THE CHASM OF FIRE 1 страница

IRINA TWEEDIE ELEMENT BOOKS

 

ОГНЕННАЯ БЕЗДНА

Опыт освобождения одной женщины с помощью учений Суфийского Мастера

ИРИНА ТВИДИ

 

САМПО МОСКВА 2005

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Эта книга повествует о духовной практике, относящейся к древней йогической традиции.

«Веди дневник, — сказал мой Учитель. — Однажды это станет Книгой. Но ты должна написать Книгу так, чтобы она могла помочь другим. — Люди говорят: «Подобное случалось тысячу лет назад, ибо мы читали об этом в книгах». — «Книга твоя будет свидетельством, что происходящее сегодня подобно вчерашнему и тому, что случится завтра с подходящими людьми в подходящий час в подходящем месте».

Я сохранила форму дневника, считая, что так лучше передается непосредственность опыта, и по этой же причине везде использую существительное первого лица. Когда я старалась писать безлично, как рассказ, казалось, теряется импульс воздействия. Это случилось со мной; я была вовлечена в это изо дня в день.

Первый мой черновик был начат в сентябре 1971 года в Сазерленде, Шотландия, почти через десять лет с момента первой встречи с моим Учителем. До того часа я даже не могла открыть дневник, не могла заглянуть в записи. Это было подобно панике, я боялась, — так много страданий заключалось в нем. Постепенное шлифование личности — болезненный процесс.

Читатель, возможно, найдет мое повествование временами немного повторяющимся. И это действительно так. Это есть рассказ об учении, а преподавание есть постоянное повторение. Ученик учит урок снова и снова, чтобы в совершенстве овладеть знанием, а учитель должен повторять урок снова и снова, представляя его в разных аспектах, в различной форме, так, чтобы ученик мог все осмыслить и запомнить. Каждая ситуация повторяется множество раз, но каждый раз она вызывает новую психологическую реакцию, ведущую к следующему переживанию, и так далее.

Когда я отправилась в Индию в 1961 году, я надеялась получить наставления по йоге, рассчитывая на замечательное Учение. Но главное, к чему побуждал меня Учитель, было принуждение обратиться к мраку внутри себя самой, что стало для меня убийственным. Делалось это весьма просто — он использовал порицание, а порой даже агрессию. Мой ум погружался в отчаяние и не был способен действовать верно. Я была повержена во всех смыслах, пок§ не примирилась с тем во мне, что я отвергала всю жизнь.

В одной из Упанишад — не помню, в какой именно, — есть изречение, которое отображает наши поиски духовности буквально в двух словах: «Если вы ищете Истину так сильно, как тонущий жаждет воздуха, вы осуществите это в мгновение ока». Но кто хочет Истины так сильно? Задача Учителя — заставить сердце сильнее гореть неугасимым огнем; это его долг — поддерживать горение сердца до той поры, пока оно не превратится в пепел. Ибо лишь сердце, испепелившее себя, свободно для дара любви. Мое искреннее и страстное желание — чтобы моя Книга стала указателем на Пути Учения, хотя бы для некоторых из нас, ибо известно высказывание: «Мы и Путник и Путь».

И последнее: так как повествование мое наконец обретет печатный вид, я хотела бы выразить свою благодарность Жанин Миллер и Джону Муру за их помощь в подготовке этой публикации.

Ирина Твиди

Лондон,1978

 

Часть 1

2 октября 1961 г. Возвращение домой... Мое сердце пело. Ощущение радости охватило меня, как только я сошла с поезда.

Большая железнодорожная станция была подобна многим другим, которые мне посчастливилось встретить во время путешествия по Индии — стальные стропила, крыша, черная от дыма, оглушающий свист паровоза, обычное скопление сидящих на корточках фигур, окруженных своими пожитками и терпеливо ожидающих местного поезда, кули, борющиеся за мой багаж, мухи, зной. Я была усталой и разгоряченной, но почему-то — сама не знаю почему — мне нравилась эта станция. Одно только чувство приезда заставляло меня испытывать радость.

Измученная старая лошадь устало тащит тонга (двухколесную повозку) по пути в Арьянагар, пункт моего назначения. Эта часть города казалась, в известной степени, весьма чистой, даже в это время дня. Было около пяти пополудни и все еще очень жарко.

Я чувствовала легкость, свободу и счастье, что чуствует каждый чувствует себя, когда возвращается домой после долгого отсутствия. Странно... Это удивительное чувство возвращения домой, прибытия в конце концов... Почехму? Это кажется абсурдным. Интересно, как долго предназначено мне оставаться здесь? Годы? Всю мою жизнь? Это не имеет значения: я чувствую себя хорошо. Это было все, что я знала в это время.

Мы ехали рысцой по широкой улице, обсаженной по бокам деревьями. Многочисленные бунгало сияли белизной, огромные буквы рекламировали названия банков,

страховых компаний, инженерных фирм. Центральное почтовое отделение справа, госпиталь слева, затем базар. Вглядываюсь в боковые улицы с магазинами и лотками, товары выставлены напоказ на мостовых. Шум, типичные запахи — жареного масла, чеснока и благовоний. Я вдыхаю воздух... Он хороший. Канпур. Всего лишь еще один индийский город, какие я видела много раз прежде. И все еще... то удивительное чувство возвращения домой, — не было никакой рациональной причины для этого.

На самом деле я приехала встретить великого йога, гуру (на хинди и санскрите слово «гуру» означает «учитель»), и многого ожидала от этой встречи. Но, несомненно, не было никакой причины чувствовать такую легкость, такое детское счастье. Я даже поймала себя на том, что громко смеюсь, и подумала: «Это будет до конца моей жизни...», — эта мысль меня сразу же поразила.

После неоднократных расспросов уличных продавцов и лавочников на нашем пути мой возница, наконец, доставил меня по назначению. Это было низкое, неуклюжее, тер-ракотово-красное бунгало, расположившееся в большом открытом саду с цветочными клумбами спереди и множеством деревьев позади. Улица была довольно широкой; крошечная почта стояла в саду среди пальмовых деревьев, как раз напротив бунгало, рядом с ней я заметила булочную. После жаркого, пыльного путешествия это походило на рай — все такое свежее и умиротворяющее.

Но моя радость была преждевременной. Миссис Чоус, домовладелица, сообщила мне, что у нее нет временного жилья. Она сказала, что писала об этом, и казалась удивленной, что я ничего не знаю. «Я провожу вас к подруге, мисс Л., Пушбе; где вы обязательно найдете место, чтобы остановиться на время».

Тучная, средних лет, она взгромоздилась на тонга рядом со мной, расположившись практически на моем чемодане с одеждой, давая указания вознице на хинди. Затем она принялась быстро рассказывать мне что-то о постояльцах и письмах, но я едва слушала. Вот я здесь, не зная, где проведу ночь. В округе не было отелей, это я знала. Миссис Чоус внезапно приказала вознице остановиться. «Здесь живет Гуруджи, мисс Л.» {«джи» — это знак уважения), — она повернулась ко мне: — «Вы хотели бы с ним встретиться?»

Это был самый неподходящий момент для встречи с кем-то, менее всего — с такой значительной личностью, как гуру! Но мой протест не подействовал; она уже исчезла в широких деревянных воротах, ведущих вглубь довольно уныло выглядевшего сада с несколькими кустами и редкими деревьями. В тени стояло длинное белое бунгало; большой, высокий дверной проем с деревянными ставнями вел, вероятно, во внутренний двор.

Прежде чем у меня появилось время собраться с мыслями, три бородатых индуса вышли из двери напротив ворот и подошли ко мне, сопровождаемые миссис Чоус. Все трое были старики в белых обеждах. Я спрыгнула вниз с тонга и соединила ладони в традиционном индийском приветствии, смотря на каждого из них по очереди, не будучи уверенной, кто из них гуру. Старейший и самый высокий из трех, который выглядел как ветхозаветный пророк — с длинной седой бородой, горящими темными глазами, шел впереди двух других и, как бы в ответ на мои мысли, указал на одного из них, идущего несколько позади него. Это был гуру.

В следующий момент он стоял передо мной, быстро оглядывая меня с улыбкой. У него было доброе лицо и странные глаза — темные омуты безмолвия с каким-то прозрачным светом внутри.

У меня было время только чтобы заметить, что он один был одет в широкие штаны и очень длинную курта (неокрашенную рубашку в индийском стиле) безукоризненной белизны; двое других были одеты в довольно поношенные курта и лонги (прямой кусок ткани, обычно из хлопка, перевязанный вокруг талии и достигающий лодыжек).

Мой ум едва успел отметить все это; в следующее мгновение он как бы резко перевернулся. Сердце замерло на долю секунды. Перехватило дыхание. Это было, как если бы что-то во мне замерло во внимании и приветствии. Я была рядом с Великим Человеком.

— У миссис Чоус для меня нет жилья, — пробормотала я, смотря на него, смущаясь и чувствуя беспокойство. Я осознавала, что говорила только, чтобы сказать что-нибудь, все равно что, поэтому чувствовала себя окончательно растерянной;. Глубоко внутри было подобие ужаса, какое-то волнение и в то же время раздражение от себя самой, застенчивость и смущение, как у ребенка.

- — Мисс Л. писала мне, что вы приезжаете, — сказал он, улыбаясь мне. У него был приятный баритон, он хорошо гармонировал с аурой абсолютного спокойствия, которая, казалось, окружала этого человека.

Миссис Чоус шагнула вперед и пустилась рассказывать свою историю сначала — она писала мисс Л., что у нее нет ничего свободного, письма затерялись, и тому подобное. Он медленно кивнул.

— Вы можете остановиться у Пушбы. И, — добавил он, — я жду вас завтра в 7 утра.

Мы обменялись еще несколькими вежливыми словами, но я едва понимала что-нибудь.

Вскоре мы приехали к Пушбе. Это был большой двухэтажный дом с очень маленьким садиком. Хозяйка была симпатичной, полной, с миловидным лицом. Миссис Чоус еще раз начала свои объяснения.

Скоро меня устроили в гостевой комнате на первом этаже. Перед двумя окнами была высокая кирпичная стена, покрытая ниспадающими вьющимися растениями. Свет, проникающий через листья, делал комнату зеленой и прохладной.

Блаженство холодного душа, короткий отдых, затем приятная индийская еда со всей семьей, за большим столом в столовой. Под столом собака, облизывающая себя,

пахнет божественно, и это вписывается в рамки всего переживания, и я принимаю все это.

 

3 октября Как хоРошо я спала под жужжание вентилятора! Но я не смогла отправиться к гуру в семь утра, как он сказал мне. Завтрак был в 9. У всей семьи было множество вопросов ко мне — об Англии, о моих путешествиях, обо мне самой; каждый спрашивал что-то особенно его интересующее, и было 10, когда я, наконец, собралась идти. Пушба отправила своего мальчика-слугу показать мне дорогу.

Проходя через ворота в сад, я могла видеть гуру, сид% щего в своей комнате в очень большом кресле напротив открытой двери. Оттуда он мог видеть часть сада и ворота. Он пристально смотрел на меня, приближающуюся к нему. Быстрым кивком он ответил на мое приветствие.

— Я ждал тебя в семь, — сказал он, перебирая свои мала (разновидность четок, часто использующихся на Востоке). — Сейчас уже не семь.

Объяснила, что завтрак был поздно и я не могла выйти раньше. Он кивнул.

— Да, это было бы невежливо,— заметил он и предложил мне сесть.

В комнате было тихо. Он, казалось, молился, бусина за бусиной мала скользили в его пальцах. Я огляделась. Это была угловая комната, довольно узкая. Другая дверь справа, с двумя окнами по бокам, вела в сад. Две большие деревянные тачат (деревянные скамейки, использующиеся как кровати) стояли вдоль левой стены, в которой было две ниши, заполненных книгами. Ряд кресел и маленький диван для посетителей стояли, обращенные к тачат, спинками к окну, а боком к двери, оставляя только узкий проход к третьей двери на противоположном конце комнаты. Она была закрыта зеленой занавеской и вела в следующую

комнату, из которой можно было попасть во внутренний двор. Все было чистым и аккуратным. Табличка с его именем, сделанная руками ребенка, висела в трех рамках на стене над тачат*.

Я созерцала это имя и была рада, что вижу его написанным перед собой, и нет необходимости спрашивать его или кого бы то ни было еще. Вспомнила живо, как я говорила Л., во внезапной панике, когда она давала мне его адрес, что не хочу знать его имя. Это было удивительно, и у меня не было объяснения, почему я чувствовала тогда, что он должен оставаться для меня без имени, даже без лица. Л. сказала, что самый факт нежелания знать его имя, имеет глубокое значение, но отказалась разъяснить суть. «Ты узнаешь однажды», — сказала она довольно таинственно. И теперь, здесь, вот оно: прямо передо мной, написанное трижды, висящее на стене...

«Почему ты приехала ко мне?»** — спросил он спокойно, нарушая тишину. Взглянула на него. Бусины в его правой руке замерли на подлокотнике, поддерживающем кресло, все сразу, как будто ожидали этот самый вопрос. Я внезапно почувствовала непреодолимое желание говорить, безотлагательно рассказать абсолютно все о себе, своих страстных желаниях, устремлениях, всю мою жизнь...

Это было как принуждение. Я начала рассказывать и говорила долго. Сказала ему, что ищу Бога, ищу Истину. Из того, что узнала от Л., я поняла, что он может помочь мне. Все говорила и говорила. Он кивал медленно, как если бы стремительный поток моих слов был подтверждением его собственных мыслей, глядя на меня, нет, скорее,

* Согласно древней традиции, ученик никогда не произносит имя гуру. Я никогда не могла его произнести и всегда испытывала не желание писать его.

Традиционный вопрос каждого Духовного Учителя соискателю или собирающему стать учеником. Согласно Духовному Закону, человек сам должен ясно определить свое намерение. Учитель никогда не сделает что-то вопреки свободной воле личности.

через меня, этими своими странными глазами, как если бы исследовал самое сокровенное, скрытое в закоулках моего ума.

— Я ищу Бога, — слышала себя говорящей, — но не христианскую идею антропоморфического божества. Мне требуется Основа Основ, Суть Сути Упанишад.

— Никак не меньше этого? — он поднял бровь. Я обнаружила некоторую долю иронии в его голосе. Он снова молчал, перебирая свои мала. Я тоже замолчала теперь. Он думает, что я полна гордости, — вспыхнуло в уме. Неясное чувство возмущения ушло из моего существа и ушли. Он казался таким необыкновенным, таким непостижимым. Его лицо ничего не выражало. Заметила, что его глаза не очень темные, скорее орехово-коричневые, с маленькими золотыми искорками в них.

Я начала рассказывать ему, что была теософкой, вегетарианкой, и...

— Теософкой? — вмешался он, спрашивая. Я пояснила.

— О да, теперь я вспоминаю; давным-давно я встречал каких-то теософов.

Снова наступило молчание. Он закрыл глаза. Его губы двигались в беззвучной молитве. Но я все еще продолжала объяснения, что теософы не верят, что учитель необходим; мы сами должны стараться и постичь свое высшее Я благодаря собственным усилиям.

— Невозможно даже за сто лет! — он откровенно рассмеялся. — Это не может быть сделано без учителя!

Я сказала ему, что не знаю, что такое суфизм.

— Суфизм есть путь жизни. Это не религия, не философия. Существуют индуистские суфии, мусульманские, христианские. Мой Благословенный Учитель Махарадж был мусульманским. Он сказал это очень нежно, ласково, глаза его были мечтательно полузакрыты. И затем я заметила нечто, чего из-за своего волнения и рвения не замечала прежде: это было ощущение великой тишины в комнате. Он сам был полон покоя. Он излучал его; покой был

вокруг нас и казался бесконечным. Как если бы этот особый мир был и будет всегда, на веки вечные...

Взглянула на его лицо. Можно сказать, что в известной степени оно выглядело мужественным. Не было ничего женского в его лице — довольно выразительный нос, благородный лоб. Седые борода и усы предавали ему полную достоинства и характерную восточную внешность. Волосы были коротко острижены в западном стиле.

— Как можно обращаться к Вам? Каков обычай? — спросила я.

— Ты можешь называть меняжак тебе нравится, мне это не важно. Люди здесь называют меня Бхай Сахиб, что на хинди означает Старший Брат. «Так, — Бхай Сахиб подходит и для меня тоже, — подумала я. — Он действительно Старший Брат».

— Когда приехала, у меня было ощущение возвращения домой; и теперь не могу отделаться от ощущения, что знала Вас прежде. Что знала Вас всегда. Бхай Сахиб, где мы встречались последний раз?

— Почему ты спрашиваешь? — Он улыбнулся. — Однажды ты сама узнаешь. Зачем спрашивать?

В 11.30 он отослал меня.

— Только первые несколько дней (он сделал особое ударение на слове только) ты не будешь оставаться здесь долго. Возвращайся после шести вечера.

Я ушла, унося с собой оставшееся в памяти его лицо, полное бесконечной безмятежности и достоинства, и это впечатление оставалось со мной некоторое время.

Мы обедали. Много говорили за столом; собралась вся семья. Дедушка — обаятельный, большой оригинал. После обеда отправилась отдохнуть в свою комнату. Все тоже пошли отдыхать, таков обычай во всех жарких странах. Комната была прохладной и спокойной, полной зеленого света, как уединенный зеленый дом. Внезапно я осознала, что не помню его лицо; не могу вспомнить, как он выглядит! Это так потрясло меня, что я буквально задохнулась. Его одеяние, мала,

руки, комнату и мебель я помнила хорошо: большую часть, хотя не всю, из нашей беседы; его изящные ступни в коричневых ременных сандалиях. Ступни, эти сандалии, где я видела их прежде? Я вспомнила. Это было во сне, давным-давно. Я смотрела на них, стараясь следовать за ними, будучи ведомой вниз по каменистой пустынной дороге высоким индусом, чьего лица я не помню. У него были те же ступни, те же сандалии. Но лицо гуру, виденное всего несколько часов назад, я не могла вспомнить.

С трудом дождалась я шести вечера. Когда пришла, он сидел, скрестив ноги, в своем кресле в саду, разговаривая с несколькими мужчинами, расположившимися вокруг на стульях. Почувствовала настоящее облегчение. Конечно, как глупо с моей стороны! Он был здесь, во плоти, выглядел совершенно реально, как всякий другой. И, определенно, у него есть лицо, и он смеется в этот самый момент, рассказывая забавную историю на хинди. Все смеются, и я пристально смотрю на него. Как я могла быть такой глупой, чтобы забыть нечто столь незабываемое! Я смотрела на черты его лица, чтобы запечатлеть их в своей памяти. Через некоторое время он повернулся ко мне и сказал по-английски:

— Я хотел бы, чтобы ты вела дневник, день за днем записывая все свои переживания. А также веди запись своих снов. Свои сны ты должна рассказывать мне, и я буду объяснять их тебе. Сны очень важны, они являются проводниками.

 

4 октября Хожу к Бхай Сахибу утром, после завтрака. И вечером, после шести. Когда я у него, мыслительный процесс, кажется, значительно замедляется. Мысли приходят и уходят лениво, тягуче, их совсем намного и они редки. Вижу каких-то людей, входящих, касающихся его ступней, садящихся тихо и впадающих в транс, совершенно не замечая окружа-

ющее. Мне сказали, что это состояние называется дхьяна (созерцание, ведущее к совершенному отвлечению от всех внешних впечатлений); но чем является дхьяна, он мне не рассказал, только улыбнулся и сказал, что однажды сама узнаю... Слышала подобное когда-то прежде. Посмотрим.

Возможно, в конце концов неважно, великий ли он учитель или нет. Возможно, для меня даже не имеет значения, смогу ли я понять, кто он. Если он может научить меня отвлекаться от чувств (кажется это то, чем является дхьяна), быть способной медитировать, забывая обо всем я не буду просить большего. Наконец, предполагается, что это желанное состояние, к которому все йоги стремятся; и это состояние наиболее трудно достижимо, особенно для нас, западных людей, которые живут и действуют на материальном уровне; движение за пределы этого кажется совершенно невероятным. Но здесь, я вижу, это происходит легко, без видимых усилий. Он сказал мне, что однажды я тоже смогу достичь этого. Верится с трудом.

 

5 октября В первое утро, три дня назад, он сказал: «Если вы говорите человеческому существу: "Сядь в эту асану (поза) или в эту, размышляй таким образом или этим", — вы заключаете человеческое существо в тюрьму. Оставьте человека одного, и он придет к Богу своим собственным путем».

Спросила его этим утром, правда ли, как я читала в одной книге,что Атман (Высшее Я), когда воплощается, принимает свойства физического тела и может появиться на высоте до одного фута над головой человека, а глаза у него такие же, как и физические глаза.

— Глаза и лоб такие же; и это действительно можно увидеть над головой человека.

Затем я спросила, почему на второй день нашего знакомства он хотел знать, свободна ли я, совершенно ли сво-

бодна, не имею ли зависимости, кого-то, о ком должна заботиться, не связывают ли меня какие-либо обязательства.

— Вы знаете, что я свободна; так зачем вы спрашиваете?

— Да, я конечно знаю, что ты свободна. Но я хочу подтверждения от тебя самой. Иногда в этом физическом мире мы ведем себя и говорим так, как если бы не знали ничего.

Это казалось странным ответом, но я более не спрашивала. Смотря на меня задумчиво, он сказал:

— Требуется время, чтобы сделать душу исполненной Бога. Но это может быть сделано; ЭТО БУДЕТ СДЕЛАНО...

Это тоже казалось странным утверждением. Я хранила полное молчание, вглядываясь в него и изумляясь.

Позже пришел молодой мужчина, которого я уже видела здесь. Красивый высокий индус с серьезным лицом; ему могло быть около тридцати, я думаю. В этот раз он взял с собой свою трехлетнюю дочку. Молодой мужчина коснулся ступней Гуруджи, склоняясь очень низко. Затем он сел и погрузился в глубокую дхьяну, сидя совершенно неподвижно, отключившись от всего. Его дитя стояло между его коленей, спокойно играя с цветком.

— Он — высокоразвитое человеческое существо, — сказал Бхай Сахиб, как только мужчина ушел. — Он работает на железной дороге и приходит сюда, когда может.

 

 

6 октября Сомнения закрадывались в мой ум. Много сомнений. Какое заурядное окружение! Какие обычные люди окружают его. Это Великий Человек? Казалось, не было никакого очарования великого гуру вокруг него, как мы обычно читаем в книгах. Он кажется таким простым, живущим незатейливой, заурядной жизнью. Очевидно, он всерьез выполняет домашние обязанности. Я видела, что он — глава большой семьи, у него шестеро детей, а его брат со свой семьей тоже живут в том же доме, все пользуются совместно одним двором. И я видела также других людей здесь, несколько других семей. Дом полон гостей, идет всевозможная деятельность, не сосчитать учеников, которых было, видимо, много. ^

Решила поговорить об этом с Л. Она скоро вернется. Между тем решила оставаться так долго, как возможно. Отправилась туда после шести вечера. Он писал письма, сидя скрестив ноги на своей тачат. Пыталась читать книгу, которую принесла с собой. Скоро он взглянул на меня и спросил, не чувствую ли я себя неудобно, не чувствую ли какую-то боль. Сказала ему, что если моей ноге не станет лучше, я не смогу прийти завтра. (Я едва ходила из-за какой-то инфекции.) Он произнес какие-то сочувственные слова. К слову сказать, я тайно надеялась, что он излечит ее мгновенно. Он взглянул на мою ногу.

— Это пройдет само по себе, — сказал он, как если бы прочел мои мысли. — Полезно отдохнуть, — добавил он и продолжил писать.

Не оставалась долго и ушла домой.

 

9 октября Дом Пушбы — просторный и удобный. Вентиляторы на потолках в каждой комнате. Моя зараженная нога — как оправдание, что я не могла пойти к гуру вчера вечером. Но пошла этим утром. Он рассказывал почти все время о своем гуру, как много денег он истратил на него. Мне было интересно, знает ли он мои мысли о себе — и поэтому говорит подобным образом. У меня были теперь всевозможные подозрения в отношении него. Остававшиеся, однако, довольно недолго. Я не вернулась в полдень, потому что шел сильный дождь. Буду стараться держаться подальше от него, пока не приедет Л. Так много надежд разбито... Может, я надеюсь слишком на многое? Все это кажется таким банальным, и он едва ли беспокоится отвечать на мои вопросы.

«Однажды ты узнаешь».

Когда и как? Что мешает ему объяснить? Что за отношение!

Ощущала огромное одиночество... Темную, бесконечную тоску. Я не знала, из-за чего. Большое разочарование и много горечи. Кто вы, Бхай Сахиб? Вы тот, о котором Л. рассказывала мне? Великий Учитель, человек огромной духовной мощи? Или вы лишь один из многих псевдогуру, встречающихся здесь, в Индии? Учитель ли вы вообще? Кажется, у вас много учеников. Из того, что я слышала от Л., вы должны быть Великим Человеком. Но так ли это?

 

10 октября Утром шел дождь. Пришла около 5 вечера. Посетителей не было. Затем пришел профессор математики и сел с нами. Позже Бхай Сахиб предположил, что, возможно, мы захотим пойти на научную дискуссию, которая устраивается в парке. Я отказаласб. Хотела не опоздать на Киртан (пение обрядовых гимнов, восхваляющих Божество), который устраивался в доме Пушбы в 7 вечера.

Ушли с профессором математики, который также собирался на Киртан. По пути он спросил, о чем предположительно будет эта дискуссия. Я ответила, что она об Ава-таре (божественном воплощении) Рамы, одна теория предполагает, что он был единственной настоящей инкарнацией Вишну (Второй Персоны в индуистской Троице: Защитника).

Затем принялась рассказывать ему о своих сомнениях. Есть ли вообще какой-то смысл следовать Бхай Сахибу? Не потеря ли это времени? Он слушал с большой серьезностью.

— Если ты убеждена, что твой гуру всегда прав, что он Единственный Великий Человек, будешь развиваться. Твой гуру может не быть великим вовсе, но ты считаешь, что он такой, и эта вера составит твое развитие. То же самое с Рамой; какая разница, является ли он единственной инкарнацией Бога или нет? Для человека, который верит в это, так и есть. Так зачем обсуждать? Я отказываюсь участвовать в интеллектуальной акробатике.

Я согласилась с ним.

— Что раздражало меня больше всего в Бхай Сахибе? — продолжала я, — это то обстоятельство, что он не отвечает на вопросы. Каждый раз, когда я хочу узнать что-то, он отвечает: «Ты узнаешь это однажды сама». Кто скажет мне теперь, узнаю ли я на самом деле? Может быть, я никогда не узнаю, — так почему просто не ответить? Я хочу знать теперь, не когда-то в гипотетическом будущем! Я начинаю сомневаться, не теряю ли я время!

— Знаете, — сказал он, — я только приведу пример: сын богатого человека наследует состояние своего отца и таким образом имеет больше, чем ты или я. То же самое здесь. Этот человек обладает определенным могуществом, которое со временем раскроет что-то совершенно чудесное внутри тебя самой. Это случалось с другими, это произошло со мной. Я нахожусь здесь последние 12 лет, я говорю, опираясь на свой опыт. Я не знаю, как это случится: у меня

нет объяснения этому. Я не знаю, как можно наследовать такое, но это истина. Останьтесь здесь на месяц, и вы окажетесь в состоянии, в котором находится Л. и все мы, и будете думать по-другому. Л., когда приехала год назад, говорила так же, как вы теперь.

Я ответила, что уверена в том, что это займет больше, чем один месяц.

— Конечно, это занимает годы, — согласился он, — но через месяц вы сможете составить свое мнение.

Я сказала ему, что в любом случае решила остаться до марта, и он ответил, что поступить так будет разумно.

— Я видел необычные и удивительные вещи, происходящие здесь с людьми. Дхьяна — это определенно не гипнотический транс, это йогическое состояние. Оно также не имеет ничего общего с месмеризмом.

Мы вошли в ворота дома Пушбы. Веранда была ярко освещена, там уже было много народа.

— Дхьяна заключает в себе сумму абстрактных понятий. — Он повторил: — Йогическое состояние.

Когда мы вошли, заиграла музыка. Я была в глубокой задумчивости. Так вот оно что.

Как бы то ни было, эта беседа оказалась поворотной точкой. Интеллигентный человек, с уравновешенным умом, нормальный и разумный, высказал свое мнение. Он нравился мне, и я доверяла ему с первого мгновения, как увидела его несколько дней назад. В своем сердце я чувствовала, что попробую принять ситуацию, как она есть, и посмотрю, что будет... Почему нет?

Огни были зажжены перед изображением Рамы, Шивы и Парвати (индуистские божества). Комната была полна народа, все сидели на полу, лица полны преданности. Мое сердце билось в ритме старинной мелодии... Хари Рама, хари, хари... А я думала и думала...

Продолжала глубоко размышлять в своей комнате, едва слыша вой псов, бродивших по улицам, и ночные шумы деловой индийской улицы. Может, дхьяна это просто сон?

«Если ты думаешь, что это может быть сном, тогда это сон. Если ты думаешь, что нет — тогда нет». Его лицо было суровым, но со слабым намеком скрытого смеха в мерцающих глазах. Ц

 

12 октября Чувствую себя хорошо, а моя нога зажила совершенно. Пришла около пяти вечера. Никого не было в комнате. Села на обычное место — на стул — напротив его тачат. Его супруга* вошла, разыскивая что-то среди книг. Затем вошел он. Я не помню, как мы начали говорить о дхьяне, но, вероятно, начала я, потому что это волновало меня. Как только я вошла в его комнату, ход мыслей постепенно замедлился, и я почувствовала сонливость; я сказала ему об этом, он перевел своей жене. Она ответила, что я не единственная, с ней это тоже происходит.