Вина как одна из предпосылок ответственности . за неисполнение обязательства и за причинение вреда

1. Одной из существенных предпосылок ответственности по договорным и внедоговорным обязательствам является вина лица, не исполнившего своего обязательства, или вина причини-теля вреда.

Вина предполагает определенное отношение человека к его собственному противоправному поведению (действию или бездействию). О вине с точки зрения права нет речи, когда самый поступок — действие или бездействие — не является противоправным; когда данное поведение лица дозволено законом, оно не может быть виновным.

Отношение лица к его собственному противоправному поведению определяется как интеллектуальным моментом (предвиде-

1 См. Л. А. Л у н ц, Денежные обязательства в гражданском и коллизионном праве капиталистических стран, 1948, стр. 62 и сл.

нием, пониманием реально-возможных последствий данного поступка), так и волевым моментом (желанием или нежеланием этих последствий или безразличным отношением к этим последствиям) '. •

Тот, кто предвидит реально возможные последствия своего поведения и желает этих последствий, действует с прямым умыслом; тот, кто предвидит эти последствия и относится к ним безразлично, действует с косвенным, или эвентуальным умыслом.

Тот, кто предвидит реально возможные последствия своего поведения, не желает этих последствий и легкомысленно (т. е. без достаточных оснований) рассчитывает их предотвратить, действует неосторожно 'в форме самонадеянности.

Тот, кто не предвидит последствий своего поведения, но по обстоятельствам дела должен был бы их предвидеть, действует неосторожно—в форме небрежности, неосмотрительности и т. п.

Тот, кто не предвидит последствий своего поведения и по обстоятельствам дела не должен был их предвидеть, действует без вины; ущерб, причиненный им, называется «случайным», а невиновное поведение лица, причинившего ущерб, называется «случаем» (casus). Во избежание недоразумений следует строго различать понятие случая в изложенном здесь смысле от понятия «случая» в философии (в учении о причинной связи — см. выше, стр. 308).

Виной в гражданском праве, следовательно, мы можем назвать умысел или неосторожность лица, поступившего противоправно и причинившего своим поступком вред другому лицу. Под поступком мы здесь разумеем как положительное действие, так и бездействие (упущение). Таково первоначальное определение понятия вины, которое в дальнейшем подлежит уточнению и детализации.

2. В виде общего правила можно сказать, что лицо несет ответственность за свое противоправное поведение, причинившее другому лицу вред, лишь если такое причинение можно вменить ему в вину, т. е. если причинитель действовал умышленно (с прямым или косвенным умыслом) или неосторожно (т. е. самонадеянно или небрежно). Принцип ответственности за вину является исходным началом как для так называемой «договорной ответственности» (т. е. ответственности за неисполнение обязательств, вытекающих из договоров или из административных актов), так

' Однако содержание понятия вины не исчерпывается указанными здесь психологическими моментами, как это видно будет из последующего изложения,

я для так называемой «внедоговорной ответственности» (т. е. ответственности по обязател1ьствам из причинения другому вреда) '.

Начало ответственности за вину выражено в ст. 118 ГК РСФСР в виде общего начала для всех обязательств и в ст. 403 применительно к обязательствам из причинения вреда. Начало это нашло также выражение в Гражданском кодексе: ст. 119 об ответственности за «чужую» вину; ст. 151 об ответственности стороны, грубой небрежностью которой вызвано заблуждение другой стороны при заключении договора; ст. ст. 120 и 121 о просрочке должника и кредитора (понятие «просрочки» включает в себя — в качестве одного из признаков — момент вины); ст. 196 о последствиях умышленного сокрытия продавцом недостатков проданной вещи; ст. 233 о том, что в случае подряда риск гибели материалов до сдачи работы сторона, не доставившая этот материал, несет лишь, если гибель произошла вследствие ее умысла или упущения; ст. 253 об ответственности поверенного за убытки доверителя, причиненные по вине поверенного; ст. 393 об освобождении страховщика от ответственности за страховой случай, происшедший вследствие умысла и грубой небреж-дости страхователя или выгодоприобретателя, а также во многих других законах, касающихся отдельных видов обязательств ^см„ например, ст. ст. 156—160 Кодекса торгового мореплавания о столкновении судов на море и др.).

Но основное (общее) значение в вопросе о вине по обязательствам имеют ст. ст. 118 и 403 ГК РСФСР и соответствующие статьи гражданских кодексов других союзных республик.

Согласно ст. 118, «должник, поскольку иное не установлено законом или договором, освобождается от ответственности за неисполнение, если докажет, что невозможность исполнения обусловлена обстоятельством, которого он не мог предотвратить».

Из этой статьи надо заключить, что должник является виновным, если, несмотря на возможность исполнения, он не исполняет своего обязательства; что он является виновным, если он умышленно или неосторожно сам создал невозможность исполнения обязательства, или иначе говоря, если он мог предотвратить невозможность исполнения, но не сделал того, что для этого-было необходимо. Но должник не является виновным, если невозможность исполнения обусловлена обстоятельством, «которого он не мог предотвратить».

Если исполнения не последовало, то всегда действует презумпция (законное предположение), что налицо вина должника. Но ст. 118 ГК предоставляет должнику право опровергнуть эту

1 Внедоговорная ответственность иногда именуется «гражданской ответственностью» (когда хотят противопоставить ее уголовной ответственности за причинение другому вреда).

31 Зак. 1779. Общее учете об овязатедыдк

презумпцию, доказать свою невиновность путем представления соответствующих доказательств. Какие факты при этом должны быть доказаны, зависит в значительной мере от той меры усилий, какую должник в данном случае должен был применить. Эта мера усилий определяется «масштабом заботливости», о котором; речь будет итти ниже.

К аналогичным выводам приводит также анализ ст. 403 ГК, согласно которой «причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет, что он не мог предотвратить. вреда...». Здесь принцип ответственности лишь за виновное причинение ущерба выражен так же, как в ст. 118 ГК, не в положительной, а в отрицательной форме: указывается на то, что при-чинитель не отвечает, если он не мог предотвратить вреда, т. е. если он не виновен. Так же, как в ст. 118, при наличии причинной связи между ущербом и поведением лица действует презумпция вины причинителя; на последнего возлагается бремя доказы-вания его (причинителя) невиновности, бремя доказывания того, что им (поичинителем) применена та мера заботливости или усилий, которую в данном случае надлежало применить.

Таким образом, в случае спора об ответственности за неисполнение обязательства или об ответственности по обязательству из причинения вреда истец (кредитор) должен доказать, что противоправное поведение ответчика (неисполнение обязательства, недозволенное действие) причинило ему (кредитору) ущерб; он должен также установить размер убытков. Но истец не должен доказывать виновности ответчика (должника). Ответчик несет бремя доказывания своей невиновности. Однако при таком распределении бремени доказывания между сторонами советский суд (арбитраж), стремясь к выяснению материальной истины, обязан содействовать обеим сторонам в установлении всех существенных по делу фактов — в частности, суд должен содействовать также должнику в установлении его невиновности, если для этого будут основания и если в таком содействии окажется необходимость (ст. ст. 5 и 118 ГПК РСФСР).

3. В настоящее время принцип вины, как основное, исходное начало ответственности по обязательствам, утвердился в советской науке гражданского права и в судебной практике i.

' Начало вины получило разработку в работах М. М. А гаркова «Вина потерпевшего в обязательствах из причинения вреда» — «Советское государство и право», 1940, № 3; его же — стр. 322—326 в учебнике гражданского права для юридических вузов, 1944, т. 1; его же—«К вопросу о договорной ответственности» в сборнике Института Права Академии наук СССР «Вопросы гражданского права», 1945; X. И. Шварц, Значение вины в обязательствах из причинения вреда, 1939; Л. А. Лунца «Договорная ответственность» в сборнике «Советское право в эпоху Отечественной войны», 1945.

Распределение бремени доказывания вытекает из того, чте в случае причинения убытков неисполнением договора или правонарушением речь идет о поведении ответ ч.ика (должника) и для последнего представление доказательств, касающихся его собственного поведения, обычно представляется делом, горазда более легким, чем для истца.

Однако в течение ряда лет принцип этот неосновательно оспаривался.

Некоторые из наших юристов считали даже само собой разумеющимся, что для ответственности лица всегда достаточно причинной связи между действием и ущербом и противопоставляли, якобы, социалистический принцип причинения, якобы, буржуазному началу вины.

Эти противопоставления советского права буржуазному вдвойне неправильны и исходят из ложных предпосылок. Самые понятия вины и причинения здесь ошибочно мыслятся как некие неизменные концепции. На самом же деле то, что составляет содержание понятия виновного поведения лица в советском праве, не совпадает и не может совпадать с концепцией вины в буржуазном праве, ибо содержание понятия вины определяется в конечном счете производственными отношениями (см. ниже, стр. 330). Мы видели также, что причинная связь (причинение) понимается совершенно по-разному в буржуазной юридической практике, с одной стороны, и в советской практике, с другой (см. выше, § 46).

С изменением производственных отношений изменяется не только содержание понятий вины и причинения в соответствующих правовых системах, но изменяется и соотношение — сфера действия этих принципов. В законах XII таблиц древнего Рима, в «Русской правде», в памятниках раннего феодализма господствует принцип ответственности за причинение, но при этом примитивное понимание отождествляло вину с причинением.

Развитие товарно-денежного хозяйства, договорных отношений между товаровладельцами приводит к различению случаев, когда неисполнение обязательства зависит и когда оно не зависит от должника.

В соответствии с этим концепции вины и причинения расчленяются, и вина, как одно из условий ответственности за ущерб. завоевывает все большее и большее признание. Во Французском гражданском кодексе 1804 гола и других буржуазных кодексах периода промышленного капитализма ответственность за в и но в-н о е причинение ущерба (в том смысле, как понятие вины определяется в буржуазном праве) становится доминирующим началом.

С развитием техники в промышленности и на транспорте увеличивается число случаев, когда для 'потерпевшего почти невозможно доказать вину причинителя ущерба. Борьба рабочего класса вынуждает иногда буржуазного законодателя итти на отдельные уступки и допускать в некоторой мере ответственность предпринимателя за увечье, причиненное рабочему или другому лицу вследствие использования на производстве или транспорте всякого рода механизмов, хотя бы в конкретном случае вина де-линквента не была установлена. Таким путем в буржуазном законе с конца XIX в. расширяется сфера ответственности за «голое причинение». Однако буржуазные суды, используя свои расплывчатые и неопределенные доктрины о причинной связи, сводят в своей практике на нет эти уступки, вырванные у буржуазии рабочим классом. Вместе с тем буржуазные юристы периода империализма, исполняя социальный заказ своих хозяев — монополистического капитала, начинают говорить об отмирании принципа ответственности за вину и о замене его более «социальным», т. е. якобы служащим интересам всего общества принципом причинения (Дюги, 'во Франции, Аллен в Англии и др.). Эта лживая демагогия имеет целью маскировать эксплоататорский характер буржуазного права.

Из сказанного видно, что как понятие «вины», так и понятие «причинения» в различных общественных формациях получает совершенно различное содержание. Принцип «вины» и принцип «причинения» в советском праве по своему содержанию не имеют ничего общего с одноименными началами в гражданском праве эксплоататорских формаций.

Приведенное выше возражение против принципа вины, как исходного начала ответственности по обязательствам, иногда основывалось на неправильном, ненаучном представлении о свободе человеческой воли. Сторонники принципа причинения ошибочно полагали, что ответственность за вину не мирится с началами детерминизма (с тем, что человеческая воля обусловлена внешними социально-экономическими причинами); вина превращается в ничто, если предпосылкой ее не является свобода воли; признать же свободу воли, значит, якобы впасть в индетерминизм (т. е, в отрицание причинной обусловленности воли человека и его поступков). Это рассуждение основано на чисто механистическом представлении о причинной обусловленности человеческой воли. Такой вульгарный детерминизм не имеет ничего общего с научным детерминизмом.

Советская наука гражданского и уголовного права строит свою концепцию о вине на подлинно научном понимании о причинной обусловленности и свободе человеческой воли, нашедшем свое выражение в трудах классиков марксизма.

Энгельс в «Анти-Дюринге» писал: «Свобода заключается не в воображаемой независимости от законов природы, а в познании этих законов и в возможности поэтому планомерно пользоваться ими для определения целей. Это верно как о законах природы, так и о тех, которые регулируют физическую и духовную жизнь самого человека, — о' двух классах законов, которые мы можем отделять друг от друга разве только' в идее, но не в действительности. Поэтому свобода воли означает не что иное, как способность принимать решения со знанием дела. Следовательно, чем свободнее суждение какого-нибудь человека по отношению к известной проблеме, с тем большей необходимостью будет определено содержание этого суждения; а, наоборот, вытекающая из незнания неуверенность, которая выбирает якобы произвольно между многими различными и противоположными решениями, этим именно доказывает свою несвободу, свою подчиненность объекту действительности, который она должна была бы как раз подчинить себе. Следовательно, свобода состоит в господстве над самим собой и над внешней природой, основанном на познании естественной необходимости; значит, она является необходимым продуктом исторического развития. Первые, выделившиеся из животного царства, люди были во всем существенном так же несвободны, как сами животные; но каждый шаг вперед на пути культуры был шагом к свободе» '.

Представление вульгарного детерминизма о том, что признать влияние внешней среды на волю человека, значит отрицать свободу воли — такое представление приводит к фатализму, к мысли о тщетности всех усилий человеческой воли. На самом же деле «детерминизм не только не предполагает фатализма, а, напротив, именно и дает почву разумного действования» ".

Для марксистско-ленинско-сталинской науки об обществе характерной чертой является подчеркивание действенной роли человека в историческом процессе. Ленин указал, что «. -.история вся слагается именно из действий личностей, представляющих из себя несомненно деятелей» ^

Таким образом, отношение между свободой человека и необходимостью в природе находит свое научное объяснение только в философии диалектического материализма: свобода понимается здесь как осознанная человеком необходимость, как способность человека действовать со знанием дела.

Отсюда ясно, что подлинная свобода человеческой воли возможна только в стране социализма, где уничтожена эксплоата-

1 Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 114.

2 Ленин, Соч., изд. 4-е, т. 1, стр. 400. эТам же, стр. 142.

f.u» человека человеком и где хозяйственная жизнь зависит не о" слепого действия стихийных факторов, а направляется плано мерно на основании научно' осознанной причинной обусловлен ности явлений. Вот почему человеческая воля в наших социали стических условиях приобретает такое значение в общественной жизни, какого она ранее никогда не имела и иметь не могла Товарищ Сталин учит: «Реальность нашей программы — этс живые люди, это мы с вами, наша воля к труду, наша fotobhocti работать по-новому, наша решимость выполнить план» '.

Отрицание принципа вины в нашем праве, основанное на рас суждениях о несовместимости, якобы, этого принципа с началом причинной обусловленности человеческой воли, не только ложнс теоретически, но и весьма вредно практически. Ибо эти рассу-•жденйя приводят к нелепому отрицанию роли советского права как могучего средства регулирования наших общественных отношений, как одного из факторов социалистического строительства

Только при марксистско-ленинско-сталинском понимании свободы воли можно говорить о воспитательной функции советскогс права, советского суда.

Великие строители Советского государства Ленин и Сталин. выдвигая те или иные задачи социалистического строительства. всегда указывали на персональную ответственность тех, кто сры' вает своей бездеятельностью или плохой работой осуществление намеченных мероприятий, всегда подчеркивали ответственное^ виновных.

Ленин говорил: «Обязательно найдите виновных...» ". Товарищ Сталин в случае обнаруженных срывов в работе ставил вопрос так: «Кто виноват в этом?» ^

4. Из двух указанных выше форм вины — умысла и неосторожности—в гражданском праве практически более важное значение имеет последняя: в огромном большинстве случаев договорной или внедоговорной ответственности ставится вопрос нс об умышленном неисполнении договорного обязательства или причинения другому вреда, а о том, что должник (причинитель вреда) хотя и не предвидел вредоносного результата, но должен был его предвидеть, или о там, что он хотя и стремился выполнить свое обязательство и предотвратить данный вредоносный результат, но не применил для этого той меры заботливости или усилий, которую можно было от него требовать в данных конкретных условиях.

1 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 10-е, стр. 466.

2 Ленин, Соч., т. XXIX, стр. 401. ^Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 10-е, стр. 444.

Возникает вопрос: как определить ту меру осмотрительности, заботливости, усилий, которую должен был в данных условиях применить должник? Как определить, должен ли был должник в данных условиях предвидеть возможность наступления данного вредоносного результата?

Очевидно, что для ответа на эти вопросы, необходимо в каждом конкретном случае сравнить то поведение должника, которое в действительности имело место, с тем, как бы в аналогичных обстоятельствах поступил человек, которого мы берем за образец: этот образец и есть объективный масштаб для оценки поведения данного должника.

В нашей юридической литературе неоднократно указывалось (см., в частности, высказывания М. М. Агаркова в учебнике гражданского права для юридических вузов, 1938, т. II, стр. 59), что установление наличия или отсутствия неосторожности со стороны должника, не исполнившего своего обязательства, требует «конкретного выяснения возможности исполнения для каждого отдельного должника». «В каждом отдельном случае выясняются конкретные возможности должника выполнить свои обязатель-ства в данных конкретных условиях».

Конечно, изучение конкретных обстоятельств необходимо; но можно ли ограничиться только этими критериями?

Такой подход к разрешению вопроса о неосторожности должника означал бы, что должник, доказавший, что он тщетно исчерпал все лично у него имевшиеся возможности, освобождается от ответственности по внедоговорному обязательству. Точка зрения М. М. Агаркова (в учебнике гражданского права, 1938) ' сводится к отрицанию объективного масштаба для определения того, действовал ли должник виновно (неосторожно) или невиновно (с надлежащей осмотрительностью); получается, что вне индивидуальных особенностей и возможностей данного' конкретного человека нет никакого мерила для оценки поведения должника (причинителя ущерба). Практически это означало бы, что в отдельном случае следует допускать скидки на личную неумелость, неполноценность, неспособность должника.

С таким решением вопроса согласиться нельзя. Для того, чтобы освободиться от ответственности за ущерб, причиненный советской государственной или общественной организации или гражданину, для того,, чтобы можно было признать наличие

' В учебнике гражданского права (1944, т. 1, стр. Э20) и в своей работе «К вопросу о договорной ответственности» (Сборник «Вопросы советского гражданского, права», 1945, стр. 331) М. М. Агарков изменил свою первоначальную точку зрения и говорит о значении объективного масштаба ответственности.

«случая», т. е. невиновного причинения ущерба, -- недостаточно, если причинитель ущерба докажет, что он действовал в меру своих личных способностей и знания дела. Критерием оценки поведения должника является объективная мера заботливости, которую в данных конкретных условиях должен применить советский человек работник советского хозяйственного предприятия'.

Наш социалистический гражданский оборот не может обойтись без своего объективного масштаба оценки поведения лица. на которое по закону или договору возложены определенные гражданско-правовые обязательства в интересах социалистической и личной собственности. Применение такого масштаба является одним из условий укрепления договорной дисциплины между социалистическими организациями и вообще одним из необходимых средств для определения ответственности договорной (по ст. 118 ГК) и внедоговорной (по ст. 403 ГК).

Это с особенной наглядностью можно проиллюстрировать многочисленными решениями государственного и ведомственного арбитража и решениями судов за период 1941—1945 гг. Строгие требования к советским хозяйственным организациям, вытекавшие из задач военного времени, приводили к тому, что такие затруднения, как перерыв подачи электроэнергии на завод или недостатки рабочей силы, гужевого транспорта и т. п. не могли служить основанием для освобождения поставщика или подрядчика от ответственности за просрочку, ибо в условиях войны всякий советский хозяйственник обязан был своевременно озаботиться такой организацией своего производства, чтобы заранее была учтена возможность таких затруднений.

Например, в мае 1941 года колхоз «Октябрь» (Башкирско» АССР) заключил с артелью «ЭШЧЭ» договор на заготовку колхозом для артели 12 тонн мочалы к сентябрю 1941 года. Колхоз не выполнил поставки и ссылался на обстоятельства военного времени — на мобилизацию значительного числа колхозников, вследствие чего не осталось достаточной рабочей силы для выполнения договора. Колхоз указал также на то, что договор заключен в условиях мирного времени, а выполнять его пришлось в военное время, при изменившихся условиях. Заказчик (артель) оспа-

^ За объективный критерий при оценке поведения должника (причинителя ущерба) высказывается и Д. М. Г енки н: «Неосторожность, небрежность — это отрицательная сторона положительного требования проявления необходимой заботливости, соответствующего внимания. При определении этой заботливости и внимания суд должен исходить из тех требований, которые мы вправе предъявить гражданину социалистического государства» (Д. М. Г енки н, В. И. С еребровски и и Г.К.Москаленко, Судебная практика ио гражданским делам в период войны, 1943, стр. 4).

ривал доводы колхоза и указал, что невыполнение колхозом поставки срывает план выработки артелью изделий из мочалы для военного ведомства. Верховный суд Башкирской АССР оставил в силе решение народного суда, обязавшего колхоз выполнить поставку и выплатить пени и неустойку '.

Другой пример. В августе 1941 года дирекция Казанского горпищеторга заключила с Татарской республиканской конторой Госбанка договор об инкассации денежной выручки по своей торговой сети в г. Казани, оговорив штраф в определенной сумме за каждую неявку инкассатора в торговую точку за получением денежной выручки. Инкассаторы Госбанка не явились за выручкой в течение отчетного периода 213 раз, вследствие чего Горпище-торг предъявил иск к конторе Госбанка об уплате штрафа. Госбанк ссылался на обстоятельства военного времени-— на мобилизацию для армии четырех автомашин, трех лошадей. Верховный суд Татарской республики, однако, удовлетворил требование истца, а последующими инстанциями жалобы ответчиков на решение Верховного суда Татарской республики были оставлены без последствий ".

В приведенных случаях суд не мог бы прийти к тем правильным решениям, которые он вынес, если бы он исходил из субъективного критерия, из возможностей данного конкретного должника. Только руководствуясь тем критерием, что в условиях войны должник обязан был своевременно озаботиться, чтобы затруднения с рабочей силой, гужевым транспортом и т. п. не препятствовали выполнению его договора, только исходя из этого объективного критерия суд мог прийти к своим, изложенным выше, решениям.

Тот же принцип строгой ответственности применяется советским судом и в отношениях между гражданами.

Народный суд г. Тулы отказал в иске Калинину, предъявившему требование к промысловой артели о возврате часов, сданных в починку, по тем мотивам, что артель пострадала во время обстрела Тулы гитлеровцами в декабре 1941 года; по мнению народного суда, артель ввиду бедствия ответственности не несет. Решение это было отменено Судебной коллегией Верховного суда СССР 10 декабря 1942 г., причем было указано, что «сохранить вверенное ей имущество от гибели и пропажи во время обстрела артель могла и была обязана». Судебная коллегия далее констатирует непринятие артелью мер, которые обеспечили 6м

' «Социалистическая законность», 1942, № 3—4.

" См. П. Е. Орловский, Практика Верховного суда СССР по гражданским делам в условиях Отечественной войны, 1944, стр. 23—24.

в соответствии со ст. 222 ГК полную сохранность. вверенного ей имущества (охрана мастерской, хранение ценностей в кладовой и т. д.). Поведение данной артели сравнивается с тем поведением, которого можно требовать от подрядчика в данных конкретных условиях, и в результате делается заключение, что поведение этой артели было ненадлежащим: артель не проявила должной меры заботливости и несет ответственность за гибель вверенных ей часов.

5. Те из советских авторов, которые возражают против применения объективного масштаба ответственности, приводят при этом следующее противопоставление советского и буржуазного права: в советском праве господствует принцип конкретной вины и конкретного выяснения' возможности исполнения для каждого отдельного должника в противоположность буржуазному праву, которое определяет меру должной заботливости по средней мерке, путем применения критерия «среднего человека» (М. М. Агарков в учебнике гражданского права, 1938 г., т. II, стр. 59). С таким противопоставлением нельзя согласиться. Оно исходит из неправильного отождествления объективного масштаба и «средней мерки»; при этом «средняя мерка», «средний человек» берутся здесь как некая неизменная по своему содержанию категория.

На самом же деле понятие среднего или понятие «нормы поведения» постоянно изменяет свое содержание. Не может быть никакого сомнения в том, что критерий нормы поведения определяется в конечном счете производственными отношениями и что -содержание этого понятия глубоко различно для различных общественных формаций. Мы противопоставляем тип советского человека типу буржуа, и это противопоставление 6'азируется на тех глубоких изменениях в сознании людей, которые обусловлены уничтожением в нашей стране частной собственности, заменой ее социалистической собственностью на орудия и средства производства и социалистической системой хозяйства.

Представление о норме поведения людей, присущей нашим социалистическим условиям жизни, конкретизируется в правилах • социалистического общежития, соблюдение которых обязательно для всякого советского человека (ст. 130 Сталинской Конституции). Тот, кто в сфере бытовых отношений проявляет меньшую степень заботливости, чем того требуют правила социалистического общежития, отвечает за противоправно причиненный в результате этого ущерб. Но ущерб, хотя и противоправно причиненный, является случайным и по общему правилу не создает ответственности причинителя, если последний применил ту сте-иень осмотрительности, которая требуется правилами социалистического общежития. Такой объективный масштаб постоянно

ярименяется в нашей судебной практике для определения наличия или отсутствия неосторожности. Например, поведение врача в отношении больного оценивается с точки зрения того, как вообще должен вести себя в данных конкретных обстоятельствах советский врач. Поведение адвоката в отношении клиента также обсуждается с точки зрения того, как в данных условиях поступает советский адвокат. При этом, конечно, не может быть скидок на неумелость, недостаточную опытность и т. д.

Нет никаких оснований освобождать причинителя от ответственности и возлагать результаты вредоносного действия на потерпевшего на том основании, что прячинитель действовал в меру своих личных знаний и сил, которые в данных условиях «не по его вине» оказались недостаточными. Вопрос идет не о личных качествах и возможностях причинителя, а о той мере заботливости и знаний, которые потребны для данного дела в данных условиях и которые надо было приложить.

Некоторые наши юристы (Б. С. Антимонов), возражая против применения объективных оценочных критериев для определения неосторожности, стремятся все же до некоторой степени избежать таких выводов, при которых допускаются скидки на индивидуальную неосведомленность, неопытность и т. п.

Для этого предлагается критерий ответственности за так называемую «предшествующую вину». Если врач, пользуя больного, допустил ошибку и причинил вред своему пациенту вследствие своей неумелости, то вина его выражается, якобы, только в том, что он взялся за недостаточно знакомое ему дело. Вину здесь относят к моменту, предшествующему тому времени, когда причинен ущерб. Но, спрашивается, по какому признаку следует определять наличие или отсутствие «предшествующей вины»? Если при выяснении этой вины отказаться от объективного критерия, то вопрос останется неразрешенным или будет разрешен произвольно. Критерий «предшествующей вины» не устраняет необходимости в объективном масштабе, не заменяет объективного масштаба.

Наглядным примером необходимости применения объективного масштаба в бытовых отношениях граждан является дело Брейкиной (определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР—«Судебная практика», 1949, № 4). Брейкина, уходя вечером из дома, оставила своего двухлетнего ребенка на попечение бабушки. Бабушка, разговаривая с соседями, не обратила внимания на то, что ребенок просил пить. Поздно вечером ребенок вышел на кухню в то время, когда гр-ка Иванова ушла оттуда на несколько минут, так как услышала» комнате крик своего ребенка. Иванова оставила на кухонном

столе стакан раствора каустической соды, приготовленной для стирки белья. Ребенок Брейкиной схватил стакан и выпил содержимое. Брейкина привлекла к ответственности Иванову за неосторожное отравление ее ребенка, и иск был удовлетворен в низших инстанциях; расходы на лечение и на дополнительное питание ребенка были возложены на Иванову. Верховный суд не усмотрел в данном случае наличия неосторожности в действиях Ивановой. Она не могла предвидеть, что двухлетний ребенок поздно вечером один выйдет на кухню и выпьет стоявший на столе раствор каустика, оставленный без присмотра всего на несколько минут. Суд признало что налицо случайное причинение ущерба.

Можно сомневаться в правильности данного конечного вывода Верховного суда: едва ли допустимо, хотя бы на несколько минут, в коммунальной кухне оставлять без присмотра стакан с ядовитой жидкостью. Но общий принцип, которым руководствовался Верховный суд, правильный: Верховный суд исходил из того, что от граждан в их бытовых взаимоотношениях можно требовать некоторой «нормальной» меры осмотрительности, за пределами которой причинение ущерба не может быть вменено в вину и является «случайным». Только эта норма в данном определении, по нашему мнению, чрезмерно занижена.

Итак, мера усилий, требуемых от должника, если он дееспособен, определяется не его индивидуальными способностями, а некоторым объективным масштабом поведения, который, в свою очередь, диктуется существующими у нас социалистическими общественными о' т ношениям и. Объективный характер этого масштаба не дает, однако, оснований отождествлять его всегда со «средней мерой». От советского гражданина и советской организации часто требуется нечто' большее, нежели «средняя мера усилий».

«Средний масштаб», «средняя мера заботливости» — это критерий, основанный на некотором итоге прошлых привычек, — на том, что было нормою в прошлом; норма прошлого здесь объявляется образцом для будущего.

Применение такого критерия не может иметь места там, где требуется «чувство нового». И. В. Сталин формулировал закон неодолимости нового в развитии и указал, что в жизни неодолимо только то, что возникает и развивается '. В политическом отчете ЦК XV съезду ВКП(б) товарищ Сталин говорил.' «Борьба между старым и новым, между отмирающим и наро-

1 См. Сталин, Соч., т. 1, стр. 298—299.

удающимся, — вот основа нашего развития» '. Понимание этой основы нашего развития должно получить и получает отражение в поведении всякого руководителя социалистической организацией. На XVIII съезде партии товарищ Сталин, говоря о свойствах молодых кадров, воспитанных партией большевиков, сказал; «.. -у них имеется в избытке чувство нового (разрядка моя. —Л. Л.),— драгоценное качество каждого большевистского работника...» ".

Стремление поддержать и применить в своей работе все передовое, творческое, неразрывно связано с ломкой старых норм и привычек. Вот почему не может быть принят за образец хозяйственник, привыкший работать по-старому, следовать раз заведенному порядку, придерживаться сложившихся норм и традиций. Такой тип хозяйственника у нас давно отжил свой век. Если подобные люди у нас еще встречаются, то это является лишь одним из буржуазных пережитков в сознании людей, находя-шихся в прямом противоречии с социалистическими общественными отношениями и с советской социалистической идеологией. Передовому советскому хозяйственнику свойственно стремление поддержать и применить в своей работе все творческое, передовое, а с этим стремлением неразрывно связана готовность итти на ломку старых норм и привычек. В связи с этим товарищ 'Сталин учит тому, что необходимо обуздать упорствующих консерваторов, которые цепляются за старое, не хотят двигаться вперед и тормозят развитие нового^.

С «чувством нового», свойственным передовому советскому человеку, неразрывно связано «умение предвидеть». Партия учит советских людей, которым вверена руководящая политическая хозяйственная работа, заранее предвидеть возможные трудности и препятствия в их работе и своевременно принимать меры к их преодолению. «Чтобы руководить, надо предвидеть» •*. Исходя из этого, ныне считается уже недопустимым ссылаться, например, на такие «объективные» условия, как на якобы неизбежный спад темпов производства в зимние месяцы. От советского хозяйственника требуется такое умение маневрировать резервами оборотных средств, чтобы полностью можно было избежать сезонного спада в темпах производства (см. передовую статью в «Правде» 6 августа 1949 г.).

Наши предприятия оборудованы самыми первоклассными и новейшими средствами производства. Они обладают отлично обученными рабочими,