секретность помогает защищать экстрасенсов.

Я хочу спросить его, что он имеет в виду, но тут Коул накрывает мою руку своей, наши пальцы переплетаются. Я задерживаю дыхание, видя тепло в его глазах.

– Честно говоря, я хотел бы рассказать тебе все без утайки, но сейчас слишком многое происходит. И когда я с тобой, то все там кажется таким далеким, будто вовсе не имеет значения.

Моя кожа нагревается, а сердце тает, превращаясь в водоворот сладкого шоколада. Все, что я хотела бы сказать, вылетает из головы.

Я знаю точно, что он чувствует.

Но останутся ли его эмоции неизменными, когда я верну письмо?

Я отнимаю руку и опускаю в карман, нащупывая жесткий край конверта.

«Отдай».

Я глубоко вздыхаю и кладу письмо на стол между нами.

– Что это?

Шум вокруг нас приглушается, а во рту будто вата:

– Письмо.

– Анна, я вижу, что это письмо. – Коул поднимает конверт с небольшой полуулыбкой и озадаченно хмурит брови: – Откуда оно у тебя?

Я сглатываю:

– Взяла его у тебя из кармана. – Видя выражение лица Коула, я поспешно продолжаю: – Это случилось на прошлой неделе. Не знаю, зачем я так поступила. Мне очень жаль, я была сбита с толку.

– Ты залезла ко мне в карман, потому что была сбита с толку? – Коул говорит так резко, что я морщусь. – Ты хоть понимаешь, как оно важно?

Он открывает конверт.

Я хочу заговорить, но Коул поднимает палец, и я замолкаю. Прочитав послание, он смотрит на меня, поджимая губы.

Я делаю еще одну попытку:

– Ты должен знать, что обычно я не… – Я запинаюсь. Не могу пояснить, что чувствовала рядом с ним в вагоне в тот день. Как хотела сблизиться... – Ну ты же знаешь, что я не такая, – заканчиваю я жалкое объяснение.

Смотрю на стол, не в силах встретиться с Коулом взглядом, но чувствую исходящие от него волнами гнев и обиду.

– Анна, я не знаю, какая ты.

Меня обжигает стыд.

– Ты же не серьезно. В какой-то мере ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой.

– Сейчас мне известно лишь, что ты дуришь людей за деньги и шаришь по чужим карманам, когда сбита с толку. Кто знает, может, ты и банки грабишь на досуге? Я считал, что знаю тебя, но ошибся. – Коул бросает злосчастное письмо на стол. – Держи, ты же так хотела его прочесть. Вперед.

А затем уходит.