Общественно-политическое устройство (самодержавие, сословная структура общества). Соборное уложение 1649 г. Система крепостного права

От потрясений Смутного времени страна оправлялась почти полстолетия. Необходимо бы­ло восстановить разрушенную систему управления, возродить армию, наладить финансы. Новая династия Романовых не могла решить эти вопросы без содействия представителей «земли», со­зывавшихся на Земские соборы. В XVII в. они выступали в качестве совещательного органа при верховной власти, когда правительство намечало крупные внешнеполитические акции или нуж­далось в деньгах.

Для созыва собора из Москвы рассылались по уездным городам царские грамоты о выборе де­путатов «изо всех чинов... для земского совета» по примерным нормам. Местные воеводы должны были организовать такие выборы от посадских и служилых людей; только в исключительных случаях (как в 1613 г.) на Соборе были представители государственных крестьян и никогда — владельческих. Четких правил избрания не существовало. Города посылали разное количество депутатов; не сложились твердые нормы представительства и от различных групп населения; не всегда понятно, как проходили сами выборы. По итогам выборов составлялся протокол; депутаты с письменными подтверждениями своих полномочий прибывали в столицу, где им выдавали не­большое жалование на расходы.

В назначенный день всех прибывших собирали в Кремле, в Грановитой или другой палате дворца. Один из думных дьяков объявлял «повестку дня» и просил собравшихся обсудить тот или иной вопрос. Депутаты совещались, после чего подавали по «чинам» свои коллективные мнения — «сказки» или «речи». Так, в 1614-1618 гг. и в 1632—1634 гг. принимались решения о взыскании дополнительных налогов; на Соборе 1621 г. решался вопрос о войне с Польшей; в 1639 г. депутаты обсуждали насилия над русскими посланниками в Крыму; в 1648-1649 гг. — Соборное уложение; в 1653 г. — присоединение Украины. Иногда правительство довольствовалось высказанными мнениями; в других случаях, как в 1653 г., составлялся соборный акт — «приго­вор» с единодушным мнением: Украину в подданство принять, а «против польского короля войну весть».

В 1613-1622 гг. Земский собор заседал почти постоянно. Однако затем он стал созываться все реже и реже, и в 1653 г. состоялся в последний раз. «Земство» поддержало монархию, но не смог­ло юридически закрепить свое право на участие в решении государственных дел. Самые активные и влиятельные — дворяне — добились в 1649 г. права на вечное владение крепостными (не слу­чайно бессрочный сыск крестьян они называли «божьим даянием»). «Третье сословие» горожан и буржуазии в XVII в. еще не сложилось. А новая династия сумела восстановить и укрепить цен­трализованный механизм управления.

Возглавлял государственную машину царь Алексей Михайлович (1645-1676 гг.) — первый самодержец-бюрократ в нашей истории. Государи XVI в. бумаг в руки не брали — это считалось «невместным» занятием для их сана. А царь Алексей не ленился проверять расходные ведомости дворцового хозяйства, читал доклады послов и воевод даже во время церковной службы, сам пра­вил грамоты. Из-под его пера выходили десятки писем и сотни резолюций. Алексей Михайлович участвовал в трех военных походах 1654-1656 гг., но прежде всего занимался организацией ар­мии и ее снабжением. Для контроля над своим аппаратом царь основал Счетный приказ для фи­нансовых проверок и собственную канцелярию — приказ Тайных дел, чьи подьячие посылались наблюдать за послами и воеводами.

Боярская дума из узкого собрания (20-30 чел.) превратилась в большой совет (153 чел. в 1690 г.), который в полном составе обычно и не собирался. Зато выделились «думные дьяки» (руководители крупнейших приказов) и ближайшие «комнатные бояре» — такие как «временщик» В. В. Голи­цын, фаворит царевны Софьи. По вопросам военного дела, управления, судебным делам по го­сударственным преступлениям царь издавал свои «именные указы». Однако законы, связанные с правовым регулированием землевладения царь, как правило, обязательно отдавал на рассмот­рение Думы.

В XVII в. укреплялись бюрократия и новая армия — опоры царской власти. Наступил рас­цвет приказной системы. В середине столетия одновременно действовали уже около 40 при­казов, а в 1690 г. — 50. С 1646 г. по 1698 г. количество дьяков и подьячих выросло почти в 5 раз — с 845 до 4646 человек.

При этом система приказов оставалась сложной и не всегда понятной для человека «с улицы». Почти все приказы были одновременно и административными, и судебными, и финансовыми органами. Например, Пушкарский приказ не только ведал артиллерией, но и судил пушкарей и мастеровых пушечных дворов из разных городов, взимал с них налоги и не позволял другим орга­нам вмешиваться в свою компетенцию. Общего бюджета в стране не существовало, и большинство приказов получали средства из налогов с определенных земель и городов. Действовали и террито­риальные приказы — например, Сибирский, ведавший всеми вопросами в границах этой области.

Бюрократия становилась потомственной; ее верхушка — думные дьяки и руководители прика­зов — получала за службу поместья и дворянские звания. Рядовые же «приказные люди» имели небольшое денежное и хлебное жалование, которое постоянно урезали, да и к тому же его надо было выпрашивать особой челобитной. Приказные «кормились от дел» — брали плату за снятие копий, выдачу справок, написание просьб-челобитных. За работу подьячему следовало принести в «почесть» свежей рыбы или куль соли, а для ускорения дела — накормить его обедом с чаркой вина и заготовить «поминки». Все это считалось нормальным порядком, в отличие от «посу­лов» — взяток за нарушение закона или «неправое» решение дела в суде.

Бюрократизация шла и «снизу». В XVII в. в 200 с лишним уездах Московского государства стали присылаться из Москвы воеводы, сосредоточившие в своих руках военную, административ­ную и судебную власть над местным населением.

При воеводском дворе появилась «приказная изба» со своими дьяками и подьячими: там име­лось «Уложение», велось делопроизводство, хранились эталоны мер и весов. Однако развитого аппарата власти у воеводы еще не было, поэтому к делу он привлекал гарнизонных стрельцов, а также своих родственников и даже холопов. В глазах служилых людей такое назначение вос­принималось как отдых от боевой службы, и дворяне не стеснялись просить государя «отпустить на воеводство покормиться». По традиции местные жители должны были содержать воеводу и подносить ему по праздникам «корм» натурой и деньгами, который никакими законами не регу­лировался и в несколько раз превосходил официальное жалование. За два года своего «воеводс­тва» такие администраторы получали только «в поднос» и «в почесть» от населения 1,5—2 тыс. руб. (что являлось целым состоянием), не считая судебных пошлин, взяток, доходов с махинаций с таможенными и кабацкими сборами, поборов с купцов и изымавшихся у ремесленников вещей.

В XVII в. земские власти попали в подчинение к воеводе. Но и воевода не мог управлять уез­дом без поддержки местных выборных органов, так как именно они раскладывали и собирали налоги. Поэтому земский и волостные старосты порой могли, например, уговорить воеводу сни­зить налоговое бремя в периоды голода или военного разорения. В иных случаях местный «мир» добивался смещения жадного или жестокого воеводы или, наоборот, просил оставить воеводу по истечении срока «за рассуд» и даже защищал его от восставших во время крестьянской войны 1670-1671 года.

Поэтому русское государство в XVI—XVII вв., несмотря на усиление царской власти, еще не представляло собой самодержавную или абсолютную монархию; переход к ней завершился лишь в XVIII в. Скорее ее можно назвать «патриархальной монархией», отчасти ограниченной аристо­кратией, представительными учреждениями и церковью, а внутренне — обычаем и православной догматикой. Государь осуществлял традиционное господство, так как оно основывалось на вере в законность и священность издревле существующих порядков.

Новый свод русских законов (Соборное Уложение 1649 г.), в отличие от прежних судебников, охватывал все отрасли права: регламентировал отношения крестьян и их владельцев, определял положение посадских людей и дворян. Уложение полностью законодательно оформило помест­ную систему и расширило права помещиков: на «прожиток» в случае невозможности продол­жать службу; на обмен поместья (на другое или на вотчину); появилась возможность получить в награду поместье в вотчину. Закреплялось монопольное право горожан на занятия промыслами и торговлей и владение недвижимостью — лавками, погребами, дворами, амбарами. Ликвидиро­вались так называемые «белые слободы» — частные городские владения бояр или монастырей, чье население не платило государевых податей.

Впервые в русском законодательстве Соборное Уложение выделило в особую главу уголовно- правовую защиту государя и его «чести», причем даже умысел на «государское здоровье» карался смертной казнью; такое же наказание грозило участникам любого выступления «скопом и заго­вором» против бояр, воевод и приказных людей, т.е. всех представителей власти. Закон закрепил формулу «государево слово и дело»: узнавший об «измене» или непристойных словах в адрес власти должен был немедленно донести о них и доставлялся в Москву для допроса; недонесение каралось смертью.

Глава десятая «О суде» — самая большая по объему, наиболее тщательно разработана; ее дополняло право на отвод судьи, если тот «будет недруг». Фальсификация судебного дела ква­лифицировалась Соборным Уложением как серьезнейшее преступление — «диаку за то учинити торговая казнь, бити кнутом, а во дьяцех не быти, а подъячего казнити, отсечи рука».

Законы предусматривали защиту личности от «бесчестия»; штрафы в условиях сословного общества отличались по своей величине — от 70 до 100 руб. для знатного человека, до 2 руб. для крестьянина и 1 руб. для «гулящих людей». Наказания также назначались исходя из сослов­ной принадлежности подсудимого: за неумышленное убийство крестьянина дворянину полага­лась недолгая тюремная изоляция «до государева указа», а крестьянину — кнут и сдача в холо­пы владельцу убитого. В качестве наказания появились ссылка «в дальние города» и в Сибирь и использование заключенных на каторжных работах. Широко применялись членовредительские наказания: отрезание уха, руки, носа, порка кнутом или батогами. Особо опасные преступления карались квалифицированной смертной казнью: за поджог двора — сожжением, за изготовление фальшивых денег — заливанием горла расплавленным свинцом; за убийство мужа жену живьем закапывали в землю. Соборное Уложение стало первым печатным памятником права в России — до этого обнародование законов происходило путем громкого оглашения на площадях и в церквах.

Опыт Смуты показал, что дворянское ополчение и стрельцы по своим боевым качествам усту­пали войскам соседей России. Поэтому уже при царе Михаиле с 1630 г. началось формирование полков «нового строя». Набор солдат-иноземцев оказался неудачным: наемники дорого стоили и при невыплате жалованья могли перейти к противнику. В дальнейшем на службу в Россию приглашали только офицеров с патентами и рекомендациями. Во второй половине XVII в. на русской службе находилось 300-500 таких иноземцев; они вместе с семьями составляли большую часть населения московской Немецкой слободы. Рядовых в солдатские, драгунские и рейтарс­кие полки сначала брали из добровольцев — беспоместных дворян, казаков и «вольных людей», а с 1658 г. стали проводиться наборы «даточных людей» (1 человек с 20-25 крестьянских дворов) в пожизненную солдатскую службу. Солдаты находились на государственном обеспечении и жили в городах в особых солдатских слободах. К концу столетия в этих полках сложился отечествен­ный офицерский корпус из дворян.

Латы, мушкет и шпагу солдатам выдавало государство. Полки делились на роты; появились офицерские (прапорщик, поручик, капитан, полковник) и генеральские чины. В полках их обу­чали строю и стрельбе по европейским уставам, переведенным на русский язык, — «Учению и хитрости ратного строения пехотных людей» (1647 г.). К 1680 г. полки «нового строя» составля­ли уже 80 тыс. человек, т.е. половину русской армии. Такая перестройка имела и социальную сто­рону: постоянная армия делала царя все более независимым от самих служилых землевладельцев. Модернизация армии и постоянные войны XVII в. (со Швецией, Польшей, Турцией и Крымским ханством) требовали огромных затрат: военные расходы в 1680 г. составляли более 60 % бюджета.

В России до XVIII в. не существовало общего финансового управления и привычного для нас понятия бюджета. Отдельные учреждения — «приказы» сами собирали и расходовали деньги; на местах воеводы составляли «окладные росписи» всем предполагавшимся доходам и собирали их с помощью выборных «мирских» властей. Неплательщиков в допетровской России обычно ставили «на правеж», т.е. ежедневно били палками по ногам перед приказной избой, затем отпускали; с утра операция повторялась до тех пор, пока деньги не вносились. После реформы 1679 г. все прямые налоги были сведены в один («стрелецкие деньги»), который стал теперь исчисляться не с «сохи», а с двора. От того времени до нас дошла и первая попытка составить единый бюджет: из документов следует, что доходы составляли 1 220 367 руб. (напомним, что 1 рубль того вре­мени «стоил» примерно 17 золотых рублей начала XX в.). Но при этом приказные и воеводы не вмешивались в раскладку налогов: их размеры на семью определяли сами крестьяне-общинники или посадские люди.

Основными косвенными налогами оставались государственные монополии на соль и хлебное вино (водку). Прочими источниками денежных поступлений государства служили таможенные пошлины, а также доход от перечеканки западноевропейских серебряных талеров в копейки. «Бунташный» XVII век показал, что резкие эксперименты с налогами грозят серьезными последс­твиями. Правительство боярина Б. И. Морозова попробовало однажды перенести тяжесть обложе­ния на косвенные налоги: в 1646 г. цену на соль увеличили в 3 раза — и ее перестали покупать. Реформа провалилась, и власти объявили о сборе отмененных перед тем прямых налогов, чем вызвали массовое недовольство, вылившееся в грозное восстание в Москве в 1648 году.

В эпоху Смуты исчезли удельные и «служилые» князья — вассалы царя и владельцы собс­твенных княжеств. Представители знатных и незнатных фамилий теперь располагались на «лес­тнице» служилых «чинов», сильно различавшихся по статусу и доходам, но все они безусловно были обязаны нести службу.

Самой престижной была служба в составе «государева двора»; первые места («думные чи­ны») занимал цвет московской знати. Боярский чин «сказывался», как правило, представителям наиболее «честных» родов, чьи предки издавна бывали «в боярех», — Шереметевым, Бутурли­ным, Морозовым, Салтыковым. С ними в Думе заседали потомки князей Рюриковичей и Геди- миновичей: Голицыны, Куракины, Хованские, Мстиславские, Шуйские, Долгоруковы, Одоевские и другие. Вместе с боярами в работе Думы участвовали также окольничие (их ранг считался ниже боярского); еще ниже располагались думные дворяне и думные дьяки.

В XVII в. в число бояр постепенно проникали представители неродовитого дворянства. Одни из них выдвигались благодаря службе и царской милости — так стали боярами при царе Алексее известный дипломат А. Л. Ордин-Нащокин и «ближний боярин» А. С. Матвеев. Другие получали боярство благодаря царской женитьбе, которая возвышала новых «худородных» родственников царицы — Стрешневых, Милославских, Нарышкиных, Лопухиных. В 1678 г. бояре в среднем имели по 800 крестьянских дворов (на деле — от нескольких десятков до десяти тысяч дворов) в больших и маленьких вотчинах. В боярских усадьбах жили десятки, а иногда и сотни слуг-хо- лопов, составлявших «двор» хозяина.

За «думцами» шли менее знатные, но все же родовитые дворяне московские (5-6 тыс. чел.). Выходцы из этого круга занимали придворные чины стольников, стряпчих, жильцов. Они же ста­новились командирами в полках, судьями в приказах, послами, воеводами в провинции получали высокое жалованье (в среднем примерно 50 руб. в год). Вотчина такого дворянина насчитывала около 40 дворов и более сотни крестьян.

Отношения между родами и назначения по службе чинов государева двора регулировались путем местничества. В XVI в. «местничались» лишь представители аристократической верхуш­ки, но в XVII в. такие споры охватили почти все дворянство и стали препятствием в нормальной работе учреждений и в военной службе. В 1682 г. «братоненавистное и любовь отгоняющее мест­ничество» было отменено.

В самом низу этой системы находились «дети боярские» или «дворяне городовые» — основ­ная масса мелкопоместных дворян, которые «всем городом» шли на войну. В середине XVI в. провинциальные помещики в среднем имели по 20—25 дворов, а в середине XVII в. — только по 5-6, да перед большим походом получали жалованье в 5—12 (лошадь или сабля стоили 3-4 руб.). Владения большинства помещиков были небольшими, и на их положении сразу же сказывались неурожаи, чрезвычайные поборы и разорение Смутного времени. В отсутствие владельца крестья­не нередко бежали; у бедных помещиков их сманивали, а то и насильно увозили «сильные люди» из числа придворной знати.

Перечисленные выше «чины» назывались служилыми людьми «по отечеству» — в отличие от служилых людей «по прибору», принимавшихся на службу за жалованье. Большую часть их со­ставляли стрельцы. В 1681 г. их насчитывалось 55 тысяч; служили они в полках под управлением голов и сотников — как правило, из дворян. В свободное от службы и походов время стрельцы занимались ремеслом, торговлей и разными промыслами, которые приносили немалый доход. Они имели ряд привилегий: не платили налогов и пошлин с судебных исков, получали ссуду на обзаведение двором, не попадали в кабалу при неуплате займа и т.д.; из царского дворца им вы­давали денежные подарки и угощение. Судили стрельцов в их ведомстве — Стрелецком приказе.

Московские стрельцы являлись и основной полицейской силой в столице, и царской охраной. Царь лично проверял росписи стрелецких караулов придворного Стремянного полка, отдавал для них пароли, отправлял стрелецких командиров в «посылки» военного, хозяйственного и диплома­тического характера. Он же периодически устраивал угощения стрельцов, заботился об их платье и питье.

Городовые стрельцы составляли большую часть гарнизонов крепостей и служили на засечных чертах. Их служба обеспечивалась денежным (2-3 руб.) и хлебным жалованьем и выдачей во время войны «служилых хлебных запасов». Вместо жалованья они иногда получали землю под пашню, которую обрабатывали своими силами. Вместе со стрельцами служили и другие «прибор­ные» люди: пушкари, «воротники», служилые казаки.

Служилые казаки (не путать с «вольными» казаками Дона или Терека!) делились на полко­вых (в составе войска на походе) и сторожевых. Задачи последних по охране границ и дозорной службы в «Диком поле» определял «Устав сторожевой и станичной службы» 1571 г. Они имели своих выборных атаманов, подчиненных местному воеводе, и, должны были являться на службу на своих конях и со своим оружием. В XVI в. рядовые казаки, а в XVII в. стрелецкие «головы» и казачьи атаманы получали поместья и переходили в разряд служилых людей «по отечеству».

Крестьяне делились на дворцовых, боярских, церковных и черносошных. События Смуты на время прервали процесс утверждения крепостного права, однако он возобновился при но­вой династии. Нуждаясь в поместном войске, правительство царя Михаила Федоровича провело в 1619-1620 гг. массовые раздачи дворцовых и казенных земель в центре страны; были восстанов­лены и «урочные лета». Но пятилетний срок сыска не устраивал служилых людей: за это время вернуть беглых крестьян было трудно, а из вотчин «сильных людей» — практически невозможно. Не раз приходилось помещикам мотивировать неявку на службу: «Бежали людишка мои, поехал за людишками гонять».

В 30-е гг. XVII в. к царю не раз направлялись коллективные дворянские челобитные с жа­лобами на то, что «московские сильные люди» и богатые монастыри переманивают их крестьян, а вернуть их обратно за 5 «урочных лет» находившийся постоянно на службе помещик не мог. Только в 1641 г. срок сыска крестьян был продлен до 10 лет. Восстание 1648 г. в Москве (тог­да к посадским людям примкнули и недовольные дворяне) заставило царя ввести в новом своде законов 1649 г. бессрочный сыск беглых крестьян с их семьями и имуществом. Вводился также штраф (10 руб. за каждого беглого) за их прием и укрывательство.

Закон 1649 г. стал важным этапом в становлении крепостничества в России. Но при этом крестьяне еще не лишились окончательно своих личных прав: по Соборному Уложению они мог­ли владеть имуществом и совершать от своего имени сделки; быть истцами, ответчиками и сви­детелями в суде; наниматься на работу к другим лицам. Крепостных было запрещено обращать в холопы, а поместных крестьян — переводить в вотчину. «Уложение» устанавливало штраф в 1 рубль за «бесчестье» как черносошного, так и «боярского» крестьянина. Это было в 50 раз меньше, чем штраф за оскорбление боярина; но все же закон официально признавал «честь» кре­постного, что будет уже немыслимо в следующем столетии.

Однако и в XVII столетии права крестьян все больше подвергались ограничению. По Соборно­му Уложению долги помещика уже могли быть взысканы с его крестьян. В 60-е гг. XVII в. сло­жилась государственная система сыска беглых: теперь помещик уже не сам «гонял за людишка­ми», а обращался к специалистам — «сыщикам». Они предъявляли местным властям государеву грамоту, требовали от них вооруженную силу и с ее помощью разыскивали и возвращали беглых.

В 1683 г. появился первый аналог нынешних паспортов — «покормежная память». Этот до­кумент выдавался землевладельцем и подтверждал, что указанный в нем крестьянин не беглый, а отпущен хозяином на заработки или на городской торг. На практике к концу XVII в. помещи­ки уже заставляли своих крестьян вступать в брак и продавали их. Из актов той поры известно, что крестьянская семья (муж, жена и дети), способная вести хозяйство, стоила довольно доро­го — 25-30 руб., в то время как молодая «девка» продавалась не дороже 1 руб. По указу 1688 г. все подобные сделки должны были регистрироваться в Поместном приказе и с них взималась особая пошлина.

Крепостничество распространялось не только «вглубь», но и «вширь» — в виде земельных раздач: в царствование Алексея Михайловича было пожаловано 13 960 крестьянских дворов; за шесть лет правления царя Федора Алексеевича (1676-1682 гг.) — 6274; в 1682-1690 гг. — 17 168 дворов. Пе­репись дворов 1678 г. (без населения Украины и Сибири) показала, что 67 % крестьянских хозяйств принадлежали светским помещикам и вотчинникам, 13,3 % — церкви, 9,3 % — царю (дворцовые крестьяне) и только 10,4 % оставались государственными, т.е. «черносошными».

Другой путь в зависимость вел через все еще сохранявшееся в XVII в. холопство. Холопами мог­ли стать разорившиеся помещики и другие служилые люди, составлявшие свиту или «двор» знат­ного лица. С другой стороны, в холопы шли обнищавшие вконец горожане или же отдавали своих детей, которых им было нечем кормить. Господин обязан был такого кабального холопа «кормить и голодом не морить»; кабальный работал на хозяина до его смерти, после чего получал свободу.

По переписи 1646 г. горожане составляли 1,2 % всего населения. Действительно крупных центров (500 дворов и больше) в стране было только 15; среди них, помимо Москвы и Новгорода, выделялись Ярославль (2 800 дворов), Казань (1 200 дворов), Устюг (750 дворов), Калуга (600 дворов). Многие городки, особенно южные, оставались прежде всего крепостями и на 3/4 были за­селены «служилыми людьми по прибору». Наиболее зажиточных горожан правительство в XVII в. переселяло в центр или на окраины в своих интересах. Все это.препятствовало складыванию еди­ного городского сословия. С конца XVI в. в некоторых городах запрещались переходы посадских людей. Теперь только третий сын посадского человека мог записаться на службу — например, стать стрельцом.

Верхушку города составляли «гости» — самые крупные купцы-оптовики. Их было мало: в середине XVII в. — всего 13 человек; все они проживали в Москве. «Гости» вели заморскую тор­говлю и получали особые привилегии: освобождались от пошлин и всех городских повинностей, могли владеть вотчинами и крестьянами; имели право топить баню летом (что категорически за­прещалось остальным горожанам из-за опасности пожара), изготавливать и хранить водку («хлеб­ное вино»). Сами «гости» и их люди были неподсудны местным властям — их судили только в Москве. «Бесчестье» «гостей» каралось огромным штрафом в 50 рублей.

Следующие за ними — купцы «гостиной» и «суконной сотни». И те, и другие освобождались от уплаты проезжих пошлин и от некоторых обычных для горожан повинностей — постоя, поставки подвод; были подсудны лишь царю или его казначею. Они также имели право владеть дворами и промыслами в других городах и до 1649 г. платили налоги отдельно от прочих посадских людей, делившихся по имущественному состоянию на «лучших», «середних» и «молодших». Кроме пос­тоянных жителей, в каждом большом городе проживали «вольные» люди: разорившиеся служи­лые, отпущенные холопы, не попавшие в писцовые книги дети и родственники крестьян и посад­ских. Эти «ярыжки» и «гулящие люди» становились наемными рабочими, грузчиками, слугами.

Соборное Уложение 1649 г. закрепило право на регулярную торговлю (право держать или арендовать лавку) за горожанами. Приезжавшие в город крестьяне должны были торговать «с возов» и не могли покупать лавок. Но одновременно государство прикрепило горожан к поса­дам: они должны были жить «впредь бесповоротно за государем, где кто в тягло отдан». Власть сделала русский город коллективным крепостником: другая статья того же «Уложения» предпи­сывала «сыскивати и свозити на старые их посадские места» всех ушедших и переселившихся. Последующие акты уже прямо запрещали прием крестьян в общину и переход горожан с посада на посад «под смертной казнью».

Но и «гости», и купцы «сотен» свои привилегии получали лишь на условии обязательной службы государству: они должны были продавать казенные товары и закупать иностранные по заказу двора, собирать торговые и таможенные пошлины в портах, работать в государственных учреждениях (Сибирском приказе, Монетном дворе). Эти занятия отрывали их от собственных дел и грозили разорением, поскольку за «недоборы» они отвечали собственным имуществом. Поэтому богатые горожане не очень стремились стать членами таких «сотен», и власти принудительно за­числяли в их состав провинциальных купцов.

Посадские люди были разобщены. Некоторые из них — например, стрельцы — освобождались за службу от податей, другие обслуживали дворцовое хозяйство (Кадашевская, Басманная, Ко­нюшенная и другие слободы в Москве), прочие ведались и судились разными государственными учреждениями. Городскую общину государство приспосабливало для своих нужд так же, как и сельский «мир». Горожане сами раскладывали и собирали налоги; избирали из своей среды зем­ских старост и дьячков. Зажиточных и грамотных посадских воеводы назначали или продавать «государеву» соль и вино, и они расплачивались за недополучение доходов своими средствами. По­садские должны были строить и чинить городские укрепления и двор воеводы, охранять порядок на улицах, предоставлять подводы, размещать на постой войска. По «чину» каждого определялся его правовой статус и соответственно штраф за «бесчестье» — оскорбление — в 5-7 руб. Однако четких сословных прав для горожан не существовало: они могли быть «переведены» на житель­ство в другой город и в другой «чин» — например, из «черных» людей в «гостиную сотню».

В российских условиях в Х1У-ХУП вв. не сложились прочные корпорации-сословия на обще­государственном или региональном уровне, не было вольных городов-коммун, влиятельного город­ского «третьего сословия» и представительных сословных учреждений, обладавших силой давнего права и обычая. Основой складывания российской политической традиции стала формировав­шаяся начиная с XIV в. система военнослужилой государственности, способствовавшая полити­ческому объединению страны при отсутствии развитой городской экономики, денежных связей, самоуправляемых гильдий и цехов. В итоге сложилось общество, в котором основные социальные группы в ХУ1-ХУП вв. стали «служилыми сословиями» — всех их объединяло не столько на­личие особых прав и свобод, сколько обязательная, в той или иной форме, служба государству.