Военный коммунизм

Военным коммунизмом принято называть соци­ально-экономическую и политическую систему, дей­ствовавшую в РСФСР (напомним, что СССР возник в конце 1922 г.) примерно с середины 1918 г. и вплоть до весны 1921 г., ознаменовавшей начало перехода к новой экономической политике (нэпу). Фактически же весь период с ноября 1917-го по конец 1921 г. был вре­менем военного коммунизма.

Первая мировая война подорвала хозяйство и фи­нансы России сильнее, чем других воевавших стран. Ко времени Октябрьской революции масса денег в об­ращении примерно в 10 раз превышала показатель 1914 г., индекс розничных цен повысился в 13 раз [27, с. 168]. Экономическая разруха ухудшала снабжение городов продовольствием. Временное правительство, управлявшее страной с марта по ноябрь 1917г. (по новому стилю), впервые в истории России ввело раци­онирование (карточное распределение) хлеба и неко­торых других продуктов для городского населения. Оно выпустило собственные бумажные деньги, слив­шиеся с царскими деньгами в одну обесценивающую­ся массу.

В рамках политики революционного насилия за­хват Государственного банка и национализация ком­мерческих банков были одними из первых мероприя­тий советской власти. Овладение Госбанком означало непосредственно, во-первых, переход в руки большеви­ков той части золотого запаса России, которая храни­лась в Петрограде, во-вторых, контроль над эмиссией бумажных денег. Как известно, недостаток денег был серьезной проблемой консолидации власти в первые недели после переворота.

Госбанк и коммерческие банки были вскоре слиты в Народный банк, которому первоначально отводились важные функции в контроле над сохранявшимся част­ным сектором в промышленности. Были конфиско­ваны все ценности, как материальные, так и бумаж­ные, хранившиеся в банках. В частности, конфискации подлежало все, что хранилось в частных сейфах в по­мещениях банков.

Это было частью всеобъемлющей программы кон­фискации практически любых форм денежного капи­тала и сбережений. Все государственные займы цар­ского и Временного правительств отменялись, за ис­ключением некоторых облигаций мелкого номинала, которые использовались в качестве разменной моне­ты. Аннулирование внешних займов имело большие и сложные политические последствия, которые до сих пор не урегулированы полностью. Были аннулирова­ны и все частные ценные бумаги: акции, облигации, закладные листы, страховые полисы. Хотя вклады в банках формально не были конфискованы или анну­лированы, на деле использовать эти деньги стало не­возможно.

Единственной формой «сбережений», доступной на­селению, оказались бумажные деньги. Реальности большой инфляции не сразу стали очевидны народу, особенно крестьянству. Припрятывание денег, чаще всего царских выпусков, продолжалось в значительных размерах, хотя это теперь рассматривалось как контрре­волюция и нередко жестоко каралось. С первых месяцев после революции местные органы власти стали об­лагать буржуазию денежной контрибуцией. В 1918 г. центральная власть объявила единовременный чрез­вычайный налог (тоже, по существу, контрибуцию), кото­рый считался, по букве Маркса, экспроприацией экс­проприаторов. Экономическое значение этих жестоких и болезненных мер было ничтожно, и от них скоро от­казались. В дальнейшем все бумажно-денежные сбере­жения были реально ликвидированы инфляцией.

До Первой мировой войны в обращении находилось золотой монеты почти на 500 миллионов рублей и высокопробной серебряной монеты более чем на 100 миллионов [27, с. 161]. Эта монета исчезла из об­ращения уже в первые месяцы войны и осела преиму­щественно в частных тайниках. На руках у населе­ния находилось также некоторое количество иност­ранной валюты в банкнотах. Декретами от 25 июля и 3 октября 1918г. владение драгоценными металлами и иностранной валютой было запрещено под угрозой жесточайших наказаний; эти ценности подлежали сдаче в учреждения Народного банка.

Едва ли возможно установить, какое количество драгоценных металлов было фактически изъято, какая доля их действительно попала к государству, а какая была разворована местными конфискаторами. Когда в 1922 г. эти драконовские меры были временно ослаб­лены, нарком финансов оценивал сумму оставшегося у населения золота в 200 миллионов рублей.

Практически полное уничтожение сбережений было лишь частью грандиозного эксперимента, осуществлен­ного большевиками над страной. Система военного ком­мунизма в большой мере диктовалась необходимостью мобилизации всех сил и средств для Гражданской вой­ны. Но это отнюдь не объясняет все патологические крайности и странности военного коммунизма. Как справедливо писал еще в 1928 г. Л. Н. Юровский, чья книга о финансах первого советского десятилетия ос­тается, мне думается, непревзойденной, российский во­енный коммунизм может быть понят и объяснен толь­ко с учетом двух особых факторов. Во-первых, эта сис­тема в принципе отвечала марксистским понятиям о способах перехода от капитализма к бесклассовому об­ществу. Во-вторых, некоторые ее стороны коренились в особенностях исторического развития России, в сла­бости капитализма, традициях абсолютной власти и местной «общинности» [57, с. 64].

Опять-таки взяв за основу мысли Юровского, глав­ные элементы экономической системы военного ком­мунизма можно изложить следующим образом:

• тотальное огосударствление средств производства в промышленности, на транспорте, в торговле и в других сферах, кроме подавляющей части сель­ского хозяйства и остатков ремесленного произ­водства;

• значительная степень огосударствления рабочей силы: фактическое прикрепление рабочих к предприятиям, трудовые мобилизации, труд-армии и т.д.;

• производство подавляющей части промышлен­ной продукции на государственных предприя­тиях и попытки с помощью разных рычагов подчинить государству сельскохозяйственное производство;

• осуществление (во всяком случае по идее) цен­трализованного планирования хозяйства, госу­дарственное централизованное распределение ресурсов путем их выделения предприятиям;

• обеспечение населения на минимальном уровне предметами потребления без участия рынка, без взаимодействия спроса и предложения, через систему пайков и карточек [57, с. 68—77].

В целом это была какая-то бюрократическая фан­тасмагория, в которой уже угадывались черты будущего Госплана, будущего Госснаба, бесчисленных наркоматов, а потом и министерств сталинской эпохи и после­дующих десятилетий. Например, зародышевый Госснаб 1919 г. распределял или, скорее, пытался в натуральной форме распределять на территории, остававшейся под властью московского правительства, 352 вида товар­ных ресурсов. В том же году число различных катего­рий снабжения населения, по инструкциям Нарком-прода, достигало трех десятков.

В 1919-1920 гг. дело явно шло к полной ликвида­ции денег как средства и способа хозяйственной дея­тельности. Все перечисленные функции государство могло выполнять без них. Партийные документы этих лет, статьи и выступления Ленина и других лидеров носят противоречивый характер. С одной стороны, декларируется, что уничтожение денег соответствует принципам коммунизма. С другой стороны, как толь­ко авторы и ораторы спускаются с небес на грешную землю, они вынуждены признавать, что время для этого еще не настало. На съезде советов народного хозяй­ства в 1919г. нарком финансов шутит: «Финансам в социалистическом обществе существовать не положе­но, а потому прошу извинить и за существование фи­нансов, и за мое выступление».

Бельмом в глазу для большевиков стала деревня, которая не вписывалась в государственное хозяйство и в насквозь бюрократизированную систему распределе­ния. Правда, кое-где появлялись коммуны и колхозы, но они оставались островками в море единоличных хо­зяйств. Советская власть продразверсткой изымала у крестьян всю продукцию сверх физически необходи­мой части (а часто и эту часть). Она пыталась дать му­жику в порядке продуктообмена промышленные това­ры, но этих товаров катастрофически не хватало.

Мужик производил продукты, не подпадавшие под продразверстку (в частности, овощи), да умудрялся правдами и неправдами утаивать часть подлежащих сдаче продуктов. Эти товары он хотел продавать;

значит, государственным заготовителям, городскому населению, солдатам многомиллионной армии нужны были деньги. Приходилось хоть часть заработной пла­ты на государственных предприятиях платить деньга­ми, выдавать какое-то денежное содержание красноар­мейцам, которые, помимо казенных харчей, требовали денег на махорку, на водку, еще на что-то.

Карточное снабжение, дифференцированное по клас­совому признаку, производилось по искусственно низ­ким твердым ценам, которые не имели ничего обще­го с ценами вольного рынка. Далее выяснилось, что эти цены и оплата пайка стали просто излишними, и во многих случаях продукты выдавались без оплаты. Заработная плата становилась все более безденежной, натуральной. В 1920 г. была отменена оплата транс­порта, жилья, коммунальных и почтово-телеграфных услуг.

Внешне все это было похоже на коммунизм по ре­цептам классиков: распределение по потребностям. На деле эти потребности определялись начальством и удовлетворялись в самой малой степени и самым убо­гим образом. Это была система массовой нищеты и неприкрытого принуждения.

Военный коммунизм зашел в тупик. Чем больше чиновников пыталось все планировать и распределять, тем меньше оставалось того, что можно было распре­делить. Государственные предприятия работали из рук вон плохо, значительная часть квалифицированных рабочих разошлась по деревням. Продразверстка на корню подрезала всякие стимулы к труду и производ­ству: все равно заберут. Безденежное хозяйство ока­залось невозможным.

Военно-политическая обстановка тоже требовала изменения курса. Полномасштабная гражданская вой­на завершилась к концу 1920 г. С другой стороны, кре­стьянские восстания, Кронштадтский мятеж в марте 1921 г., недовольство рабочих давали ясно понять Кремлю, что откладывать реформы опасно. Ответом большевиков стала новая экономическая политика, почти сразу названная нэпом; возрождение денег ста­ло ее важнейшей составной частью. Однако деньги были тяжело больны инфляцией. На нее обращали мало внимания в годы военного коммунизма, теперь она становилась невыносима.