Глава 21 НАКАЗАНИЕ ЙОКАХАЙНЕНА

Вяйно встал на крыльце, глядя прямо на Йокахайнена. Никакого добродушия в его лице не осталось. Мрачна грозовая туча, страшен гром, смертоносна молния, и нет в них ни милосердия, ни жалости — ведь чувства эти свойственны только людям, а никак не колдунам, которые обычными людьми, да и вообще людьми, строго говоря, уже не являются. Такой грозовой тучей явился нойде Вяйнемейнен. Калли смотрел на старика и не узнавал его; все равно как если бы увидел, что знакомая с детства гора Браге разверзлась, и из провала полезла наружу вся нечисть Маналы.

— Ты куда собрался? — громовым голосом окликнул Вяйно Йокахайнена, который невольно попятился к забору. — Теперь послушай мое пение!

Вяйно сел на верхнюю ступеньку крыльца, положил кантеле на колени и ударил по струнам. Его кантеле, изготовленное из семи пород деревьев на карьяльский манер, напоминало плоский пустой короб, чьи струны издавали не мелодичный звон, а ноющее басовитое гудение. Первый раз Калли услышал пение Вяйно. Колдун пел совсем не так, как Йокахайнен. Он не повторял заученные слова чужого заклятия, а творил свое собственное. Мощный, нисколько не старческий голос, подобающий скорее вождю или военачальнику, бросал слова руны, как приказы в бою. Заклинание, похожее на воинскую песню, рождалось из гудения струн, из боли и обиды молодой сосны, из трепета помороженной травы, из гнева Вяйно и его стремления наказать похъёльского выскочку.

Когда Вяйно на мгновение прервался, чтобы вздохнуть, Йокахайнену почудилось, что земля под его ногами чуть качнулась. Гора вздрогнула — сначала слабо, потом сильнее. Лес тревожно зашумел, словно в предчувствии бури. Над горой пронесся порыв ветра, принеся с озера грохот волн. Новая судорога земли заставила Йокахайнена покачнуться. Следующий бросил его на колени. Небо потемнело, заскрипела изба, вторя стону бора. Над озером кричали чайки. По земле от крыльца к забору побежала трещина, посыпались комья земли, обнажились древесные корни. Калли снова упал на траву — ему казалось, что миру наступает конец, и если его не поглотит земля, так придавит падающий небосвод.

Вяйно не обращал на творящееся вокруг него безумие никакого внимания. На самом деле он только начал. Его взгляд был сосредоточен на нойде, и пение предназначалось ему одному. Йокахайнен, который уже успел кое-как подняться на ноги, с трудом сохраняя равновесие на дрожащей земле, бежал в сторону ворот. Бег его с каждым шагом становился все медленнее. Калли с ужасом заметил, что ноги саами вязнут в земле. Пение Вяйно сливалось с грохотом дрожащей земли. Вдруг Калли показалось, что он оглох, — все звуки исчезли. Песня стала неслышимой — но продолжалась!

Копье Йокахайнена, так и торчащее в двери, превратилось в цаплю. Цапля опустила длинные ноги на крыльцо, уперлась, выдернула из досок клюв, взмахнула крыльями и улетела.

Йокахайнен раскрывал рот в беззвучном крике. Его ноги уже по колено увязли в земле, и он не мог сделать ни шагу. Возможно, он просил о пощаде, но Вяйно его не слушал. Из-за спины нойды в небо потянулись какие-то белые колючки. Йокахайнен с выражением ужаса на лице сорвал со спины костяное кантеле и бросил его на землю. Кантеле сплошь покрывали акульи зубы! Через мгновение земля всосала кантеле, и от волшебного инструмента остался только холмик.

Узоры татуировок на лице и руках Йокахайнена зашевелились, как живые, и сползли на землю разноцветными червями. Там, где червь зарывался в землю, тут же появлялся цветок: василек, лютик, зверобой, ромашка, медуница…

— Куртка станет тучей в небе, пояс — радугой над морем… — как будто издалека донесся до Калли гулкий голос Вяйнемейнена.

И тогда Калли понял, что делает старый колдун. Он не спеша разбирал Йокахайнена на части, и каждую часть отправлял туда, где ей и надлежало пребывать, к славе и украшению мира. Такая ворожба, избавляющая белый свет от мерзопакостного колдуна, была, по мнению Вяйно, истинно благим делом.

Йокахайнен уже не кричал. Он бормотал себе под нос какие-то заклинания, сосредоточенно пытался вырваться. Земля поглотила его до пояса и продолжала затягивать в себя дальше. Вокруг продолжались превращения, но они происходили слишком быстро, чтобы обычный человек успел за ними проследить. Калли только видел, что дерзкий нойда тонет в земле, как в трясине. Ему вдруг вспомнилась легенда о великане Випунене, победу над которым приписывали тому же Вяйнемейнену: «И, одолев, он заклял его — будешь лежать в сырой земле вечно, на плечах твоих вырастет осина, на висках — береза, изо лба ели, а меж зубов — сосны, и не умрешь вовеки, и не будешь знать забвения…»

Неожиданно пальцы Вяйно замерли над струнами, и он перестал петь. В тот же миг вернулись звуки — глухой грохот земли, скрип деревьев, треск избы. Вернулись — и сразу утихли. Только Йокахайнен как был, так и остался по пояс в земле — бледный, мокрый, глотающий воздух. Недалеко от него лежало костяное кантеле, густо обросшее зубами, — видно, земля исторгла его, не сумев переварить зачарованный инструмент.

— Ну, что скажешь, третейский судья? — Вяйно повернулся к Калли. — Думаю, теперь нойда уймется и не станет требовать продолжения поединка. Что мне с ним дальше делать, а?

— Как что? Добить, конечно. Глаза Вяйно похолодели.

— Вот как? Да ты, смотрю, судишь не милостивее Тапио. Почему я должен его добить?

— Он враг, а врагов надо убивать. Всех до единого, и их семьи тоже, чтобы мстить было некому. Что вы на меня так смотрите, господин Вяйно? Если вы его сейчас отпустите, он наверняка вернется и рано или поздно подкараулит вас и убьет из засады. Ну не хотите убивать, так давайте отрежем ему язык и сделаем рабом!

— Язык-то зачем?

— Как зачем? Чтобы он руны не пел, конечно. И большие пальцы на руках на всякий случай тоже. Можно еще поджилки подрезать, чтобы не сбежал…

— А ты говорил, судья не хорош, — усмехаясь, сказал колдун Йокахайнену. — Эй, нойда, язык тебе отрезать или пальцы?

Тяжело дыша, Йокахайнен ответил свирепым взглядом.

— Ишь какой гордый. Ладно, гордец, на сей раз тебя отпускаю. Только из земли выбирайся сам. А ты, маленький кровожадный холоп, иди сюда. Сварика мне каши, а то я притомился. Я пока пойду вздремну. Все-таки прав был Тиира: старость не радость…

Вяйно подобрал с земли костяное кантеле и вместе с Калли снова ушел в избу.

В край северных карьяла пришла ясная звездная ночь, такая теплая и тихая, как будто лето еще не кончилось. Калли зажег светец и бухнул на стол котел с кашей.

— Хорошо-то как! Я в такие вечера люблю на крылечке посидеть да поглядеть, что делается в Голубых полях, — неторопливо говорил Вяйно, с удовольствием вдыхая клубящийся над котелком пар. — Комары у меня здесь не кусаются — не долетают, с озера свежим ветерком тянет… А ты молодец, Калли, наваристую кашу состряпал. Все-таки и от тебя есть кое-какой толк. Колдовские поединки судишь, опять же, славно. Может, откупить тебя у Ильмо?

Калли хмыкнул.

— Да не трудитесь. Все равно этот чумазый саами вас скоро убьет. Вы его отпустили, а он и не ушел.

Со двора доносился хруст и шуршание.

— Как там наш нойда? Уже выбрался из земли?

— Еще засветло.

— Что же он там шебаршит?

— Кажется, снова ворожить собирается, — Калли хихикнул. — Только как он обойдется без кантеле?

Добродушный взгляд Вяйно посуровел.

— Про кантеле-то я и забыл.

Колдун встал из-за стола, снял кантеле со стены и оборвал у него все струны. Потом он с нестарческой силой переломил кантеле пополам и зашвырнул под печку.

— Похъёльской дряни мне в доме не надо. Завтра утром брошу эту пакость в Кемми, вода все примет и очистит. А нойда этот… чую, на этот раз он и без кантеле управится.

Вяйно и Калли замолчали и прислушались.

Со двора доносилось невнятное бормотание, ничуть не напоминавшее дневное пение нойды. Слабо потянуло пахучим дымком.

— Чего он там затевает? — с любопытством спросил Калли.

— Пойди да посмотри, если интересно.

Калли воспользовался разрешением и вышел на крыльцо. Над лесом сияло звездное небо, ночная роса на траве серебрилась под луной. Йокахайнен темным пятном маячил посреди двора. Перед ним тлел маленький костер. Йокахайнен сидел на пятках и что-то напевно бормотал, покачиваясь из стороны в сторону и отбивая ладонями ритм на собственных коленях.

Калли пожал плечами и хотел вернуться в избу, но наткнулся на Вяйно, который бесшумно вышел из сеней и встал позади него.

— Давай посмотрим, как нынче нойды ворожат, — шепотом предложил он.

Йокахайнен, не обращая на них внимания, прервал бормотание, деловито вытащил из-за пазухи какой-то пахучий сверток, развернул его и разделил пополам то, что там лежало. Половину он проглотил, а половину убрал в поясную сумку.

Вскоре его дыхание участилось, глаза закатились, и Йокахайнен мешком упал на землю. С губ его срывались незнакомые шипящие слова.

— Что он говорит? — прошептал Калли.

— Зовет своего учителя на похъёльском наречии, — сказал Вяйно, внимательно вслушиваясь в сонное бормотание саами. — Иди-ка ты на всякий случай в избу, мальчик…

— Нет, я останусь!

— Ну как хочешь, только потом не жалуйся… Однако текли мгновения, а ничего нового не происходило. Вскоре Йокахайнен открыл глаза и вполне внятно выругался по-саамски.

— Что, не хочет тебе помогать твой наставник? — спросил с крыльца Вяйно. — А что ты ожидал от похъёльца?

Йокахайнен на него даже не взглянул. Он порылся в поясной сумке, достал другое зелье и высыпал его в костер. Запахло дурманом и жженой шерстью, чем-то едким и сладким. Калли с трудом удержался, чтобы не чихнуть. Нойда же наклонился над костром и принялся глубоко вдыхать вонючий дым. Вскоре он снова лежал на траве в беспамятстве и бормотал, на этот раз — по-саамски.

— Вот, другое дело! — одобрительно заметил Вяйно. — С этого и надо было начинать!

— А сейчас что он сделал? — спросил Калли, все-таки чихнув.

— То же самое, что и с тобой проделать не мешало бы.

— Что именно? Окурить дурманом?

— С предками твоими пообщаться, дурачина. Он призывает на помощь предков.

Калли вздрогнул, бросил на Вяйно подозрительный взгляд и отодвинулся на другой конец крыльца.

Между тем Йокахайнен вроде как очнулся. Он приподнялся на четвереньки и бухнулся лицом в землю.

— Отзовись, дед! — глухо воскликнул он.

В следующий миг нойда выпрямился — глаза у него закатились под самый лоб, так что остались видны одни белки. Он сел на пятки, уперев ладони в бедра, выпрямил спину и прорычал низким старческим голосом:

— А, это ты, позорище всех саами, похъёльский прихвостень! Проклятие мое в земной и загробной жизни! Как ты посмел потревожить меня в черных льдах Хорна?

Йокахайнен снова упал лицом в землю и почтительно, но твердо произнес своим собственным голосом:

— Прости, дед, но ты сам научил меня заклинать духи предков, а мне срочно нужна твоя помощь.

— Что тебе надо от меня, негодяй, посмевший приказывать собственному деду?

— Открой мне дверь в дом этого колдуна. Йокахайнен резко поднял голову и внимательно всмотрелся бельмами в дом Вяйно.

— Нет, — хриплым басом произнес вселившийся в него дух. — Мне это не по силам, безмозглый мальчишка, и тебе тоже. Не трать время и иди домой к отцу.

Вдруг Йокахайнена снова затрясло. Когда он снова заговорил, его голос был высоким, резким и властным.

— Отойди, старый бесхвостый тюлень, если не можешь помочь ребенку. Йокахайнен, дитя мое, этот лесной колдун тебе пока не по зубам. Вернись в земли саами и приходи сюда лет через двадцать. К тому времени изба его прогниет, и ты без труда откроешь ее дверь.

— Бабушка, мне нужно попасть туда сейчас! — с отчаянием в голосе воскликнул Йокахайнен. — Может, позвать прадеда?

— Хорошая мысль, малыш — зови прадеда.

На этот раз Йокахайнен замолчал надолго. Костер почти догорел. Внезапно угольки вспыхнули, как будто их раздул ветер, хотя никакого ветра на горе не было. Йокахайнен застонал и забился на траве, как рыба в сетях. Калли не успел моргнуть, как нойда оказался на ногах прямо напротив крыльца. Его белоглазое лицо казалось ритуальной саамской маской.

— Я — Ваант Железный Ворон, заклинатель камня, творец сейдов! — проскрежетал он. — Кто посмел обидеть моего правнука?

— Здравствуй, Ваант, — радушно произнес Вяйно. — Давно не виделись. Я и не знал, что ты умер. Ну для друзей мой дом всегда открыт, будь они во плоти или нет.

Йокахайнена скрутило в почтительном поклоне.

— Приветствую, Вяйнемейнен! — заговорил он голосом духа. — Прости, что не узнал тебя сразу. Я бы вошел к тебе в дом, если ты приглашаешь меня, но вот беда — со мной внук, а внука ты не пускаешь.

— Твой внук — нахальный мальчишка, не знающий ни приличий, ни обрядов. Но я впущу его, если он извинится за свою дерзость и честно расскажет, зачем он меня испытывал, кто его послал и что ему от меня нужно на самом деле.

— Он тебе ответит, я обещаю. Иначе после смерти ему придется отвечать мне. А ему это ох как не понравится!

По телу Йокахайнена пробежала судорога, бельма сменились осмысленным, хоть и совершенно измученным взглядом.

— Прости меня, великий Вяйнемейнен, — с трудом выговорил он. — Воистину ты величайший из чародеев…

— Ну перестань, — оборвал его Вяйно. — Сначала дерзил, теперь льстить начал — не знаю, что хуже.

— Я не льщу, а говорю правду! Я всегда считал, что нет на свете ничего могущественнее магии Калмы. Даже и помыслить не мог, что есть превосходящая ее сила. А ты явил ее мне, за что я тебе навечно благодарен…

Неожиданно Йокахайнен упал на колени и стукнулся лбом о землю.

— Прошу, возьми меня в ученики!

Вяйно задумчиво взглянул на него с крыльца.

— В ученики — вряд ли. А в избу, пожалуй, заходи — ведь едва на ногах стоишь. Калли, как там каша — не остыла?