THE CHASM OF FIRE 4 страницаЯ сказала ему, что его английский очень хороший, это его манера туманно выражать себя смущает меня; английский для меня тоже не родной язык*. Мне трудно принять что-нибудь, если я не понимаю этого. Но здесь не только я не понимаю почти все время, но и он не пони- * Автор — русская по рождению. мает меня и обвиняет в обмане, это становится безнадежной ситуацией. — Вы задаете мне вопрос, я даю прямой ответ, а вы раздражаетесь на меня! — заключила я. — Я не бог. Только если я сосредотачиваюсь на чем-то, я знаю это, но это не всегда возможно. — Но тогда это совершенно безнадежно, потому что я не могу постичь вас ни на умственном, ни на интуитивном уровне. Я ощущала удрученность. Он хранил молчание. — То, что продолжает беспокоить меня и что я абсолютно не могу понять, — это как любить духовного Учителя. Никто не может сказать человеческому существу «ЛЮБИ!» или «НЕ ЛЮБИ!» Именно так. Как кто-то может такое приказать? Это просто невозможно! Любовь точно ЕСТЬ или ее НЕТ. Я уважаю вас безмерно, я восхищаюсь вами, но любить? Определенно нет, я несомненно не люблю вас в этот момент. — Любовь создается, создается ВСЕГДА, — повторил он. — Шишья не может любить подобным образом сам по себе. Потому что здесь не вопрос человеческой любви. Это что-то совершенно другое, и отношения с Учителем очень трудны. Любовь создается и продолжается.
27 ноября Он Рассказал нам, как необходимо пройти через трудности, для того чтобы развиваться. — В нашей системе мы живем в мире, беспокоимся о деньгах, семье и тому подобное. Как вы будете развиваться без беспокойств? Если вы беспокоитесь, то делаете усилие и преодолеваете препятствие. Я сказала, что если у человека нет неприятностей, то он создаст их для своих учеников. — Ну, я не буду делать так, чтобы ты сломала руку или ногу, но величайшее беспокойство приходит, когда начи- наешь любить Духовного Проводника. Вначале нет беспокойств, Учитель хочет, чтобы ученик остался, но как только ученик полюбит его, как только в этом не останется сомнений, начнутся терзания для ученика. Он захочет кричать: «Почему Мастер не замечает меня, не говорит со мной? Он гневается? Почему он здесь, а я там?» И так далее. Пока это время не пришло, надо быстро убегать прочь, — добавил он, смотря на меня. — Что именно ты точно чувствуешь? — спросил он неожиданно, хитро глядя на меня. — Все океаны и все моря в мире сосредоточились в моей голове. Когда иду вниз по улице, у меня достаточно разума, чтобы оставаться на правой стороне и не попасть под машину. Переходя улицу, я не вижу, куда направляюсь. Полагаю, что это опасно. Могу видеть только тогда, когда смотрю прямо вперед; правая и левая стороны стерты, как в тумане. Если я вижу предмет — например, этот стул впереди меня, между образом стула и осознанием, что это стул, а не что-то еще, существует промежуток в долю секунды. Я должна сосредоточиться на определенном чувственном объекте, чтобы быть в состоянии назвать его. Действительно, Кришнамурти отмечает в одной из своих работ, что мы должны воздерживаться от наименования предметов вокруг себя, так чтобы промежуток между видением объекта и его названием мог становиться длиннее и длиннее. И однажды может случиться что в этот момент придет озарение. Он кивнул. — Ты говорила о чуде несколько дней назад, — сказал он медленно. — У тебя все еще хватает смелости говорить о чудесах? Рев всех океанов в твоей голове или сознание, которое полностью не находится здесь, или отсутствие сна без усталости, в то время как у меня дома твой мыслительный процесс так сильно замедляется, что ты «спишь»; есть в тебе покой, не из этого мира, который ты не можешь объяснить; или страстное желание, такое сильное, что жизнь, пока живешь, не имеет ценности; переворот; предчувствие — скажи мне, разве это не чудеса? Великие и важные чудеса? Его голос был мягким и очень нежным, будто наполненный глубоким состраданием. Я опустила глаза и почувствовала себя маленькой. Мельче песчинки. Вечером я пошла туда и, как всегда— была первой. Когда он спросил меня, как я себя чувствую, сказала, что мой ум все еще не работает правильно, но в полдень, когда я писала свой дневник, было не слишком плохо. Он спросил меня, когда я собираюсь уехать в Бенарес. Заглянув в календарь, висящий на стене около двери, я предположила, что, возможно, смогу поехать 4 декабря, в понедельник. Он сказал, что должен ехать в Аллахабад и что он никогда не путешествует один; что поедет со мной, его встретят в Аллахабаде, а я смогу продолжать свой путь в Бенарес. «Я дам тебе знать завтра». Я спросила его, будет ли мой мозг оставаться в оцепенении во время путешествия, и если так, то это может оказаться очень неудобным. — Это будет отмечено в моем дневнике. — Вы хотите сказать, что отметите в вашем дневнике, когда вернете мне разум? Я рассмеялась, а он только кивнул. Это рассмешило меня еще больше, и он тоже развеселился. Он усмехался в свою бороду, пока писал что-то на кусочке бумаги, которую позже дал своему сыну, добавив какие-то указания на хинди. Я задала несколько вопросов: — Почему память совершенно не работает? Память принадлежит уму? — Память не работает — хорошо, ибо манас (ум) временно приостановлен. И хотя память не принадлежит уму, — строго говоря, для нее есть другой центр, она все еще продолжает работать через ум. Этот путь нашей системы совсем не причиняет беспокойства, это наилегчай- ший путь. Это кажется трудным только когда присутствует путаница. Ну, ясно, что в моем уме достаточно путаницы несколько последних недель. — ВСТУПИТЬ НА ПОЛЕ БРАНИ — ЗНАЧИТ ПРИНЯТЬ ПУТЬ МАСТЕРА. — Мир таков для нас, каким мы создаем его: если ты говоришь, что есть бхут (дух) в дереве, так там будет дух для тебя. Все это манас*. Но что такое манас? Ничего. Ма-нас это майя (иллюзия). Ты хочешь все, но не готова принести жертву, заплатить цену. Сидишь здесь и говоришь: «Я была умной, теперь не могу даже думать, где моя память, что случилось со мной?» Люди не готовы отказаться от чего-нибудь. Еслилы хочешь поехать куда-нибудь, ты должна будешь сесть на поезд или самолет, ты рассчитываешь заплатить плату за проезд, не так ли? Будь всегда другом Всемогущего, и ты никогда не умрешь. Молитва должна твориться постоянно, даже простая молитва; но, конечно, только истинная молитва есть погружение, единство с Богом. Только это подлинная молитва. Однажды, когда мы достигнем этой точки внутри себя, мы не будем больше нуждаться в поддержке со стороны. Я продолжала спрашивать себя, что должно произойти, что случится в отношении вопроса любви... Любовь будет создана. Так он сказал. Создана? Как, интересно?
29 ноября — Почему ты здесь? — спросил он, поворачиваясь ко мне. — Ты остаешься здесь последние два месяца; ты не получаешь ничего. Я не даю тебе ничего, и ты все еще здесь, почему? Согласно суфийской системе, существет три вида деятельности мозга: манас (ум); память, действующая через манас; бессознательное, где хранится вся память сердца. — Потому что я думаю, что поступать так — правильно, — ответила я. — Нет! — возразил он. — Ты остаешься здесь, потому что твое сердце хочет, чтобы ты так делала. Есть что-то в твоем сердце, некая сущность, которая заставляет тебя поступать так. — Вы правы. Вот почему с самого начала я не могла уехать и была так обеспокоена открытием этого обстоятельства. Я очень сильно ценю свободу и ненавижу делать что бы то ни было по принуждению. Существует тайна, скрытая где-то, и мой ум был сильно напуган. Я подозреваю, что ум был напуган, ибо знал, что проиграет. Ум силен, и это будет доставлять беспокойство. Только мне кажется, что это вы повредили его совершенно. — Я улыбнулась в сомнении. Но он только рассмеялся своим добрым смехом. Позже он сказал Л., рассказывая о ком-то: — Твое отношение должно вынуждать Мастера. Твоя жизнь должна проходить таким образом, чтобы он видел, что ты ревностен, и был вынужден принять тебя.
1 декабря — Верят христиане в эволюцию? — спросил он. — Некоторые,— ответила Л. — Наука верит в эволюцию? — Да, — ответила Л., — наука верит, но в отношении растений, животных и т. п. Многие ученые даже верят, что человек создан путем эволюции. — Как можно доказать атеисту существование Бога? Разрешив ему испытать его? — Да, я думаю, это единственный путь заставить его поверить в Бога. Это для меня, подумала я. Он говорил с Л., но это предназначается для меня. Он знает, что я верю в эволюцию и что я на самом деле не верю в Бога...
2 декабря Сидя в темноте после заката на своем обычном мес- те, я молилась. Как легко теперь молиться! Никогда не могла молиться так прежде! Ум спокоен, ясен, несмотря на то что парализован, а сердце улетает, как трепещущая птица... Мчится прочь в мир... к Богу? Или просто в мир?
3 декабря Мне снилось, что буря приближается с моря. Огромные черные облака накатывались бесконечно, ближе и ближе. Я начала закрывать окна со стороны надвигающейся бури, но оставила открытыми те, что на другой стороне дома, думая, что они в безопасности, потому згто обращены к солнцу: небо было все еще голубым и чистым на этой стороне горизонта. — Этот сон неполон. Не много пользы рассказывать тебе, что он может значить, потому что это только введет тебя в заблуждение. Я говорил тебе, что прошлое будет приходить во снах теперь, так как время продолжает идти. Девяносто девять с половиной процентов кармы будет связано со снами; остается половина процента, конечно... — Он замолчал, смотря вдаль. В мое прошлое или в мое будущее — гадала я, наблюдая его спокойную, безмятежную бровь. Безупречная неподвижность. Небо было голубым и таким прекрасным этим утром, такой благоуханный воздух. Зима очаровательна на индийских равнинах. Глубока моя любовь к тебе, великолепная Индия. Для нас, людей Запада, столь же разнообразная, сколь и непостижимая, туманно-таинственная... — Бхай Сахиб, что случилось с моим сердцем? Оно стало совершенно безумным. Перестает биться, мчится, останавливается снова, бьется медленно и трепещет, как птица, пойманная в клетку. Мы сидели снаружи, у него были мала, медленно скользившие в его пальцах, губы едва двигались в беззвучной молитве. Пожалуйста, помните, что я должна путешествовать. Я не хотела бы, чтобы что-нибудь случилось, пока я буду отсутствовать. Если что-то случится, я брошу все и сяду на первый поезд к вам! Он улыбнулся. «Конечно, когда ты уедешь, что-то может происходить. Ученик пришел к святому Суфию и сказал ему: «Я хочу, чтобы эта ночь Никогда не кончалась, и завтра не было бы утра для меня!» Святой, тронутый такой большой любовью, не помолился об этом, но многие дни не наступало утро для ученика, солнце не всходило для него. — Но я не понимаю, какое это имеет отношение ко мне, боящейся, что что-то случится, когда я уеду, хотя это определенно очаровательное предание. Я сказала через некоторое время: — Ум, кажется, сейчас не в самом лучшем состоянии. Он улыбнулся снова. — Все, что я хотел сказать, это то, что многие вещи могут произойти, если кто-то любит. Когда Л. уехала отсюда в первый раз, много лет назад, такой поток любви лился, что даже люди здесь спрашивали меня о ней. Но люблю ли я? Так не кажется. Позднее я направилась молиться, и сказанное им некоторое время тому назад, что молитва со словами совсем бесполезна, расхолаживало меня. Он сказал, что иногда не может объяснить достаточно хорошо, возможно это происходит из-за языка. Молитва со словами хороша, когда она сопровождается молитвой сердца. — Если сердце молится, все хорошо. «Если твое сердце слышит твою молитву, Бог слышит ее», говорится в персидской песне. Магометане молятся пять раз в день, но многие повторяют слова только машинально. Какая польза от этого? Постарайся понять, что я действительно имею в виду; не задерживайся на словах, тогда мы преодолеем языковой барьер. — Это может прийти позже, Бхай Сахиб; на мгновение мне показалось, что вы просите невозможного. Но с тех пор, как ум не работает на всю мощность, молитва идет замечательно хорошо, как никогда прежде. Снова улыбка, такая совсем спокойная. Он закрыл глаза. Смотря на него, я изумлялась, почему его глаза были полны слез, когда он мне рассказывал историю Святого и его ученика, который не видел утра. Возможно, это был его собственный опыт с возлюбленным Гуру Махарадж, как он его почтительно называл. Мои сны эти дни были полны красочных видений, которые я мгновенно забывала. Единственное что я знала^ — он присутствовал во всех моих снах. Никогда я не была одержима кем-то в своих снах до такой степени. Он присутствует во всех моих снах так естественно, как если бы принадлежал им, если бы был всегда частью моих снов, в самой глубине меня. Сказала ему об этом на прошлой неделе. Он ничего не ответил, только улыбнулся, как он часто делает последнее время.
6 декабря Бенарес был очарователен, полон мерцающих огней, суматохи и солнечного сияния. Заметила, что сильно изменилась. Казалось", я потеряла интерес ко всему. Когда принимала участие в разговоре, должна была делать усилие, чтобы понимать, потому что это мало интересовало меня, а ум не был ни гибким, ни острым. Не было также желания ни вернуться назад, ни остаться, хотя было много покоя. Когда смотришь на деревья, цветы, на очаровательно прозрачное небо, бывают такие моменты, что мысли словно внезапно полностью растворяются в небытии; остается только смотреть, просто чувствовать. Сонное состояние, которое у меня возникало так часто в детстве наедине с природой, и которое я совсем потеряла после школы, вернулось, яркое и чистое, только глубже и яснее, почти пугающее для ума. Это приходит без предупреждения, мгновенно и каждый раз длится на секунду — или больше, кто знает? Я погружаюсь в это чувство, но затем оно тонет в каком-то страхе. В этом состоянии блаженного небытия в уме начинается паника, и я ловлю себя на том, что отчаянно пытаюсь вспомнить, где я нахожусь, связать это состояние с памятью, которая на время куда-то исчезла. Естественно, я преуспевала в припоминании, но состояние полного блаженства пропадало.
11 декабря Возвратившись в Канпур, видела Бхай Сахиба только дважды и очень недолго. Ни с того ни с сего сняла квар- тиру. Две крошечные комнаты, побеленные, чистые, в доме, принадлежащем индийским христианам. Я сняла их внезапно, не выбирая, и с 1 января могу переехать. Когда я сказала об этом гуру, он одобрил. Он с Л. приходил посмотреть их накануне вечером. Теперь, когда я вернулась, не нужно было беспокоиться о временном жилье. Одно препятствие для моего пребывания здесь было удалено. — Нет, нет, — сказал он быстро. — Нет каких бы то ни было препятствий. Еще раз он наказал мне не заключать никаких обязательств после возвращения из Мадраса. — Квартира хороша. У нас там будет много работы, — сказал он; и мне было этого достаточно.
13 декабря Итак, это пришло... Это вкралось в мое сердце, молчаливо, незаметно, и я наблюдала за этим с удивлением. Это было безмолвное, маленькое, светло-голубое пламя, дрожащее нежно. От него исходила сладость первой любви, как подношение благоухающих цветов, сделанное благородными руками. Сердце полно неподвижности, благоговения и покоя. «Любовь будет создана», — сказал он. И с тех пор меня интересовало, как она придет ко мне. Будет ли это Голос из Горящего Куста, Глас Божий, каким Моисей слышал его? Будет ли это как вспышка молнии на голубом небе, наделяющая мир вокруг меня сияющим великолепием? Будет ли это, как говорила Л., вы создадите Любовь ко всему, и Учитель будет включен в это. Но я отвечала ей, что со мной это не может так быть; быть способной отречься совершенно, вымести прочь все сопротивление; это должно быть нечто великое, огромное, законченное, без оговорок, без ограничений, не обусловленное ничем, бесспорно пренебрегающее собой. Но то, что я чувствовала, не было таким. Это было просто томление, такое нежное, полное бесконечной сладости. Согласно всем законам, управляющим этой вселенной, любовь будет следовать путем наименьшего сопротивления. За всю свою жизнь я никогда не знала чувства любви, мгновенно вспыхивающего в сердце. Она всегда приходила тихо, робко, как маленький цветок на краю дороги, который так легко может раздавить прохожий; она росла медленно, неуклонно, увеличивалась до тех пор, пока не станет широкой, стремительной, как приливная волна, поглощающая все,, что стоит на ее пути, и продолжается, наполняя всю мою'жизнь. Так было в прошлом, и теперь тоже, это пришло ко мне таким же образом. Я думаю потому, что наши сердца созданы так, что мы не можем не быть теми, кто мы есть.
16 декабря Адьяр был прекрасен, каквсегда, благоухали многочисленные цветущие кусты и деревья. Обращая взор к глубокому голубому небу, что было моей привычкой, я видела ваше лицо, мой Гуруджи, четко вычерченное на фоне лазурного неба. Возможно, не совсем ваше лицо, но его выражение. Каким я вижу его, когда на нем улыбка, сперва в ваших глазах, а затем глубоко спрятанная в бороде; или далекий взгляд, лишенный выражения, когда, спокойный и собранный, вы неторопливо перебираете бусины мала своими пальцами; или как высеченное из камня, суровое, жесткое лицо глубокого старика, такое же древнее, как чело-зе -;ес:зо. Когда я приехала к вам, чуть больше двух месяцев назад, я не знала ничего о суфизме. Ничего из его славы, его традиций, его безграничной свободы, его никогда не кончающейся любви! Это было озарение, и я осознала, как много потеряла, не зная этого прежде. Даже то немногое, что я уже узнала об этом, наполняет меня восторгом. Еще раз благодарю свою счастливую звезду (или судьбу), приведшую меня к Вам.
18 декабря Свет придет к тебе от страстного желания»*. Я ничего не знаю о Свете, но, конечно, у меня есть непреодолимое желание. Оно сильное и ровное, постоянно длящееся, как зов издалека. В Адьяре повсюду у тебя внутри звук моря. Песчаный берег очень мелководный, можно заходить далеко, и вода все еще по колено. Длинные, высокие волны катятся издалека величественно, в равномерной последовательности. Как раз перед тем как изогнуться, обрушиваясь вниз, они увенчиваются белой пеной на переднем крае, прямо внутри изгиба. Он зеленый, полупрозрачный, со светом восходящего солнца позади. И прямо здесь, в прозрачно-зеленом изгибе, было ваше лицо. Оно видится мне из каждого цветка лотоса; оно было внутри цветов гибикуса, в каждом из них; из темной воды пруда оно безмятежно смотрело на меня. Теперь я знала, что этого нельзя избежать; что я достигла конца пути и, куда бы я ни отправилась теперь, для меня не будет возврата. «Стать Святым не занимает много времени, — сказали вы. — Но кто готов пожертвовать всем? Кто готов принять то, что этот мир станет ничем, не существующим для тебя больше?» Думаю, я могу. Потому что этот процесс уже медленно начался перед встречей с вами. Постепенно я, казалось, потеряла интерес ко всему. Ничего не доставляло мне удовольствия. Ни замечательное окружение, ни интересные люди, ни лекции, ни друзья. Лекции это только слова, и многие из них бессмысленны в любом случае. Люди имеют так мало любви, зациклены на себе, даже очарование пейзажа ничто, если я должна расстаться с вами. * Из текста Дж. М. Уоткинса о Суфизме. Вы сказали нам, что полное подчинение необходимо, но теперь я считаю, что требуется больше, чем это. В вашей системе от ученика требуется состояние полного уничтожения своего Я. Полное раствоврение в Мастере. «Был ли Союз совершенным удостоверяется его собственной силой. Если это так, ученик проходит к Мастеру Учителя, Духовному Влиянию первоначального Основателя Пути, или Системы, к которой они принадлежат. Этот Основатель, конечно, давно покойник, и ученик может только на время.войти в умственные отношения с ним благодаря поддержке своего первого Учителя. Со временем сознание Ученика становится настолько погруженным в великого Мастера, как если бы он обладал всеми его Духовными Силами. Тогда он продвигается еще выше по этой цепочке, до тех пор, пока не достигнет самоотречения в Пророке. Под Пророком здесь понимается Мухаммед не как человек, но как Изначальный Элемент, Первый Разум, Слово. За пределами цепочки располагается только последняя, окончательная ступень — желаемый Союз с Богом, Истиной. Слова бессмысленны, это лежит за пределами любого высказывания, и Суфии говорят: «От того, кто совершил путешествие, не приходит новостей». Это есть Цель суфизма. Как вы можете говорить, втолковывая нам снова и снова, что это путь, не требующий усилий? Почему вы предпочитаете обманывать своих учеников? Но вы не обманете меня. Я никогда не верила подобным вещам и говорила Вам это. Может быть, он не требует усилий от тех, кто согласен просиживать с вами годы, получать кусочек дхьяны, потому что они не готовы платить полную цену и боятся продвигаться дальше. Но если кто-то лезет из кожи вон из-за Целой Веши и готов отдать все для этого, ставя все на одну карту, без оговорок, — как может это быть без усилий? Как и рождение, созидание — это болезненный процесс. Чтобы стать способным творить, сначала надо разрушить. А разрушение сходно с болью. Я видела людей, которые были с Вами последние сорок лет, и они все еще мелки, все еще полны низменного Я. А я не хочу этого. Чтобы достичь цели, ты должен вывернуться наизнанку, сгореть в огне любви так, чтобы ничего не осталось, только пепел, и из этого пепла воскреснет новое существо, непохожее на предыдущее. Только тогда возможно подлинное созидание. Ибо это процесс уничтожения, созидания и любви. Другие имена Любви — это Боль и Усилие.
24 декабря Я спала беспокойно. Рокот моря был навязчивым, и я знаю, что отныне в моей памяти шум волн будет синонимом страстного желания. Как страстное желание, этот звук накатывается и накатывается, как навязчивая идея, никогда не кончающаяся, длящаяся всю ночь, весь день. Во время одинокой прогулки думала о своем открытии, что во всей Вселенной нет ничего кроме Любящего и Возлюбленного. В этом Истина: есть только эти двое, и единственная реальность в этом. Создание и Творение любит Бога, а Бог любит свое Создание. Ничто больше не имеет значения, только это. Чем больше я размышляю об этом, обдумывая это в моем уме, тем больше открываю, насколько это верно и как совершенно, у всего есть это свойство, которое окончательно будет разрешено в Единстве. Когда этот день наступит, тогда я стану другим человеком.
2 января 1962 года Когда вернулась в Канпур, почувствовала разочарование оттого, что он не говорит со мной, на самом деле совершенно меня игнорирует. Мы вышли с его супругой и Л. на прогулку, вернулись на рикше. Я села одна в саду, в то время как они вошли внутрь. Становилось довольно холодно по вечерам, в воздухе ощущалась влага. Через некоторое время я направилась к двери его комнаты, спрашивая, могу ли войти. Он не ответил. Он лежал на своей тачат, скрестив руки под головой, глядя в потолок. Я села. Затем пришли его домочадцы, и началась бесконечная болтовня, дети очень шумели, это было очень утомительно. Этот хаос длился и длился, его супруга начала массировать ему ступни, затем молодой человек сменил ее. Бедная Л. очень сильно старалась пребывать в дхьяне. Меня что-то все больше и больше беспокоило. Чтобы стало еще хуже, мальчики включили радио. Женский голос, грубый и вульгарный, начал завывать песню из фильма. Тогда Бхай Сахиб начал петь. Это было слишком для нас обеих. Я видела, как Л. съежилась, но ничего не сказала. Голос Святого и голос «продажный» соревновались друг с другом. Я встала, собираясь уйти, но он сказал, вообще, не обращаясь на самом деле напрямую ко мне, что будет раздаваться прасад (пища, которая освящена), так что я поняла, что должна остаться. Шум из радио становился все громче и громче, все говорили, перебивая, особенно его супруга и молодой человек, который был офицером полиции, обсуждали какие-то местные происшествия, которые всех забавляли. Я поднялась и вышла внезапно, не в силах больше выносить это ни секунды. Я была уже в постели, когда пришла Л. Она сказала мне, что гуру был раздражен. Я вела себя невежливо.
3 января Он не обращает на меня внимания. Я вошла и по- здоровалась с ним, не было никакой реакции, так, как если бы я вообще не существовала. Ну... Я здесь, я собиралась быть принятой, как его ученик, надеясь получить учение, а он даже не замечает меня.
4 января Я должна с этим что-то де- Ухлать... Должна поговорить с ним. Он должен знать, что я вернулась, чтобы стать его учеником, а он до сих пор ведет себя таким раздражающим образом. Но ему нехорошо. Он сильно кашляет и слаб, это бросается в глаза. Я должна лучше рассказать ему о своих на- мерениях, я должна была сделать так, как только вернулась. Нужно сказать ему, чего именно я хочу — получить обучение, что должно быть принято им. Я приехала сюда с записной книжкой, готовая делать записи, но он говорит в основном на хинди, так что в этом мало пользы. Около полудня Л. ушла с его внуком покупать игрушку. Он мгновенно поднялся, чтобы идти внутрь. Только и успела поймать его: — Бхай Сахиб, я хотела бы поговорить с вами! Он неохотно снова сел. Было ясно, что он раздражен, хотя старался выглядеть вежливым. Но я тоже была обеспокоена, я просто хотела поговорить с ним, так что мне было все равно. Мы были в саду, он сидел рядом у стены, рядом с дверью в большую комнату, я сидела на стуле напротив него. - 1 —Бхай Сахиб, — начала я, — Я вернулась, жду ваших указаний. — Да, да, — он прервал меня, торопливо, — я знаю, знаю. В этот момент мое сердце остановилось, закружилась голова, я стала задыхаться; в это время я даже больше была раздражена собой: быть такой дурой, вести себя в его присутствии как глупая девчонка. Еще я видела, что он хочет уйти. Раздражение во мне росло. — Вы, создающий Святых, знаете, как писать на обратной стороне человеческих сердец. Напишите на обратной стороне моего сердца хоть одну букву; только единственную букву: это Алиф\ Напишите ее живым огнем, чтобы я была поглощена вечным желанием у ваших ног! Я остановилась, глядя на него. Я думала, что это была хорошая речь, я цитировала его собственные слова и добавляла совсем немного своих. Это должно было по меньшей мере произвести на него какое-то впечатление... — Да, да, — повторил он нетерпеливо. Его лицо ничего не выражало, было каменным и холодным. Теперь я действительно разозлилась. Я наклонилась вперед. — Бросаю вам вызов — создайте любовь, — сказала я и рассмеялась. Я, должно быть, говорила вызывающе, потому что злилась. Он продолжал смотреть прямо вперед, его лицо все еще было каменное. И затем голос, который, казалось, не принадлежал ему, но звучал, как если бы доносился откуда-то издалека, через бесконечность, вспыхнул внезапно в моем мозгу: — Многие люди бросали мне вызов, по поводу многого, многие люди так делали... — Итак? Вы принимаете вызов? — я настаивала; я все еще смеялась. И вдруг увидела его изменившимся. Внезапно он стал выглядеть древним, как человечество, как древний старик, когда своим совсем пустым, издалека идущим взглядом, впалым лицом, как если бы высушенным веками, очень медленно, очень мягко, слабым и тонким голосом сказал как-то нараспев: — Я принимаю вызов... — Клана (еда)! — позвала его жена, появившись в двери. Он. встал. — Ты можешь идти; я собираюсь завтракать. — Его голос снова стал обычным. Он вошел и закрыл за собой дверь. На глазах у него были слезы. Некоторое время я сидела одна, ощущая холодный ветер на щеках. Свежий январский день на равнине, подумала я машинально. У меня было терпкое ощущение огромной значимости момента. Чувствовала тревогу по какой-то причине. Что-то пришло в движение. Могло ли это быть вехой, поворотным пунктом? Затем я тоже поднялась и отправилась домой приготовить себе что-нибудь поесть.
5 января Утром с нами он не говорил совсем, только на хинди. Много людей присутствовало, особенно из провинции. В моей дамской сумочке была спрятана саленькая записная книжка — так, на всякий случай. — Что вы знаете о Суфийской Традиции? — спросил он днем. — Немногое, — ответила я. — Только то, что прочла в нескольких книгах, когда была в Адьяре. И насколько я поняла, в суфийской литературе отречение, как обычно подчеркивается, не имеет конца: требуется полное растворение в Мастере. Учитель посредством своей силы выяснит, совершенен ли Союз, а затем передаст ученика своему Мастеру, который уже не пребывает в физическом теле. Вначале ученик не может взаимодействовать с Мастером Мастера, но позже учится, как это делать самому, а на последней ступени ученик пропускается к Пророку, к Мухаммеду, но не как к человеку, но как Богу, к Верховной Сущности. Он слушал внимательно, кивая в согласии время от времени и шепча: «Да, да, правильно». — Но это такая великая цель! Это потребует величайших усилий всего существа. Как вы можете говорить, что это не требует усилий? Почему вы обманываете своих учеников, рассказывая им, что это не требует усилий? Как может такое не требовать усилий, когда это выходит за пределы воображения?
|
