Отягчающие обстоятельства, характеризующие деяние 5 страница

Хуже обстоит дело с распространением преступного сообщества лишь на тяжкие и особо тяжкие преступления. Во-первых, указанное ограничение в применении необоснованно потому, что формы соучастия в равной мере все распространяются в равной мере на все преступления вне зависимости от их тяжести. Изменение этого правила с необходимостью представляет собой очередную фикцию, которая вводится вопреки реальному положению вещей. Именно поэтому преступное сообщество столь же возможно в преступлениях небольшой или средней тяжести, как и в тяжких или особо тяжких преступлениях. Во-вторых, подобное тем более очевидно, что организованная преступность базируется на преступных сообществах, как правило, не связанных с тяжкими или особо тяжкими преступлениями. В основе своей преступные сообщества возникают на некриминальной, предкриминальной или низко криминальной базе (проституция, бутлегерство, игорный бизнес, наркотики и т.д.) и крайне редко – для совершения тяжких или особо тяжких преступлений (единичны в обществе киллерские организации), в целом совершение тяжких преступлений – это побочная деятельность преступных сообществ, осуществляемая в целях их экономической или физической безопасности. Так с какой организованной преступностью собирается государство бороться путем введения преступного сообщества в УК – с первой или второй разновидностями? Скорее всего, с той и другой, и тогда законодатель просто не имел права ограничивать сферу применения нормы о преступном сообществе только тяжкими и особо тяжкими преступлениями. Вышеизложенное ограничение в применении чревато тем, что практически невозможно квалифицировать преступления.

Выводы: 1) преступное сообщество – наиболее опасная форма групповых объединений; 2) по странной прихоти законодателя наказуемость наиболее опасной формы соучастия оговаривается дополнительными условиями (при совершении тяжких и особо тяжких преступлений), тогда как наименее опасные формы наказываются без каких-либо условий; поскольку существующая законодательная регламентация не позволяет учесть повышенную общественную опасность преступного сообщества, следует исключить ограничение в применении нормы тяжкими и особо тяжкими преступлениями (ч. 4 ст. 35, ст. 210 УК); 3) стилистически законодательное определение преступного сообщества максимально несовершенно; 4) в действующем УК преступное сообщество не обладает практически собственными специфическими признаками, кроме сплоченности, которую еще нужно наполнить материальным содержанием, без чего на нее трудно будет опираться на практике.

Следует согласиться с теми авторами, которые к специфическим признакам преступного сообщества относили сплоченность и устойчивость – «признак сплоченности и устойчивости является специфическим признаком, отличающим преступное сообщество от организованной группы (выделено мною. – А.К.)»[492]. Привлекает в данном определении то, что сплоченность и устойчивость признаны одним признаком, хотя настораживает их терминологическое разъединение.

Представляется, важнейшими признаками анализируемой формы соучастия, определяющими ее сплоченность, выступают устойчивость и в высшей степени согласованность поведения. Первое из них необходимо перенести в определение преступного сообщества из определения организованной группы, потому что именно на нем базируется преступное сообщество, тогда как организованная группа существует без устойчивости. Достаточно привести лишь несколько позиций из существующих в теории уголовного права по пониманию устойчивости, как такая рокировка станет абсолютно обоснованной.

Если обратиться к неглубокой истории, то можно увидеть, что под устойчивостью понимали предварительный сговор и преступные связи между участниками, единство преступных целей, распределение функций между участниками преступного сообщества, предварительное установление объектов и способов преступной деятельности, число запланированных и совершенных преступлений[493]. Сегодня очевидно, что многие из указанных признаки устойчивости не прошли проверки временем, почти все они в той или иной степени характеризуют в целом соучастие и устойчивость не обособляют. Из этого ряда выпадают предварительное установление способов преступной деятельности, характеризующее высокую степень согласованности, и направленность на множественность преступлений, которые определяют устойчивость. Много позже была высказана и поддержана позиция, согласно которой главной составляющей устойчивости выступает направленность на совершение множества преступлений[494]. Однако некоторые авторы пытались связать устойчивость с возможностью совершения и одного преступления, требующего длительной подготовки[495]. Постепенно данная точка зрения стала господствующей, что не является странным на общем фоне нежелания размежевать организованную группу и преступное сообщество, объединения их. Странным это было для П.И. Гришаева и Г.А. Кригера, поскольку они как раз и разделяли организованную группу и преступное сообщество, и высказав указанную точку зрения, они потеряли действенный признак, разделяющий данные формы соучастия.

В новейшей литературе «под устойчивостью следует понимать постоянную или временную преступную деятельность, рассчитанную на неоднократность совершения преступных действий, относительную непрерывность в совершении преступных деяний», опирающиеся на строгую иерархическую структуру, строгую дисциплину и т.п.[496]. Некоторые авторы считают, что устойчивость характеризуется: а) высоким уровнем организации (четкая, жесткая дисциплина, согласованность действий всех участников группы в выполнении воли организатора, беспрекословное подчинение всех членов группы ее лидеру), б) стабильностью (неизменный в течение длительного времени ее функционирования состав участников, общность их взглядов на жизненные ценности, наличие межличностной совместимости, единой социальной ориентации членов группы; не только многократное совершение преступлений, но и совершение одного преступления)[497]. Е. Гришко базирует устойчивость на следующих признаках: «Наличие двух и более человек; единый умысел на совершение тяжких и особо тяжких преступлений; относительное постоянство форм и методов преступной деятельности; длительность существования; наличие определенного уровня организации...; постоянство состава группы; наличие организатора группы, включая руководителя»[498].

По мнению В.С. Комиссарова показателями устойчивости являются: «а) высокая степень сорганизованности (выделено мною. – А.К.) (тщательная разработка планов совершения, как правило, не одного, а ряда преступлений, иерархическая структура и распределение ролей между соучастниками, внутренняя, нередко жесткая дисциплина, активная деятельность организаторов, продуманная система обеспечения орудиями и средствами совершения преступления, нередко наличие системы противодействия различным мерам социального контроля со стороны общества (все выделено мною. – А.К.), в том числе и обеспечение безопасности соучастников); б) стабильность (выделено мною. – А.К.) костяка группы и ее организационной структуры, которая позволяет соучастникам рассчитывать на взаимную помощь и поддержку друг друга при совершении преступления, облегчает взаимоотношения между членами и выработку методов совместной деятельности; в) наличие своеобразных, индивидуальных по характеру форм и методов деятельности, находящих свое отражение в особой методике определения объектов, способах ведения разведки, специфике способов совершения преступления и поведения членов группы, обеспечения прикрытия, отходов с места совершения преступления и т.д.; г) постоянство форм и методов (выделено мною. – А.К.) преступной деятельности, которые нередко являются гарантом надежности успешного совершения преступления, поскольку они сводят до минимума вероятность ошибок участников в случаях непредвиденных ситуаций. О постоянстве могут свидетельствовать также устойчивое распределение обязанностей среди членов группы, использование специальных форм одежды и специальных опознавательных знаков (жетонов, жезлов, повязок) и т.д.»[499]. А.В. Шеслер несколько иначе представляет устойчивость: «1) длительный по времени или интенсивный за короткий промежуток во времени период преступной деятельности группы, складывающийся из значительного числа преступлений (выделено мною. – А.К.), совершенных участниками группы; 2) сорганизованность участников группы (структурная определенность группы, наличие в ней руководства, системы связи и управления (выделено мною. – А.К.); 3) относительно стабильный (выделено мною. - А.К.) состав участников группы; 4) постоянство (выделено мною. – А.К.) форм и методов преступной деятельности»[500].

В целом точки зрения максимально схожи. С одной стороны, изложенные позиции в основе своей характеризуют именно преступное сообщество, точнее, признак устойчивости в нем (и значительное число преступлений, и стабильность состава, и постоянство форм и методов деятельности). С другой стороны, в них заложен другой признак сплоченности, лишь связанный с устойчивостью, но в него не входящий – высокая степень организованности, согласованность.

Ничего не имея против указанных терминов в принципе, считаем употребление их в данном контексте не совсем приемлемым и вот почему. Законодатель выделяет, как минимум, четыре степени сорганизованности – свойственные группе лиц без предварительного сговора, группе договорившихся лиц, группе объединившихся лиц и группе сплотившихся лиц; в каждой из них своя степень сорганизованности и все они создают систему ранжированных степеней от наименее до наиболее опасных. Поэтому степень сорганизованности выступает как родовой признак, четыре указанные степени выраженности ее (в том числе и сплоченность) – видовые признаки. И коль скоро в сплоченности в свою очередь мы пытаемся выделить ее признаки, то это будет представлять собой уже подвидовой уровень, на который нельзя выводить степень сорганизованности как родовой признак. Отсюда выделенный параллельно с устойчивостью признак сплоченности не следует называть сорганизованностью, его нужно именовать как-то иначе. Дело усложняется тем, что синонимичность сорганизованности в уголовном праве уже значительно исчерпана (сговор, договорившиеся, объединившиеся, сплотившиеся), единственным оставшимся, на наш взгляд, термином является согласованность действий, не исключаю, что именно его следует применять в качестве обозначающего признака сплоченности и высшей степени сорганизованности. Именно данный термин использует при определении устойчивости Пленум Верховного Суда[501] и, надеюсь, не случайно. Разумеется, подобное необходимо сделать при условии, что мы хотим обособить различные категории соучастия на различных уровнях его классификации.

На наш взгляд, наиболее точно отразила соотношение сплоченности и устойчивости Т.В. Шутелова как две стороны одной медали, как внутреннее и внешнее состояние преступного сообщества[502]. Поскольку мы считаем сплоченность единственным конструирующим признаком преступного сообщества, а устойчивость и согласованность ее характеризуют, позиция Т.В. Шутеловой вполне может быть перенесена на два последних признака. Отсюда, скорее всего, устойчивость представляет собой стремление к постоянному существованию преступной группы.

Согласованность включает в себя различные факторы: а) жесткую конспирацию; б) многоуровневую иерархию руководства и подчинения, при которой низший уровень исполнителей не имеет представления о высших уровнях руководителей; в) жесткую внутреннюю дисциплину; г) продуманную систему обеспечения организации орудиями и средствами совершения преступлений; д) четко определенные цели деятельности, разумеется, речь идет не о тех общих целях (извлечения преступных доходов, систематическое совершение тяжких или особо тяжких преступлений), на которые ориентируется А.Г. Корчагин[503], а о реальных тактических целях; е) продуманную систему обеспечения безопасности сообщества (разведку, контрразведку, охранные группы); ж) коррупционные связи и другие. Чем больше объем указанных функций, тем опаснее преступное сообщество. При этом должен существовать набор функций, обязательных для любого преступного сообщества. Думается, все указанные функции являются очень важными. Тем не менее, возникает одна проблема. В сплоченности выделены две ее составляющих – устойчивость и согласованность, – без каждой из которых не может быть сплоченности и преступного сообщества; но и каждая из этих составных не может существовать без своих признаков (одного или их совокупности). С устойчивостью более или менее ясно: если нет стремления к постоянному существованию общества, она отсутствует. С согласованностью не все так просто, поскольку она характеризуется массой признаков, из которых нужно создать минимальный набор их, необходимо присущих согласованности. Отсутствие хотя бы одного из них должно влечь исчезновение согласованности и, соответственно, сплоченности и преступного сообщества. На наш взгляд, такими признаками можно признать многоуровневую иерархию, жесткую внутригрупповую дисциплину, продуманную систему обеспечения безопасности, четко определенные цели длительной деятельности – вот та совокупность признаков, без которых согласованность не возможна.

Исходя из сказанного, можно дать простейшее определение анализируемой форме соучастия (виду группового преступления): преступным сообществом признается сплоченная в связи с устойчивостью и согласованностью неоднократной общественно опасной деятельности преступная организация. Из определения видны признаки преступного сообщества: а) устойчивость преступной группы; б) согласованность действий ее участников; в) неоднократность совершаемых преступлений.

От смежных форм соучастия преступное сообщество отличается всеми ими. Так, от элементарного соучастия анализируемая преступная группа отличается и устойчивостью, и сплоченностью, при этом в элементарном соучастии может присутствовать множественность преступлений, но отсутствует устойчивость то есть нет предварительной договоренности на множественность преступной деятельности. Тем же самым отличается преступная организация и от организованной группы.

Произведенный анализ разновидностей группового соучастия пока оставляет без ответа вопрос о их влиянии на наказание, то есть что означает признать данные обстоятельства отягчающими. По сути, групповое соучастие представляет собой двуединое явление: с одной стороны – это выполнение различными лицами различных функций с их различной степенью общественной опасности, с другой – это действие всех вместе, в чем и проявляется повышенная опасность соучастия. Такое положение вещей мы считали вполне естественным и отталкивались от него[504]. Однако, по мнению Р.Р. Галиакбарова, понимание соучастия как «действия всех вместе» абсолютно неприемлемо в настоящее время и размывает границы между различными формами соучастия[505]. От человека, написавшего массу работ по соучастию, и в основном, по групповым преступлениям, странно такое слышать. Во-первых, если исключить из соучастия данную вторую сторону (действие всех вместе, совокупную совместность и т.д.), то в таком случае уголовное право вполне может обойтись только видами соучастников и их функциями, в которых проявляется простейшая совместность. И в таком случае абсолютно излишними становятся исследования видов и форм соучастия, которые и направлены на рассмотрение именно совместной в полном объеме (всех вместе) действий соучастников; соответственно, Р.Р. Галиакбаров должен признать пустопорожней всю свою творческую деятельность. Мы к такому повороту событий не готовы и считаем полезными исследования Р.Р. Галиакбарова в первую очередь потому, что они направлены на анализ совокупной совместной деятельности соучастников. Во-вторых, законодатель совершенно обоснованно разделяет влияние соучастия на наказание на два уровня: путем учета характера и степени участия каждого соучастника в совершенном преступлении (ст. 67 УК) и путем учета значимости характера группового объединения соучастников (ч. 7 ст. 35 УК). Именно при таком понимании сохраняется логика понимания соучастия и его влияния на наказание. В-третьих, действие всех вместе не размывает границы между формами соучастия, а уточняет эти границы через свои степени (степени действия всех вместе различны в элементарном соучастии, в группе лиц без предварительного сговора, в группе лиц по предварительному сговору, в организованной группе и в преступном сообществе; и это также естественно для соучастия, как и то, что завтра снова наступит день).

Отсюда каждый соучастник отвечает за свои действия и вместе с тем отвечает за то, что сделано всеми соучастниками вместе. Иначе все разговоры о борьбе с организованной преступностью так и останутся разговорами. Именно поэтому важно установить степень сорганизованности группового объединения и ответственность каждого участника за его действия в связи с установленной степенью. На первом уровне совместности необходимо учитывать характер и степень участия каждого соучастника, что раскрывается через функции соучастника и через интенсивность (выполнение своих функций более активно, чем было оговорено соучастниками – пособнику заказали для совершения преступления изготовить кинжал, а он изготовил пистолет) или экстенсивность (выполнение различных функций, выход за пределы своих функций) деятельности соучастников.

При этом необходимо помнить о том, что сюда же должна быть перенесена ч.7 ст.35 УК, но не в том виде, как она отображена в указанной норме, поскольку подобное лишь в определенной степени дублирует собственно отягчающее обстоятельство, ничего в него практически не добавляя. Для того, чтобы положения ч.7 ст.35 УК приобрели сущностную самостоятельность и определенность, нужно уточнить цель ее введения. В норме речь идет о том, что совершение преступления указанными в ней формами групповых объединений влечет «более строгое наказание на основании и в пределах, предусмотренных настоящим Кодексом», и в общем это верно настолько, насколько верна аксиома – уголовное право действует на основании и в пределах Уголовного кодекса, то есть все изложенное носит чрезмерно общий характер. Однако, думается, положения ч.7 ст.35 УК введены в ткань закона для того, чтобы сделать предельно ясными границы наказуемости групповых объединений различной степени сорганизованности, а, следовательно, различной степени опасности их. Реализовать данную цель можно путем добавления нормы положением о дифференциации ответственности в зависимости от степени сорганизованности группового объединения. Полностью поддерживая стремление законодателя к формализации назначения наказания, предлагаем ввести количественный критерий подобной дифференциации, например, в коэффициентах к медиане санкции. При этом нужно помнить о следующем: поскольку санкция квалифицированной, например, нормы охватывает три (пока) вида групповых объединений, то половина интервала между минимумом и медианой санкции рассчитана на группу лиц (именно половина интервала, чтобы осталась часть санкции для учета смягчающих и иных отягчающих обстоятельств), медиана санкции рассчитана на группу лиц с предварительным сговором, половина интервала между медианой и максимумом санкции рассчитана на организованную группу. Разумеется, если в норму будет введено еще и преступное сообщество, количественный расчет несколько изменится, но он возможен как и при любом другом расположении групповых объединений в норме.

Сущность и влияние преступного сообщества на наказание изложены здесь лишь потому, что этого требует ст. 63 УК. На самом деле, отражение преступного сообщества в качестве отягчающего обстоятельства не столь очевидный факт. Согласно закону создание и (или) участие в преступном сообществе представляет собой самостоятельную разновидность преступления (ч. 1, 2 ст. 210 УК). Отсюда преступление, совершенное преступным сообществом, надлежит квалифицировать по совокупности ст. 210 УК и статьи, отражающей характер преступления, совершенного преступным сообществом, тогда как наличие отягчающего обстоятельства требует квалификации только по той норме Особенной части УК, которая отражает только совершенное преступным сообществом преступление. В такой ситуации возникает естественный вопрос, что же нужно вменять в качестве отягчающего обстоятельства, тем более на фоне существующего в ч. 2 ст. 63 УК запрещения применять отягчающее обстоятельство, если оно отражено в качестве признака вида преступления и того факта, что ст. 210 УК носит так же общий характер, как и соответствующее отягчающее обстоятельство (в пределах тех же ограничений, которые предусмотрены ч. 4 ст. 35 и ст. 210 УК). Разумеется, у кого-то возникнет сомнение по данному поводу. Однако мы не видим за пределами создания преступного сообщества и (или) участия в нем какого-либо элемента преступного сообщества, который мог бы быть вменен в качестве отдельного отягчающего обстоятельства; мы не видим различия между вменением преступного сообщества при совершении им преступления и указанной совокупностью преступлений. В этой части мы согласны с мнением Д.С. Дядькина[506].

В связи с изложенным появляется естественный вывод о невозможности применения преступного сообщества в качестве отягчающего обстоятельства относительно действующего уголовного законодательства. В соответствии с данным выводом возникает дилемма: либо удалять из закона соответствующее отягчающее обстоятельство и сохранить ст. 210 УК, либо сохранять его и удалять из закона ст. 210 УК. У каждого из этих решений есть свои достоинства и недостатки. Достоинством первого решения является то, что законодатель акцентирует внимание на высокой опасности преступного сообщества как преступного объединения лиц и требует самостоятельного наказания за него, недостатком его выступают ограничение по применению этого группового объединения преступников и некоторые другие факторы[507]. К достоинствам второго решения следует отнести всеобщность применения отягчающего обстоятельства, а к недостаткам – несоответствующую опасности наказуемость в пределах санкции за преступление, совершенное преступным сообществом. Думается, можно найти решение, объединяющее указанные достоинства и устраняющие недостатки. Оно заключается в уже опробированном и принятом законодателем порядке, когда форма группового объединения признается отягчающим обстоятельством, а в необходимых случаях выносится данное обстоятельство в Особенную часть УК в качестве квалифицирующего. То же самое нужно осуществить и применительно к преступному сообществу: оставить его в качестве отягчающего обстоятельства; исключить из уголовного закона ст. 210; ввести преступное сообщество в качестве самостоятельного квалифицирующего признака по тем видам преступления, где оно представляет наибольшую опасность, с более высокой санкцией, нежели относительно организованной группы. При этом ничто не мешает законодателю создать такие санкции, которые будут максимально приближены к наказанию по совокупности преступлений. Только в таком случае положительные характеристики будут сохранены, а недостатки нивелированы.

 

В) Особо активная роль в совершении преступления (п. «г» ч. 1 ст. 63 УК).

Пунктом «г» ч.1 ст. 63 УК в уголовный закон введена новелла: «особо активная роль в совершении преступления», относящаяся полностью к со-участнику преступления. Данного отягчающего обстоятельства не было в УК 1960 года. Первая проблема, которая возникает при рассмотрении анализи-руемого обстоятельства, заключается в обоснованности его наличия. Ведь в уголовном законе выделены особенности назначения наказания при соучастии (ст. 67 УК), урегулировано влияние группового преступления на наказание (п. «в» ч. 1 ст. 63, ч. 7 ст. 35 УК). Нужно ли на этом фоне вводить еще и указанное отягчающее обстоятельство? Очень похоже на то, что ответ на данный вопрос должен быть утвердительным.

Как уже выше указывалось, особенности влияния группового преступления на наказания отражают значимость второго уровня совместности, действия всех вместе, групповой объединенности; соответственно, особо активная роль отдельного соучастника в таких условиях самостоятельного значения иметь не может.

В ст. 67 УК урегулировано как раз влияние на наказание активности поведения отдельного соучастника: в законе речь идет о назначении наказания на основе учета характера и степени фактического участия лица в совершении преступления. И поскольку само по себе соучастие обладает отрицательными свойствами, оно может быть учтено только в качестве отягчающего обстоятельства. Однако всем известно, что перечень отягчающих обстоятельств закрытый, исчерпывающий; вне перечня обстоятельство не может быть признано отягчающим. Следовательно, в уголовном законе (ст. 63 УК) такое отягчающее обстоятельство должно быть отражено. Именно это и имеется в п. «г» ч. 1 ст. 63 УК – особо активная роль в совершении преступления. Особо активная роль характеризуется либо высокой интенсивностью выполнения своих функций соучастником (например, соучастнику заказали холодное оружие, а он изготовил огнестрельное автоматическое оружие для совершения преступления), либо высокой экстенсивностью поведения соучастника (например, соучастник при совершении преступления выполняет несколько функций – организатора и исполнителя; подстрекателя, пособника и исполнителя и т.д.). Думается, особо активная роль вполне охватывается указанными двумя факторами. Однако при толковании данного обстоятельства возникает еще одна проблема: согласно ч.1 ст. 67 УК наказание за соучастие назначается с учетом степени фактического участия, под которой как раз и понимается степень интенсивности и экстенсивности соучастия и этих степеней может быть достаточно много, особо активная роль – лишь одна из них; отсюда и любая степень активности в пределах группового преступления требует увеличения наказания; исключением из данного правила является негрупповое (элементарное) соучастие. В то же время законодатель объявляет отягчающим обстоятельством только особо активную роль, а иные степени участия таковыми не признаются. Очень похоже, что п. «г» ч.1 ст. 63 УК входит в определенное противоречие с ч.1 ст. 67 УК и именно потому должен быть несколько изменен: в качестве отягчающего обстоятельства следует признавать характер и степень активности соучастника при совершении преступления, что войдет в полное соответствие с ч. 1 ст. 67 УК и унифицирует законодательные положения в анализируемом плане.

 

Г) Привлечение к совершению преступления лиц, которые страдают тяжелыми психическими расстройствами либо находятся в состоянии опьянения, а также лиц, не достигших возраста, с которого наступает уголовная ответственность (п. «д» ч. 1 ст. 63 УК).

В УК 1960 года имелось похожее отягчающее обстоятельство: подстрекательство несовершеннолетних к совершению преступления или привлечение несовершеннолетних к участию в преступлении (п. 6 ст. 39 УК РСФСР). Уже тогда возникали проблемы обоснованности их регламентации в законе, поскольку на их фоне существовало еще самостоятельное преступление – вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность (ст. 210 УК РСФСР) с соответствующей квалификацией по совокупности преступлений и реальным увеличением наказания в связи с нею. Попытки обосновать наличие существенных различий между отягчающим обстоятельством и самостоятельной нормой Особенной части в литературе[508] оказались несостоятельными, были подвергнуты критике с соответствующим предложением об исключении данных отягчающих обстоятельств из уголовного закона и оставлении в нем только ст. 210 УК РСФСР[509].

Однако в УК 1996 года законодатель вновь наступил на те же самые грабли: ввел в ст. 63 УК в качестве отягчающего обстоятельства привлечение к совершению преступления лиц, не достигших возраста, с которого наступает уголовная ответственность, и оформил в ст. 150 УК вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления. Однако и применительно к новому закону пытаются обосновать приемлемость анализируемого отягчающего обстоятельства. Так, по мнению В.И. Зубковой, «не следует смешивать «привлечение к совершению преступления» и «вовлечение в преступную деятельность». Во втором случае предполагается наличие со стороны виновного лица неоднократных однородных действий, направленных на достижение результата – вовлечения в преступную деятельность (ст. 150, 151 УК), а при привлечении к совершению преступления достаточно выполнения однократной просьбы о совершении преступления»[510]. С нею согласен и М.Н. Становский[511]. Думается, нельзя выдавать желаемое за действительное. В действующем уголовном законе, начиная с его первой редакции, в ст. 150 УК речь всегда шла о «вовлечении несовершеннолетнего в совершение преступления». И поскольку законодатель говорит о совершении преступления в единственном числе, ни о какой преступной деятельности, неоднократности однородных действий здесь не может быть речи. Указанное толкование идет вразрез с уголовным кодексом, значит оно противозаконно. Отсюда должен следовать вывод, что и в п. «д» ч. 1 ст. 63, и в ст. 150 УК говорится о разовом привлечении к совершению преступления или вовлечении в совершение преступления. При этом существенной разницы в толковании терминов «привлечение» и «вовлечение» найти не удается и никогда никому не удавалось. Соответственно, законодатель в анализируемых статьях регламентирует одно и то же поведение.

В теории уголовного права предложено и иное разграничение анализируемых норм. Так, Д.С. Дядькин считает, что первое различие между ними заключается в том, что для вменения ст. 150 УК не обязательно наличие факта совершения несовершеннолетним преступления, тогда как для вменения отягчающего обстоятельства данный факт обязателен[512] (абсолютно непонятно, на чем базируется данное толкование: в той и другой нормах урегулировано вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступление, никаких нюансов поведения в законе не отражено; и если совершение преступления для ст. 150 УК не обязательно, то вовлечение во что объявлено здесь преступлением; вывод: без совершения преступления хотя бы в качестве цели поведения ст. 150 быть не может). Второе различие он видит в том, что «привлеченность (читай, отягчающее обстоятельство. – А.К.) может заключаться в совершении не только преступных, но и каких-то других, не осознаваемых несовершеннолетним как преступные действий»[513] (во-первых, главным выступает не мнение несовершеннолетнего по поводу совершаемых действий, поскольку малолетний с позиций уголовного закона вообще является невменяемым по возрасту, а сознание вовлекающего; во-вторых, нельзя так грубо нарушать закон и расширять ответственность в условиях, когда закон однозначно говорит о совершении преступления и только преступления). Таким образом, и данная попытка разграничить анализируемые нормы является неудачной.