Антуан. А если я умру, переживи меня

 

А если я умру, переживи меня

С такой неистовой и чистой силой,

Неизгладимый взгляд от юга к югу брось,

От солнца к солнцу пусть твой рот звучит

гитарой.

Я не хочу, чтобы слабел твой смех.

Будь радостью, она - мое наследство.

Не призывай меня. Меня на свете нет.

Живи в моем отсутствии,

как в доме.

Огромен этот дом - отсутствие моё,

В него сквозь стены можешь ты войти

И в воздухе развешивать картины.

Прозрачен этот дом - отсутствие моё,

Мне будет видно, как ты в нем живешь,

И если в горе, то умру я снова.

Неруда Пабло, Сонет любви (А если я умру).

 

 

Прошло пять месяцев, я снова в Монреале. Перед тем как уехать из Лос-Анджелеса, я получил письмо. Именно поэтому сегодня мои мысли путаются, а в пальцах поселилась дрожь. Это письмо было отправлено ещё полгода назад, но было потеряно на почте. Сидя в машине и дожидаясь, пока Бель спустится вниз, я кручу в руках авторучку, которой записывал список необходимых ей вещей. Горько усмехаюсь своим мыслям и подавляю желание закричать. Отбросив ручку в сторону бардачка, я ударяю ладонями по рулю и опускаю голову на руки.

Как глупо порой всё получается в жизни… Если бы я увидел это письмо вовремя, я бы приехал в Канаду за месяц до трагедии. Не могу сказать, что я был безумно влюблён в Лили, нет, всё было не так. Мы были лучшими друзьями последние лет десять. Встречались ещё в школе, ну, и в последние годы, когда я приезжал домой. Я, наверное, мог бы связать с ней свою жизнь. С ней были связаны мои самые лучшие воспоминания об отношениях. Но мне всё время казалось, что ещё рано задумываться о женитьбе и тому подобном. Как оказалось… Все эти годы Лили была одна, потому что любила меня. Её терзало это чувство, но она не могла ничего изменить. Мучимая моим эгоизмом, она оставалась преданна своему сердцу. Самое гадкое… Самое тяжёлое… В том, что она догадывалась, чем всё закончится. Она была почти уверена, что не переживёт рождение ребёнка. Она писала мне об этом, тревожась о судьбе нашего сына. Признаваясь в своих чувствах, она просила прощения за то, что молчала все эти годы, и за то, что не рассказала мне о своей беременности. И сейчас… Мне тяжело… Я не знал всего этого. Но мне тяжело думать, что, написав мне письмо, она так и не дождалась ответа. Не потому, что я не ответил, а потому, что я ничего не знал… И почему-то больно… Так больно… Хоть я и не любил… Это всепоглощающее чувство вины…

 

- Эй, там? – приглушённый голос Бель, пытающейся открыть дверь авто, вырывает меня из этого дурацкого состояния «сна наяву». В последнее время это со мной происходит частенько. Выйдя из машины, я открываю дверцу и смотрю, как девушка усаживает малыша в детское креслице и пристёгивает его ремнями. До сих пор мне не приходилось ни держать его на руках, ни оставаться с ним наедине. Всё моё участие в его пока короткой жизни заканчивается на том, что я дал ему имя и свою фамилию. Разумеется, мне не кажется, что этого достаточно. Просто я не могу… Говорят, дети чувствуют, если они нежеланны, может, я суеверен… К тому же, не могу отделаться от мысли, что это я виноват в том, что ребёнок остался без матери. А отец из меня, похоже, никудышный. Я не чувствую того, что наверняка должен чувствовать счастливый отец. То есть у меня не возникает даже желание взять ребёнка на руки, не говоря уже о всяких сюсюканьях и так далее.

 

Завожу мотор и пристёгиваюсь, едва успеваю положить руку на ручник, как чувствую прикосновение тёплой ладошки. Медленно поворачиваю голову и вижу её взгляд, обеспокоенный. Она отдёргивает руку и, заглядывая мне в глаза, спрашивает:

 

- Антуан? С тобой всё в порядке?! – о, Бель… Просто клад, а не девушка. Её гиперчувствительность, кажется, позволяет ей читать мысли людей. Она всегда вежлива, всегда заботлива… Однако, хватит с неё заботы о ребёнке, чтобы она ещё разбиралась с моими тараканами… Ну уж нет…

 

- Тебе нездоровится? Выглядишь паршиво, если честно… - да, я болен… Точнее, просто отравлен… Киваю и трогаюсь с места, вырулив на шоссе, направляюсь к ближайшему гипермаркету.

 

- Да, кажется, отравился… - шумно сглатываю и надеюсь, что подобный ответ её удовлетворит. Однако моя наивность карается следующим вопросом:

 

- Ммм… И какие симптомы? – выгибаю бровь и выкручиваю руль, входя в поворот. Ну же, Мэри Поппинс… Я знаю, ты хочешь мне добра, но это не тот случай…

 

- А ты что, врач? – ответ, кажется, резковат. До чего дожил: огрызаюсь на ни в чём не повинную девушку. Однако её это, похоже, нисколько не смущает. Она пожимает плечами и отворачивается к окну.

 

- У меня специальность - биология. А как говорят: «Биолог – почти врач». Мне кажется, я знаю, что тебе нужно… - она чиркает на бумажке какой-то адрес и просит заехать туда перед аэропортом. Чтобы пресечь этот разговор, только киваю: пусть лечит…

 

Дальше были бесконечные хождения по магазинам. У меня появилось стойкое ощущение, что мы готовимся к атомной войне и закупаемся перед заселением в бункер. На самом деле, всё куда проще. Я даже представить себе не мог, сколько всего может понадобиться одному младенцу в поездке, которая займёт от силы часов пять. Закупив всё необходимое, я еду по указанному Бель адресу. На автомате сворачиваю в нужном месте и, заехав в тупик, недоумённо смотрю на девушку, сидящую рядом.

 

- Бель, ты уверена, что мы приехали куда нужно? – почему меня снова не покидает чувство близкой подставы? Судя по её смущённому выражению лица, мы приехали как раз по адресу. Однако выходить из машины я не тороплюсь. Кто знает, может быть, не по мою душу звонят колокола.

 

- Я… Понимаешь… Я ведь не знаю, когда в следующий раз буду здесь. Мне хотелось бы навестить кое-кого… Ты ведь не против? До нашего самолёта ещё есть время. Это не займёт много времени. Ты даже можешь не идти со мной, а просто посидеть в машине, с Уайетом… - качаю головой и глушу мотор. Ну уж нет…

 

- Я пойду с тобой, ведь у меня здесь тоже есть знакомые.

 

Выхожу из машины и, пока Бель вытаскивает ребёнка, оглядываюсь. Сейчас только конец сентября, а листья на деревьях уже окрасились закатными красками. Плотнее запахиваю пальто и одеваю перчатки: простужаться мне сейчас совсем ни к чему. Ставлю машину на сигнализацию, и мы с Бель направляемся к массивной чугунной ограде. Сквозь крошечную калитку попадаем на территорию кладбища. Едва переступив через калитку, Бель направляется к женщине, торгующей цветами и свечками. Закончив, она подходит ко мне, вижу в её руках целую охапку цветов, искусственных. Говорю, что живые красивее, она возражает тем, что эти дольше стоят. Не могу не согласиться и послушно иду за ней. Попадая на кладбище, я всегда чувствую себя в высшей степени странно. С одной стороны, я понимаю, что кладбище – самое безопасное место на Земле. Ведь покойники как раз никому ничего сделать не могут. С другой стороны, врождённое чувство настороженности ко всему мистическому не даёт расслабиться. Зато вот Бель, кажется, чувствует здесь себя как дома. Она уверенным шагом лавирует между вычурными склепами и простыми могилами. Когда она останавливается, я чудом не налетаю на неё сзади. Выглядываю из-за её плеча и вижу очень необычную скульптуру. Высокая фигура ангела возвышается над камнем, на котором высечены лица покойников. Руками ангел прикрывает свечу, стоящую на камне. У ног ангела с одной стороны расположен цветник, а с другой - небольшая скамейка. Огромные же крылья ангела, будто обнимая, скрывают всю композицию от чужих взглядов. Я даже рот приоткрыл, изумлённый увиденной картиной. В это время Бель подошла ближе и зажгла новую свечку в ладонях ангела. После этого она присела на корточки и начала раскладывать цветы. По одной ей известной схеме, почему-то нарциссы не могли стоять рядом с ирисами, а те, в свою очередь, плохо соседствовали с ландышами. Закончив с уборкой и украшением, девушка присела на скамеечку и, склонив голову к портретам, что-то быстро зашептала.

 

Отвернувшись, я отошёл на несколько шагов: негоже мешать человеку, общающемуся с родными, даже если эти родные уже чёрт знает когда почили. В поле моего зрения попала кошка: полосатая охотница к кому-то сосредоточенно подкрадывалась, прячась за цветочными венками. Подойдя чуть ближе, я стал наблюдать за результатом её манипуляций. Однако от этого занятия меня отвлекла знакомая фамилия, высеченная на каменной плите. Сделав несколько шагов, я почувствовал, как сердце пропустило удар. Говорят, что случайности не случайны. В таком случае… Мне тоже есть что сказать.

 

Бель положила руку мне на плечо и слегка сжала его. Она нашла меня, когда я сидел на опавших листьях рядом с могилой Лили. Рядом с ней, на земле, лежали белые лилии… Я всё говорил и говорил, даже не заметив, как подошла Бель. Наклонившись, девушка поставила рядом со мной зажжённую свечку. Она не стала ничего говорить и, забрав у меня ключи от машины, медленно пошла к выходу.

 

Спустя час мы уже стояли в очереди на регистрацию, ещё через полчаса сидели в салоне самолёта. Бель держала Уайета на руках и, по мнению нашей соседки слева, премило с ним сюсюкала. Стоит ли говорить, что большая часть видящих нас людей считали нас счастливой семейной парой. Я откинулся в кресле и, одев наушники, включил музыку. Как правило, это всегда помогает мне расслабиться, а также не умереть со скуки во время дальних перелётов и скучных конференций. К тому же, «уши» могли спасти меня от рассуждений о статистике несчастных случаев на этих авиалиниях, от нашей соседки справа…

 

Примерно в середине полёта Бель слегка постучала меня по плечу, пытаясь разбудить. Я улыбнулся впервые за последние несколько дней и, сняв наушники, приоткрыл один глаз.

 

- Чего тебе? – не очень вежливо, зато хорошо показывает моё отношение к людям, которые меня будят. Судя по её печальному взгляду, помочь ей может только божественное провидение, ну, или я.

 

- Антуан, ты не мог бы… - она опускает взгляд на Уайета, мирно лежащего у неё на руках и поглядывает в другой конец салона. Я только недоумённо выгибаю бровь, простите, языку жестов не обучен.

 

- Не мог бы что?

 

- Не мог бы ты подержать Уайета, пока я… В туалет мне надо, Антуан! – я вижу, что она, видимо, торопится, но… Интересно, а как-нибудь по-другому этот вопрос решить можно?..

 

- Ну… Я… - даже не знаю, что бы такого придумать, чтобы отмазаться… Однако Бель, кажется, не в настроении закрывать глаза на мои явные недочёты в вопросах отцовства. Нахмурившись, она встаёт с кресла и наклоняется, чтобы передать мне ребёнка.

 

- Слушай… Он ведь не съест тебя за пару минут! – я автоматически подставляю руки… И вот, у меня на руках крошечное тельце, завёрнутое в тысячу одёжек и абсолютно беспомощное. Я в панике оглядываюсь и понимаю, что Бель уже и след простыл. Самое странное… Что он смотрит на меня… Так внимательно, что я даже сначала оторопел. Усмехаюсь собственным мыслям, думаю, что беспомощный он, а на самом деле… Я сейчас куда беспомощнее этого младенца. Крошечные карие глазки пару раз мигают, а потом случается что-то сверх странное. Он улыбается мне, приоткрыв рот. Я смотрю на это чудо природы… Никогда бы не подумал, что дети в его возрасте умеют так улыбаться. Я, наверное, кажусь ему очень забавным, потому что его улыбка становится такой широкой, что я вижу беззубые дёсны. Зрелище, я вам скажу… Ну просто атас… Не выдерживаю и начинаю смеяться.

 

Когда Бель возвращается, отдаю ей малыша, но наушники одеваю не сразу. Смотрю, как она разговаривает с моим сыном. Его шоколадно-карие глазки так внимательно следят за ней, что мне начинает казаться, что он всё понимает. Затем мотаю головой и мысленно обзываю себя дураком. Прежде чем включить музыку я слышу, как Бель произносит слово «папа» и показывает на меня, осторожно скашиваю глаза, чтобы посмотреть на реакцию Уайета. Встречаюсь с взглядом карих глаз и вижу расцветающую на его крошечном личике улыбку. Бель смеётся и толкает меня локтём, я только усмехаюсь и закрываю глаза. Вот только на душе всё-таки становится легче.