Стою в приятной прохладе и чувствую легкость, говорит он.Скрипки перекликаются, и из этих тихих вздохов можно целыйполонез сложить, так же как составляют шахматную партию. Тольконемного изменить звуки и их последовательность. Наконец выходитвенгр, хозяин музыкальной лавки. Глаза у него цвета сыворотки.Весь красный, как будто вот-вот яйцо снесет, выпячиваетподбородок, похожий на маленький живот с пупком посредине.Вынимает карманную пепельницу, стряхивает пепел, аккуратнозащелкивает ее и спрашивает, не ошибся ли я дверью. Меховщикрядом. Все время заходят сюда по ошибке. Я спрашиваю, нет ли унего маленькой скрипки для одной маленькой госпожи или, можетбыть, небольшой виолончели, если они не очень дороги. Венгр поворачивается и хочет вернуться туда, откуда онпришел и откуда доносится запах паприкаша. В этот момент курицав шапке приподнимается и кудахтаньем обращает его внимание наснесенное только что яйцо. Венгр осторожно берет яйцо и кладетв ящик, предварительно что-то написав на нем. Это дата -2.X.1982, причем я с удивлением понимаю, что наступит онатолько через несколько месяцев. - Зачем вам скрипка или виолончель? - спрашивает он,оглядываясь на меня в дверях, ведущих из лавки в его комнату. -Есть пластинки, радио, телевидение. А скрипка, вы знаете, чтоэто такое - скрипка? Отсюда и до Субботицы все вспахать,засеять и сжать, и так каждый год - вот что значит приручитьмаленькую скрипку вот этим, господин! - И он показывает смычок,который помещается у него за поясом подобно сабле. Онвытаскивает его и натягивает струны пальцами, охваченнымиперстнями вокруг ногтей, как бы для того, чтобы ногти неотлетели, не отвалились. - Кому это нужно? - спрашивает он исобирается уйти. - Купите что-нибудь другое, купите ей мопедили собаку. Я продолжаю упорно стоять в лавке, растерявшись передтакой решительностью, хотя она выражена нерешительной,нетвердой речью, похожей на пищу сытную, но невкусную. Венгр, всущности, достаточно хорошо владеет моим языком, однако ккаждой фразе в конце он добавляет, словно пирожное на десерт,какое-то мне совершенно непонятное венгерское слово. Так делаетон и сейчас, советуя мне: - Идите, господин, поищите другого счастья для своеймаленькой девочки. Это счастье будет слишком трудным для нее. Ислишком запоздалым. Запоздалым, - повторяет он из облакапаприкаша.- Сколько ей? - спрашивает он деловито. И тут же исчезает, однако слышно, как он переодевается иготовится выйти. Я называю ему возраст Джельсомины Мохоровичич.Семь. При этом слове он вздрагивает, будто к нему прикоснулисьволшебной палочкой. Переводит его про себя на венгерский,очевидно, считать он может только на своем языке, и какой-тостранный запах расползается по комнате, это запах черешни, и японимаю, что этот запах связан с изменением его настроения.Венгр подносит ко рту что-то стеклянное, похожее на курительнуютрубку, из которой он потягивает черешневую водку. Идет черезлавку, как будто случайно наступает мне на ногу, достаетмаленькую детскую виолончель и протягивает ее мне, по-прежнемустоя при этом на моей ноге и тем самым показывая, как у неготесно. Я стою и делаю вид, что, так же как венгр, просто валяюдурака. Но он делает это за мой счет, а я - себе в убыток. - Возьмите это, - говорит он, - дерево старее нас с вами,вместе взятых. И лак хорош... Впрочем, послушайте! И проводит пальцем по струнам. Виолончель издаетчетырехголосый звук, и он освобождает мою ногу; аккорд,кажется, несет облегчение всем на свете. - Слышите, - спрашивает он, - в каждой струне слышны всеостальные. Но для того, чтобы это слышать, нужно слушать четыреразные вещи одновременно, а мы ленивы для этого. Слышите? Илине слышите? Четыреста пятьдесят тысяч, - переводит он цену свенгерского. Я, как от удара, вздрагиваю от этой суммы. Онбудто в карман мне заглянул. Ровно столько у меня и есть. Этоуже давно приготовлено для Джельсомины. Конечно, не такая ужособенная сумма, я знаю, но я и ее-то едва скопил за три года.Обрадованный, говорю, что беру......- Пятьсот тысяч, пожалуйста, - сказал венгр. Япохолодел. - Но вы же сказали - четыреста пятьдесят тысяч? - Да, я так сказал, но это за виолончель. Остальное засмычок. Или вы смычок не берете? Вам не нужен смычок? А ядумал, что инструмент без смычка не играет... Он вынул смычок из футляра и положил его назад в витрину.Я стоял и не мог вымолвить ни слова, будто окаменел. Но наконеця пришел в себя и от оплеух, и от венгра, как словно очнулсяпосле какой-то болезни, похмелья или сонливости, пробудился,встряхнулся, отказался играть комедию на потеху венгру. Япопросту упустил смычок из виду, и у меня не было денег, чтобыкупить его. И все это я сказал венгру. Он рывком набросил на себя пальто, от которого в лавкезапахло нафталином, и сказал: - Сударь, у меня нет времени ждать, пока вы заработаете насмычок. Тем более что вы в ваши пятьдесят с лишним так и незаработали на него. Ждите вы, а не я. Он было собрался выйти из лавки, оставив меня одного. Вдверях остановился, повернулся ко мне и предложил: - Давайтедоговоримся - возьмите смычок в рассрочку! - Вы шутите? -воскликнул я, не собираясь больше участвовать в его игре, инаправился к двери. - Нет, не шучу. Я предлагаю вам сделку. Можете несоглашаться, но выслушайте... -...Послушаем, - сказал я. -Купите у меня вместе со смычком и яйцо. - Яйцо? - Да, вы только что видели яйцо, которое снесла моякурица. Я говорю о нем, - добавил он, вынул из ящика яйцо исунул его мне под нос. На яйце карандашом была написана тасамая дата: 2 октября 1982 года. - Дадите мне за него столькоже, сколько и за смычок, срок выплаты два года... - Как вы сказали? - спросил я, не веря своим ушам. Извенгра опять запахло черешней. - Может, ваша курица несетзолотые яйца? - Моя курица не несет золотые яйца, но она несет нечтотакое, что ни вы, ни я, сударь мой, снести не можем. Она несетдни, недели и годы. Каждое утро она приносит какую-нибудьпятницу или вторник. Это, сегодняшнее яйцо, например, содержитвместо желтка один четверг. В завтрашнем будет среда. Из неговместо цыпленка вылупится один день жизни его хозяина! Какойжизни! Они вовсе не золотые, они временные. И я вам еще дешевопредлагаю. В этом яйце, сударь, один день вашей жизни. Онсокрыт так, как цыпленок, и от вас зависит, вылупится он илинет. - Даже если бы я и поверил в ваш рассказ, зачем мнепокупать день, который и так мой? - Как, сударь, вы совсем не умеете думать? Как, вы неумеете думать? Разве вы думаете ушами? Ведь все наши проблемына этом свете проистекают из того, что мы должны тратить нашидни такими, какие они есть, из того, что мы не можемперескочить через.самое, худшее. В этом-то все дело. С моимяйцом в кармане вы, заметив, что наступающий день слишкоммрачен, разобьете свое яйцо и избежите всех неприятностей. Вконце, правда, у вас будет на один день жизни меньше, но затовы сможете сделать из этого плохого дня прекрасную яичницу. - Если ваше яйцо действительно так замечательно, почему жевы не оставите его себе? - сказал я, посмотрел ему в глаза и непонял в них ничего. Он смотрел на меня на чистейшем венгерскомязыке. - Господин шутит? Как вы думаете, сколько у меня уже яицот этой курицы? Как вы думаете, сколько дней своей жизничеловек может разбить, чтобы быть счастливым? Тысячу? Дветысячи? Пять тысяч? У меня сколько хотите. яиц, но не дней.Кроме того, как и у всех других яиц, у этих есть срок годности.И эти через некоторое время становятся тухлыми и негодными.Поэтому я продаю их еще до того, как они потеряют своесвойство, сударь мой. А у вас нет выбора. Дадите мне расписку,- добавил он под конец, накорябал что-то на клочке бумаги исунул мне подписать. - А может ли ваше яйцо, - спросил я, - отнять илисэкономить день и предмету, например книге? - Конечно, может, нужно только разбить яйцо с тупойстороны. Но в таком случае вы упустите возможность самомувоспользоваться им. Я подписался на колене, заплатил, получил чек, услышал ещераз, как квохчет в соседней комнате курица, а венгр уложил вфутляр виолончель со смычком и осторожно завернул яйцо, и янаконец покинул лавку. Он вышел за мной, потребовал, чтобы япосильнее потянул на себя дверную ручку, покуда он закрывал наключ свою дверь-витрину, и я, таким образом, опять оказалсявтянут в какую-то его игру. Он, не сказав ни слова, пошел всвою сторону и только на углу оглянулся и бросил: - Имейте в виду, дата, написанная на яйце, это срокгодности. После этого дня яйцо больше не имеет силы... Возвращаясь из лавки, д-р Сук все время опасался, как быне начались опять уличные безобразия, но этого не произошло.Тут застал его дождь... Бегом приближался он к дому своейматери... В кармане лежали ключ, предвещающий смерть, и яйцо,которое может спасти его от смертного дня... Яйцо с датой иключ с маленькой золотой головкой. Мать была дома одна, ближе квечеру она любила немного подремать и выглядела заспанной. - Дай мне, пожалуйста, очки, - обратилась она к сыну, - ипозволь я прочту тебе те самые подробности о хазарскомкладбище. Слушай, что пишет д-р Сук о хазарах из Челарева: "Они лежат в семейных гробницах, в беспорядке разбросанныхпо берегу Дуная, но в каждой могиле головы повернуты в сторонуИерусалима. Они лежат в двойных ямах вместе со своими конями,так что закрытые глаза человека и лошади смотрят впротивоположные стороны света; лежат со своими женами, которыесвернулись клубком на их животах, но так, что усопшим видны неих лица, а бедра. Иногда их хоронят в вертикальном положении, иони очень плохо сохраняются. Наполовину разложившиеся отпостоянного стремления к небу, они охраняют черепки, на которыхвыцарапано имя "Иегуда" или слово "шахор" - "черное". По угламгробниц - следы костров, в ногах у них- пища, на поясе - нож.Рядом - останки разных животных, в одной могиле овцы, в другойкоровы или козы, а там курицы, свиньи или олени, в детскихмогилах - яйца. Иногда рядом с покойными лежат их орудия -серпы, клещи, ювелирные инструменты. Их глаза, уши и рты, каккрышками, прикрыты кусочками черепицы с изображениемсемиконечного еврейского подсвечника, причем эта черепицаримского происхождения, III или IV века, а рисунки на ней VII,VIII или IX века. Рисунки подсвечника (меноры) и другихеврейских символов выцарапаны на черепице заостреннымиинструментами очень небрежно, как будто в большой спешке, аможет быть, и тайком, кажется, будто они не осмеливалисьизображать их красиво. Возможно также, что они не помнят какследует тех предметов, которые изображают, как будто ониникогда не видели подсвечник, совок для пепла, лимон, баранийрог или пальму, а изображают их по чужому описанию. Этиукрашенные изображениями крышки для глаз, ртов и ушей должныпрепятствовать демонам проникнуть в их могилы, но эти кускичерепицы разбросаны по всему кладбищу, будто какая-то могучаясила - прилив земного притяжения - сорвала их со своих мест иразбросала, так что ни один теперь не лежит на том месте, гдебыл положен охранять от демонов. Можно далее предположить, чтокакая-то неизвестная, страшная и спешная необходимость,возникшая позже, перенесла сюда эти крышки для глаз, ушей иртов из других гробниц, открывая дорогу одним демонам изакрывая ее перед другими..."
В этот момент все звонки на двери начали звонить и в домворвались гости, Джельсомина Мохоровичич вошла в вызывающихсапожках с прекрасными, неподвижными глазами, будто сделаннымииз драгоценных камней. Мать профессора Сука в присутствии всехгостей вручила ей виолончель, поцеловала ее между глаз, оставивна месте поцелуя еще один глаз, нарисованный губной помадой, исказала: - Как ты думаешь, Джельсомина, от кого этот подарок?Отгадай! От профессора Сука! Ты должна написать ему хорошееписьмо и поблагодарить его. Он молодой и красивый господин. И явсегда берегу для него самое лучшее место во главе стола! Углубленная в свои мысли, тяжелая тень которых могла быотдавить ногу, как сапог, госпожа Сук рассадила своих гостей застолом, оставив почетное место пустым, как будто она все ещеожидает самого важного гостя, и рассеянно и торопливо посадилад-ра Сука рядом с Джельсоминой и остальной молодежью возлехорошо политого фикуса, который у них за спиной потел ислезился листьями так, что было слышно, как капли падают напол. В тот вечер за столом Джельсомина повернулась к д-ру Суку,дотронулась до его руки своим горячим пальчиком и сказала: - Поступки в человеческой жизни похожи на еду, а мысли ичувства - на приправы. Плохо придется тому, кто посолит черешнюили уксусом польет пирожное... Пока Джельсомина произносила эти слова, д-р Сук резал хлеби думал о том, что она одних лет с ним и других - с остальныммиром. Когда после ужина профессор Сук вернулся в свою комнату вгостинице, он вытащил из кармана ключ, достал лупу и принялсяизучать его. На золотой монете, которая служила головкой, онпрочитал еврейскую букву "X"......Д-р Сук заснул на рассвете с мыслями о том, что никогдане узнает, что сказала ему в тот вечер Джельсомина. К ее голосуон был совершенно глух.
* ИЗ ЗЕЛЕНОЙ КНИГИ *
