Глава 15. Развернувшись спиной к кухонной тумбочке, Хейвен обвела взглядом кухню

Кармин облокотился на дверной косяк, скрестив руки на груди, пока Хейвен убирала посуду. Он слишком поздно понял, что для посудомоечной машины требовался какой-то специальный чистящий порошок, и что средство для мытья посуды ей не подходило. Кто бы мог подумать?

Развернувшись спиной к кухонной тумбочке, Хейвен обвела взглядом кухню. Мраморный пол был настолько чистым, что Кармин мог видеть в нем свое отражение.

– Я закончила, – сказала Хейвен.

– Хорошо, потому что я вымотался.

Кармин направился в фойе, оглядываясь назад, дабы убедиться в том, что Хейвен следовала за ним. Она слегка улыбнулась ему, когда он протянул ей руку, в которую она вложила свою.

Он повел ее вверх по лестнице, и она замешкалась, когда он потянул ее в сторону своей комнаты.

– Мне не помешало бы принять душ, – сказала она, осматривая себя.

Он разжал свою руку, но с ее стороны не последовало никаких действий, ее пальцы по-прежнему были переплетены с его пальцами.

– Планируешь утянуть меня в душ вместе с собой? Боюсь, ты не сможешь его принять, если будешь держаться за меня.

Она отпустила его руку.

– Прости.

– Не извиняйся, – сказал он, убирая ей за ухо выбившуюся прядку волос. – Иди в душ. И приходи ко мне, когда закончишь. Только не стучись, потому что я залезу под одеяло, и мне будет слишком лень вставать и открывать дверь.

Она направилась в свою комнату и бросила на него еще один взгляд, прежде чем закрыть за собой дверь. Раздевшись, Кармин бросил свою одежду в кучу грязного белья, которая в очередной раз становилась слишком большой. Он отчаянно нуждался в чистой одежде, но ему казалось, что он покажется мудаком, если попросит Хейвен постирать его вещи. Делали ли девушки подобное для своих парней? Он не знал этого наверняка, учитывая то, что у него никогда не было девушки.

Черт, да он не знал даже того, являлась ли она вообще его девушкой.

Все это сбивало его с толку. Он был уверен только лишь в том, что она украла его сердце, и что не существовало никакой возможности попросить его обратно. За такой короткий временной промежуток ей удалось полностью покорить его, она обрела для него настолько же большую значимость, как и кислород, которым он дышал.

Чертов удар молнии.

Надев шорты, он взял пульт от стереосистемы и начал переключать станции, плюхнувшись на кровать. Он действительно вымотался, его глаза закрывались. Он слегка задремал и заставил себя открыть глаза, когда его кровать немного прогнулась. Рядом с ним сидела Хейвен, поэтому, приподняв одеяло, он предложил ей жестом присоединиться к нему.

– Я не хотела тебя будить, – сказала она, ложась.

– Я просто закрыл глаза, – ответил Кармин. – Кстати, ты уже лучше выглядишь. В смысле, я не имею в виду того, что ты до этого выглядела плохо или что-то вроде того, я о том, что после душа ты выглядишь свежее. Мда, тоже что-то не то. Не обращай на меня внимания.

Она рассмеялась над его бессвязным бормотанием, и протянула к нему руку, но, засомневавшись, замерла. Ободряюще улыбнувшись, он закрыл глаза, наслаждаясь ее легкими прикосновениями, пока она изучала его лицо. Она провела кончиками пальцев по его носу и по лбу, после чего запустила их в его волосы.

Когда он снова посмотрел на нее, выражение ее лица поразило его. Она выглядела так, словно была охвачена чем-то вроде благоговения. Ее рука покоилась на его щеке, и, пока он наблюдал за ней, он заметил, что ее взор затуманился.

– Что-то не так? – спросил он.

– Просто слишком много всего и сразу.

Он кивнул и сделал глубокий вдох, не зная, что именно ему следует сказать. Он не хотел слишком сильно давить или пугать ее, но, с другой стороны, ему не хотелось и того, чтобы она подумала, будто он не воспринимал происходящее всерьез, потому что на самом деле он очень серьезно к этому относился.

– Так ты…? – начала она, снова делая первый шаг.

– Что я?

Она провела большим пальцем по его щеке, от ее прикосновения у него покалывало кожу.

– Ты действительно чувствуешь это?

– Да. Кажется, что под кожей у тебя возникает статическое электричество.

Она улыбнулась.

– Как ты думаешь, что это такое?

– Colpi di fulmine? – предположил он. В ответ она просто посмотрела на него, и он улыбнулся. – Полагаю, ты захочешь, чтобы я перевел.

– Пожалуйста?

– Это когда тебя тянет к кому-то настолько сильно, что это походит на удар молнии.

В ответ она только лишь внимательно посмотрела на него.

– Хорошо.

– «Хорошо» в смысле «Хорошо, ты, конечно, идиот, Кармин, но как, блять, скажешь» или в смысле «Хорошо, в этом дерьме есть смысл»?

– В этом есть смысл, – ответила она. – Это странно, но, полагаю, мне это нравится.

– Полагаешь?

– Я не знаю, что со всем этим делать, – сказала она, отводя взгляд. – Все это очень ново для меня, и я не знаю, чего ты ожидаешь.

Он приподнял ее лицо для того, чтобы она посмотрела на него.

– Я ничего не ожидаю, tesoro. Не стану лгать – ты привлекаешь меня, но мы будем делать только лишь то, чего захочется тебе. Мы будем теми, кем ты захочешь нас видеть. Я хочу только лишь того, чтобы мне дали шанс. Я прошу тебя о том, чтобы ты подарила мне шанс.

– Шанс на что?

Шанс на что? У него не было ответа на этот вопрос. Шанс проявить себя? Стать счастливым? Быть рядом с ней? Шанс на доверие? На то, чтобы быть любимым? Быть понятым? Шанс на то, чтобы любить ее? На то, чтобы, наконец, стать кем-то стоящим?

– Просто… шанс. Если ты считаешь, что не можешь этого сделать, то я пойму тебя. И отступлюсь.

– Я не хочу, чтобы ты отступался.

– Хорошо, потому что я на самом деле тоже этого не хочу, – сказал он. – Я не могу обещать того, что все будет легко или того, что у нас будет одно лишь только счастье. Никогда прежде мне не доводилось делать ничего подобного, поэтому я не представляю, что именно я делаю. Но я постараюсь быть ради тебя хорошим.

– Я тоже не знаю, что делаю, – ответила Хейвен.

– Мы можем учиться вместе. Просто скажи, чего именно ты от меня хочешь, и мы разберемся с этим дерьмом.

Она улыбнулась, но он ощущал ее беспокойство.

– Ты делаешь меня счастливой. Я, эм… не знаю, как далеко мы сможем зайти, но мне не нравится здесь находиться, когда тебя нет рядом.

Он понимал, что ей, должно быть, было тяжело.

– Ты доверяешь мне?

Она посмотрела на него, колеблясь.

– Да.

Ее ответ произвел на него сильное впечатление, даже несмотря на то, что он надеялся его услышать.

– То есть, ты веришь в то, что я не причиню тебе боль намеренно?

– Да.

– Я не умею предсказывать будущее, но я сделаю для тебя все, что будет в моих силах.

Она улыбнулась.

– Спасибо.

– Нет, спасибо тебе. Это ты рискуешь, доверяясь мне. И я ценю это, и не собираюсь воспринимать это как само собой разумеющееся.

Он мягко прижался своими губами к ее губам, и она улыбнулась, когда он отстранился.

– Вау, – она нежно провела кончиками пальцев по его губам. – У тебя удивительно сладкие губы для того, чтобы порой произносить настолько непристойные вещи.

Он разразился смехом.

– Думаю, ты бредишь. Давай-ка поспим, иначе ты скажешь мне еще и о том, что я пахну как солнечный свет или что-нибудь вроде того.

– Ты действительно пахнешь как солнечный свет.

– И как же он пахнет?

– Он пахнет как окружающий нас мир. Теплом. Счастьем. Безопасностью, – она сделала паузу. – Зеленью.

– Зеленью?

Она кивнула.

– Зеленью.

Он просто смотрел на нее, не зная, что еще добавить. Эти слова были самыми милыми из всех, что ему когда-либо говорили.

 

* * * *

 

Пиццерия «Tarullo's Pizzeria» представляла собой небольшое заведение, принадлежавшее иммигранту второго поколения Джону Тарулло. Винсент был знаком с ним уже много лет, их дети были ровесниками. Он был, что называется, omu de panza – «человеком с брюхом», и Cosa Nostra вознаградила его за это. Он занимался своим собственным бизнесом и имел другие взгляды на жизнь, но они убедились в том, чтобы никто не угрожал его бизнесу. Тарулло не нравилось в чем бы то ни было полагаться на организацию – в действительности, он много раз говорил Винсенту о том, какое отвращение он к ней питает – но ему было известно и то, что их место обязательно занял бы кто-нибудь другой. Кто-то в любом случае держался бы поблизости, ожидая от него чего-нибудь, и было лучше, если подобным человеком, по крайней мере, был кто-то из его знакомых.

Самому Винсенту казалось, что он обязан защищать это место. Кармин был бы мертв, если бы не Тарулло. Именно он нашел Кармина в тот вечер, когда в него выстрелили, и Винсент чувствовал себя бесконечно обязанным этому мужчине за то, что он спас его сына.

Тарулло же, в свою очередь, предпочел бы об этом забыть.

В пиццерии никогда не возникало особых проблем, поскольку всем было известно о том, под чьей защитой она находится, поэтому Винсент был сбит с толку, когда его попросили туда приехать.

Как только он зашел в пиццерию, он сразу же услышал громкие, спорящие голоса. Он замер, опуская руку на скрытое под его пальто оружие и осматривая стоявших возле стойки мужчин.

Они были кавказцами, у обоих были рыжеватые волосы. Винсент изучал их, пока они продолжали о чем-то спорить, их голоса были неразборчивыми. Он не знал, зачем ему позвонили из-за такой незначительной ситуации, но в тот момент, когда внимание пьяных мужчин переключилось на Тарулло, он шагнул вперед. Едва Винсент успел отойти от двери на три фута, как она распахнулась позади него, заставив его обернуться. Он снова замер, когда увидел вошедшего человека.

Одно-единственное русское слово разнеслось по пиццерии, моментально заставляя двух спорящих мужчин замолчать.

– Zatknis'!

Заткнись. Это было одно из немногих слов на русском языке, которое Винсент умел произносить. Множество раз в своей жизни он слышал, как выкрикивает его человек, который теперь стоял в нескольких футах от него.

Винсент свирепо посмотрел на него. Он был высоким, у него было атлетичное телосложение, его седые волосы были скрыты черной бейсболкой. Несмотря на то, что ему уже, должно быть, шел седьмой десяток, он по-прежнему мог похвастаться складом ума и ловкостью двадцатилетнего убийцы-психопата.

– Иван Волков, – сказал Винсент. – Тебе здесь не рады.

Безучастно посмотрев на Винсента, Иван развернулся к двери и вышел из пиццерии. Дверь за ним еще не успела закрыться, когда он вернулся обратно.

– Не вижу твоего имени на вывеске. Теперь это место принадлежит тебе?

– Не испытываю необходимости им владеть, – ответил Винсент. – В этой части города у тебя нет никакого бизнеса.

Несмотря на то, что Винсент кипел от ярости, Иван имел наглость улыбаться.

– Почему ты всегда такой серьезный? Мы пришли сюда только лишь ради пиццы.

– Поешь в другом месте.

– Но мне хочется поесть здесь.

Двое мужчин пребывали в состоянии готовности, рука Винсента по-прежнему находилась возле его оружия. Иван казался безразличным к происходящему, нетерпеливо осматривая цены в меню, расположенном на стене.

Дверь пиццерии снова распахнулась, представляя общему взору Коррадо. Он не потрудился даже посмотреть на Ивана, подходя к нему.

– Волков.

– Моретти.

– Убирайся.

– Почему?

– Потому что в противном случае мне придется тебя убить, а на мне сегодня моя любимая рубашка. Твоя грязная кровь на ней испортит мне вечер.

Иван молчал, пока Коррадо непринужденно направлялся к стойке. Двое мужчин, стоявших возле нее, отодвинулись, когда Коррадо засунул руку в свое пальто. Все присутствующие напряглись, пиццерию охватила оглушающая тишина, но вместо того, чтобы вытащить пистолет, Коррадо достал свой бумажник.

– Я хочу небольшую пиццу в глубоком блюде с колбасой и грибами, – сказал он. – Побольше сыра. И добавь соуса. Ты знаешь мои предпочтения.

Тарулло обслужил его, звуки кассового аппарата громко раздавались в напряженной тишине пиццерии.

– $17,78.

Коррадо протянул ему пятидесятидолларовую купюру и сказал оставить сдачу себе.

Вздохнув, Иван жестом приказал своим людям покинуть пиццерию, после чего развернулся к Винсенту.

– Еще увидимся.

Винсент кивнул.

– Не сомневаюсь.

Русские покинули пиццерию, и, выйдя на улицу, снова начали громко разговаривать. Винсент посмотрел на своего свояка. Коррадо пристально рассматривал его, облокотившись на стойку и дожидаясь своей пиццы.

– Они пытаются спровоцировать нас.

– Я знаю, – сказал Винсент. – Тебя тоже сюда вызвали?

Коррадо покачал головой.

– Нет, мне просто захотелось пиццы.

Винсент уставился на него.

– Ты ведь в курсе того, что Сал ожидает нас на переговоры?

– Да, – ответил Коррадо, смотря на часы. – Но я голоден.

 

* * * *

 

Переговоры в la famiglia были совершенно не такими, как в фильмах. Всякий раз, когда Винсент, в ту пору еще находившийся на стадии взросления, слышал, как его отец упоминает о переговорах, он предполагал, что они походят на заседания суда. Он смеялся, представляя отца, одетого в черную мантию и сидящего на скамье с молотком, пока стороны по обе стороны от него вели друг с другом полемику. Подсудимому выносился приговор, справедливость торжествовала, очередное дело было разрешено.

Но в действительности переговоры отличались от представлений Винсента. Даже само название «переговоры» было обманчивым. Чаще всего переговоры проходили во время обычных прогулок, порой все разрешалось без единого слова. Не было никакой нужды рассматривать дело, и невиновность человека в таких случаях не имела никакого значения. Приговор был вынесен еще до того, как человек вообще появлялся на встрече.

Винсент стоял возле пирса, смотря на озеро Мичиган вместе с несколькими мужчинами, стоявшими рядом с ним. «Федерика» стояла на якоре чуть менее чем в ста футах от него, и Винсенту был виден человек, прогуливающийся по палубе. Это была женщина, и, с минуту посмотрев на нее, Винсент понял, что это была не Тереза. Женщина молодо выглядела – возможно, ей было около тридцати – но существовала и вероятность того, что она еще даже не достигла того возраста, в котором разрешалось употреблять алкоголь. Goomah – любовница – соблазнившаяся их стилем жизни, и заводящаяся от той власти, которой, как ей было известно, они обладали. Винсент считал таких женщин всего лишь элитными проститутками, отдававшимися за экстравагантные подарки и заграничные путешествия.

– Карло приедет? – спросил Джованни.

Отвернувшись от яхты, Винсент обвел взглядом собравшихся мужчин. Джованни выглядел так, словно ему было холодно, несмотря на то, что он был одет в теплое пальто.

Сал покачал головой.

– Он вернулся в Вегас.

Несколько лет назад Карло взял на себя контроль над их делами в казино Лас-Вегаса, поэтому теперь редко бывал в Чикаго. Винсент затаил на него обиду за то, что к нему так по-особенному относились. Ведь он тоже покинул Чикаго, но все по-прежнему ожидали его появления.

– Итак, четырнадцать человек прикололи, как бабочек, – сказал Сал, переходя к делу. – Два «табуреточных голубя» запели.

Среди собравшихся мужчин пронесся коллективный ропот. Все знали, о чем он говорил. Четырнадцать членов Cosa Nostra были арестованы и двое из них выдали информацию, согласившись сотрудничать со следствием.

– Собираетесь заставить их замолчать? – спросил Косоглазый.

Винсент посмотрел на него, все еще беспокоясь о том, что его приглашали на тайные встречи.

– К ним не подобраться. Их держат под охраной.

– И что с того? – сказал Косоглазый. – Давайте разделаемся с их семьями. И тогда до них дойдет.

Винсент и Джованни открыли рты для того, чтобы возразить ему, но раздавшийся голос Коррадо лишил их такой возможности.

– Нет.

Он облокотился на свой «Mercedes», держа в руках коробку пиццы и поглощая ее так, словно он несколько недель ничего не ел. Больше он не сказал ни слова и не стал ничего объяснять, но это нисколько не удивило Винсента. Коррадо сказал все, что требовалось, с помощью одного лишь слова.

– Он прав, – сказал Сал. – Просто заляжем на дно до тех пор, пока не разузнаем побольше информации.

Косоглазый что-то проворчал себе под нос, пока Коррадо продолжал есть. Джованни начал дрожать от холода, а от Винсента ускользало терпение, пока Сал смотрел на яхту.

– Думаю, в ближайшее время «Федерике» понадобится комплексная чистка, – размышлял вслух Сал. – Один парень с Ист-Сайда, кажется, хочет на ней прокатиться. Он все намекает и намекает на это. Возможно, я просто обязан его пригласить.

Несмотря на то, что он говорил об этом будничным тоном, Винсент знал, что этот парень – кем бы он ни был – не вернется из этого путешествия живым.

Они еще немного побеседовали, пока Винсент был погружен в свои мысли. Он снова включился в беседу, но только лишь после того, как в разговоре были упомянуты русские.

– Нам необходимо действовать, – сказал Джованни. – Я по-прежнему считаю это ошибкой.

– Сегодня они были у Тарулло, – сказал Винсент. – Волков и еще двое мужчин. Они провоцировали нас.

– Кто-нибудь пострадал? – спросил Сал. – Или все утряслось?

– Все утряслось.

Он кивнул.

– В таком случае, нет необходимости заострять на этом внимания.

Джованни начал возражать, но Сал наградил его таким взглядом, который свидетельствовал о том, что разговор на эту тему был закончен. Спустя мгновение он махнул рукой, без слов отпуская их. Коррадо сел в свою машину, не сказав ни слова. Винсент развернулся для того, чтобы уйти, но остановился, услышав голос Дона.

– Как поживает мой крестник?

От этого вопроса у Винсента похолодела кровь.

– С ним все в порядке.

– Он справляется в школе? Набирает нужные баллы?

– С трудом. Но большую часть предметов ему удается сдавать.

Сал рассмеялся.

– Оно и не удивительно. Школа не для него. А этот бизнес, la famiglia – у него в крови. И, как ты знаешь, это все, что требуется. Кровь. Famiglia. Только это имеет значение.

У Винсента не было на это лестного ответа, но Сал его и не ждал. Засунув руку в свое пальто, он достал толстый, запечатанный конверт из плотной коричневой бумаги. Он протянул его Винсенту.

– Отдай его Principe[11] за меня. Скромный подарок от его крестного отца.

Винсент кивнул, неохотно взяв конверт. После того, как Сал ушел, удалившись на яхту к своей goomah, Винсент направился к своей машине. Как только он оказался в салоне, он закинул конверт с деньгами в бардачок. Он не собирался передавать их своему сыну.

 

* * * *

 

Кармина мучили кошмары – он то засыпал, то снова просыпался. Воспоминания были настолько же болезненными, как и пуля, которая прошла навылет через его тело в тот роковой вечер. Он резко сел на кровати, когда в его голове раздался звук выстрела, и схватился руками за грудь для того, чтобы успокоиться. Часто дыша, он пытался делать глубокие вдохи, пока его глаза щипало от слез.

Услышав рядом с собой шум, он быстро повернул голову и обнаружил смотрящую на него Хейвен. Он тяжело вздохнул, понимая, что разбудил ее, и провел руками по своему покрывшемуся потом лицу.

– Я же сказал тебе, что знаю, каково это.

– Хочешь поговорить об этом?

– А ты хочешь поговорить о своих кошмарах? – она покачала головой. – Давай спустимся вниз или займемся чем-нибудь. Мне нужно убраться из этой комнаты.

Хейвен выбралась из постели, потягиваясь. Ее футболка задралась, когда она подняла вверх руки, обнажая ее плоский живот и блеклые шрамы. Кармин задержался на них взглядом, его собственный шрам на боку побаливал, но после того, как он увидел ее шрамы, его боль внезапно перестала казаться ему такой уж сильной.

Они спустились на первый этаж, и Кармин вздохнул, услышав работающий в гостиной телевизор.

– Сейчас самый подходящий момент для того, чтобы проверить силу нашей воли.

– Я сделаю тебе сэндвич, – сказала Хейвен, исчезая в кухне. Он даже не говорил, что голоден. Испытывая замешательство, он направился в гостиную и замер в дверном проеме, увидев, что теперь с диваном все было в порядке.

– Где пропадала эта ебучая диванная подушка? – внезапное появление Кармина напугало Доминика, и он опрокинул миску с попкорном, которая стояла у него на коленях. Кармин плюхнулся на диван, игнорируя взгляды, которые бросал на него брат. – И прибери попкорн. Я сегодня утром пылесосил.

Из кухни до них донесся смех, когда Хейвен случайно услышала слова Кармина.

Доминик с недоверием посмотрел на него.

– Ты прибирался?

– Да. Кто-то же должен был это сделать, ведь ты не вытащил свою ленивую задницу из постели для того, чтобы помочь. И, в самом деле, где пропадала подушка? Я был невероятно близок к тому, чтобы поджечь диван и получить благодаря страховке новый.

Доминик рассмеялся, собираясь с пола попкорн.

– Я нашел ее в своей ванне.

Кармин нахмурился.

– Как она там оказалась?

– Не знаю, бро, но я спал там с ней.

Спустя мгновение в гостиную зашла Хейвен и протянула Кармину тарелку. Поставив свою тарелку, она посмотрела на Доминика.

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет, – ответил за него Кармин. Доминик бросил в своего брата попкорном в знак протеста, но жестом пригласил Хейвен присесть. Откусив немного от сэндвича, Кармин вернул свое внимание телевизору, но видел, что Доминик наблюдает за ним уголком глаза. Он пытался не обращать на это внимания, но брат прожигал его своими взглядами, заставляя темперамент Кармина закипать. – Чего ты уставился на меня?

Доминик приподнял брови.

– Паранойя?

– Vaffanculo[12].

 

* * * *

 

Закончив есть свои сэндвичи, Хейвен и Кармин поднялись на третий этаж. Хейвен замешкалась на верхней части лестницы, бросив взгляд на дверь своей комнаты, после чего молча села возле окна библиотеки.

Зайдя в свою комнату, Кармин взял гитару и присоединился к Хейвен. Она взяла книгу с небольшого столика, стоявшего между ними, и Кармин улыбнулся, когда увидел, что это был «Таинственный сад».

– Так ты не бросила ее читать?

– Нет, – ответила она, открывая ее. Она прочитала уже около четверти книги. – Мне нравится. Она исследует сад и заводит дружбу с маленькой малиновкой. Это напоминает мне о…

Она замолчала, когда Кармин начал перебирать струны своей гитары, наполняя библиотеку различными звуками.

– О чем это напоминает тебе? – спросил он, когда она так и не закончила предложение.

– Ни о чем, – ответила она. – Прости, я просто… Книга действительно хорошая.

– Не извиняйся, колибри. Расскажи мне.

Она улыбнулась.

– Она напоминает мне о детстве. У меня не было друзей, поэтому обычно я разговаривала с животными.

– С какими именно?

– У них было несколько собак, но, в основном, это были лошади, – сказала она. – Я оставалась вместе с ними в конюшнях.

Кармин был застигнут врасплох, его палец задел не ту струну. Они оба поежились от резкого звука.

– Ты спала с чертовыми лошадьми?

– Да, но было не так уж и плохо.

Он стиснул челюсть, пытаясь обуздать свой темперамент. Расстройство ничему не поможет, это только лишь заставит ее замкнуться в себе. Она могла говорить, что это было не так уж и плохо, но Кармин не мог придумать более бесчеловечного положения вещей.

Он продолжал перебирать струны своей гитары, наигрывая мелодию, пока Хейвен читала. Иногда она отрывалась от книги, поднимая глаза и смотря на него.

– Могу я кое о чем спросить, Кармин?

– Конечно.

– Почему ты стрелял в Николаса в прошлом году?

По библиотеке пронесся еще один фальшивый звук, когда он посмотрел на нее. Из всех вопросов, которые она могла ему задать, она предпочла вопрос о Николасе?

– Почему ты хочешь об этом узнать?

– Мне просто стало любопытно, что такого можно было сделать, чтобы так сильно тебя огорчить.

Он вздохнул.

– Мы крупно поссорились после того, как я потусовался с его сестрой. Он разозлился и начал нести все подряд, сказал что-то про мою маму, и я просто не сдержался.

– Про твою маму?

– Да.

– Она в Чикаго?

Он снова вздохнул.

– В Хиллсайде.

– Чем она там занимается?

Он замешкался.

– Ничем. Ее… нет.

– Ты имеешь в виду то, что она мертва?

Кармин вздрогнул от этого слова и кивнул.

Он снова начал играть, когда Хейвен вернулась к своей книге, больше ничего не сказав. Он не ощущал с ее стороны ни осуждения, ни разочарования, ни давления. До этого момента он даже и не осознавал того, какой ограниченной стала его жизнь, как сильно он на самом деле жаждал этого ощущения принятия. Она изменила его. Пока что он не был уверен в том, как именно, но он чувствовал себя как-то иначе. Теперь он снова чувствовал себя сыном Мауры, и куда меньше – наследником Винсента ДеМарко.

 

* * * *

– Посмотри на «Suburban».

Тон Коррадо был равнодушным, но Винсент прекрасно знал, что тот был настороже. Выждав несколько секунд, он повернул голову и увидел черный «Chevy Suburban», припаркованный у обочины в полуквартале от них.

Полностью тонированные стекла машины мешали увидеть ее салон, но Винсент мог предложить один или два варианта того, кто это был.

– Думаешь, это ФБР? На местных жителей не похоже.

– Все возможно, – ответил Коррадо. – ФБР, Министерство юстиции, ЦРУ… без разницы. Все они могут создать нам проблемы.

Винсент покачал головой.

– Кто же настолько значим, что ЦРУ работает субботним вечером?

– Никогда нельзя знать наверняка, – ответил Коррадо. – Может, они хотят завербовать меня для какой-нибудь засекреченной миссии.

Винсент рассмеялся, хотя он бы не удивился тому, если бы они действительно рассматривали подобную возможность. Это был бы уже не первый раз, когда правительственные силы пришли к одному из них в надежде на обмен услугами.

– Утром они припарковались возле клуба, в который мы заходили, – сказал Коррадо. – А затем, после ужина, и возле ресторана.

– И ты только сейчас говоришь мне о них?

– Ты должен был заметить их самостоятельно. Они не особо конспирировались.

– Ты ведь не думаешь, что это кто-то вроде ирландцев, да? Или русских?

– Нет, это агенты правоохранительных органов – и либо это новичок, устраивающий свою первую засаду, либо же они намеренно делают так, чтобы их заметили. Как бы там ни было, я оскорблен. За кого они меня принимают? За идиота, который их не заметит или же за труса, которого они могут запугать?

– Может, они и не тебя ищут, – сказал Винсент. – Возможно, они следят за мной.

Коррадо пожал плечами.

– Да, возможно. В этом было бы куда больше смысла.

– Почему это?

– Потому что ты – идиот, который бы их не заметил.

Если бы Винсент не был зрелым мужчиной, и если бы был уверен в том, что его свояк не ударит его за это, то он бы определенно закатил глаза.

– Я расскажу об этом Салу, – сказал Коррадо. – Если они что-нибудь разнюхивают, то нам нужно будет принять необходимые меры предосторожности и начать вносить изменения.

Кивнув на прощание, Коррадо зашел в свой дом, и Винсент, еще немного постояв, направился в сторону своего дома. Он достал из кармана связку ключей, когда ступил на крыльцо белого, двухэтажного дома, и воспользовался потертым, медным ключом для того, чтобы отпереть входную дверь. В доме стоял сильный, затхлый запах, от пыли у Винсента защекотало нос, когда он прошел в коридор. Его окутывала духота, воздух в доме был спертым из-за того, что он был так долго заперт.

Винсент прошелся по пустующему первому этажу, звуки его шагов по деревянному полу отдавались эхом от голых стен. Ноющая боль в его груди мешала ему дышать, и, несмотря на то, что Винсент винил в этом удушливый воздух, он знал, что на самом деле его пожирали изнутри эмоциональные муки.

Он закрыл глаза, облокотившись на стену в гостиной. На него нахлынули воспоминания, он явственно видел солнечный свет, льющийся в дом через открытые окна, прохладный воздух проникал в комнату, раздувая лазурные шторы. Дом был заставлен мебелью и украшен различными безделушками, семейные фотографии заполняли собой каждый сантиметр свободного пространства.

Он снова слышал торопливые шаги в коридоре на втором этаже, визг радостных детей, играющих в прятки. Из небольшого радио лилась музыка, наполняя воздух мелодиями Моцарта и Бетховена. И Винсент снова ощущал любовь и тепло, то счастье, которого ему так не хватало. Вокруг него царил полнейший хаос, но это место было его миром. Его домом. И ничто не могло с этим сравниться.

И вот появилась она – порхающая, как и всегда, по дому в своем летнем, развевающемся платье, шлепающая босыми ногами по деревянному полу, ногти на пальцах ее ног были накрашены светло-розовым лаком. Она улыбнулась ему, ее зеленые глаза сверкали, и боль в его груди усилилась, когда он потянулся к ней. Она была такой красивой и доброй, с большим пониманием относящейся к тому, чем он занимался.

Все исчезло, когда Винсент снова открыл глаза. У него не осталось ничего, кроме темноты и тишины, которая в этой пустой комнате нарушалась только лишь его удушливыми вдохами. Он все еще иногда ночевал здесь, когда приезжал в Чикаго, хотя в доме больше и не было ни электричества, ни мебели. Он ложился на пол и смотрел в белый потолок, время вокруг него застывало, пока он окунался в свои воспоминания. Но сегодня он не был намерен этого делать. Он не мог остаться.

Черного «Chevy Suburban» уже не было, когда Винсент снова вышел на улицу. То место, на котором он был припаркован, теперь пустовало.

 

* * * *

 

В ту ночь Хейвен просто лежала в своей постели, поскольку ей никак не удавалось заснуть. Хотя на сей раз ей мешали не кошмары, а реальность.

Или то, что, как ей казалось, было реальностью – некоторая ее часть верила в то, что этого не могло происходить на самом деле. Она раздумывала над тем, привели ли к негативным последствиям все те годы, в течение которых она подавляла свои надежды на будущее, или же все это ей попросту снилось.

Всю свою жизнь она принадлежала другим людям, но впервые за все время она почувствовало себя иначе. Суть была не в принадлежности, а в том, чтобы быть частью чего-то. Никогда прежде людей не волновало то, что Хейвен думала или чувствовала, но Кармина это волновало. Он спрашивал ее мнения, и впервые за всю свою жизнь ей хотелось отвечать.

Его поцелуи были невероятными – словно холодная вода со льдом в жаркий день в пустыне. Они будоражили ее, наполняя жизнью, и помогали продолжать двигаться вперед. От него у нее перехватывало дыхание, заставляя при этом испытывать удовлетворенность.

Но все это было неважно, думала она, потому что этого не могло происходить в реальности.

Бросив попытки уснуть, она выбралась на рассвете из постели и направилась вниз. Она была удивлена, когда услышала доносящиеся из гостиной звуки. Доминик лежал на диване, одетый в пижаму, свет был выключен, но телевизор работал. Он сел, когда заметил ее, и похлопал рукой по подушке рядом с собой.

– Присоединяйся.

Она села на диван, сложив руки на коленях.

– Я удивлена тому, что Вы так рано встали.

– Не спалось, – ответил он. – А ты почему встала?

– Та же проблема, – сказала Хейвен. – Подумала, что стоит спуститься вниз и убедиться в том, что в доме все прибрано перед приездом Вашего отца.

– Можешь не спешить, – сказал он. – Сегодня еще только суббота… или, полагаю, сейчас уже воскресенье. Он, вероятно, вернется только лишь через несколько дней.

Она с любопытством посмотрела на Доминика.

– Он часто уезжает.

– Да, и так происходит все время, что я себя помню, – сказал он. – У него всегда имеются какие-нибудь дела вдали от нас.

– Чем он занимается, когда уезжает?

Он сухо рассмеялся.

– Я не знаю, и знать не хочу. Папа перевез нас сюда много лет назад, дабы мы не были частью того, чем он занимается. Он сказал, что хочет для нас нормальной жизни, чтобы мы могли жить, как обычные дети, но, знаешь ли, нет ничего нормального в том, что ты в период взросления ты предоставлен самому себе. И в твоей ситуации тоже нет ничего нормального. Все мы пострадали из-за его дел, и я не переношу мыслей о том, как еще мы могли пострадать, если бы были в курсе того дерьма, которого не знаем.

Она в замешательстве уставилась на него, и он улыбнулся, заметив выражение ее лица.

– Другими словами, twinkle toes[13], меньше знаешь – крепче спишь.

 

* * * *

 

Винсент положил стодолларовую купюру на блюдо для сбора средств, когда оно дошло до него, и покачал головой, когда его мать отказалась делать то же самое. Она не жертвовала церкви денег уже три года. Ее паранойя, казалось, начала набирать силу приблизительно в то же самое время. Она была уверена в том, что мальчики, прислуживающие в алтаре, воровали деньги, спуская их на наркотики и проституток, даже несмотря на то, что большая их часть еще даже не окончила среднюю школу.

Селия и Коррадо внесли свое пожертвование, и они в четвертом молча сидели на скамье, пока блюдо передавалось в толпе от одного человека к другому. Коррадо, как и обычно, был похож на изваяние, одна лишь его поза вселяла в людей страх, в то время как сестра Винсента была уравновешенной и улыбающейся. Селия была высокой, стройной женщиной с добрым, овальным лицом. У нее были гладкие, черные волосы – темные, словно ночь – и соответствующие им темные глаза.

Сегодня все скамьи были заняты людьми. Винсент осмотрел собравшихся, узнав некоторых из них. На сегодняшней мессе присутствовала большая часть высокопоставленных членов la famiglia, одетых в свои лучшие костюмы и занявших места в передней части церкви. Подобные службы становились для них грандиозным представлением – в один из дней недели они могли похвастаться своими деньгами и сделать вид, что пекутся о благополучии своего округа. Благодаря этому порядочные люди – galantuomini – чувствовали себя защищенными. И для Cosa Nostra было важно иметь поддержку со стороны общества. Существовало куда меньше шансов на то, что люди, которые их уважали – которые им доверяли – предадут их.

После того, как все пожертвования были собраны, собравшиеся направились к алтарю. Люди выстроились в длинную очередь для того, чтобы причаститься, но Винсент остался сидеть на своем месте. Коррадо пристально посмотрел на него, но ничего не сказал, занимая свое место в очереди.

Оставшаяся часть службы пролетела незаметно, все встали во время заключительной молитвы. Закончив, отец Альберто осенил всех крестным знамением.

– Месса окончена. Да пребудет с вами мир.

Они направлялись к выходу, когда отец Альберто произнес имя Винсента. Волосы у него на затылке встали дыбом, пока он оборачивался.

– Да, святой отец?

– Ты пропустил причастие, – сказал отец Альберто с искренним беспокойством на лице. – Ты пропускаешь его уже несколько недель.

В действительности, прошло уже несколько месяцев, но Винсент не стал поправлять священника.

– Я забываю соблюдать пост перед службой.

Отец Альберто знал, что он лжет.

– Церковь всегда открыта. Нет нужды назначать Господу встречу. Он всегда рядом.

– Я знаю, святой отец. Спасибо.

Винсент покинул церковь до того, как отец Альберто успел бы развить эту тему дальше, и присоединился к своей семье на ступенях собора. Коррадо и Селия стояли в стороне вместе, пока Джиа прокладывала себе путь в толпу. Она оказалась в окружении mafiosi, которые слушали ее безумные истории, пока она предавалась воспоминаниям о своем прошлом. Они улыбались и смеялись, поощряя ее продолжать, хотя им всем и было прекрасно известно о том, что она повредилась рассудком.

Несмотря на это, никто из них не был к ней груб и не высмеивал ее. Она была вдовой бывшего Дона, матерью консильери, и, благодаря браку своей дочери, была связана с еще одним мужчиной, занимавшим высокое положение. Они уважали ее.

И, живя в «Sunny Oaks», Джиа больше не чувствовала к себе уважения.

Винсент дожидался своей матери, которая заканчивала рассказывать свою историю. Она снова говорила об Антонио, об одном из множества приключений, которые происходили в те времена, когда Винсент и Селия были еще совсем молоды. Винсент обнаружил, что и сам улыбается, вспоминая о тех днях. Все это было еще до того, как ему пришлось пережить трагедию. До того, как в его жизни появились Маура и дети. До семьи Антонелли и этой девушки. До того, к