Глава 11. Со стороны виднее 71 страница

Райк широкими шагами пересекает палату, а я замираю в дверях и изумленно таращусь по сторонам. Когда я был здесь в последний раз, палата выглядела вполне обычно: кровать, стулья, тумбочка, дверь в ванную комнату, еще две двери – в кабинет Райка и в коридор, в общем, ничего особенного. Сейчас же кровать отодвинута в самый дальний угол и загорожена ширмой, у окна стоят квадратный столик и два слегка потертых кожаных кресла, возле противоположной стены – диван и стеллаж с книгами. В целом, помещение похоже на небольшую, но довольно уютную гостиную небогатой семьи, но никак не на больничную палату.

Северус сидит в одном из кресел и смотрит на меня, чуть склонив голову. Я тоже разглядываю его. Вместо больничной одежды он облачен в привычную черную мантию, ботинки вычищены до блеска, – никак не скажешь, что человек находится в больнице. Повязки на шее уже нет, зато отчетливо видны темные рубцы – следы от ядовитых зубов Нагини. Выглядит он так же, как и раньше. Тонкие губы кривятся в усмешке, пряди черных волос безжизненно свисают, и на их фоне бледное лицо кажется почти бескровным, под глазами снова появились темные круги, и морщины на лбу опять отчетливо заметны. Проснулся, называется…

Меня внезапно переполняет какой-то совершенно щенячий восторг, и губы сами собой растягиваются в улыбке – наверняка идиотской. Райк вместо того, чтобы тактично выйти, как сделал бы на его месте любой воспитанный человек, вдруг с преувеличенной заботой восклицает:

– Северус, как же я рад, что ты, наконец, начал поправляться! Хорошо себя чувствуешь?

– Превосходно! – чуть хрипловатым голосом рявкает Северус, наградив Райка таким взглядом, что я бы на его месте предпочел сбежать куда подальше.

Но самоотверженного целителя, похоже, не так-то просто напугать.

– А ты уверен? Если что-то не так, сразу скажи – ты же знаешь, я всегда готов тебе помочь. Может, выпьешь зелье? Или, если желаешь, я положу тебе в кресло подушку…

– Лежен, – перебивает Северус, – я тебе сегодня уже говорил, что ты кретин?

Что-то в этой фразе мне не нравится, но обдумать мысль я не успеваю.

– А мне плевать, что ты говоришь! – неожиданно заявляет Райк. – Знаешь, сколько лет я мечтал увидеть тебя своим пациентом?

– Как мало некоторым нужно для счастья, – хмыкнув, замечает Северус.

– Мечтал, – упрямо повторяет Райк, не обращая внимания на сарказм. – Чтобы отплатить тебе за то, как ты пытался поставить меня на ноги, потому что у нас не было возможности обратиться к нормальным целителям! И обращался со мной, как с троюродной бабкой двоюродной тетки, на которую плевать, но на улицу вышвырнуть жалко!

– Ты же тогда поправился.

– Поправился. Только чуть с ума не сошел!

– Надо же, какие мы нежные!

– Мы не нежные! – яростно возражает Райк. – Просто нам, как и всем нормальным людям, нравится, когда во время болезни о нас заботятся, интересуются нашим самочувствием, поддерживают. Ты же, моральный урод, никакой заботы не выносишь, вот и получай теперь сполна, скотина!

Я моргаю, переводя взгляд с одного на другого. И что, спрашивается, мне делать, если они сейчас устроят дуэль или просто подерутся? Мне казалось, что друзья должны общаться как-то иначе… Да, вот только неспроста, видимо, они так редко встречаются…

– Райк, – неожиданно мирно произносит Северус, – тебе лучше уйти.

– Да неужели? – взвивается он.

– Конечно. Ты же целитель. Следовательно, должен быть заинтересован в моем выздоровлении. А мне для выздоровления жизненно необходимо хотя бы иногда – ради разнообразия – беседовать с психически вменяемыми людьми, – Северус кивает на меня и снова обращается к Райку: – Уйди с глаз моих, придурок!

Несколько секунд Райк молчит, не зная, что сказать, а потом вдруг разражается хохотом.

– Ладно, будем считать, что на этот раз ты меня уел, – сквозь смех говорит он. – Но я тебе еще отомщу! И потом не обижайся!

– Да ради Мерлина! – Северус пожимает плечами. – Кто же на убогих обижается?

– Сам ты убогий! – фыркает Райк. – Я-то, по крайней мере, не похож на узника Нурменгарда! Ладно, считайте, что меня уже нет.

На полпути к кабинету он останавливается.

– Северус, у тебя точно нет жара? Позволь, я проверю… – он засовывает руку в карман мантии.

– Только достань палочку, и я тебе ее… – угрожающе начинает Северус.

– Понял-понял! – бормочет Райк, очень натурально изображая испуг, и мгновенно скрывается за дверью.

– Иногда Райк бывает невыносим, – произносит Северус почему-то виновато, – но мы, к сожалению, друзья…

– Он мне нравится! – быстро говорю я.

– Ну, еще бы, – фыркает Северус. – Вы с ним одной кистью мазаны.

Я растерянно молчу. Хорошо это или плохо? С одной стороны, они, вроде бы, друзья, но с другой – разве друзья так друг друга оскорбляют? Или я чего-то не знаю о дружбе?

– Ты присядешь или так и будешь топтаться в дверях? – осведомляется Северус.

Набравшись храбрости, я занимаю второе кресло возле окна. Надо бы, наверное, что-то сказать, только голова совсем пустая. Даже глупости не лезут. Я разглядываю исцарапанную, но безукоризненно чистую столешницу, не решаясь поднять глаза.

– Стыдно? – неожиданно спрашивает Северус.

Я обреченно киваю.

– Идиот. Это ведь Дамблдор его вынудил?

– Заставил дать Непреложный обет, – подтверждаю я, догадавшись, что речь идет о Кингсли.

– Так я и думал. Ну, и при чем здесь ты?

– Ну… я мог…

– Да ничего ты не мог! – рявкает он. – На меня смотри!

Я поспешно поднимаю голову и встречаюсь с его яростным взглядом.

– Идиот, – снова говорит Северус. – Войну прошел, а ведешь себя как нашкодившая собачонка!

– Просто я поставил тебя в неудобное положение…

– В неудобное положение мой папаша-кобель поставил мою глупую мать – вот источник всех моих неприятностей! – отрезает он. – А ты вел себя соответственно ситуации, в которой оказался.

– Твой папаша, наверное, тоже, – ляпаю я, не подумав, и тут же краснею и прикусываю язык, ожидая ответной гадости.

Но Северус только усмехается.

– А вот это – источник твоих неприятностей, – сообщает он. – Умеешь за себя постоять, но периодически по непонятным причинам этого стыдишься.

– Я не хотел, чтобы так вышло, – со вздохом говорю я. – Не думал, что Дамблдор опустится до шантажа. Глупо, конечно, – он и раньше им не гнушался. Финеас вот тоже не предупредил… Хорошо, хоть твои воспоминания…

– Воспоминания? – перебивает Северус. – Где они сейчас?

– Ну, те, которые ты отдал Гарри, должны быть у него, а те, что ты дал мне, я в твой тайник спрятал… Ой!..

– Что?

– Ну… тайник… я не хотел туда лезть… – бормочу я.

– Не будь дураком, – Северус мученически закатывает глаза. – Прекрасно знаю, что ты забрался в мой тайник. Иначе мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Райку, при всех его талантах, в жизни не удалось бы разобраться без зелья. И нечего изображать смущение – по-твоему, пароль был для Поттера придуман? Да и кто, кроме тебя, вообще мог найти этот тайник?

Я только вздыхаю. Никто, конечно. Хотя, если верить газетам, то многие.

– Ты смотрел воспоминания? – интересуется Северус.

– Конечно, нет! Я же обещал!

– Ненормальный, – комментирует он. – Люди ради информации землю едят, а он нос воротит…

– Ну, знаешь, мне и откровений Гарри хватило! – выпаливаю я раньше, чем успеваю подумать.

– Это ты о чем?

Я прикусываю язык. Лучше бы ему не знать, что болтал Гарри. Убьет ведь. И Гарри, и меня. Тем более, никто, кроме меня, Гарри, Рона, Гермионы, Джинни и Кингсли, ничего не знает. И, кажется, именно я проболтался…

– Ну… то, что Дамблдор приказал тебе убить его…

– С каких пор это для тебя новость?

– Ну…

– Лонгботтом, говори, как есть! – рявкает Северус.

– А ты его не убьешь? В смысле, Гарри?

– Не знаю, как ты, а я свой труд ценю, – заявляет он. – Ты бы смог выдрать с корнем растение, которое выращивал несколько лет?

– Еще чего!

– Тогда говори, в чем дело!

– Ну… Гарри рассказал о тебе и своей матери…

– Кому рассказал? – перебивает Северус.

– Волдеморту, – бормочу я. – То есть, он просто выкрикивал то, что видел в твоих воспоминаниях.

– Великолепно, – цедит он. – Впрочем, я сам виноват – глупо было ожидать тактичности от человека, который носит фамилию Поттер. Хотя о случае у озера он сокурсникам не растрепал…

– Каком случае?

– Неважно, – отмахивается Северус. – Вернемся к теме. Значит, Поттер поделился моими воспоминаниями с парой сотен человек, но отказался предъявлять их в суде. Это, конечно, странно – по мне, так лучше бы он сделал наоборот, но логика гриффиндорцев осмыслению, как известно, не поддается. Дальше что?

– А что дальше?

– Я сейчас тебя придушу, – предупреждает он, – если не начнешь говорить нормально.

– Гарри рассказал о тебе и Лили Поттер…

– Это я уже слышал, – нетерпеливо перебивает Северус. – Странно, кстати, что о ней ни слова не сказали на суде, если, как ты говоришь, Поттер делился моими воспоминаниями с каждым встречным.

Ничего такого я не говорил, но спорить с Северусом – занятие неблагодарное. И я решительно не понимаю, почему он ведет себя так спокойно, когда речь заходит о ней.

– Ну, мы попросили эльфов стереть память всем, кто это слышал, – сообщаю я. – Гарри думал, что ты умер, и не понимал, что болтает. А потом мы подумали, что будут говорить люди, что напишут в «Пророке»… Ты ведь был влюблен в нее, и…

– Я – что? – недоверчиво переспрашивает Северус.

– Был влюблен в маму Гарри, – тихо повторяю я. – И до сих пор ее любишь – я видел колдографию и письмо с подписью…

– Ты идиот!

– Знаю! – поспешно соглашаюсь я. – Я ведь думал, что мы с тобой… Но я все понимаю, правда! Нам обоим было нелегко, и мы…

– Заткнись! – командует он. – И скажи по-английски: Поттер что, действительно сообщил всем, что я был влюблен в его мать?

– Ну… да… Только эльфы всем память стерли, ты не беспокойся! – поспешно заверяю я. – Конечно, то, что сейчас о тебе говорят, немногим лучше, но этого мы не могли предусмотреть…

Неожиданно Северус начинает смеяться. Я изумленно смотрю на него, раздумывая, вызвать Райка прямо сейчас или немного подождать.

– Значит, Поттер пришел к такому выводу? – уточняет Северус, отсмеявшись.

Я пожимаю плечами. Уж наверное Гарри не слепой.

– Сам дурак, – усмехается он. – Надо было лучше думать, что подсовывать подростку. Но в тот момент было не до сортировки, кое-что прицепилось случайно… Твой вариант воспоминаний чуть более рационален.

– О чем ты говоришь? – интересуюсь я.

– Ты идиот, – неожиданно мягко сообщает Северус, уже Мерлин знает, в который раз. – А Поттера твоего вообще нужно изолировать, чтобы впредь не вводил людей в заблуждение.

– Ты хочешь сказать, что не был влюблен в Лили Поттер? – догадываюсь, наконец, я.

– Не больше, чем ты – в мисс Уизли, – отвечает он, дернув плечом.

Кажется, я еще ни разу не попадал в такое глупое положение. Северус абсолютно прав – я идиот. И это, кажется, неизлечимо.

– Но как же?.. – бессвязно бормочу я. – Колдография… подпись… лань…

– Просто поразительно, – растягивая слова, произносит Северус. – Ты же не видел воспоминания. Как ты мог поверить Поттеру на слово? И потом, я оставил тебе письмо, где все подробно…

Я виновато опускаю голову, и он не заканчивает фразу.

– Постой. Ты его не читал?

Я качаю головой, чувствуя себя законченным болваном.

– Почему?

– Ну… ты ведь не умер, – шепотом говорю я. – Я решил, что не имею права…

– Мне начинает казаться, Лонгботтом, – медленно произносит Северус, – что твоя порядочность – это не качество характера, а какая-то опасная патология.

Я не нахожусь, что возразить. С какой стороны не взгляни, получается, что я дурак.

– Я могу прочесть его сейчас, – неуверенно предлагаю я.

– Ну уж нет, теперь обойдешься! – отрезает он, но, взглянув на мое несчастное лицо, немного смягчается: – Мать Гарри Поттера была моим другом, и я никогда не был влюблен в нее. По правде говоря, все было наоборот.

– Ты был влюблен в его отца? – озадаченно спрашиваю я.

– Муховертку тебе в задницу, конечно, нет! – восклицает Северус с искренним ужасом и брезгливо морщится: – Что я тебе сделал плохого, что ты меня так оскорбляешь?

– Но… – я пытаюсь сообразить, что к чему, и, наконец, мне это удается: – То есть, это она была в тебя влюблена? Не может быть!

– Почему же? – оскорбленно осведомляется он. – В меня нельзя влюбиться?

– Нет-нет, можно, конечно! – поспешно говорю я. – Просто… я удивился…

– Ладно. Понимаю, что это звучит странно, – Северус невесело усмехается. – Думаю, к настоящим чувствам все это не имело никакого отношения. Скорее, она просто вбила себе в голову… а может, я сам дал ей повод…

Он замолкает и задумчиво барабанит по столешнице кончиками пальцев. Я тоже молчу, обдумывая услышанное. Такого мне уж точно в голову не могло прийти! Да и никому другому, наверное.

– Ты спрашивал, почему я стал Пожирателем смерти, – неожиданно произносит Северус. – Тебе это по-прежнему интересно?

– Конечно! Но ты не обязан…

– Знаю. Но, в противном случае, ты сам придумаешь какие-нибудь идиотские объяснения, не имеющие отношения к действительности, – заявляет он.

Я прикусываю губу. Вот тут он не прав. Я вообще стараюсь не делать поспешных выводов. А что до того, что я поверил в теорию Гарри, так Северус сам так себя вел, что другого объяснения и у меня не нашлось. Но если я начну сейчас с ним спорить, он вообще ничего не расскажет.

– С Лили я познакомился еще до Хогвартса, – начинает Северус, откинувшись в кресле и соединив кончики пальцев. – Мы жили в одном городе, учились в одной школе. Я сразу заметил, что она волшебница. Мою семью считали странной, поэтому друзей у меня не было. У Лили тоже, но по другой причине. Она ничего не слышала о магическом мире, но знала, что обладает необычными способностями, и вовсю ими пользовалась. Сверстники относились к ней с опаской и за глаза называли ведьмой – у магглов это считается оскорблением. Сам понимаешь, налаживанию дружеских связей это не способствовало. Поэтому общалась она только со старшей сестрой, которая тоже ее побаивалась, но, разумеется, ни за что бы в этом не призналась. Ко мне Лили сначала отнеслась с недоверием, но вскоре мы подружились. Я рассказывал ей все, что знал о магическом мире, не говорил только о том, как многие чистокровные волшебники относятся к магглорожденным. Моей матери не нравилась эта дружба, но по пятам она за мной не ходила, а отцу было плевать, с кем я общаюсь. Родители Лили при виде меня тоже не прыгали от восторга, но она с детства привыкла делать то, что ей нравится, поэтому через некоторое время они махнули рукой на нашу дружбу и даже начали приглашать меня на ужин. Надо было видеть, как бесилась ее чокнутая сестрица!

Северус прерывает повествование и неожиданно громко хлопает в ладоши. В ту же секунду в дверь просовывается голова Райка.

– Кофе нам сделай, – спокойно говорит Северус.

Голова, кивнув, исчезает.

– Он у тебя вместо домового эльфа? – удивленно спрашиваю я.

– Сигнальные чары, – со смешком поясняет Северус. – Срабатывают от хлопка. Не орать же мне, как последнему магглу, если что-то понадобится.

Звучит здраво. Через несколько минут Райк возвращается, ставит на стол две дымящиеся чашки и уходит, не сказал ни слова. Я удивленно провожаю его глазами.

– Райк может быть тактичным человеком, – произносит Северус, пригубив ароматный кофе, – когда это действительно нужно. А когда необязательно, ведет себя, как умственно неполноценный. Ты будешь слушать, или, может, пойдешь с ним поболтаешь?

Я поспешно киваю, потом, спохватившись, что он может не так меня понять, мотаю головой. Северус, усмехнувшись, продолжает:

– Как ты знаешь, мы оказались на разных факультетах, но общаться не перестали. Истерик по этому поводу я не устраивал, хотя было немного обидно – мне всегда казалось, что Лили самое место в Слизерине…

– Стервозная девочка, – машинально говорю я, вспомнив Торна.

– Что?

– Однокурсник моих родителей, Стивен Торн, так про нее сказал – «стервозная девочка», – объясняю я. – Еще он сказал, что она за тебя заступалась и ненавидела Джеймса Поттера.

– Об этом ты не говорил…

– Думал, ты взбесишься. Прости…

– Гриффиндорцам вредно слишком много думать, – заявляет Северус менторским тоном. – У вас все равно плохо получается. Впрочем, стервозности Лили и вправду было не занимать, – он чему-то улыбается. – Первое время после начала учебы мы не обращали внимания на то, что говорят другие ученики. Главной неприятностью были Поттер и Блэк и, присоединившиеся к ним позже Люпин и Петтигрю – в меньшей степени. С первыми двумя мы сцепились еще в поезде. Поттер, услышав о Слизерине, встал в стойку и немедленно начал хамить. Блэк, который отправился в Гриффиндор исключительно назло семье, с удовольствием к нему присоединился. Я молчать не стал, а потом ушел вместе с Лили, и эти двое, недолго думая, записали меня в личные враги. Первым я к ним не лез, меня больше интересовала учеба, чем идиотские дуэли с гриффиндорцами. Но всегда отвечал и всегда старался отомстить.
Через некоторое время у Лили появились друзья на своем факультете. Я тоже начал общаться со слизеринцами, которые постоянно попрекали меня дружбой с… грязнокровкой, – Северус слегка запинается на неприятном слове. – Думаю, и ей приходилось сталкиваться с неодобрением. Мы не говорили об этом, но никогда не попрекали друг друга общением с другими студентами, так что выводы сделать несложно. Стычки с четверкой Мародеров становились все более жестокими. Лили поначалу пыталась жаловаться преподавателям, но мне удалось убедить ее, что от этого только хуже, и она переключилась на старост. Сообщала им обо всех проделках Мародеров, о которых ей удавалось что-то разнюхать. Старосты делали вид, что узнают все сами, не сдавали ее.

Я сдерживаю смешок. Интересно, как бы отреагировал Гарри, узнав, что его мать доносила старостам на его отца? Зато мои родители, похоже, и во время учебы в школе были достойными людьми. И теперь у меня нет ни малейших сомнений, что Северус, рассказывая о том, как они сняли баллы с гриффиндорцев, имел в виду себя и Мародеров.

– В общем, если не обращать внимания, на некоторых раздражающих личностей, все было не так уж плохо, – продолжает Северус. – Точнее, мне так казалось. Сейчас, вспоминая, я вижу множество намеков и двусмысленностей с ее стороны, но тогда я ничего не замечал. Просто потому, что не допускал такой возможности. Лили была для меня лучшей подругой, почти сестрой, ни о чем ином я даже не думал. Понимаешь?

– Да, – быстро говорю я.

Чего уж тут непонятного? Если представить на их месте меня и Джинни, заметил бы я, начни она вдруг оказывать мне знаки внимания? Едва ли. Даже если забыть о Гарри. Нет, это даже теоретически невозможно! А ведь она, между прочим, в постель ко мне залезла… По идее, с моей стороны было бы логично хотя бы мысль допустить. Но нет, ничего подобного – залезла и залезла, места хватит. А Симус, глядя на все это, решил, что мы встречаемся.

– Наверное, моя недогадливость злила ее, потому что иногда она закатывала мне скандалы на пустом, как мне казалось, месте. И я по-прежнему ничего не понимал, – Северус качает головой, словно удивляясь собственной слепоте. – Впрочем, возможно, в глубине души что-то и замечал, однако разум отказывался делать правильные выводы. Но в конце четвертого курса Лили, очевидно, все надоело, и она перешла к активным действиям, игнорировать которые я не смог бы при всем желании.

– Она тебя поцеловала? – заинтересованно спрашиваю я.

– Неважно! – отрезает он, слегка смутившись. – Лучше скажи, как бы ты отреагировал, если бы кто-то из твоих милых подружек, скажем, мисс Уизли…

– Нет!!! – я в ужасе трясу головой.

– Вот-вот, – Северус криво усмехается. – Такой же была и моя реакция. Девушки никогда меня не интересовали. К тому моменту я уже хорошо понимал это и считал, что так даже лучше. Они казались мне вздорными, истеричными и не слишком умными существами, от которых нет никакой пользы. Исключением была только Лили, и от нее я никак не мог ожидать такой подлости. Поэтому был близок к панике, – он глубоко вздыхает. – Лили, конечно, страшно разозлилась и ушла, хлопнув дверью. Я остался сидеть в пустом классе.

Я понимающе киваю. Никому такого не пожелаешь. Да и ей, надо признать, было не легче. Мало радости, когда тебе отказывают, да еще и с ужасом.

– Ты не говорил ей, что предпочитаешь мужчин?

– Тогда не успел, – он качает головой, – а потом решил, что будет еще хуже. Тем более, через пару дней она, как ни в чем не бывало, заговорила со мной и сообщила, что ей показалось, будто бы я имею на нее какие-то виды, и она решила убедиться, что это не так.

– Вот уж глупость! – не сдержавшись, фыркаю я.

– Конечно, глупость, – соглашается Северус. – Но тогда эта глупость была для меня спасением. Мне хотелось думать, что между нами все по-прежнему, что мы все еще лучшие друзья, поэтому я предпочел поверить ей и закрыть глаза на все несоответствия.

– Но все пошло не так?

– Разумеется. На летних каникулах мы не виделись: она уехала с семьей в путешествие, меня тоже не было дома. А с пятого курса наши отношения начали стремительно портиться. До этого мы почти не ссорились, а после того случая скандалы вспыхивали через день. Ее раздражало все: мой внешний вид, мои привычки, мой тембр голоса, мой круг общения. Раньше, как я уже говорил, мы не попрекали друг друга друзьями. Теперь же Лили постоянно твердила, что все слизеринцы – сплошь будущие Пожиратели смерти и негодяи. Надо заметить, она была не так уж далека от истины – почти все они после окончания школы начали служить Волдеморту. Но дело в том, что я не мог с ними не общаться, и она прекрасно это понимала. Если бы я начал воротить нос от соседей по спальне и превозносить магглорожденных, они превратили бы мою жизнь в ад. А мне вполне хватало Мародеров. Которые, кстати, стали еще одним камнем преткновения. Поттера и Блэка она терпеть не могла, Петтигрю презирала и немного жалела, а на Люпина злилась из-за его молчания. Но на пятом курсе их обоих назначили старостами, и Лили постоянно твердила мне о том, какой Люпин хороший и замечательный, и удивлялась, что я не желаю этого признать. Она проводила с ним много времени и даже откровенно заигрывала. Естественно, все это выводило меня из себя.

– Ты ревновал? – решаюсь спросить я.

– Да, – неохотно признает Северус, чуть подумав. – Ревновать можно не только возлюбленных.

Это уж точно! Ревновать можно кого угодно и к кому угодно. Я сам, как ни стыдно в этом признаваться, когда только стал руководителем АД, ревновал ребят к Гарри. А Джинни, готов спорить, ревнует меня к Астории.

Между тем, Северус продолжает:

– Люпин давно был у меня под подозрением. Сначала я просто догадывался, что с ним что-то не так, а потом пришел к выводу, что он оборотень. Думаю, Лили была со мной согласна, но из принципа спорила. Я решил найти доказательства. Чем это кончилось, ты знаешь. В итоге я же оказался виноват. Дамблдор запретил рассказывать о происшествии даже ей. Но по школе быстро распространился слух о том, что я чуть не погиб, а Джеймс Поттер, рискуя жизнью, меня спас. У Лили появилась еще одна причина меня поддеть.

– Какая чушь! – не выдерживаю я. – Да он просто испугался, что их отчислят! Неужели она этого не понимала?

– Все она прекрасно понимала, – усмехается Северус. – Просто Поттер уже давно за ней бегал. Лили не принимала его дремучих грубых ухаживаний, но зато докладывала мне о каждой попытке. Иногда говорила, что он, возможно, не так уж плох, и даже невинно интересовалась, не думаю ли я, что ей стóит сходить с ним на свидание. Полагаю, нет нужды объяснять, как я реагировал. Не знаю, сколько бы я выдержал, если бы Лили одновременно с этим не утверждала, что я ее лучший друг, что Поттер – самодовольный гад, что она видеть его не может и лучше отправится на свидание с гигантским кальмаром.

У меня даже слов не находится. «Стервозная девочка» – это еще очень мягко сказано! Да она из него все соки выжала! Интересно, как бы я себя повел, если бы речь шла о Джинни и, скажем, Крэббе или Гойле? Помчался бы душить мерзавца, а на нее бы наорал, это по меньшей мере. А если бы она еще и встречаться с кем-то из них потом начала, меня бы отправили в Сент-Мунго с сердечным приступом.

– В конце пятого курса мы окончательно поссорились. Это произошло после экзамена по ЗОТИ. Вообще, мы поссорились еще накануне, причем, я сказал ей, что устал и не желаю больше терпеть ее придирки. Поэтому в день экзамена мы не разговаривали и даже не здоровались. Тут, как назло, я попал в поле зрения Мародеров, которым, как водится, было нечем себя занять. Не стану утомлять тебя подробностями, скажу только, что Лили за меня заступилась. Поттер применил ко мне заклинание, которое изобрел я. Лили знала о моих экспериментах. Я вспомнил нашу ссору, решил, что это она все им рассказала, и заявил, что мне не нужна помощь грязнокровки.

– Ох…

– Вот именно. Лили разозлилась и ушла. Тем же вечером я попытался извиниться, но она меня выгнала. Так и закончилась наша дружба, – Северус отодвигает в сторону остывший кофе и, чуть помолчав, тихо говорит: – Возможно, это покажется тебе странным, но, когда я понял, что она не уступит, почувствовал облегчение. Мне было жаль терять единственную подругу, но…

– Я понимаю. Она совсем тебя измучила.

– Я не виню ее! – резко произносит он. – И тебе не советую.

– Да я тоже не виню, – слегка покривив душой, заверяю я. – Думаю, тебе нужно было рассказать ей, в чем дело.

– Считаешь, это что-то изменило бы? – прищурившись, спрашивает Северус.

– Понятия не имею, – честно отвечаю я. – Возможно, нет. Но знаешь, все женщины хотят нравиться. Даже самые умные, которые понимают, что всем нравиться невозможно, выходят из себя, когда сталкиваются с чем-то подобным. И сказать себе: «я ему не нравлюсь» для них все равно, что сказать: «я некрасивая». Мало приятного.

– За Лили бегала половина школы! – резко возражает он.

– А хоть бы и вся школа. У женщин странная логика. Мне кажется, она просто списала все на свое происхождение. Для нее это было предпочтительней, чем признать, что она не в твоем вкусе.

– Тут ты прав, – соглашается Северус. – Но в то время я просто ничего не понимал. Как бы то ни было, мы перестали даже здороваться. А на седьмом курсе она начала встречаться с Поттером.

– Думаешь, тебе назло?

– Не исключаю такой возможности. Однако сомневаюсь, что Лили была способна выйти замуж за человека, которого не выносила, и родить ему ребенка, исключительно, чтобы насолить мне. Она слишком высоко себя ценила. Полагаю, в этом случае их отношения ограничились бы парой свиданий. Возможно, Поттер и в самом деле изменился после окончания школы…

Судя по тону, Северус и сам в это не верит.

– Ты обещал рассказать, как стал Пожирателем смерти, – решаюсь напомнить я.

– Раз обещал, расскажу, – спокойно говорит он. – Как ты наверняка догадался, здесь все связано. Дело в том, что, когда я только поступил в Хогвартс, на меня обратил внимание Люциус Малфой. Конечно, он тогда еще не был Пожирателем смерти, но отец просил его наблюдать за студентами и выделять самых способных. Мой отец запрещал матери колдовать, но она с ранних лет тайком учила меня магии – в том числе, Темным искусствам. Кроме того, мы вместе готовили зелья, против которых отец почему-то ничего не имел. Впрочем, продажа зелий приносила матери доход, а ему всегда требовались деньги.

– Он пил? – догадываюсь я.

Северус кивает.

– От того и умер. Когда я начал зарабатывать, то сам стал покупать ему большое количество алкоголя. Напившись, он ложился спать и никому не мешал. В общем, речь сейчас не о нем, – он болезненно морщится и продолжает: – Уже на первом курсе я знал, множество заклинаний, а в зельеварении разбирался лучше некоторых старшекурсников, поэтому на уроках мне было скучно. Я занимался с опережением, читал учебники для старших курсов, потом начал корректировать рецепты зелий, изобретать заклинания.

– Твой учебник по зельям для шестого курса, который был у Гарри, – вспоминаю я. – На каком курсе ты его изучал?

– Кажется, на четвертом или на пятом… Не в этом дело.

– Погоди. Скажи мне вот что: Лили действительно разбиралась в зельях, или дело было в тебе?

– Разбиралась, конечно, – слишком быстро отвечает он.

Я стискиваю зубы. О мертвых, конечно, плохо не говорят, но эта особа нравится мне все меньше и меньше. Мало того, что она мстила человеку, который считал ее другом, только за то, что он не бросился ей на шею, так еще и училась за его счет!

– Не смей ее осуждать! – резко говорит Северус. – Лили была прекрасным человеком.

– Но ты сам сказал, что она знала о твоих экспериментах!

– Да! Но это ни о чем не говорит. Тогда я подумал, что это она рассказала Поттеру о моем заклинании, но много позже выяснилось, что за мной шпионил Петтигрю в облике крысы. На старших курсах он проводил в подземельях бóльшую часть свободного времени – господа Мародеры вознамерились выяснить, кто из слизеринцев планирует примкнуть к Темному Лорду. Возможно, тогда он и начал задумываться о переходе под его знамена. Лили меня не подставляла. Никогда.

– Ладно, – я решаю больше не говорить с ним о ней, в конце концов, меня там не было, и я не имею права делать выводы. – А при чем тут Малфой?

– При том, что он счел меня перспективным. Ни о какой дружбе речи, конечно, в то время не шло – меня злила его снисходительность. Но, по крайней мере, на факультете ко мне никто не лез. Курса с третьего я начал зарабатывать – сначала делал за других студентов домашние работы, потом стал готовить зелья на заказ. С пятого курса начали приходить заказы со стороны, якобы от Люциуса, который на тот момент уже окончил Хогвартс. Их мне передавали сокурсники. Они же потом забирали готовые зелья и передавали мне деньги.