Конкретные приемы обсуждаются в разделе о технологическом прогнози­ровании в главе 3. 9 страница

⁵⁶ Авторитетное обсуждение данного вопроса содержится в: Kriegel L. The Uses of Marx for History // Political Science Quarterly. Vol. LXXV. No 3.

⁵⁷ Цит. по: Albrow M. Op cit. P. 70 [см.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 е издание. Т. 44. С. 180-181 ].

 

Мысль о том, что бюрократия может превратиться в независи­мую, возвышающуюся над обществом силу, была главной темой всех авторов, скептически относившихся в XIX веке к идее прогресса, — от анархистов, подобных М.Бакунину, до консерваторов, таких как Я.Буркхардт⁵⁸. Однако, по мнению марксистов, это только противоречило бы утверждению, что классовые отношения принадлежат к экономическим отношениям, а экономические от­ношения au fond являются отношениями собственности. Это был взгляд на историю, превратившийся в идеологическую догму и, подобно самой идеологии, которой он служил, приведший к игно­рированию реальности. Ирония заключалась в том, что парадокс полностью раскрылся, и политика заняла место экономики в пер­вом в мире социалистическом обществе, где власть была захвачена во имя Маркса, — в Советском Союзе.

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ: БЮРОКРАТИЯ И НОВЫЙ КЛАСС

Социалистическая революция произошла в царской России: час­тная собственность на средства производства была упразднена, а классовые отношения трансформированы. В этих чрезвычайно неподходящих условиях и предстояло испытать марксистскую теорию общества и социального развития.

До первой мировой войны все марксистские теоретики пред­сказывали революцию в России. В этом они основывались на точке зрения К.Маркса, возникшей в результате революции 1848 года,

⁵⁸ Как заметил М.Бакунин в известном отрывке: “Сильное государство мо­жет иметь только одну основу: военную и бюрократическую централизацию. С этой точки зрения существенное различие между монархией и республикой сво­дится к тому, что при монархическом устройстве бюрократический мир угнетает и грабит народ ради большей выгоды привилегированных имущих классов, равно как и ради своей собственной, но все это делается во имя монарха; при респуб­ликанском строе та же бюрократия будет действовать аналогичным образом, но во имя води народа... Каждое государство, даже самое республиканское и самое демократическое, и даже предполагаемое народное государство, задуманное К.Марксом, является по своей сути только машиной, С высоты управляющей на­родными массами с помощью интеллигентного и поэтому привилегированного меньшинства, якобы сознающего интересы народа лучше, чем он сам” (Maximoff G.P. (Ed.) The Political Philosophy of Bakunin. Glencoe (111.), 1953. P. 211).

 

согласно которой политический процесс капиталистического развития распадается на два этапа: революцию демократическую и революцию социальную. Первая была, по существу, буржуаз­ной; в ее ходе обеспечивались политические права, такие, как право собраний, участия в выборах и так далее, в которых нуж­далась сама буржуазия для установления своей власти, но кото­рые в процессе борьбы мог использовать и рабочий класс. В социальной революции принимал участие пролетариат: он исполь­зовал свои политические права с целью трансформации социаль­но-экономических отношений.

С этой точки зрения марксисты получали следующий ряд: Англия и Франция ушли дальше всех по пути демократической революции; преобразования в Германии остались незакончен­ными; Россия медленно тащилась позади других. Следователь­но, историческую повестку дня предстояло завершить; Россия должна была пройти через свой “1848 год”. Таким образом, все социалисты ожидали революции в России как исторически не­избежной, но революции “буржуазной”, февральской, а не ок­тябрьской.

Некоторые марксисты, в частности Л.Троцкий, считали воз­можным осуществление в России социалистической революции на основе того, что он называл “законом комбинированного раз­вития” для отсталых стран. “В условиях упадка буржуазного строя, — писал Л.Троцкий, — отсталые страны не в состоянии подняться до того уровня, которого достигли прежние центры капитализма”, и поскольку они не могут развиваться на капита­листической основе, только социализация помогла бы им “ре­шить технологические проблемы и повысить производительность труда, что уже давно было сделано капиталистической системой в передовых промышленных странах”⁵⁹.

Однако после Октябрьской революции в Советском Союзе появилась новая социальная сила, которая стала быстро обре­тать автономность и независимость, — бюрократия. В работе “Государство и революция” В.Ленин доказывал, что старую го­сударственную машину необходимо разбить вдребезги, а новый

⁵⁹ Trotsky L. The Revolution Betrayed. N.Y., 1937. P. 5-6; для сохранения авторской нумерации примечаний дальнейшие сноски на эту работу отмече­ны (*). Во всех случаях курсив принадлежит Л.Троцкому.

 

административный аппарат должен находиться, как в период Парижской коммуны 1871 года, непосредственно в руках наро­да: в нем работали бы чиновники, но они не превратились бы в бюрократов, “т. е. в оторванных от масс, в стоящих над массами, привилегированных лиц. В этом суть бюрократизма... ”. Рабо­чие депутаты должны были осуществлять надзор за аппаратом. Они могли быть избраны и отозваны. Их жалованье не должно было превышать заработной платы рабочего. Существовала не­обходимость немедленного перехода к тому “чтобы все выполня­ли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились

"бюрократами" и чтобы поэтому никто не мог стать "бюрокра­том"”⁶⁰.

Однако Л.Троцкий с самого начала придерживался более реа­листичной точки зрения. Бюрократия, утверждал он, неизбежна (“тенденции бюрократизма... повсюду проявили бы себя даже после пролетарской революции”) по одной очевидной причи­не — переход к социализму не может произойти немедленно (“со­циалистическое государство, созданное даже в Америке, на базе наиболее передового капитализма, не смогло бы сразу же обеспе­чить каждого всем необходимым и было бы вынуждено побуж­дать людей производить насколько возможно больше”); в силу этого и государство, и определенный “направляющий аппарат” оставались бы необходимыми*.

Бюрократия, отмечал Л.Троцкий, имеет неизбежную тенден­цию к утверждению ее собственных интересов. Противовесом ей служит партия (которая “всегда находилась в состоянии от­крытой иди замаскированной борьбы с бюрократией”). Однако

⁶⁰ Lenin V.I. The State and the Revolution // Selected Works. Moscow, 1951. Vol. II. Part I. P. 249-250, 280 [перевод этой цитаты приводится по: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 33. С. 115, 109.]. “Такое начало, — добавлял Ленин, — на базе крупномасштабного производства, само собою ведет к постепенному "отмиранию" всякого чиновничества... к постепенному созданию... такого порядка, когда все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей” (Lenin V.I. The State and the Revolution. P. 250 [перевод этой цитаты приводится по: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 33. С. 50]).

* Trots'Ky L. The Revolution Betrayed. P. 53, 55.

 

И.Сталин, стремясь к личной власти, свел обе противостоящие силы воедино. Он “подчинил партию ее собственной верхушке и соединил ее с верхушкой государства. Таким образом был создан нынешний тоталитарный режим”*.

Однако бюрократия имеет собственный путь. “Неограничен­ная власть бюрократии есть действенное орудие социальной диф­ференциации”, — писал Л.Троцкий**. Она использует свою власть для обеспечения собственного благополучия; она отделя­ет одну часть населения от другой, создавая привилегирован­ные сдои в рабочем классе и среди крестьянства; она подавляет критику ради укрепления своей власти. Во всех отношениях она обладает “специфическим самосознанием правящего "класса", который, однако, по-прежнему не уверен в своем праве на гос­подство”***.

Если возник новый правящий класс, каков же в таком случае характер советского общества? Является ли оно все еще социа­листическим, и если да, то каким образом? Если же нет, то что оно представляет собой? Именно на эти вопросы, имеющие чрез­вычайную важность для оценки революции, Л.Троцкий пытался ответить в своей книге.

Он стремился дать два ответа, один политический, а другой социологический. Сталинский режим как таковой Л.Троцкий называл разновидностью бонапартизма, хотя разновидностью “нового типа, до сих пор не встречавшейся в истории”. Бонапар­тизм возникает тогда, когда в отдельные исторические моменты острая борьба между двумя лагерями позволяет государственной власти мгновенно подняться над соперничающими классами. Однако, будучи марксистом, Л.Троцкий не мог воспринимать бонапартизм иначе, как преходящую стадию более глубокой по­литической борьбы, столкновения между соперничающими клас­сами. Каков в таком случае был социологический, то есть классо­вый характер советского общества?

Можно ли назвать его “государственным капитализмом”? Л.Троцкий подробно рассматривал данный вопрос, но отвергал

* Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 279.

** Ibid. P. 133.

*** Ibid. P. 135.

 

такую постановку по двум любопытным причинам: во-первых, собственность в Советском Союзе была “общественной” и, во-вторых, государственный капитализм применялся в приходящих в упадок капиталистических странах, таких, как Германия или Италия, с целью ограничения производительных сил общества в реакционных целях. Но поскольку в Советском Союзе намере­ние режима состояло в развитии производительных сил, это об­щество было исторически прогрессивным. Каким образом можно было тогда объединить и фашистский, и коммунистический ре­жимы под общей рубрикой государственного капитализма?

Является ли бюрократия новым классом? Этот вопрос был для Л.Троцкого более трудным. В буржуазном обществе бюрок­ратия “представляет интересы имущего и образованного клас­са”. Фашисты, “когда они приходят к власти, объединяются с крупной буржуазией узами общих интересов”. В Советском Со­юзе “средства производства принадлежат государству. Однако государство, если так можно сказать, "принадлежит" бюрокра­тии... Последняя оказывается в полном смысле слова единствен­ной привилегированной и доминирующей стратой в советском обществе”*.

Но Л.Троцкий осторожно уходит в сторону, не называя бю­рократию классом и соглашаясь с тем, что в Советском Союзе создана новая, отличная от других, социальная система. Когда он употребляет сочетание “правящий класс”, слово “класс” он заключает в кавычки, чтобы показать его двусмысленность; то же самое происходит и со словом “принадлежит”, когда он пи­шет, что государство “принадлежит” бюрократии. Его главный аргумент заключается в том, что у бюрократии отсутствует необ­ходимая и отличительная особенность класса, то есть право соб­ственности, и она не может “передавать наследникам возмож­ность эксплуатации государственного аппарата”.

Проблема, говорит Л.Троцкий, по-прежнему сохраняется. Вопрос о характере Советского Союза, заявляет он, еще не ре­шен историей. Это “государство рабочих, раздираемое антаго­низмом организованной и вооруженной советской аристократии и безоружных масс трудящихся”, “противоречивое общество,

* Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 135.

находящееся на полпути между капитализмом и социализмом”*. Альтернативами могут быть либо новый подъем пролетариата с целью ликвидации привилегий бюрократии, либо “буржуазная реставрация”. Л.Троцкий также принимает во внимание и тре­тий вариант, согласно которому “бюрократия продолжает оста­ваться во главе государства”. Однако приверженность ортодок­сальному марксизму заставляет его отбросить мысль об этом как о возможном долговременном состоянии; ибо он не может пред­ставить себе класс, который стад бы правящим, не превратив­шись предварительно в “имущий класс” и не передавая привиле­гий “по праву наследования”.

И тем не менее, борясь с трудностями при ответах на постав­ленные вопросы, Л.Троцкий приходит к поразительному заклю­чению: “Определять советский режим как переходный или про­межуточный значит отказаться от таких устоявшихся социальных категорий, как капитализм (и вместе с ним "государственный капитализм"), а также социализм”**. Доктринеры остались бы неудовлетворенными, отмечает он, “социологические проблемы, несомненно, упростились бы, если бы общественные явления все­гда имели законченный характер”. Однако “нет ничего более опасного, чем отбрасывать в сторону, ради логической завершен­ности, элементы, которые сегодня нарушают только вашу схему, а завтра могут полностью опрокинуть ее”***.

Как ортодоксальный марксист, Л.Троцкий мог рассматривать Советский Союз только в одном измерении: склоняющимся либо к капитализму, либо к социализму. Тем не менее он не отбросил возможности того, что бюрократия могла бы стать новым клас­сом, даже если это нарушало “логическую завершенность” дихо­томии капитализма и социализма. В работе “Преданная револю­ция” он писал: “Если бы эти, пока еще целиком новые отноше­ния, [то есть бюрократические привилегии], упрочились, пре­вратились в норму и были бы узаконены при сопротивлении со стороны рабочих иди без него, то они в конечном счете приведи бы к полной ликвидации социальных завоеваний пролетарской

* Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 278, 255.

** Ibid. P. 254.

*** Ibid. P. 255.,

 

революции. Но говорить об этом сейчас по меньшей мере преж­девременно”*.

Три года спустя в своем, как оказалось, последнем теорети­ческом выступлении Л.Троцкий признал очевидную возможность еще одного либо/либо. Вскоре после германо-советского пакта он объяснял своим сторонникам, что достигнута новая истори­ческая реальность: поскольку “дальнейшее сохранение распада­ющегося капиталистического мира невозможно”, либо пролета­риат организует мир для социализма, либо новый социальный тип — бюрократический коллективизм — утвердится на истори­ческой сцене.

Л.Троцкий заимствовал фразу и идею о бюрократическом коллективизме из книги “Бюрократизация мира”, опубликован­ной в 1939 году в Париже. Ее автор подписался под ней как Бруно Р. Никто не знал Бруно Р., хотя Л.Троцкий называл его “итальянским "левым коммунистом", прежде придерживавшимся принципов Четвертого интернационала”. Еще более любопыт­но то, что никто, по-видимому, не сумел найти книги, которая представляла единственный реальный вызов идеям Л.Троцкого, и аргумент относительно “бюрократического коллективизма” стал известен только из вторых рук, благодаря его собственным оценкам.

Идея книги, по сообщению Л.Троцкого, звучала уничтожаю­ще в ее решительности и простоте. Бюрократия в России не только составила новый класс, но люди этого класса — бюрократы, ме­неджеры, технические специалисты — стали предвестниками со­циальной революции, вызвавшей к жизни новый тип правящего класса по всему западному миру: сталинская Россия, гитлеров­ская Германия, Италия Муссолини, даже Америка “Нового кур­са” Франклина Д.Рузвельта — все они суть элементы общего исторического явления.

Для Л.Троцкого существовал прямой политический вывод из этого нового либо/либо. “Какой бы тягостной... ни была перс­пектива, — писал он, — но если сталинский режим является не просто "отвратительным рецидивом" на пути к социализму, а определенным новым социальным устройством с долговременны-

* Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 249.

 

ми эксплуататорскими чертами, то пролетариату повсеместно сле­дует отречься от Советского Союза и отказаться защищать его от врагов как прогрессивную державу. В длительной перспекти­ве, если более широкий тезис окажется верным, если социализм не является необходимой ступенью, следующей за капитализмом, то саму идею придется считать утопией”⁶¹.

Л.Троцкий к моменту гибели все еще не был готов согласить­ся со второй-перспективой; для него и его сторонников Россия продолжала по-прежнему оставаться “переродившимся государ­ством рабочих”, которое можно было тем не менее спасти путем пролетарской революции. Для левых раскольников, однако, ко­торых слишком ограничивали положения ортодоксального марк­сизма, фраза “бюрократический коллективизм” прозвучала удач­но. Она сплотила группировки независимых радикалов, искав­ших социологическую категорию, которая реалистично отобра­жала бы советский режим. Отколовшаяся от троцкистов фрак­ция во главе с М.Шахтманом приняла эту концепцию, и в серии статей начиная с 1940 года он попытался развить мысль, что Советский Союз есть не социалистическое и не капиталистиче­ское государство, а новый тип общества⁶². Союзник М.Шахтмана по расколу с троцкистами Дж.Бёрнхэм обобщил идею Бруно Р. и выступил с теорией-революции управляющих, являющейся неиз­бежным результатом западной модели социального развития.

⁶¹ Статья Л.Троцкого под названием “СССР в войне” появилась в ноябрь­ском выпуске журнала “New International” в 1939 году. Там он так сформули­ровал проблему: “Какой бы тягостной ни выглядела вторая перспектива, если мировой пролетариат действительно окажется неспособным выполнить миссию, возложенную на него ходом развития событий, то не остается ничего иного, кроме как признать, что социалистическая программа, исходящая из внутрен­них противоречий капиталистического общества, превратилась в утопию. Оче­видно, что потребуется новая программа-минимум — программа защиты инте­ресов рабов тоталитарного бюрократического общества”.

⁶² Основная аргументация была впервые суммирована М.Шахтманом в 1943 году в его обширном предисловии к публикации книги Л.Троцкого “Но­вый курс”, представлявшей собой первое заявление Л.Троцкого о развитии бю­рократии в России, которое он написал в качестве партийного документа в 1923 году и которое М.Шахтман перевел с целью восстановить истоки ревизи­онистской доктрины. М.Шахтман издал и сборник собственных работ на эту тему: Shachtman M. The Bureaucratic Revolution: The Rise of the Stalinist State. N.Y., 1962.

Когда в радикальных сектах возникают противоречия, каждая группа распрям­ляет пдечи; так произошло и в процессе идеологического размежевания амери­канского троцкистского движения в начале 40-х годов. М.Шахтман заявил, что в Советском Союзе возникла новая общественная формация, бюрократический коллективизм; однако на другом конце “танцплощадки” группа Джонсона — Форест считала, что Советский Союз мог быть только “государственно-капи­талистическим” обществом. Под фамилией Джонсона выступал негритянский автор К.Л.Р.Джеймс, который позднее вернулся к своей первой любви, теме крикета, в области которого он считался признанным авторитетом. Форест был псевдонимом теоретика Р.Дунаевской, некогда бывшей секретарем Л.Троцкого. Позже мисс Р.Дунаевская удалилась в Детройт, где основала матриархальную секту, направив основные теоретические усилия на убеждение рабочих в том, что знание гегелевской “Науки логики” необходимо для понимания работ В.Ле­нина. Ее книга, отчасти доказывающая этот тезис (Dunayevskaya R. Marxism and Freedom. N.Y., 1958), снабжена благожелательным предисловием Г.Мар-кузе. Два оставшихся угла площадки занимали Дж.П.Кэннон, защищавший “ортодоксальный” взгляд Л.Троцкого на Россию как на “переродившееся госу­дарство рабочих”, и Дж.Бёрнхэм, выдвинувший на основе идеи бюрократиче­ского коллективизма радикальную теорию революции управляющих.

 

 

Бёрнхемовская “революция управляющих”, которая скорее как идея и фраза, чем как специфический набор определений и категорий, имела серьезное влияние на протяжении тридцати дет, прошедших со времени опубликования его работы, пред­ставляет собой образец простоты, подобной искусству. Книга основывалась на предположении, что функция, а не собствен­ность, является важнейшей основой власти в обществе, где силь­ны технические начала. В работе выдвигалась весьма привлека­тельная теория смены классов, согласно которой как не угне­тенное крестьянство пришло на смену деспотичным феодалам, а их обоих вытеснил совершенно иной класс, буржуазия, пере­строившая общество по собственному образу и подобию, так и пролетариат не придет на смену капиталистам, а оба этих клас­са будут заменены “управляющими”, которые станут новой пра­вящей элитой, завладев властью на основе своего технического превосходства.

Хотя идеи, изложенные в работе “Революция управляющих”, возможно, и были выдвинуты Бруно Р. (но в книге ссылок на него нет), исторические очертания концепции были понятны, и Дж.Бёрнхем поспешил подыскать ее родоначальников в своем следующем исследовании, которое вышло двумя годами позже под названием “Соратники Макиавелли” с оборонительным под­заголовком “Защитники свободы”. Этими родоначальниками ста­ли Г.Моска, объявивший, что все общества разделены на элиты и народные массы и что политический процесс является постоян­ной “борьбой за превосходство” со стороны решительно настро­енных меньшинств, В.Парето, рассматривавший политическую историю как “движение элит”, в ходе которого новые энергич­ные силы общества манипулируют настроением масс ради дости­жения власти⁶³, и Р.Мичедз, доказывавший, что сложная органи­зация создает необходимость в технической специализации, что “организация предполагает тенденцию к олигархии”, что руко­водство защищает прежде всего собственные интересы, а не сво­их избирателей, и что только расширение государственной бю­рократии “может [удовлетворить] претензии образованных чле­нов общества... недовольных представителей образованных клас­сов... на прочное положение” в обществе⁶⁴.

В то время как фраза “революция управляющих” имела боль­шой резонанс, конкретные выводы и система категорий оказа­лись неубедотельными. Ключевые понятия постоянно смещались. Под “управляющими”, по словам Дж.Бёрнхема, он имел в виду руководителей производства, инженеров-администраторов, “осу­ществляющих контрольные функции технических специалистов”, но не финансистов; такая дифференциация является искажен­ным вариантом разграничения, проводимого Т.Вебденом между промышленностью и бизнесом. Однако управляющие имеются также и в правительстве, где они занимают должности админист­раторов, членов комиссий, возглавляют отделы и так далее. По-видимому, существовала общность интересов тех, кто работал на предприятиях и в правительстве.

⁶³ В.Парето следующим образом изображает механизм этого процесса: “Ре­волюции происходят в результате процессов накопления в высших слоях обще­ства — вследствие замедления эволюции классов иди иных причин — декаден-ствующих элементов, лишившихся последних возможностей удержаться у вла­сти, но избегающих применения силы, в то время как в нижних сдоях общества на передний план выдвигаются образованные и активные элементы, обладаю­щие способностями к управлению и готовые применить силу” (Pareto W. The Mind and Society. Vol. III. N.Y., 1935. P. 1431).

⁶⁴ MicheIs R. Political Parties. Glencoe (111.), 1949. P. 31-37, 185-189.

 

Управляющие “будут осуществлять власть над средствами производства... посредством их контроля над государством, которое, в свою очередь, будет владельцем средств производства”. В Германии и Италии сдвиг от капитализма к обществу уп­равляющих весьма заметен. В России возникло “государство, наиболее приближенное к структуре, возглавляемой управляю­щими”; руководители промышленных предприятий, государствен­ных трестов и крупных коллективных хозяйств уже присваивают наибольшую долю национального дохода.

На Западе революция управляющих должна произойти вслед­ствие того, что капитализм как таковой приходит в упадок: “Опыт показывает, что не существует ни малейшего шанса избавить ка-пктализм от массовой безработицы... Размер государственного и частного долгов достиг отметки, после которой ими больше не­возможно управлять... Во всех крупных капиталистических стра­нах продолжается постоянная сельскохозяйственная депрессия... [И наконец,] капитализм больше не в состоянии найти примене­ние имеющимся в наличии инвестиционным фондам, которые лежат без движения на счетах в банках. Массовое неиспользова­ние частных средств вряд ли является менее наглядным показа­телем гибели капитализма, чем массовая безработица”.

В том же апокалипсическом духе Дж.Бёрнхэм пишет: “Сей­час мы в состоянии понять главный исторический смысл первых двух мировых войн двадцатого столетия... Война 1914 года была последней великой войной капиталистического общества; война 1939 года является первой великой войной общества управляю­щих”. И, продолжает он, “общий исход второй войны предопре­делен, так как он не зависит от военной победы Германии, кото­рая представляется вполне вероятной”. Итогом будет крах капи­тализма, консолидация Европы (“дни Европы, раздробленной на два десятка суверенных государств, закончились”) и торжество общества управляющих⁶⁵.

Оставляя в стороне политические пророчества, которые были вскоре опровергнуты, насколько жизнеспособна теория револю­ции управляющих? Несмотря на то что Дж.Бёрнхэм весьма нео­пределенно высказывается относительно самих управляющих, из

⁶⁵ Burnham }. The Managerial Revolution. N.Y., 1941. P. 80, 72, 236, 159, 221. 32-33, 176, 247.

 

контекста его теории следует, что именно хозяйственные менед­жеры, а не политические бюрократы, будут доминировать в об­ществе, хотя однажды он и заявляет об отсутствии резких разли­чий между ними, когда пишет: “Говорить, что правящий класс составляют управляющие, почти равносильно утверждению, что его составляет государственная бюрократия”⁶⁶.

Однако на самом деле хозяйственные менеджеры и государ­ственная бюрократия — если относить к менеджерам людей, ко­торые руководят экономическими предприятиями, — нередко резко отличаются друг от друга и иногда даже не ладят между собой. Как отмечают К.Керр, Ф.Харбисон, Дж.Данлоп и Ч.Майерс в своем сравнительном исследовании менеджмента, “во всех промышленно развивающихся обществах класс управляющих не имеет ни возможности, ни желания стать единственной правя­щей группой. Менеджеры по своей сути являются доверенными лицами акционеров, государственных органов, а иногда даже советов рабочих. Поскольку они заняты внутренними дедами предприятия, которые постоянно усложняются, представители класса управляющих имеют склонность скорее становиться кон­формистами, чем лидерами в масштабах общества”⁶⁷.

⁶⁶ На удивление похожую позицию занял М.Вебер в эссе, написанном в 1917 году и содержащем раздел под названием “Бюрократизация и наивность интеллектуалов”. Там он писал: “Постепенное преодоление частного капита­лизма теоретически допустимо, хотя, разумеется, этот процесс не так прост, как воображают некоторые интеллектуалы, не понимающие сути проблемы; та­кое преодоление, безусловно, не станет одним из последствий текущей войны. Однако давайте предположим, что в некоторой перспективе с ним будет покон­чено. Каким окажется практический результат? Разрушится ли прочная систе­ма современного промышленного труда? Нет! Ликвидация частного капитализ­ма означала бы, что высшее руководство национализированных иди обобществ­ленных предприятий также стало бы бюрократическим... Государственная бю­рократия господствовала бы в одиночестве, если бы частная капиталистическая система была устранена. Частная и государственная бюрократии, которые се­годня действуют рядом друг с другом и потенциально друг против друга, тем самым обеспечивая в определенной степени взаимный контроль, слились бы в гдиную иерархию” (Weber M. Parliament and Government in a Reconstructed Germany // Weber M. Economy and Society. Appendix II. Vol. 3. P. 1401-1402).

⁶⁷ Kerr С., Harbison F., Dunlop ]., Myers Ch.A. Industrialism and Industrial Man // International Labour Review. September 1960. P. 10. В своей книге, раз­вивающей данную концепцию, они пишут: “Хотя предназначением профессио надьного менеджмента и является преодоление влияния его предшественников, имевших политическую иди родовую природу, менеджеры редко становятся правящей элитой в каком-либо обществе. Иными словами, государство не превращается в собственность профессиональных управляющих, как представлял себе Дж.Бёрнхэм в его “Революции управляющих”. “Управляющие могут быть как слугами, так и хозяевами не только государства, но и рынка. Они составляют часть правящей элиты, но сами они не суть элита. В Советском Союзе, например, промышленные менеджеры находятся в явном подчинении политической и правительственной элите. В Японии руководители крупных предприятий (zaibatsu) всегда считают своей приоритетной обязанностью служить целям нации и интересам государства... Оказывается, что в современном обществе, становящемся все более развитым в промышленном отношении, менеджеры могут иметь верховную власть только в рамках предприятий, причем и тут они должны делить ее с теми, кто также требует власти и добивается ее определенной доли через создание системы правил, которым подчиняются люди индустриального общества” (Кегг С., Harbison F., Dunlop ]., Myers Ch.A. Industrialism and Industrial Man. Cambridge (Ma.), 1960. P. 145-146).

 

 

Сказать все это — не значит преуменьшить действительные перемены, которые произошли в социальной структуре западного общества, если рассматривать предприятие с точки зрения не фор­мальных, а функциональных понятий. Влияние технического пер­сонала вызвало серьезное изменение многих целей капиталисти­ческих корпораций. Достигнута высокая степень автономии ме­неджеров⁶⁸. Задачи руководства отдельным предприятием в социалистических экономиках зачастую приводят управляющих к прямому конфликту как с центральными плановыми органами, так и с политиками, принимающими ключевые решения относительно