Оценка Мэйдзи исин в отечественной и мировой историографии. Дискуссионный аспект проблемы.

Уяснение типологии буржуазно – реформаторских движений в стра­- нах Востока, определение их места во всемирно – историческом процессе развития и утверждения капитализма невозможно без изучения револю­ции Мэйдзи в качестве предмета историко-социологического анализа, основан-ного на использовании сравнительно – исторических методов ис­следования.

Японская официозная историография трактует события 1868 – 1869 гг. как реставрацию власти императора, восстановившей национальную мощь Японии, а большинство западных историков видит в них начало процесса «европеизации» страны, протекавшего при руководящей роли западных

держав. Американские авторы создали теорию «модернизации», опираясь на которую выдают «японский путь развития» за «об­разец» для освободив-шихся государств.

В прогрессивной историографии события 1868 – 1869 гг. изучаются в тесной связи с особенностями социально – экономического развития Япо­нии, характеризовавшегося слабостью капиталистического уклада и от­сутствием сформировавшейся как класс буржуазии. Внешний фактор рас­сматривается как катализатор, ускоривший созревание тех внутренних процессов, которые подспудно развивались в японском обществе накануне революции Мэйдзи. И среди советских историков, и в среде прогрессив­ных японских ученых, стоящих на позициях исторического материализма, существовали различные, на первый взгляд, взаимоисключающие друг друга оценки этого явления.

В советской историографии начала 30-х гг. ХХ в. суть Мэйдзи исин

расценивалась как нереволюционный, а подчас и прямо реформистский тип решения задач буржуазной социальной революции. О. В. Куусинен в статье, написанной на основе доклада на заседании Президиума Исполкома Комин-терна, рассматривал события в Японии как незаконченный «буржуазный переворот», имевший своим результатом образование полу­феодальной абсолютной монархии и капиталистическое развитие «по пути компромисс-сов между поднимающейся буржуазией и феодальным крупным землевладе-нием»; в сравнении с революцией Мэйдзи даже са­мые половинчатые бур-жуазные революции в Европе были более глубо­кими. Почти одновременно И. М. Майский в книге, опубликованной под псевдонимом, обосновывал мнение, что «ликвидация феодализма в стране совершилась не революцион-ным франко – американским, а реак­ционным, прусско – российским путем». Аналогичные оценки высказыва­лись и в послевоенное время.

Большинство советских историков 60 – 80-х гг. ХХ в. рассматривали Мэйдзи исин как незавершенную буржуазную революцию. По их общему мнению, в результате переворота 1868 г. в Японии власть перешла от феода-льной реакции /в лице «узурпатора» – сёгуна/ к прогрессивным слоям саму-рай­ского дворянства /в лице «законного» императора/, объективно выражав­шим интересы новых, так называемых полуфеодальных помещиков и круп-ного купечества; последующие преобразования, несмотря на половин­чатость и компромиссный характер, вывели Японию на путь капитали­стического развития. Понятие «незавершенность» революции связывалось, как правило, с незаконченностью социально-экономических перемен. Своеобразие сдвига в области политической надстройки, не вышедшего за феодально – классо-вые рамки, некоторые объясняли следующим высказы­ванием В. И. Ленина: «В политике не так важно, кто отстаивает непо­средственно известные взгля-ды. Важно то, кому выгодны эти взгляды, эти предложения, эти меры». Однако проведенные в Японии после 1868 г. реформы оказались весьма вы-годны не только зарождающимся капита­листическим элементам, но – в зна-чительно большей степени – и быв­шим феодальным князьям, которым они дали возможность и остаться у кормила государственного правления, и без-болезненно превратиться в членов финансовой олигархии, вкладчиков бан-ков, участников акцио­нерных обществ, владельцев промышленных предпри-ятий. В ряде случаев понятие «незавершенность» революции связывалось и с незавершенностью социального сдвига в области политической надстройки.

Часть прогрессивных японских историков считает Мэйдзи исин своеобразной буржуазной революцией. По мнению некоторых из них, её ре-зультатом явилось образование абсолютизма в такой форме, которая позво-ляла ему путем внутреннего развития перерасти непосредственно в буржуаз-ную власть. Трактовку Мэйдзи исин как перехода к абсолю­тизму впервые выдвинул еще в ходе дискуссий 20-30-х гг. ХХ в. в Японии Хаттори Сисо, однако он рассматривал этот переход как реформу, осу­ществленную «свер-ху» самим господствующим классом.

Проблему соотношения революции и абсолютизма затрагивает некото­рым образом и англичанин У. Бисли, автор первого в западной историогра-фии монографического исследования социально – политической истории Мэйдзи исин. Он не склонен считать события в Японии революцией в пол-ном смысле, так как они не имели социальных целей. Политическое движение конца 60-х – начала 70-х гг. XIX в., по его мнению, не было ни буржуазным, ни крестьянским, ни абсолютистским. Поскольку главную по-будительную роль играли требования национального возрождения и нацио-нального единства, то У. Бисли считает возможным применить к событиям в Японии термин «националистическая революция». Заме­тим, что основополо-жники марксизма связывали возникновение абсолю­тистских тенденций с це-лым рядом факторов: и с началом процесса фор­мирования класса буржуазии, и с усилением крестьянских движений, и /что особенно важно/ с разделением труда в национальном масштабе, создавшем предпосылки, необходимые для национальной централизации.

Большинство современных японских прогрессивных историков трак­-тует события 60 – 70-х годов XIX в. в Японии как перестройку феодаль­ного господства путем «абсолютистской реформы». Наиболее последова­тельно эту точку зрения проводит Тояма Сигэки. По его мнению, решаю­щий удар сёгунату нанесли народные массы, которые вплотную подошли к кануну аграрной революции, однако феодальные круги использовали их в своих интересах, а затем направили их активность по другому руслу и в нужный момент подавили. В последнем тезисе фокусируются основ­ные расхождения между советскими историками, считавшими револю­цию Мэйдзи буржуаз-ной революцией, и теми японскими прогрессивными историками, которые рассматривают её только как проведённую «сверху» самим господствующим классом реформу. Сторонники второй точки зрения ссылаются на тот факт, что народное движение, достигшее наивыс­шего подъема в 1866 г., приняло осенью 1867 – весной 1868 г., т. е. в пе­риод свершения революции Мэйдзи, форму ритуальных экстатических шествий и плясок – традиционный обряд, который господствующий класс в критические для себя моменты специально провоцировал в целях разрядки революционной энергии масс. Поэтому пере-ворот 1868 г. произошел не на подъёме, а, наоборот, во время спада народной борьбы. Советские историки обычно рассматривали это обстоятельство как пока­затель непрекращающегося антифеодального движения, а в качестве важ­нейшего аргумента в пользу тезиса о революционном характере перево­рота 1868 г. ссылались на организацию в тот период в Японии так называе-мых «необычных» отрядов / кихэйтай /, рекрутировавшихся сторонниками восста­новления императорской власти из простонародья. Тояма не считает эти отряды народными в полном смысле слова, ибо «мобилизация народа была проведена сверху, а руководство отрядами целиком принадлежало низкоранговым самураям»; включив ополченцев в дворянское сословие, господствующий класс получил возможность использовать в своих инте­ресах боевые антифеодальные настроения масс. Более того, ополченцев направляли и на борьбу с крестьянскими восстаниями.

Отмеченные различия во взглядах между японскими и советскими исто­риками сами по себе достаточно убедительно выявляют непродуктивность поиска оценки Мэйдзи исин в рамках антиномии «реформа» – «револю­ция». Эти различия почти полностью стирались общностью большинства частных аргументов обеих групп историков. Советские авторы, подобно японским, считали, что крестьянское движение не переросло в подлинно антифеодальную революцию, а самурайское дворянство, так же как и зарождавшиеся капиталистические элементы, стремилось изменить лишь существующий политический строй путем реформ «сверху».

Существующие расхождения между советскими и прогрессивными японскими историками были обусловлены в значительной мере необходи-мым в гносеологическом плане расчленением целостного явления на сос-тавляющие его части. Обратное же воссоединение их в многообраз­ное единство требовало комплексного историко – социологического подхода, выработки адекватной этому единству теоретической модели, учета кон­кретных проявлений диалектического взаимодействия понятий «реформа» и «революция». Подобный подход в советской историографии наметился еще в начале 40-х гг. ХХ в., но впоследствии не получил достаточного раз­вития. Правда, в 1967 г. Ф. А. Тодер предприняла попытку выявить одну из сторон указанного взаимодействия. «Историческое значение переворота 1868 г., – писала она, – может быть понято только в комплексе с после­довавшими за ним преобразованиями, которые объясняют сущность событий 1867 – 1868 гг. как незавершенную буржуаз­ную революцию». Вопрос же о месте этих преобразований в решении задач «незавершенной революции», равно как и проблемы власти, остался открытым. Недоставало, по – видимому, чёткой характеристики внутренней структуры революции Мэйдзи. В 1968 г. Е. М. Жуков дал такую ха­рактеристику /без применения термина «незавер-шённая революция»/: события 1867 – 1868 гг., несмотря на компромиссный исход борьбы, «но­сили, безусловно, революционный характер», поскольку «в конечном счёте восторжествовали именно капиталистические производ-ственные от­ношения», но соответствующие реформы проводились по «прус-ско – герман­ским,,образцам,,». Эта двойственность объяснялась отсутст-вием субъектив­ного социального фактора, способного «довести до конца разрешение революционных, антифеодальных задач».

Такой подход вполне соответствует характеру записи В. И. Ленина в составленном им «Опыте сводки главных данных всемирной истории после 1870 года», где под рубрикой «Революционные движения (непроле­тарского характера)» за период 1870 – 1875 гг. отмечено: «1868 – 1871: Япония. (Революция и преобразования.)». Проведенное здесь разграни­чение обоих понятий использовано для характеристики внутренней струк­туры единого целого, общая оценка которого требует еще выявления их конкретного соот-ношения. «Понятие реформы, – писал В. И. Ленин, – несомненно, противопо-ложно понятию революции; забвение этой проти­воположности, забвение той грани, которая разделяет оба понятия, по­стоянно приводит к самым серьёз-ным ошибкам во всех исторических рас­суждениях. Но эта противоположно-сть не абсолютна, эта грань не мёрт­вая, а живая, подвижная грань, которую надо уметь определить в каждом отдельном конкретном случае».

С «незавершенной» аграрной реформой 1872 – 1873 гг. в литературе часто связывается незавершенность самой «революции Мэйдзи». Однако В. И. Ленин считал решение «объективных исторических задач буржуаз­ной революции» целью не одной революции, одной революционной «волны», сколько эпохи буржуазного общественного переворота вообще, «всего цикла буржуазных революций». Мэйдзи исин открыла путь к прове­дению таких социально – экономических реформ, характер и значение которых могут бы-ть объяснены лишь революционными чертами пред­шествовавшего им пере-ворота в области политической надстройки.

Советские историки, рассматривавшие Мэйдзи исин как незавер-шённую буржуазную революцию, как правило, проводили аналогии между социально – политическими процессами в Японии и в тех европейских стра-нах, которые пережили ранние буржуазные революции. Продол­жая такой подход, можно, в частности, обнаружить определенное сходство между революцией Мэйдзи /с предшествовавшими ей и последовавшими за ней крестьянскими движениями средневекового типа/ и Крестьянской войной и Реформацией в Германии начала XVI в., которые, по словам Ф. Энгельса, не вышли «за рамки слабой и бессознательной попытки преждевременного установления позднейшего буржуазного общества». Носившая в известной степени характер национального движения рево­люция Мэйдзи, как и нидер-ландская революция XVI в., получила уско­ряющий импульс извне и имела главной задачей создание самостоятелъного централизованного государства, способного обеспечить независимое существование страны. Так же как и в Нидерландах, представители японского торгового капитала, не заинтересо-ванные в решительной «чистке» феодализма, выступали в союзе с дворянст-вом. Подобно англий­ской революции XVII в., свершившейся при руководя-щей роли «нового дворянства», революция Мэйдзи, осуществленная под руководством самурайского дворянства, не привела к установлению «чисто-го» господства буржуазии. В Японии, так же как в Нидерландах и Англии, имело место сложное переплетение революционных выступлений крестьян и городской бедноты с «дворцовым переворотом».

Однако плодотворность подобных аналогий во многом связана с прави-льным пониманием исторической эволюции классового содержания абсолю-тизма. Японские историки /Хаттори, Исии и др./ трактуют его по аналогии с классическими «образцами» во Франции и Англии как послед­нюю ступень развития форм феодальной власти и отсюда вполне логично приходят к взг-ляду на революцию Мэйдзи как на реформу, осуществлен­ную в рамках фео-дализма. Советские историки считали сложившийся в результате Мэйдзиисин японский абсолютизм политической формой диктатуры помещиков и буржуазии. Явления аналогичного порядка имели место в Германии, Австрии, России и других европейских странах в XIX – начале XX в. и осо-бенно явственно обнаружились затем в неко­торых азиатских государствах, вставших на путь капиталистического развития. Задача перехода от феода-льно – деспотических форм правления к буржуазным нигде в странах Азии не была решена в результате одно­кратного акта. В Японии переход от фео-дальной деспотии к полуфеодаль­ному абсолютизму решил важнейшую про-межуточную задачу буржуаз­ного преобразования политической надстройки. В отличие от классического абсолютизма, заключительной стадии развития феодализма, в Японии полуфеодальный абсолютизм открыл переходный этап в формировании буржуазно – конституционной монархии и начальную ста-дию развития буржуазного социального переворота. Показательно мнение японских ученых Кавано Кэндзи, рассматривающего японскую бюрократи-ческую военно – монархическую систему как раннебуржуазное, бонапарти-стское государство, и Уэяма Дзюмпэй, определяющего Мэйдзи исин как пере­ходный момент от феодального государства к буржуазному.

Полуфеодально – абсолютистский этап в буржуазной трансформации фео­дальной политической надстройки был обусловлен той особенностью переворота 1868 г., которая существенно отличает его от всех предшествую-щих буржуазных революций, Осуществлённый при активном уча­стии феода-льного класса, он имел своей целью не приспособление этого класса к уже развитым внутри страны буржуазным отношениям, а поощре­ние «сверху» капиталистического развития и его собственное безболез­ненное превращение в буржуазию. Выкуп феодальных привилегий путем назначения пожизнен-ных пенсий /1871 г./, а затем «капитализация пен­сий» /1876 г./ способство-вали довольно быстрому переходу феодальных князей в разряд верхушки торгово – финансовой и промышленной буржуа­зии. Феодальные землевла-дельцы еще в результате аграрной реформы 1872 – 1873 гг. превратились в полуфеодальных помещиков, многие из которых стали одновременно и капи-талистическими предпринимателями. Правительственная политика индуст-риализации и распродажи государственных предприятий частным предпри-нимателям углубила эти про­цессы. О. В. Куусинен оценивал господствую-щие в послемэйдзийской Японии слои как «своего рода оригинальную смесь из быстро добившихся головокружительного богатства капиталистических спекулянтов и из азиатских феодальных хищников».

«Феодальный национализм», свойственный всем азиатским странам в период отражения ими иностранной агрессии в XIX в., в Японии в крайне сжатые сроки принял форму того типологически определенного вида «дво-рянской революционности», который в Европе отчетливо проявился в рус-ском, польском и испанском освободительных движениях XIX в. Пример феодально – католической Испании, начавшей свою эпоху бур­жуазного общественного переворота национально – освободительной борь­бой против наполеоновского нашествия и пережившей в 1808 – 1874 гг. целый цикл не-завершенных буржуазных революций, даёт интересный материал для исто-рико – типологического изучения революции Мэйдзи.

Можно отметить, в частности, однотипность стоявших перед револю­ционным движением в обеих странах объективных задач в сфере политиче-ской надстройки. Государственный строй Испании, как отмечал К. Маркс, имел лишь чисто внешнее сходство с абсолютными монархиями Европы и по своей сущности был гораздо ближе к деспотическим азиат­ским формам правления. Вместе с тем в условиях преобладания «дворян­ской революцион-ности» и в силу ряда исторических и культурных тра­диций борьба двух об-щественных систем приняла в Испании, как и в Япо­нии, форму столкновения противоположных династических интересов и средневековых гражданских войн. Марксов анализ событий в Испании показывает, что неотъемлемым атрибутом «дворянской революционности» является контрреволюционно-сть. В этой связи показательно мнение известного японского историка Хани Горо: «Буржуазная революция в Японии с самого начала … включала в себя контрреволюционные эле­менты». Однако суть сложного и внутренне противоречивого единства «дворянской революционности» состоит в том, что контрреволюционные меры используются её носителями не в целях сохранения основ феода­лизма, как полагают некоторые японские историки, а в интересах реформистского решения назревших задач буржуазного обще-ственного переворота.

Конкретное соотношение революции и реформы в исторически опре-делённых границах именно «дворянской революционности» проявилось в Японии с рядом особенностей, обусловленных ее внутренней специфи­ки. К началу событий 1868 – 1869 гг. необходимость проведения ряда политиче-ских реформ в целях предотвращения народной революции, с одной сторо-ны, и во имя защиты так называемых: общенациональных /т.е. государствен-ных/ интересов, с другой, стала ясна всем слоям класса феодалов. Большин-ство японских прогрессивных историков, в том числе и такие известные, как Хаттори и Тояма, утверждают, что в Японии существовало два пути к абсо-лютизму – во главе с сёгунатом и во главе с императорским двором. По мне-нию У. Бисли, борьба между ними фактически началась не из-за того – про-водить или не проводить реформы, а из-за того – кому их проводить. Пере-ворот 1868 г., решивший этот спор /в значительной мере благодаря недоволь-ству большинства кня­зей ущемлением феодальной вольницы сёгунатом/ в пользу император­ского двора, носил мирный, бескровный характер. Он был осуществлен без всякого участия широких общественных слоев. Начавшаяся позже /ввиду отказа сёгуна подчиниться императору/ «мимолётная граждан-ская война» вылилась в столкновение двух феодально – самурайских армий, в целом довольно успешно обуздавших революционные настроения народ-ных масс. Таким образом, при наличии в Японии исторически сложившегося двоецентрия властей каждый из двух путей общественных преобразований был связан с действиями «сверху».

Причины ускоренной буржуазной эволюции Японии, равно как и харак-терные особенности революции Мэйдзи, могут быть поняты только с учётом политики западных держав. На долю правителей Японии, по­ставленной в по-ложение полуколониального, экономического отсталого рынка международ-ного капитала, так же как и Центральной хунты, оказавшейся во главе пер-вой испанской революции, выпал счастливый случай: внутренние потрясе-ния совпали с необходимостью защищаться от нападения извне, что создало возможность сочетать социальные преобразования с мерами национальной обороны. В Испании Цен­тральная хунта делала всё от неё зависящее, чтобы помешать этому. Антисёгунские силы Японии, будучи вынуждены под дула-ми западных орудий отказаться от борьбы «за изгнание варваров», нашли стратеги­чески и тактически верный способ сочетания преобразований и мер само­защиты: путем принятия выдвинутой западными державами политики «открытия страны» осуществить лозунг – «богатая страна и сильная армия». По мнению У. Бисли, этот «наименее безболезненный» путь само­укрепления был таким перевоплощением идеи «изгнания», в котором «не­нависть к ино-странцам и идея модернизации слились воедино». Обус­ловленный таким стратегическим маневром переход Англии /а затем и США/ от поддержки сёгуна как главной стабилизирующей силы в Японии к поддержке антисё-гунских сил помог «императорской партии» предотвра­тить возможный революционный взрыв, ликвидировать сёгунат Токугава и приступить к осуществлению политических и социальных реформ.

Позиция Англии определялась главным образом неблагоприятно сло­жившейся для неё в тот момент обстановкой в Китае, охваченном восста­нием тайпинов. Правительство Англии решило поддержать в Японии проведение «сверху» политических реформ, способных решить первооче­редные задачи буржуазной революции и, в частности, – ликвидировать феодальную вольни-цу, но при сохранении прав феодалов. Этот курс английской политики был разработан в основных своих чертах ещё до начала революции Мэйдзи британским посланником в Японии Р. Алкоком и претворён в жизнь при его преемнике Г. Парксе.

Р. Алкок учитывал «печальный опыт» тайпинского восстания в Китае, показав­шего «опасность этой по – азиатски упорной и решительной борьбы народных масс, смут, насилия и террора». Он указывал на предпочти-тельность таких методов прове­дения «коренных политических и социальных реформ», которые не вызвали бы «беспо­рядков, насилия и кровопролития».

Свое кредо Р. Алкок выразил следующим образом: «Переворот, ставящий своей целью утверждение в Японии новых принципов, должен зат-ронуть всю систему сверху донизу, но он не должен проводиться кем – либо извне или под давлением снизу». За потерю Японии как колонии Запад ком-пенсирует себя тем, что это государство станет «форпостом в смысле обеспе-чения интересов стран Европы и США на Дальнем Востоке. Не говоря уже о торговле с Японией, мы смогли бы оказывать через Японию влияние на страны Дальнего Востока и благодаря этому смогли бы обойтись без воен- но – морских и сухопутных сил». Г. Паркс в 1867 г. следующим образом вы-разил стремление Англии: «Японцы мирным путём проведут одну из самых важных реформ – реформу судебной системы, которая может превратиться в настоящую революцию государственной системы … Мы в данном случае хотим, чтобы появилось сильное центральное правительство, которое рас-пространило бы своё господство на всю территорию Японии и, признавая надлежащие права князей, могло бы всецело подчинить их». Реформы в стране были проведены под непосредственным руководством секретаря британской дипломатической миссии в Японии Э. Сатоу.

Возникновение элементов раннекапиталистических отношений в Япо­нии явилось, разумеется, следствием внутренних процессов социально –экономической эволюции японского общества. Но разложение феода­лизма, ускорившееся под внешним влиянием, создало такое положение, при кото-ром местные закономерности капитализма всё более выступали как специфи-ческая форма проявления общих закономерностей мировой капиталистичес-кой системы. Именно воздействие последних определило как процесс разви-тия «дворянской революционности» в Японии, так и относительный динами-зм и результативность революции Мэйдзи в сравне­нии не только с ранними европейскими буржуазными революциями, свер­шившимися исключительно под влиянием территориально ограниченных национальных и региональ- ных факторов, но и с циклом незавершенных революций 1808 – 1874 гг. в Испании, где действие системных закономер­ностей мирового капитализма в значительной мере парализовалось ре­зультатами ограбления испанских колоний. Эти закономерности прояви­лись в Японии не в деформированной модификации, как впоследствии на колониальной периферии империализма, а в том частном видоизменении, которое уже действовало в результате утвер-ждения на мировой арене экономического господства буржуазии и которое основоположники марк­сизма сформулировали в 1848 г. следующим образом: «Под страхом гибели заставляет она /буржуазия/ все нации принять буржуа-зный спо­соб производства, заставляет их вводить у себя так называемую ци-вили­зацию, т. е. становиться буржуа». Насильственное «открытие» Японии для западной торговли в середине XIX в. К. Маркс рассматривал как один из показателей завершающей стадии образования мирового капита­листического рынка.

Ввиду всего этого некоторая общность внешних форм социально – поли-тических процессов в Японии и ранних буржуазных революций в Европе не может способствовать уяснению особенностей революции Мэйдзи, которая в отличие от революций буржуазного типа в Голлан­дии и Англии произошла в то время, когда домонополистический капи­тализм в Европе и США достиг высшего развития и вскоре начал пере­растать в монополистическую стадию. Феодальная Япония вступила на путь капиталистического развития на пол-столетия раньше, чем дру­гие страны Востока, почти одновременно с Россией, Германией и Ита­лией. Закономерности этого этапа развития системы домо-нополисти­ческого капитализма создали в указанных странах возможность не революционного, а эволюционного развития капитализма, не революционно-го свержения абсолютизма, а его медленной эволюции к буржуазно –кон-ституционной монархии. Решающим условием реализации такой возмож-ности являлась классовая борьба «низов», революционная инициатива кото-рых была перехвачена «верхами». Характеризуя этот вариант решения наз-ревших задач общественной эволюции, Ф. Энгельс писал: «Период револю-ций снизу на время закончился; последовал период революций сверху».

Общие, системные закономерности оказали влияние на специфику формы социально – политической трансформации японского общества. Ведь Япония замкнула цепь тех стран, которые вошли в мировую капиталистичес-кую систему, по словам Конрада Н.И, «не как объект, а как субъект». Однако в отечествен­ной литературе редко используется понятие «революция сверху» приме­нительно к Мэйдзи исин даже в том случае, когда анализ фактической стороны событий прямо подводит к определению его коренного признака –проведение буржуазных реформ старой, небуржуазной по происхождению политической властью, социальное преобразование которой осуществляется постепенно, отдельными шагами по пути превращения из феодальной в бур-жуазную.

Будучи в общем и целом изменением реформистского типа, поскольку политическая власть остается в руках прежнего правящего класса, «револю-ция сверху» вместе с тем для успешности своей реализации требует приме-нения элементов революционной политики и революционных мето­дов. Ф. Энгельс, характеризуя деятельность Бисмарка, писал: «это была полная революция, проведенная революционными средствами»; «прусский револю-ционер сверху … затеял целую революцию с таких позиций, с каких мог осу-ществить её только наполовину». Учитывая способность «революции свер-ху» вызвать революционные изменения в ба­зисных отношениях, классики марксизма – ленинизма постоянно исполь­зовали этот термин без кавычек и иногда даже без его второй части. Так, Ф. Энгельс говорил не только о госу-дарственном перевороте, но и о «революции Бисмарка». К. Маркс называл намерение царского пра­вительства провести в России крестьянскую реформу «началом револю­ции». Ф. Энгельс также неоднократно писал о «капитали-стической ре­волюции», о «настоящей социальной революции», которая происходила в России после 1861 г.

Некоторые различия во внутренней структуре революции Мэйдзи и «революций сверху» в странах Европы в том, что касается характера и содер-жания предшествовавших буржуазным преобразованиям государ­ственных переворотов, отнюдь не затрагивают принципиальное типологическое сход-ство между ними. Ключ к объяснению этих различий может быть найден в ленинском анализе проблемы соотношения реформы и революции примени-тельно к России, который показывает возрастающую обязательность приме-нения революционных средств для успешности проведения в жизнь рефор-мистского пути решения объективных задач об­щественного прогресса по мере движения социальной революции с За­пада на Восток и соответствую-щего усложнения потребностей и задач буржуазного развития. В начале XX в. самодержавие не смогло реали­зовать возможность «революции свер-ху», идя, как и во второй половине XIX в. проторенным путем прусских юн-керов, хотя аграрная политика Столыпина, по мнению В.И. Ленина, была «правильна с точки зрения бисмарковщины». Огромное значение при этом имело развитие системных закономерностей капита­лизма.

Переход к империализму настолько обострил противоречия между мно-говековым крепостническим наследием России и высшими для того времени достижениями мирового капитализма, что старые средства реше­ния задач социальной эволюции оказались неэффективными. Еще большая разность социально – экономических потенциалов традиционной общественной структуры Японии и пришедшей во взаимодействие с ней современной европейской капиталистической системы поставила япон­скую феодально –деспотическую надстройку перед необходимостью изме­нить свою социаль-ную природу для успешного решения «сверху» задач буржуазного общест-венного переворота. Таким образом, особенности внутренней структуры революции Мэйдзи, содержания, форм и методов буржуазного преобразова-ния Японии определялись историческими сту­пенями развития самого соци-ально – политического феномена «революции сверху».

При необычности и сложности внутренней структуры революции Мэйдзи в главном она мало отличалась от своих исторических современ­- ниц в Германии, России, Италии и других странах. Японская монархия, как и в Германии, не стремилась по словам К.Маркса и Ф.Энгельса, «сознате-льно и твердо …, все равно какими темпами, к установлению, в конечном счете, господства буржуа­зии» и потому не могла «устранить массу тех пере-житков времён загни­вающего феодализма, которые продолжали процветать в законодательстве и управлении» страны, «привести её политический строй в соответствие с ее промышленным развитием». Изменение социальной струк-туры абсолютистской политической надстройки было тесно связано с про-цессом обуржуазивания самих феодалов. Как отмечает У. Бисли, в послемэй-дзийской Японии «ядро нового правящего класса формировалось в недрах старого», в результате чего возник своего рода сплав, в котором представи-тели старого привилегированного класса феодалов оказались нераз­рывно связаны с подавлявшимся ранее классом буржуазии. В эконо­мическом бази-се общества, совершившего переход от «централизованного феодализма» Токугава к «централизованной форме капитализма саму­раев», «элементы феодализма и капитализма слились на службе интересам национального самоукрепления».

Радикальные тенденции революции Мэйдзи во многом были обязаны благоприятной «стыковке» национальных и мировых закономерностей капи-тализма, нашедшей отражение в факте классового союза японских феодалов и мировой буржуазии, способствовавшего утверждению европейских «этало-нов» в этой азиатской стране. Не случайно последующее развитие Японии определялось закономерностями, в общих своих чер­тах одинаковыми с зако-номерностями развития империалистических держав Европы и Америки». И здесь в первую очередь необходимо выделить опять – таки Россию, Германию, Италию. У японского империа­лизма было много общих черт с империализмом царской России, которые дают основание применить к Японии термин «военно – феодальный импе­риализм», употреблённый в своё время В. И. Лениным по отношению к царизму. Именно военно – милитаристские методы решения отдельных задач бур­жуазного общест-венного прогресса в 60 – 70-х гг. XIX в. и обуслов­ленные ими особеннос- ти последующего социально – экономического и по­литического развития Германии, Италии и Японии определили на многие десятилетия агрессивные устремления господствующего класса этих стран.

Методы «революции сверху» с тех пор прочно вошли в арсенал соци-ально – политических средств правящих кругов Японии. Следующий после введения конституции 1889 г. шаг на пути превращения полуфео­дальной абсолютистской монархии в буржуазную был ознаменован аграрными ре-формами, проведенными после второй мировой войны с помощью амери-канских оккупационных властей и направленными на окончатель­ное буржу-азное преобразование полуфеодального аграрного строя Япо­нии. В резуль-тате этих реформ, получивших название «бескровной рево­люции», как отмечают японские прогрессивные историки, такие как Иноуэ Киёси, Оконоги Синдзабуро и Судзуки Сёси, «формально были почти полностью завершены преобразования буржуазно – демократи­ческого характера. Одна-ко всё это ни в коей мере не означает, что в Япо­нии была осуществлена демо-

кратическая революция», напротив, реформы выступали «как средство по-давления демократической революции».

Особенности общественной эволюции Японии в первой половине XX в. проливают дополнительный свет на проявившееся в ней соотношение рефор-мы и революции в конкретно – исторических условиях конца 60-х – начала 70-х годов XIX в. К выявлению сущности этого соотношения довольно близ-ко подошел Тояма Сигэки. Он пишет: «Так как во время событий Мэйдзи исин, приведших к реформе абсолютистского типа, была свергнута власть бакуфу, а в политическую борьбу среди феода­лов были вовлечены довольно широкие общественные силы вплоть до са­мых низших, то по форме она была до некоторой степени „социальным переворотом,,». Спорные моменты дан-ного положения не умаляют зна­чения заключенной в нём мысли. Революция, т. е. социальный переворот /без кавычек/, проявилась не столько в свержении власти сёгуна /такой интерпретации вопроса противоречит и упомянутое выше мнение самого Тояма о равнозначности социальных возможностей сёгуната и император­ского двора/, сколько именно в «реформе абсолютист-ского типа» сократив­шей муки родов капитализма феодальной системой. И если революция явилась выражением формы начавшегося перехода Японии от феодализма к капитализму, то последовавшие за ней преобразова-ния выразили основ­ное содержание начального этапа этого перехода. Отно-сительная само