ГЛАВА 32. Завывай неистовствовал, промораживая мир до сердцевины

Завывай неистовствовал, промораживая мир до сердцевины. Свинцовое небо надвинулось на землю. Свет, проникающий из-за туч, был так тускл, что даже на открытых местах контуры предметов расплывались. Звуки и запахи таяли среди снегов, тонули в серой мгле. Деревья превратились в заледенелые изваяния, звери на ходу примерзали к земле, и глаза их мгновенно стекленели.

В эту зиму обитателям ж и в о п ы р к и пришлось туго — несколько дней подряд не прекращались снегопады, и жизнь в городе замерла. Люди старались не покидать своих домов; многие рестораны закрылись, мусорные бачки около их дверей опустели. Лисы, привыкшие полагаться на эти бачки как на основной источник пропитания, очутились в бедственном положении. Голод вошел в их норы и поселился там надолго. О-ха, Камио и Миц отощали и ослабели. Животы у всех троих прилипли к позвоночнику, а мутные глаза глубоко запали. Пытаясь хоть ненадолго заглушить сосущий голод, они ели снег, не говоря уже обо всем отдаленно напоминающем съестное. Камио как-то набил живот весьма подозрительными отбросами и захворал. Чуть живой, он лежал у входа в нору, а снаружи Завывай вонзался в оцепеневший мир своими острыми зубами.

В один из тоскливых дней О-ха решила наведаться на ферму на окраине ж и в о п ы р к и. Лисица надеялась, что ей удастся добыть что-нибудь, — вдруг фермеры забудут запереть курятник или сарай, где хранятся овощи. Лисы были измождены до крайности, и О-ха понимала: ей будет нелегко проделать долгий путь до фермы. Камио не мог подняться, и лисице предстояло в одиночку сразиться со снежной бурей. Пурга мела такая, что люди безвылазно сидели по домам, выходя лишь за тем, чтобы пополнить запасы съестного. Объедки с улиц исчезли бесследно.

Камио, узнав о рискованной затее О-ха, приподнял голову с одра болезни и попытался отговорить подругу:

— Погоди. Не стоит рисковать. Может, скоро снегопад прекратится.

— А может, и нет. — О-ха не привыкла отступать от своих намерений. — Что говорить попусту. Другого выхода нет. Если мы как следует не поедим, скоро все трое протянем лапы.

— Тяжелые настали времена, — только и мог пробормотать в ответ лис.

— Миц за тобой присмотрит, — сказала О-ха. — Сейчас я послала ее наверх — принести тебе сосульку полизать. Тебе нужно побольше пить. Хорошо бы, конечно, травки поесть, да разве теперь, под снегом, что-нибудь отыщешь. Вот если снег начнет таять...

— Со мной все будет в порядке. Не волнуйся, — перебил Камио.

Но вид лиса отнюдь не подтверждал его слова. Бока его ходили ходуном, ребра выпирали, словно металлические обручи, мех поредел и свалялся. Последнее время О-ха остерегалась дотрагиваться до Камио даже носом — кости лиса так туго натягивали кожу, что, казалось, при малейшем прикосновении она может порваться.

Вошла Миц с сосулькой в зубах. Она опустила свою добычу перед Камио и сама повалилась рядом. Лисичка так устала, что с трудом держала голову.

— Вот, — сказала она, тяжело переводя дух. — Отличная сосулька. Как раз то, что надо. На свету так и искрится. Через нее смотреть можно. Ты куда это собралась, О-ха?

О-ха была уже у самого лаза и бормотала ритуальные заклинания.

— Да так, пойду пройдусь. Попробую добыть что-нибудь. А ты оставайся с Камио. Я ненадолго.

Пусть лучше Миц думает, что мать вышла покрутиться поблизости, решила О-ха, и торопливой рысцой пустилась прочь от норы. Если лисичка узнает, что О-ха собралась на ферму, того и гляди, увяжется за ней в этот опасный поход.

С невероятными усилиями О-ха пробиралась сквозь сугробы, то и дело проваливаясь в них по самую шею. Снег забивался ей в рот и уши. Лисица быстро выбилась из сил. Но она считала, что может позволить себе отдохнуть не раньше, чем доберется до того места, где городские улицы круто забирают вверх, к парку Трех Ветров.

Снег зарядил уже давно. Несколько дней назад в воздухе закружились мягкие, пушистые хлопья, они покрывали землю и похрустывали под лапами. В воздухе не ощущалось ни дуновения, и звуки утратили свою остроту. Звери, выглядывавшие из своих нор, понимали, что это не к добру — скоро грянет пурга. На день мир словно замер, белый, недвижный. А потом непогода разыгралась не на шутку. Вот уже три дня подряд рассвирепевший Завывай посыпал землю жесткой снежной крупой. Злобный зимний ветер никак не мог успокоиться и швырял в глаза О-ха целые пригоршни мельчайших колючих ледышек.

У лисицы подкашивались лапы, но она заставляла себя идти. Она уже не пыталась огибать сугробы и решительно проделывала себе путь в глубоком снегу. О-ха ощущала беспрестанную ноющую боль в пустом желудке. Она знала — то же самое сейчас испытывают Камио и Миц. Но, несмотря на усталость, голова у О-ха была до странности легкой, как будто бы и не принадлежала ей. Надо отвлечься от мыслей о голоде и холоде, твердила себе лисица, от них становится еще тяжелее.

Лучше думать о дочери. Миц! В конце концов О-ха сдалась и стала звать своенравную лисичку просто Миц, опустив начальное «О». Но как быть, когда дочь наконец найдет себе пару? Встретит подходящего лиса, сообщит, как ее зовут, а он вообразит... впрочем, почему он должен вообразить невесть что? Как бы то ни было, Миц теперь взрослая лисица. И мать ей, понятно, не указ. Хорошо, хоть она избавилась от своего ошейника. Миц так отощала, что просто-напросто выскользнула из него. «Нет худа без добра», — вздохнула О-ха. Этого ошейника было вполне достаточно, чтобы отпугнуть от дочери всех возможных претендентов в мужья.

Забудь о голоде, забудь о слабости, твердила себе О-ха, думай о другом. Но из глубин ее сознания все время выплывало одно и то же видение — лиса, безжизненно распростертая на снегу. Промерзшее насквозь, окоченевшее тело. Вышла на поиски пищи, но последние силы быстро оставили ее, она упала и уже не смогла подняться. Что ж, чему быть, того не миновать, подумала О-ха, такая смерть ничуть не хуже любой другой. Она прожила хорошую жизнь, — конечно, на ее долю выпало немало печали, но кому удается прожить столько зим и лет и не познать печали?

Лисица вошла в узкий проход между сугробами и, не сворачивая, добралась до самого подножия холма Трех Ветров. Молодец, подбадривала она себя, осталась сущая ерунда. Кое-где на улицах виднелись люди, но О-ха это нимало не встревожило. Даже если люди настроены враждебно, им приходится полагаться лишь на зрение, а в такую пургу дальше собственного носа ничего не разглядишь.

Лисица двинулась вверх по обледеневшей мостовой. Лапы ее скользили по гладкой корке, в которую превратили снег колеса машин. Пару раз желудок О-ха болезненно дернулся, словно кто-то привязал к нему веревку и резко потянул. Но она не обращала внимания на боль и продолжала упорно карабкаться. Метель все усиливалась, Завывай грозился сбросить лисицу с холма, словно тряпку. Справа на О-ха налетел целый шквал снежной крупы, так что ей пришлось зажмурить глаза. Возможно, в воздухе носились какие-то запахи, но она ничего не ощущала. Все звуки терялись в завываниях вьюги. Непогода делала лисицу совершенно беззащитной.

Дойдя до ворот парка, О-ха в полном изнеможении опустилась на землю. Она чувствовала: уголек, который еще теплится у нее внутри, готов погаснуть. Как бы ей хотелось опустить голову на лапы, уснуть и больше не проснуться. О, сон так манит. Но она должна помнить о тех двоих, что ждут ее в норе. Возможно, их еще не тянет в Дальний Лес? О-ха заставила себя подняться и продолжить путь. Ферма рядом, ферма совсем близко, твердила она себе.

Лисица вошла в парк. Здесь, среди деревьев, идти было намного легче. Заросли защищали ее от ветра и злобных порывов пурги. Несколько раз О-ха встречались люди — они выгуливали собак или прохаживались парами. Чтобы избежать столкновения с ними, лисица держалась ближе к краю парка и избегала широких аллей. Она миновала маленькую ложбинку у подножия дерева. Нора Гара. Много воды утекло с тех пор, как она последний раз виделась со старым барсуком, но сейчас не время отправляться в гости. О-ха прибавила шагу. Даже здесь, в лесистой части парка, снег налипал ей на задние лапы, мешая идти.

Летом, когда вновь прилетит Ласкай, она обязательно навестит Гара, пообещала себе лисица. Всенепременно навестит.

Впереди О-ха заметила небольшое углубление, припорошенное снегом. В ту же секунду ноздрей лисицы достиг запах горностая. Она разворошила снег и ткнула зверька носом. Горностай не двигался, белый на белом снегу, — он проиграл схватку с холодом и голодом. Наверное, он вышел на охоту, но поймать кролика ему не посчастливилось: те предпочитают умирать в собственных норах — в тепле, среди сородичей. Лисица впилась в горностая зубами. Хотя зверек был совсем мал, поев, она ощутила прилив бодрости. Теперь она не сомневалась, что доберется до фермы. Правда, она чувствовала себя виноватой перед Камио и Миц. Но на троих горностая все равно не хватило бы. А ей еще предстоит дорога назад.

Когда О-ха покончила с горностаем, вьюга внезапно стихла, и небо начало проясняться. Это произошло так неожиданно, что два человека в тяжелых шкурах, которые, понурив головы, выгуливали собак, высунулись из меховых воротников и уставились на небеса. О-ха тоже изумилась — только что небо было сплошь покрыто тучами и вдруг засияло голубизной. Будто кто-то отдернул серую завесу.

Несколько секунд спустя вышло солнце. Темные тени деревьев разрезали снег, который сразу заблестел и заискрился.

Как это ей знакомо, пронеслось в голове у О-ха, черные полосы на белом снегу.

Казалось, тени образуют на снегу причудливый узор, и пока О-ха разглядывала его, в голове у нее звучала мелодия. Сколько раз она все это видела. Мир, запорошенный снегом, ясный день, солнце, деревья, и черные тени, словно преграды... и еще что-то — зловещее, страшное... оно мчится за ней, то в тени, то в лучах света, оно все ближе и ближе... Внезапно лисицей овладел ужас, который она так часто ощущала во время ночных кошмаров. Мелодия звучала все громче и отчетливее. И вдруг лисица поняла, что это за страшное пятно. Как она сразу не догадалась, ведь она чуть не каждую ночь видит его в тревожных снах... да, оно настигает ее наяву, как во сне. И наяву, как во сне, ей некуда скрыться.

Лисица быстро глянула туда, откуда доносился знакомый запах. В конце аллеи виднелись два силуэта — человек в толстой шкуре и собака. Огромная собака, шерсть которой в лучах солнца казалась кроваво-красной. Массивная фигура дышала свирепостью и силой.

О-ха попыталась задержать взгляд на этих двоих, но все поплыло у нее перед глазами. И все же последние сомнения исчезли. Тем более, этот запах она узнала бы из тысячи. Опять их пути пересеклись. Ее и Сейбра.

Заметили ли ее пес и хозяин? Лисица затаилась, опустив голову на лапы. Сердце ее выскакивало из груди. Она знала — ее рыжая шуба ярким пятном пламенеет на снегу.

Пока что ветер относил ее запах прочь от врагов. Но О-ха знала: человеческое зрение намного острее собачьего, и если только хозяин Сейбра не близорук, он ее разглядит. Может, он и не станет специально натравливать на нее своего пса, но тот наверняка сам почувствует — хозяин заметил вдали что-то любопытное. И когда он поймет, что это, его никто не остановит.

Ветер изменил направление. Он еще не окончательно выдал О-ха, но все же, кружась между деревьями, мог донести до пса ее запах.

«Завывай, предатель, и ты против меня», — с укором подумала лисица.

Она вновь бросила взгляд на человека и собаку. Пес резко вскинул голову — макушка его почти достигала груди хозяина. Потом Сейбр завертелся, озираясь вокруг. Наконец взгляд его уперся в точку.

— Лиса!

Хотя снег приглушал все звуки, крик этот прозвучал для О-ха как гром.

Значит, Сейбр заметил ее? А вдруг не ее, а кого-то другого. Вдруг поблизости прячется еще одна лиса? Лучше ей замереть, не двигаться. Надо выждать — вдруг пронесет.

Сейбр натянул поводок. Человек, недовольно рявкнув, попытался удержать пса. Но тот, не обращая на вопли хозяина ни малейшего внимания, потащил его к опушке. Враг двигался прямиком к О-ха. Нет, не пронесло.

Лисица выскочила из укрытия и пустилась наутек, по брюхо проваливаясь в снег. Пес, моментально узнав в ней свою вечно ускользающую жертву, тоже перешел на бег. Человек не устоял на ногах и повалился в снег, но Сейбр несколько футов проволок своего хозяина по сугробам, даже не обернувшись. Наконец человек выпустил поводок и, широко раскрыв рот, зашелся хриплым, злобным лаем. Шапка слетела с его головы, ветер подхватил ее и понес по полю.

О-ха понимала: ситуация отчаянная. Конечно, она боялась, но того леденящего ужаса, что сковывал ее во сне, не было и в помине. Ей не привыкать уходить от погони, и нынешняя — лишь одна из многих. Лисица скачками пустилась по снегу, перепрыгивая через сугробы, как через барьеры. Но снег налипал ей на лапы, и вытягивать их из сугробов становилось все труднее. Она чувствовала: преследователь нагоняет ее. Здоровенному, длиннолапому Сейбру сугробы не помеха. Силы их слишком неравны, к тому же, в отличие от лисицы, псу не пришлось голодать.

Добежав до дороги, О-ха понеслась во всю прыть, скользя по обледенелому асфальту. Сзади ее нагнал автомобиль — он двигался медленно, окруженный клубами выхлопных газов. В узком проходе между двумя снежными стенами двоим было не разойтись. Лисица не собиралась уступать дорогу. К счастью, в последний момент водитель разглядел ее, нажал на тормоз и резко свернул, так что машина зарылась носом в сугроб.

На бегу О-ха бросила взгляд назад — пес неотвратимо настигал ее.

По обычаю охотничьих собак, он начал выкрикивать угрозы и оскорбления:

— Эй, облезлая тварь! Сейчас я переломаю все твои кости, все до единой! Высосу из них мозг и выплюну тебе в морду. Долго ты коптила небо! Пора тебе узнать, как остры мои зубы. Скоро, скоро череп твой захрустит в моей пасти. И весь снег вокруг покраснеет от твоей крови.

Из-за угла показался человек, почти детеныш, он шел против ветра, согнувшись в три погибели. Сейбр сшиб его с ног, и человек вылетел на проезжую часть, проехал несколько футов по скользкому асфальту и ударился плечом о поребрик. Оторопев от неожиданности, он даже не залаял.

У Сейбра тоже разъехались лапы, но он быстро приноровился к обледенелой мостовой и продолжил погоню. То, что по его милости пострадал человек, пса ничуть не волновало.

Городские улицы кончились, через поле шла дорога на ферму. О-ха бросилась по ней, сама не зная почему. Инстинкт говорил ей: так надо. И еще инстинкт говорил ей: смертельная схватка близка.

Скорее всего Сейбр схватит ее прежде, чем она добежит до ворот фермы. Он уже наступал ей на пятки — она ощущала его горячее дыхание, слышала свирепое лязганье зубов, готовых перекусить ей горло.

Лисица метнулась в сторону, но потеряла равновесие и перекувыркнулась через голову. Пес налетел на нее. Еще мгновение, и страшные челюсти вопьются в ее беззащитный живот. Лисица замерла в предчувствии жуткой боли.

— Гааа! — Челюсти пса были на волосок от жертвы, но вдруг голова его как-то странно дернулась, и он полетел вверх тормашками, словно его подстрелили на бегу. Взмахнув в воздухе лапами, Сейбр неуклюже рухнул на бок.

О-ха, не теряя ни секунды, вскочила и помчалась прочь. Неужели в ее врага стреляли? Но почему тогда она не слышала выстрела?

Нет, выстрела не было. Оглядевшись, она увидела, что пес уже поднялся, жив и здоров. Его подвел поводок — развеваясь по ветру, он зацепился за придорожный столб и обмотался вокруг него несколько раз. Пес изо всех сил натягивал поводок, пытаясь его порвать. Но кожаный ремешок остался цел, зато подгнивший столб затрещал и подломился у основания. Несколько ярдов Сейбр волочил его за собой, пока поводок не распутался.

Теперь О-ха отделяло от преследователя около двадцати ярдов, но она понимала — это незначительное преимущество не дает ей никаких шансов. Снег вокруг фермы был расчищен, и это облегчило ей бег. Впрочем, Сейбру тоже.

— Ишь обрадовалась! — вопил он. — Зря! Зря! Настал твой смертный час. На этот раз не уйдешь. Никто меня не остановит. Сейчас я тебя прикончу. Смерть! Смерть! Единственная расплата за оскорбление!

По длинному подъездному пути лисица устремилась к дому фермера. Дыхание у нее перехватывало, в глазах темнело. С разбегу она врезалась в стайку воробьев, которые прыгали на дороге, — обезумев от ужаса, они брызнули врассыпную. Сейбр опять был у нее на хвосте. Через несколько мгновений он ее настигнет. Пес тоже запыхался, из пасти его вырывались клубы пара. Его запах, проникая в ноздри лисицы, душил ее. Огромные лапы оглушительно топотали по утрамбованному снегу — ближе, еще ближе, совсем близко.

Лисица проскользнула между стеной дома и амбаром. Вдруг ей повезет в полях, пришло ей на ум. Если они вспаханы для весенних посадок и оставлены под паром, псу будет труднее преследовать ее среди промерзших борозд. О, если бы встретить дерево! Но вокруг только живые изгороди.

Сейбр почти настиг ее и защелкал зубами, едва не хватая ее за лапы. Лисица на бегу обернулась и оскалилась. Не более секунды отделяло ее от смерти. Еще один ярд... Еще один прыжок...

Вдруг что-то мелькнуло между нею и врагом, и Сейбр вновь тяжело повалился и растянулся на снегу. Он споткнулся о туго натянутую цепь. Кровь брызнула из глубокой ссадины на передней лапе. На конце цепи сидел Хваткий, старый охотник, гроза лис. Он что-то прокричал О-ха и набросился на громадного риджбека.

Но отважный пес не мог тягаться силой со здоровенным Сейбром. Риджбек, несмотря на усталость, мигом вскочил. Битва была недолгой. О-ха успела отбежать всего на несколько ярдов, когда Хваткий отлетел в сторону. Старый гончий пес ударился об угол своей будки и недвижно замер на снегу. Одна его лапа неестественно вывернулась.

— Гнусный изменник! — рявкнул Сейбр.

В мгновение ока он почти догнал лисицу. Теперь Сейбр прихрамывал, но это, казалось, ничуть не замедляло его бега.

— Трепещи, лисье отродье! — ревел он. — Сейчас я вопьюсь тебе в горло. Я чувствую вкус твоей крови. О, сладостный вкус...

О-ха обежала вокруг амбара, надеясь увидеть во дворе невысокий сарай и вспрыгнуть на крышу. Но ничего подходящего не попадалось. Все хозяйственные постройки были слишком высоки. Тогда О-ха скользнула в открытую дверь амбара и заметалась между машинами. Она рассчитывала, что Сейбр бросится за ней вслед и, может быть, на ее счастье, напорется на какую-нибудь острую железяку. Но пес предусмотрительно остался у дверей. Он знал: другого выхода здесь нет, и, пока лисица в амбаре, он может передохнуть и отдышаться.

— Тебе конец, шельма! Да, рыжая бестия, немало ты мне досаждала! Теперь за все заплатишь сполна!

О-ха забилась за трактор и припала к полу.

— Это ты досаждал мне! — выпалила она, тяжело переводя дух. — Вечно не давал покоя. Погубил моих первых детенышей. Изувечил моего лисенка.

— Это какого же?

— Такого! Ты откусил ему хвост.

— Помню, помню. Только, лисья сука, ты не все знаешь. Я еще не так тебе удружил. Прикончил твоего ублюдка — белого кретина.

— А-сак! — Сердце у нее болезненно сжалось.

— Сломал ему шею. Перекусил, как прут.

— Ты... ты лжешь! Если бы мой сын погиб, ко мне явился бы лисий дух!

— Про ваших поганых духов я не знаю и знать не хочу. А выродка твоего распотрошил на славу, можешь не сомневаться. Он, видно, был какой-то малахольный. Или белены объелся. Налетел на меня, визжит: «Тебя-то мне и надо!» Сейчас, мол, с тобой расправлюсь. Это он мне, мне! Сбрендил, это точно! У меня до сих пор на шее шрам от его зубенок. Лопотал какую-то чушь. Он, мол, служит божеству, ему дарован высокий удел — уничтожать зло. Видно, свихнулся со страху.

Теперь О-ха не сомневалась — Сейбр говорит правду.

— Ты убил моего сына, а сейчас хочешь убить меня!

Вместо ответа Сейбр двинулся к ней. Лисица выждала, пока он очутился около самого трактора, и выскочила с другой стороны. Но пес успел схватить ее за ухо.

О-ха забилась, задергалась, завертелась. Задними лапами она яростно колотила врага по голове, пытаясь выцарапать глаза. Когти ее прочертили на морде пса глубокие царапины. Она понимала: стоит ей на долю секунды прекратить свои неистовые прыжки — и зубы риджбека сожмут уже не ухо ее, а голову. Сейбр слов на ветер не бросает — череп ее мгновенно хрустнет в беспощадной пасти. Кровь, струящаяся из уха лисицы, смешивалась с кровью пса.

Вдруг она почувствовала, что свободна, — ухо ее осталось в зубах риджбека. О-ха метнулась к дверям. Силы ее с каждым мгновением убывали. А пес едва не наступал ей на хвост, хотя с разодранной морды и прокушенной лапы ручьями текла кровь. Сейбру все было нипочем.

Через двор О-ха кинулась к пруду. Если бы добежать до железной дороги, уж она бы устроила так, чтобы колеса поезда размазали Сейбра по рельсам. Она сама знала — этот отчаянный план неисполним, но больше ничего не могла придумать. Без сомнения, свирепый риджбек настигнет ее задолго до того, как она окажется у железной дороги. Несмотря на полученные раны, он полон энергии, а у нее уже подкашиваются лапы.

Силы покидали О-ха, развязка близилась. На дороге, разбитой в грязь гусеницами тракторов и подернутой ледяной коркой, риджбек пару раз поскользнулся, но эти пустяшные помехи почти не задержали его. Пес не сомневался — на этот раз победа останется за ним. Лисица то и дело спотыкалась, из раны на месте откушенного уха хлестала кровь.

Добежав до пруда, она дрожащей, неверной походкой заковыляла по льду. Багровый туман застилал ей глаза, она знала — это надвигается смерть. Странное спокойствие сковало ее измученное тело. Вдруг исчез одуряющий страх и сосущая боль в животе. Сердце ее билось теперь размеренно и медленно. О-ха сожалела лишь, что подвела Камио. Если она не принесет ему поесть, он недолго протянет. Все-таки Сейбру удалось выполнить свою угрозу — разом покончить с ними обоими.

Лисица брела по льду, чувствуя, что движется еле-еле, точно крыса, наевшаяся отравы. Сейбр настигал ее, упоенный торжеством мести.

Сейчас все будет кончено.

— Наконец-то... — заорал риджбек.

И тут О-ха услышала треск — это проломился лед.

Лисица инстинктивно повернулась — и не увидела своего врага. Громадный пес исчез в полынье, темная вода сомкнулась над ним. Несколько мгновений на поверхности воды расходились лишь круги, потом из полыньи вынырнула огромная голова. Пес пытался зацепиться лапами за зазубренные края. Но напрасно когти его скребли по льду. Хрупкий лед отламывался, кусок за куском. Пес не сдавался, отчаянно молотя по воде лапами. Окоченевшие мускулы Сейбра наверняка сводила судорога, но голова его оставалась над водой. Он вновь зацепился лапами за острый край. Глаза его горели злобной решимостью.

О-ха наконец пришла в себя. Сейбр приближался. Его лапы уже проделали темную дорожку в заледенелой поверхности пруда. Лисица бросилась прочь, но движения ее были неуверенными, и когти скользили по льду. Несколько раз она упала. Сердце ее почти разрывалось. Стоило лисице встать, как лапы ее расползались вновь. И все же, одержимая желанием спастись, она заставляла себя бежать.

— Проклятая тварь! — ревел ей вслед пес. Морда его исказилась от напряжения.

Хрясь-хрясь-хрясь — хрустел и обламывался лед под тяжестью могучих лап. Сейбр не сводил с лисицы остекленевших глаз. Пасть его распахнулась, зубастые челюсти готовились сомкнуться на шее жертвы. Скорее всего кровь уже застыла у него в жилах. И все же костистая голова приближалась к лисице, медленно, но неотвратимо. Лапы риджбека без устали колотили по льду.

Что до лисицы, она никак не могла совладать со своими лапами. Они отказывались служить, дрожали и подкашивались.

Сейбр совсем близко. Его дыхание вновь обожгло ее.

— Попалась!

Она ощутила, как зубы пса впились в ее заднюю лапу. Однако силы Сейбра тоже были на исходе. Лисица обернулась, чтобы смело встретить злорадный оскал смерти, торжествующий взгляд врага. Но голова Сейбра исчезла под водой. И все же он не выпускал лапу О-ха, твердо решив погибнуть вместе со своей заклятой соперницей.

Ледяная вода обожгла О-ха. Отчаяние придало лисице сил.

— Нет! — закричала она. И, извернувшись, вырвалась из сомкнутых намертво челюстей.

В зубах Сейбра остался клок ее меха. Но под воду пес ушел один.

Лисица, задыхаясь, повалилась на край полыньи. Сейбр вынырнул еще раз и успел бросить на нее прощальный взгляд, исполненный ненависти.

Обессиленная, О-ха долго лежала на льду, боясь поверить в случившееся. Ей казалось, что исчадие Тьмы непременно появится вновь и набросится на нее. Поэтому О-ха не позволяла себе расслабляться, и сердце ее по-прежнему бешено колотилось. Как только над водой покажется огромная голова, О-ха бросится наутек.

Но Сейбр больше не появился.

Наконец, собравшись с духом, лисица осторожно приблизилась к кромке льда. В темной воде подо льдом безжизненно покачивалось громадное тело. Глаза пса, мертвые глаза, по-прежнему были устремлены на О-ха. Но ненависть в них погасла. Потом тело перевернулось, мелькнула желтая грива, и риджбек исчез навсегда.

Лисица побрела на двор фермы, к амбару, где лежал Хваткий. Завидев ее, он приподнял голову.

— Сейбр мертв, — сообщила О-ха.

Хваткий зашелся кашлем.

— Похоже, я составлю ему компанию.

— Спасибо тебе, Хваткий.

— А как он умер? Неужели ты перегрызла ему горло?

— Я? Нет, где мне. Он провалился под лед и утонул.

Хваткий опять закашлялся.

— Поделом ему. Надутый болван. А ты, лисица, лучше шла бы отсюда подобру-поздорову.

— Но ты ранен.

Снег под Хватким покраснел от крови.

— Пустяки. Сейчас из дому выбегут люди. Бросятся ко мне на помощь. Отвезут к ветеринару и...

Но О-ха видела — рана смертельна.

— Прощай, Хваткий. Когда-то мы были врагами...

— Мы и сейчас враги, — выдохнул он. — Я просто отплатил тебе долг. А теперь убирайся прочь, рыжая чертовка, не то...

— Бедный Хваткий, старый гордый пес. Не стыдись того, что подружился с дикими зверями. В ненависти мало проку. И сделанного не воротишь. Поверь, нет беды в том, что вражда между тобой и мной, лисицей, исчезла. Я всегда буду помнить, что обязана тебе жизнью.

— В одном ты права, — пробормотал Хваткий. — Я старый пес, очень старый. Это моя семнадцатая зима. Шутка ли! И я устал. Хочу одного — закрыть глаза и спокойно умереть.

Несколько мгновений спустя желание пса исполнилось. Глаза его закрылись, и жизнь оставила старое тело.

А О-ха отправилась в поле. Там она нашла несколько гнилых репок. Набила желудок, взяла одну репку в зубы и пустилась в долгий путь к дому. Вернувшись, она узнала, что, когда погода разгулялась, Миц тоже выходила на промысел. Лисичка дошла до ближайшего дома, увидала, что кухонная дверь открыта, скользнула внутрь и стащила увесистый кусок бекона. Миц была мастерицей на подобные проделки. Тут мать не могла с ней тягаться. Лисичке ведь довелось побывать в человечьем жилье, и она знала, что там к чему, и ухитрялась подавить страх перед людьми.

Камио выглядел лучше. Он явно пошел на поправку

— Репка? — пробормотал он, увидев добычу О-ха. — Что ж, неплохо. Надеюсь, все обошлось без приключений?

— Да какие там приключения, — ответила она, устраиваясь рядом и прижимаясь к его теплому пушистому боку. — Мир бел и недвижен. Нигде ни души.

— О-ха! Что с твоим ухом? — в ужасе воскликнула Миц.

Камио повернулся и приподнял голову.

— А, это? — равнодушно проронила О-ха. — Пустяки. Небольшая стычка с горностаем.

— Да что за горностай такой? Как он мог откусить...

— Хватит об этом, Миц. Тише. Камио нездоров.

Миц послушно замолчала.

Снежные бури больше не вернулись, самые суровые зимние дни остались позади. Вскоре Оттепляй согрел землю своим нежным дыханием. Этой весной О-ха не ожидала потомства, у нее не было повода для тревог и переживаний, и на досуге она спокойно наблюдала, как все вокруг оживает с приходом тепла. То было приятное зрелище.