ЛЕДИ ДОКТОР

 

Смерть отца сказалась на медицинской карьере Нелл: внезапно у нее снизились оценки, и не потому, что учебе она уделяла меньше сил и времени. Экзамены за четвертый курс она сдала с трудом, преподаватели невысоко оценивали ее знания, напоминая, сколько занятий она пропустила. На пятом и шестом курсах исправить положение не удалось, хотя Нелл знала, что среди однокашников должна по праву быть лучшей. О дипломе с отличием теперь не могло быть и речи, но Нелл сомневалась, что ее завалят на последнем курсе. На всякий случай она недвусмысленно намекала: если ее посмеют завалить на экзаменах, она не постесняется сообщить об этом газетчикам, которые с радостью хватаются за любое известие о дискриминации женщин на медицинском факультете. И она выдержала экзамены и получила диплом бакалавра медицины и хирургии. Ученый совет раскритиковал ее диссертацию по эпилепсии как невразумительную, туманную и не подкрепленную данными клинических исследований. Кроме того, эпилепсия уже давно не значилась в списке наиболее «модных» болезней. Не растерявшись, дочь сэра Александра Кинросса отправила свою работу в Лондон сэру Уильяму Гауэру, спрашивая в письме, достоин ли автор диссертации докторской степени. Она подписалась «Э. Кинросс».

В декабре 1900 года она окончила университет, так и не дождавшись ответа из Лондона. Наступало время курьезных волнений и еще более курьезных опасений: по всем приметам дело шло к объединению колоний и появлению Австралийского Союза. Узы с Великобританией по-прежнему оставались крепкими, граждане Австралии имели британские паспорта и являлись британскими подданными. Австралийцев как таковых не существовало. Австралию ждала судьба страны второго сорта — с заимствованными у Великобритании традициями и культурой, с конституцией, касающейся в основном федерального парламента и штатов, где народ упоминался всего один раз в краткой преамбуле. «Ни билля о правах, ни ощущения личной свободы, — с досадой думала Нелл. — Демократия на британский манер, поддерживающая устои. Да, мы потомки каторжников, с нами не привыкли считаться. Даже губернатор Нового Южного Уэльса может позволить себе в первом же обращении к народу упомянуть его «позорное клеймо». Да идите вы к чертям собачьим, лорд Бошан, дряхлый британский сноб!»

Нелл сидела на скамье у готического корпуса медицинского факультета, жевала сандвич с сыром и решительно не хотела общаться со студентками, которые, впрочем, и сами не горели желанием заводить с ней разговоры. Да и студенты избегали ее, считали мужеподобной и неженственной, хотя в последнее время Нелл чаще появлялась на балах и вечеринках. Известие о том, что пожизненный годовой доход Нелл составляет целых пятьдесят тысяч фунтов, пробудил интерес к ней у охотников за состояниями, но Нелл давно поняла, как отвадить любителей наживы. Оскорбленные, они отступали, а после того как в числе поклонников Нелл побывал неженатый преподаватель, явно имевший на нее матримониальные виды, но получивший отпор, ее оценки снова снизились. Тем не менее она вынесла все и победила. Ни на одном курсе она не задержалась дольше положенного года.

— Так я и думат, что это вы, — послышался знакомый голос, и кто-то тяжело опустился рядом на скамью.

Хмурясь, Нелл повернулась к непрошеному гостю, уже готовая метать молнии, но вдруг приоткрыла рот и ахнула:

— Господи! Неужто Бэда Талгарт?

— Он самый, и заметьте — постройневший, — отозвался Бэда.

— Каким ветром вас сюда занесло?

— Заходил по делу в юридическую библиотеку.

— Зачем? Вы изучаете право?

— Нет, готовлюсь к выступлению в федеральном парламенте.

— Вы все еще в нем?

— Совершенно верно.

— Паршивая у вашей партии программа, — оценила Нелл, проглатывая остатки сандвича и стряхивая с рук крошки.

— Паршивая? Это вы про принцип «Один человек — один голос»?

— Нет, это как раз понятно и неизбежно. И женщины получили право голоса, и будут участвовать в следующих государственных выборах в Новом Южном Уэльсе...

— Тогда в чем же изъян программы?

— В полном пренебрежении к интересам цветных и других «нежелательных иммигрантов», — объяснила Нелл. — «Нежелательных» — слово-то какое! И потом, строго говоря, «белых» людей не существует в природе: наша кожа имеет розовый или бежевый оттенок, значит, мы тоже цветные.

— Ну когда же вы наконец угомонитесь?

— Никогда. Мой отчим наполовину китаец.

— Отчим?

— Вы по уши влезли в политику, что даже не слышали, что мой родной отец умер два с половиной года назад?

— Да, влез-то я по уши, но голову иногда поднимаю, — парировал Бэда. — Примите соболезнования. Он был великим человеком. Значит, ваша мать снова вышла замуж?

— Да. На озере Комо, восемнадцать месяцев назад.

— Комо?

— Вы и в географии не разбираетесь? Это одно из итальянских озер.

— Значит, мы имеем в виду одно и то же Комо, — ловко выкрутился Бэда, наученный политическими дебатами. — Вы расстроились, Нелл?

— Раньше расстраивалась, потом прошло. За маму я просто рада. Муж на шесть лет моложе ее, значит, мама не овдовеет так рано, как большинство женщин. Ей тяжело жилось, она заслужила счастье. — Нелл усмехнулась. — А у меня появились сводный брат и сестричка на двадцать четыре года моложе меня. Чудесно, правда?

— У вашей матери родились близнецы?

— Гетерозиготные, — щегольнула словом Нелл.

— Что это значит? — Еще одна уловка матерого политика: в некоторых случаях расписываться в собственном невежестве можно без опасений.

— Из двух разных яйцеклеток. Одинаковые близнецы появляются из одной. Очевидно, в свои сорок с лишним лет мама решила рожать по двое детей сразу. В следующий раз наверняка родит тройняшек.

— А во сколько она родила вас?

— Ей только исполнилось семнадцать. А если вы пытаетесь подсчитать мой возраст, то на Новый год мне исполняется двадцать пять.

— На самом деле я его помню. С тех пор как одна шестнадцатилетняя девица явилась в дом ко мне, подающему надежды политику, без компаньонки. — Он перевел взгляд на пальцы Нелл: колец не было ни на одном. — А ваш муж? Жених? Друг?

— Отсутствуют! — презрительно отрезала Нелл. — А вы женаты? — Вопрос вырвался у нее неожиданно.

— Все еще свободный холостяк.

— И живете все в том же запущенном доме?

— Да, только он уже не запущенный. Я его купил. Вы были правы: хозяин согласился уступить мне дом за сто пятьдесят фунтов. А после эпидемий брюшняка, оспы и бубонной чумы канализацию строят повсюду. Так что теперь и у нас проложили. А на месте выгребной ямы растут отменные овощи.

— Я не прочь увидеть облагороженный дом. — Эти слова тоже вырвались сами собой.

— А я не прочь вам его показать.

Нелл поднялась.

— Мне пора в больницу Принца Альфреда, сегодня у меня операция.

— Когда выпускной?

— Через два дня. По такому случаю из-за границы прибывают мама с отчимом, а из Кинросса — Руби. София привезет Долли, так что вся семья будет в сборе. Не могу дождаться, когда увижу брата с сестрой!

— Вы позволите мне прийти поздравить новоиспеченного эскулапа?

Уже на бегу Нелл крикнула через плечо:

— Ну само собой, черт подери!

Бэда долго смотрел, как удаляется фигурка в развевающейся на ветру черной мантии. «Нелл Кинросс! Сколько лет, сколько зим, Нелл». Он понятия не имел, какое наследство досталось ей от отца, понимал только, что Нелл труженица, как и он сам. Короткое темно-серое платье-мешок, черные ботинки, как у рудокопа, волосы, собранные в тугой узел, ни тени румян или пудры на сливочно-белой коже. Бэда вскинул брови и грустно улыбнулся; сам того не замечая, он взъерошил свою рыжую шевелюру жестом, по которому товарищи-парламентарии узнавали, что Бэда Талгарт принял решение с дальним прицелом.

«Есть люди, забыть которых невозможно, — думал он, направляясь к остановке трамвая. — Я должен снова увидеть ее. Должен выяснить, как она жила эти годы. Если она только сейчас заканчивает медицинский, значит, инженерный все-таки закончила — конечно, если не просидела на каждом курсе года два. Такое со студентками случается».

За годы учебы Нелл многое забыла, но воспоминания о Бэде бережно хранила в особом уголке памяти, излучающем золотистое сияние. Бэда Талгарт! Правильно, давно пора возобновить эту дружбу, признавала она решительнее, чем когда-либо прежде.

 

Операция продолжалась целую вечность; только в седьмом часу Нелл наконец поспешила к отелю на Джордж-стрит, где остановились ее мать и Ли. В нетерпении она наняла извозчика и всю дорогу подгоняла его криками. Интересно, строга ли мама с малышами? Может, они уже спят, и знакомство с ними придется отложить?

Элизабет и Ли ждали гостью в гостиной номера; задыхаясь, Нелл ворвалась туда и замерла. Это мама?! Она всегда была красива, но теперь казалась богиней любви, излучающей уверенную и неосознанную притягательность. «С виду она моложе меня, — подумала Нелл, проглатывая вставший в горле ком. — Она вышла замуж за любимого и расцвела, как роза». Экзотическая притягательность Ли теперь не так бросалась в глаза. Нелл заметила, что он редко отводит взгляд от жены, а если и отводит, то становится беспокойным. Они одно целое.

Элизабет поцеловала дочь, Ли обнял ее. Нелл усадили в кресло и налили ей хересу.

— Как я рада, что вы вернулись, — повторяла Нелл. — Без вас выпускной был бы уже не тот. — Она огляделась. — А близнецы спят?

— Нет, мы решили уложить их попозже, — объяснила Элизабет. — Они с Жемчужиной и Шелковым Цветком в соседней комнате.

Близнецы родились через одиннадцать месяцев после женитьбы Ли и Элизабет, недавно им исполнилось семь месяцев. Глядя на них, Нелл ощутила такой прилив любви, что у нее из глаз брызнули слезы. Ах, какие милые! Александр походил на обоих родителей: черные прямые волосы он унаследовал от Ли, а овальное лицо и белую кожу — от Элизабет. Глаза, серовато-голубые, как у Анны, окаймленные невероятно длинными загнутыми ресницами и высокие скулы Элизабет сочетались на лице малыша с пухлыми губами Ли. А Мэри Изабелла была вылитой Руби — от золотисто-рыжих волос до ямочек на щеках и огромных зеленых глаз.

— Привет, брат и сестричка, — произнесла Нелл, присаживаясь рядом с ними на колени. — Я Нелл, ваша старшая сестра.

Близнецы уставились на нее смышлеными глазками, дружно улыбнулись и потянулись к ней сразу четырьмя пухлыми ручонками.

— Ах, мама, они прелесть!

— И мы так думаем. — Элизабет подхватила на руки Александра.

Ли поднял Мэри Изабеллу.

— Кто у нас папина дочка? — спросил он, целуя девочку в щеку.

— Вы ничего от меня не скрыли, когда писали, что роды были легкими? — В Нелл проснулся врач.

— Под конец носить их было тяжело, живот стал огромным и ужасно тяжелым, — призналась Элизабет, приглаживая рас трепанные волосы Александра. — Конечно, я и понятия не имела, что их двое. Но итальянские акушеры знают толк в своем деле, а мы нашли самых лучших. Ни единого разрыва, никаких осложнений. Только все было мне в новинку — ведь когда родились ты и Анна, я была без сознания. По сути, это мои первые роды. Когда родилась Мэри Изабелла, мне вдруг объявили, что это еще не все! — Элизабет рассмеялась, прижимая к себе Александра. — Я знала, что у нас будет Александр, и он появился.

— А я, как подобато мужу, метался из угла в угол, — подхватил Ли. — Потом услышал крик Мэри Изабеллы и понял, что отныне я отец! Но когда мне сообщили про Александра, я думал, что не выдержу.

— Кто из них заводила? — спросила Нелл.

— Мэри Изабелла, — хором отозвались счастливые родители.

— По характеру они совсем разные, но любят друг друга, — добавила Элизабет, вручая Александра Жемчужине. — Пора спать.

 

Руби, София и Долли прибыли на следующий день; Констанс Дьюи была уже слишком слаба и стара, чтобы путешествовать. В свои девять лет Долли утратила детскую миловидность, но еще не расцвела, однако Нелл сразу поняла, что дурнушкой она пробудет недолго. Уже в пятнадцать лет девочка станет красавицей. Два с половиной года, проведенные в Данли, пошли ей на пользу. Девочка росла крепкой, общительной, смелой и вместе с тем ласковой.

При первой же встрече Долли отдала сердце Александру. А Нелл вдруг с болью осознала, что у мальчика глаза настоящей матери Долли — очевидно, она что-то вспомнила. Переглянувшись с Элизабет, Нелл поняла, что и она все замечает. «Это у нас в крови — с первого взгляда узнавать родную мать, какими бы давними и смутными ни были воспоминания. Скоро мы все ей расскажем, пока она обо всем не узнала от какой-нибудь мстительной сплетницы. Но с ней ничего не случится, с нашей куклой Анны».

После смерти Александра Руби не опустилась и не махнула на себя рукой, но одеваться стала скромнее, благо в моду вошла неброская элегантность. На юге Африки Британская империя воевала с бурами, и почему-то эта война породила странную моду, даже райские птички превратились в гадких утят. Юбки укоротились, поэтому короткие платья Нелл уже никого не шокировали. А Руби укороченные юбки шли, как никому другому.

«Всюду перемены, — думала Нелл. — Начался новый век, еще год-другой — и выпускницам медицинского факультета будут вручать дипломы с отличием. Жаль, что мне такого не досталось».

— Ты изменилась, Нелл, — заметил Ли, когда они устроились в зале отеля с кофе и послеобеденными напитками.

— В какую сторону? Стала еще неряшливее?

Сверкнули белые зубы. «Господи, — мелькнуло в голове у Нелл, — какой он все-таки красавец! Но не в моем вкусе».

— В тебе снова разгорелась искра, — объяснил он.

— А ты глазастый! Но если честно, пока еще не разгорелась. Я встретила его вчера в университете.

— Он все еще парламентарий?

— Да, но в федеральном парламенте. Мы с ним даже поспорили по вопросу законов о запрещении иммиграции, — наслаждаясь воспоминаниями, добавила Нелл.

— И он не оскорбился?

— Нет, но и не согласился со мной. Он похож на бульдога, который если во что-то вцепится — не оторвешь.

— Прямо как ты. Вспомни свои яростные споры.

— Ли, для разнообразия я бы предпочла мирную жизнь.

— Твои родители редко ссорились, в том-то и беда. Ты копия Александра, Нелл, прирожденный боец. Иначе ты бы не стала врачом.

— Ясно, — кивнула она. — А вы с мамой ссоритесь?

— Нам это ни к чему. У нас хватает забот с двумя детьми, к которым скоро прибавится третий — надеюсь, один! Твоя мама в этом уже убеждена.

— Господи, Ли! Куда вы так спешите? Маме требовалось время, чтобы оправиться после родов.

Он рассмеялся:

— А я не виноват! Это она настояла.

Руби и София с восхищением разглядывали Мэри Изабеллу.

— Вылитая я! — ворковала Руби. — Не могу дождаться, когда научу эту лапочку называть лопату «долбаной лопатой»! Моя нефритовая кошечка!

— Руби! — ахнула София. — Как не стыдно!

 

На одном курсе с Нелл учились еще две девушки, остальные места на скамьях для выпускников занимали мужчины. Стоя поодаль, Бэда Эванс Талгарт долго ждал, когда молодую женщину-врача поздравит и расцелует целая толпа родственников. Если та красавица — ее мать, Нелл определенно от нее унаследовала спокойствие и сдержанность. А ее отчим, видный мужчина, носил китайскую косицу — не будь ее, было бы нелегко догадаться, что он наполовину китаец. Мать держала на руках мальчика, отец — девочку; рядом с колясками ждали две хорошенькие китаяночки в расшитых шелковых брюках и куртках. А вот и Руби Коствен — разве можно забыть день, проведенный с ней в Кинроссе? Растянувшаяся на полу Нелл, обед с ней и миллионершей, как назвала себя Руби... Удивительно было слышать, как отчим Нелл зовет Руби мамой.

Все они одеты красиво и дорого, но не производят впечатления снобов из высшего света — вроде надутых, говорящих с резким австралийским акцентом родителей других выпускников. До ушей Бэды донеслись слова «нувориши» и «чужаки», он презрительно скривил губы. «Вот она, оборотная сторона патриотизма. Буры определенно правы. Почему бы и нам по их примеру и примеру американцев не поднять в Австралии восстание и не свергнуть англичан? Мы и без них обойдемся».

Нервничая, он приблизился к толпе родственников Нелл, понимая, что даже в костюме, жестком воротничке и накрахмаленной рубашке, с галстуком парламентария и в новых ботинках выглядит как сын углекопа и бывший углекоп. Нет, зря он надеялся. Ему нет места в ее жизни.

— Бэда! — радостно воскликнула Нелл, протягивая ему руку.

— Поздравляю, доктор Кинросс.

В своей обычной резкой манере она представила ему родных, а затем объявила:

— А это Бэда Талгарт. Социалист.

— Рад знакомству, — отозвался Лис рафинированным английским акцентом, приветливо пожимая руку Бэде. — Милости просим к нашему капиталистическому шалашу, Бэда.

— Хотите завтра отобедать в кругу миллионеров? — подхватила Руби.

Неизвестно откуда взялись казначей и декан университета, почуявшие запах денег и возможные пожертвования.

— Моя жена, миссис Коствен, — представил Ли. — И моя мать, мисс Коствен.

— Сами виноваты! — заявила корчащаяся от смеха Нелл, когда надутая парочка покраснела и удалилась. — Я женщина, меня не берут работать в больницу, но разве им до этого есть дело? Как же!

— Значит, будете искать другое место? — спросил Бэда. — В Кинроссе?

— Когда в Сиднее вспышки бубонной чумы, полчища крыс и тысячи людей, не имеющих возможности обращаться к врачам? Ну уж нет! Буду практиковать в Сиднее, — отрезала Нелл.

— Как насчет лечения моих избирателей? — осведомился Бэда, взяв Нелл за локоть и отводя ее в сторонку. — Правда, доходов я вам не обещаю, но вы в них, насколько я понимаю, не нуждаетесь.

— Верно. У меня пятьдесят тысяч годового дохода.

— О черт! Значит, нам не по пути, — помрачнел он.

— Это еще почему? То, что ваше, — ваше, а мое останется моим. Первым делом куплю машину, чтобы ездить по вызовам. Закрытую — на случай дождя.

— По крайней мере, — рассмеялся Бэда, — вы без труда почините ее, если вдруг сломается — говорят, нынешние машины ломаются постоянно. А я не способен даже сменить прокладку в кране.

— Потому и ушли в политику, — съязвила Нелл. — Идеальная профессия для людей с двумя левыми руками и полным отсутствием здравого смысла. Предсказываю: со временем вы дойдете до поста премьер-министра.

— Благодарю за вотум доверия. — Его глаза насмешливо искрились, голос от нежности стал хриплым. — Сегодня вы прекрасно выглядите, доктор Кинросс. Вам следовало бы почаще носить шелковые чулки.

Нелл вспыхнула.

— Благодарю!

— Увы, завтра я не смогу пообедать с вами, поскольку приглашен к миллионершам, — продолжал он, не обращая внимания на ее смущение, — но могу предложить вам роскошную жареную баранью ногу в моих собственных апартаментах — когда пожелаете. Заодно полюбуетесь моей новой мебелью.

 

— Руби, — незаметно указала на дочь переполняемая радостью Элизабет, — а ведь все в конечном итоге сложилось хорошо.

— Да, они нашли друг друга, — согласилась Руби. — Он, конечно, фанатик-социалист, но Нелл живо выбьет из него эти бредни.