Четвертый период истории русских сословий

Понятие о сословном праве. — Отсутствие понятия в о сословном праве Московском государстве в XVи XVI веках. — Начальный зако­нодательный момент IV периода. — Двоякое происхождение мысли о сословном праве в Московском государстве в XVII веке. — Сослов­ное право как средство удерживать классы в кругу их обязаннос­тей. — Превращение чиновных выгод в сословные права по состоя­нию. — Обособление трех сословий по правам.

Обозначая во введении в курс периоды, на которые можно раз­делить историю русских сословий, я сказал, что в четвертом пери­оде основанием общественного деления у нас служило различие прав, распределявшихся между сословиями по их политическому значению. Итак, сословное право есть отличительная черта IV периода. Это тот признак, которым строй, усвоенный нашим обществом в этот период, отличался от склада, который ему пред­шествовал и основывался на различии государственных обязан­ностей, разверстанных между общественными классами по их хо­зяйственным состояниям.

Понятие о сословном праве. Прошу припомнить, как мы опре­делили сословное право во введении в курс. Я сказал, что это есть всякое преимущество, предоставляемое законом целому классу общества в постоянное обладание. Разумеется, юридическое отли­чие известного класса только тогда можно назвать его преимуще­ством, когда оно обращается в его пользу, т.е. дает ему средства обеспечить свои интересы, создает ему выгодное положение в го­сударстве или помогает сохранять и укреплять это положение.

Отсутствие понятия о сословном праве в Московском госу­дарстве в XV и XVI веках. В московском государственном праве в XV и XVI веках, когда складывалось государство, мы не нахо­дим твердо выраженного понятия о таком сословном преимуще­стве. Законодательство знало хозяйственные выгоды, которыми пользовались разные классы и которые служили не интересам этих классов, а целям государства. Законы были средством ис­правного исполнения государственных обязанностей, возложен­ных на общественные чины, а не средством обеспечения интере­сов этих чинов. Выгоды достигались собственными усилиями отдельных лиц или получались лицами от государства, например, поместья. В том и другом случае государство налагало на лица соответствующие этим выгодам тягости: на землевладельцев, при­обретавших землю собственными средствами или получавших ее от казны, оно налагало службу приказную и ратную; на торгово-промышленных капиталистов — службу казенную и промысло­вое тягло; на хлебопашцев, снимавших земли казенные или част­ные, — тягло поземельное.

Первый вопрос, возникающий при изучении нового периода, состоит в том: когда, откуда и каким образом возникла в Москов­ском государстве идея о сословном праве как о таком юридиче­ском преимуществе, которое служило не столько средством для отбывания государственных повинностей, сколько средством для ограждения и проведения сословных интересов? Происхождение этой идеи было довольно сложно и заслуживает некоторого вни­мания, тем более что этот вопрос почему-то обыкновенно остав­ляется в тени нашей историко-юридической литературой.

Начальный законодательный момент IV периода. Москов­ское законодательство начинает довольно твердо формулировать такие преимущества и согласно с ними перестраивать прежнюю чиновную иерархию общества с половины XVII века, с Уложения 1649 г. Постепенно вырабатываясь и укрепляясь, основанный на различии сословных прав новый склад нашего общества достига­ет если не полного и окончательного, то довольно определенного выражения в сословных жалованных грамотах 1785 г. Поэтому Уложение можно принять за начальный законодательный момент IV периода истории русских сословий, а жалованные грамоты мы избрали было конечным пределом нашего изучения. Однако мысль о сословном праве, как мы его определили, возникла ра­нее издания Уложения, и условия, из которых она родилась, ста­новятся заметны еще в XVI веке.

Двоякое происхождение мысли о сословном праве в Мос­ковском государстве. Сословные права возникали и развивались в нашем государственном порядке двумя путями: все они явля­лись последствиями чиновного деления, но различались свойством побуждений, их вызывавших, или тех интересов, которые ими ограждались. Одни из них создавались самим законодательством и направлены были к тому, чтобы поддерживать и укреплять чи­новное деление общества, удерживая классы в кругу назначен­ных им чиновных обязанностей. Другие сами собой рождались из материальных выгод, связанных с чиновными обязанностями, и служили выражением и средством поддержания того государ­ственного значения или веса, какой приобретали чины исполне­нием своих обязанностей. С первого взгляда эта разница в проис­хождении сословных прав покажется неясной, но вы увидите из дальнейшего изложения, в чем она состояла.

Сословное право как средство удерживать классы в кругу их обязанностей. Сословные права как средства удержания клас­сов в кругу их государственных обязанностей постепенно развива­лись путем перерождений, каким подвергались эти обязанности в своем практическом применении. Мы видели, что первоначально эти обязанности развёрстывались по хозяйственным состояниям лиц: кто владел землей, тот должен был служить ратную службу; кто пахал землю, тот обязан был тянуть поземельное тягло. Эти повинности падали на состояния или занятия даже независимо от лиц, которые владели этими состояниями или вели эти занятия. Если землевладелец, служивший ратную службу со своей земли, часть этой земли пахал на себя своими холопами или вольнона­емными рабочими, не сдавал ее тяглым людям — крестьянам, то в XVI веке он сверх ратной службы платил еще поземельное тяг­ло с этой части наравне с тяглыми хлебопашцами. Таким обра­зом, по земле землевладелец служил, а по пашне платил. Потом, когда посредством такой разверстки лица рассортировались на классы, по мере того как общественное деление, кристаллизуясь, застывало и твердело, повинности с помощью наследственной их передачи постепенно переносились с хозяйственных состояний на самые лица и только отбывались лицами по хозяйственным со­стояниям.

Иногда они даже ложились на лица независимо от их состоя­ний. Сын служилого человека нес ратную службу, даже не имея земли. Напротив, неслужилый человек, ставший землевладель­цем, — например, холоп, получивший от господина часть его вот­чины в награду за верную службу, что нередко бывало в XVI веке, — такой землевладелец не был обязан ратной службой государству. Если служилый человек должен был служить, хотя бы и не владел- землей, то, наоборот, служилый землевладелец не обязан был платить поземельное тягло, хотя бы часть своей земли и обрабатывал на себя. Вот почему в царствование Михаи­ла Федоровича дворовые пашни служилых землевладельцев по писцовым книгам являются уже свободными от поземельного на­лога. Эта перемена была, очевидно, перенесением государствен­ных повинностей с хозяйственного состояния на самое лицо, им владевшее. Отсюда установилось правило, по которому податное тягло освобождало от ратной службы, а ратная служба — от по­датного тягла.

Естественно, однако же, что повинность, переставши быть ве­щественной и сделавшись личной, не могла исправно отбывать­ся, если теряла свое вещественное, т.е. хозяйственное, основа­ние. Отсюда еще в XVI в. становится заметным в московском законодательстве стремление поставить лица в экономические со­стояния, соответствующие несомым ими повинностям, и удержать их в этих состояниях. Самым решительным выражением этого стремления была система поместных наделов, превратившая ты­сячи безземельных ратников в мелких землевладельцев. Но и вот­чинное землевладение испытало на себе действие того же стрем­ления. Здесь оно, прежде всего, повело к стеснению прав вотчинного землевладения в интересе поддержания служебной годности слу­жилых фамилий. Чтобы предохранить их от упадка и предупре­дить переход вотчинных земель от служилых владельцев в неслу­жилые или неспособные к службе руки, ограничено было право отчуждения и право завещания родовых наследственных вотчин. В ст. 85 Судебника 1550 г. и в дополнительном законе 1557 г. был точно определен порядок выкупа таких вотчин, отчужденных вла­дельцами в чужой род. Нисходящие потомки вотчинника, продав­шего родовую вотчину, — дети и внуки — по Судебнику и закону 1557 г. не могли выкупать ее. Это право сохраняли только боковые родственники — братья, сестры и племянники — и только в том случае, если они не подписались на купчей продавца свиде­телями, т.е. не давали молчаливого согласия на продажу вотчи­ны. Право выкупа отчужденной вотчины сохранялось за родича­ми в продолжение сорока лет. Причем родич, выкупивший родовую вотчину, лишался права ее дальнейшего отчуждения в род: он мог продать или заложить ее только члену своего рода, не подписав­шемуся свидетелем на купчей первого продавца.

В одном списке Судебника является еще более важное стес­нение права отчуждать родовые вотчины: здесь к изложенной ста­тье Судебника приписан закон царя Ивана, неизвестно в каком году изданный. По этому закону бездетный вотчинник мог про­дать, заложить или отказать в монастырь по душе только полови­ну своей родовой вотчины без согласия родичей. Все, что он от­чуждал сверх этой половины без их согласия, отдавалось им по их челобитью без выкупа, а покупатель лишался своих денег. Зако­нами 1562 и 1572 гг. право отчуждения и завещания родовых вот­чин было еще более стеснено в пользу казны, точнее говоря — в интересах службы, для предупреждения перехода вотчин в неслу­жилые руки. По этим законам крупным землевладельцам, князь­ям и боярам, вообще запрещено было отчуждать, т.е. продавать, менять или закладывать свои родовые вотчины, а также отдавать их в приданое. Они могли ввиду бездетной смерти завещать эти вотчины боковым родственникам, но только ближайшим — бра­тьям, их детям и детям этих племянников, не далее. Сверх того, запрещено было завещать вотчины вдовам, женам и дочерям и отдавать их в монастыри по душе без доклада государю. Во всех случаях, когда по закону вотчинник терял право располагать вот­чиной по своему усмотрению, она по смерти его бралась в казну и обращалась на поместные дачи. Все эти стеснения были объяс­нены в законе 1572 г. одним главным побуждением: «Чтобы служ­бе убытка не было и земля бы из службы не выходила».

Все изложенные узаконения направлены были косвенно к удер­жанию служилых фамилий в раз занятом однажды ими положе­нии по службе, которое чаще всего терялось вследствие потери вотчин, наследственных состояний. Такие распоряжения касались только высших слоев служилого класса, княжеских и боярских фа­милий, т.е. крупнейших землевладельцев, наиболее важных для службы. Но в XVII столетии мы встречаем, и прямые законода­тельные меры с целью затруднить и даже запереть выход из всех состояний — как служилых, так и тяглых. Легко понять, что не­возможно было превратить каждый служебный чин в замкнутое состояние. Среди чинов господствовало постоянное движение: личная заслуга или личная удача в хозяйственных предприятиях постоянно изменяла чиновное положение лица, переводя его из одного чина в другой. Бедный городовой сын боярский, по состо­янию своему способный служить только городовую осадную служ­бу, постепенно богатея, запасался конем и вооружением и, таким образом получая возможность нести более тяжелую повин­ность — ходить в дальние походы, переходил в разряд городовых дворян или даже в выбор. Но вся иерархия чинов не представляла непрерывной лестницы ступеней, которую одно и то же лицо мог­ло бы пройти снизу до самой вершины. В московском чиновном делении не было того, что потом бывало по табели о рангах, когда чиновник, начавший с низу, с низшего чина, личными качествами или с помощью служебной удачи, пробегал всю лестницу чинов и кончал свою государственную службу в высшем чине. Таких при­меров не было в московской службе в XVI—XVII веках. Вся лест­ница московских чинов распадалась на несколько отделов, и иерархическое движение было возможно для лица известного про­исхождения только на пространстве ступеней известного отдела. У каждого «отечества» были свои доступные ему чины. Провин­циальный дворянин, начавший службу городовым сыном бояр­ским, мог дослужиться до выборного дворянства, в исключитель­ных случаях попадал даже в Московский список, но редко шел выше дворянства московского. Точно так же тяглый посадский че­ловек, начавший свою деятельность в звании молодшего, мог, бо­гатея, стать «лучшим» посадским человеком, мог даже попасть в высшее столичное купечество, стать торговым человеком гости­ной или суконной сотни, даже гостем. Но мы знаем очень немно­го случаев еще более успешного возвышения. Некоторые гости за свою усердную службу казне награждались дьячеством, полу­чали поместья, и даже известны два-три человека в XVII веке, ко­торые из гостей через дьячество попали в Думу в звании думных дворян. Но не было ни одного купца, который дослужился бы до боярства. Так у каждого общественного слоя была своя чиновная карьера, свой ряд доступных ему чинов. Следовательно, отделы чинов были менее подвижными состояниями, чем самые чины.

Чины каждого отдела отличались неодинаковыми, но однород­ными обязанностями, и соответственно тому лица, их получавшие, должны были иметь неодинаковые, но однородные хозяйственные состояния. Так, посредством естественной группировки мелких чинов сами собой обозначались очертания более крупных клас­сов, которые законодательство и обратило в сословия, сперва зам­кнув выход из них, а потом обособив их друг от друга специальны­ми правами. В одной статье Судебника 1550 г. мы читаем: «Адетей боярских служивых и их детей, которые не служивали, в холопи не приимати никому опричь тех, кого государь от службы отста­вит». Точно так же Судебник запретил заимодавцам брать к себе в дворовую службу тех должников, которые занимали деньги в рост, а не под условием служить за рост.

В XVII веке запрещение выходить из служилых и тяглых состо­яний становится общим и настойчивым стремлением московского законодательства. Так, закон 9 марта 1642 г. безусловно запретил вступать в холопство дворянам и детям боярским. Точно так же еще до Уложения принимались меры против закладничества, т.е. про­тив вступления в личную зависимость с правом всегда ее прекра­тить или без этого права. Уложение окончательно запретило тяг­лым посадским людям и крестьянам отдаваться в зависимость по служилым кабалам к церковным властям или светским землевла­дельцам. Детей или младших родственников своих тяглые люди могли отдавать только в жилую неволю и притом не более как на пять лет. Так отменена была 88 статья Судебника 1550 г., которая давала крестьянину право продаваться с пашни в полное холопство. В XVII веке люди православного исповедания в Московском госу­дарстве вообще не могли продаваться в полное холопство. Если мы припомним установленную наказом 1646 г. вечность крестьянскую, то все почти общество в Московском государстве, все служилые и тяглые чины его представятся нам сосредоточенными в три груп­пы: служилую, посадскую и крестьянскую, которые были замкну­ты с одной стороны — со стороны выхода из них.

Превращение чиновных выгод в сословные права по состо­янию. Но если специальные повинности целых чиновных групп стали безусловно обязательными и неизменными, даже наслед­ственными, то являлась необходимость и обеспечивавшие их ис­полнение хозяйственные выгоды сделать исключительным досто­янием классов, которые несли на себе эти повинности. Если служилый человек по закону нес вечно потомственную ратную службу, а посадский тяглец вечно и потомственно платил тягло по городскому промыслу, то было необходимо, чтобы никто, кро­ме служилых людей, и не владел землей, чтобы никто, кроме по­садских тяглецов, и не имел права промышлять в городе.

Так хозяйственные состояния и занятия из экономических средств исправного отбывания государственных повинностей превратились в исключительные юридические преимущества от­дельных классов, направленные к удержанию лиц в кругу их на­следственных обязанностей. Иначе говоря — превратились в со­словные права. [91], [92] Отсюда возникло новое явление в Московском государственном порядке — приобретение права на известное хо­зяйственное состояние или занятие. Прежде хозяйственные состо­яния приобретались усилиями отдельных лиц, средствами граж­данского права. Каждое занятие было всем доступно, возникало из свободного приложения труда, руководимого частными интере­сами трудящегося лица. Теперь лицо, прежде чем войти в извест­ное состояние, должно было приобрести право на это; прежде чем принималось за известные занятия, обязано было вступить в тот общественный класс, которому это занятие было присвоено зако­ном как его сословное преимущество.

Обособление трех сословий по правам. Из указанного пра­вила само собою вытекало и обратное требование: если только служилые люди имеют право владеть землей, только посадские люди могут заниматься городским промыслом и торгом, то все владеющие землей должны войти в состав служилого класса, все занимающиеся городским промыслом и торгом обязаны примк­нуть к классу посадских людей. Так право землевладения и право городского промысла и торга объединяли мелкие чины, разделен­ные до тех пор дробными различиями в тяжести ратных служилых и тяглых посадских повинностей. Такое обоюдостороннее прило­жение правила и сомкнуло прежние чины в несколько крупных классов или сословий, придав им посредством принудительной сословной приписки более плотный и постоянный состав и обособив, их друг от друга.

Меры, направленные к сосредоточению и округлению раздроб­ленных прежде общественных классов, были проведены на зем­ском соборе 1648 и 1649 гг. по инициативе правительства или по ходатайству самих земских чинов и сведены в Уложение.

1. Личное землевладение стало исключительным правом слу­жилых людей и тех из земских, которые несли казенную службу по выборам. Боярские холопы и находившиеся в сходном с ними юридическом положении монастырские служки не могли поку­пать и принимать в заклад вотчины. Если кто из служилых людей находил такую вотчину и бил о ней челом государю, она отбира­лась у холопа или служки и отдавалась челобитчику в поместье, как конфискованная земля (Улож., XVII, 41). Им не давали и по­местий из государевых казенных земель.

2. Право торговать и промышлять в городе присвоено было исключительно посадским людям, а не принадлежавшие к посад­скому обществу городские торговцы и промышленники обязаны были либо отказаться от своих торгов и промыслов, либо припи­саться к городскому обществу. Холопы и крестьяне, владевшие в
городах тяглыми дворами и промышленными заведениями — лав­ками, амбарами, погребами, — обязаны были продать их тяглым посадским людям. Впредь запрещалось кому-либо приобретать такие дворы и заведения в городах, кроме посадских людей, под угрозой конфискации приобретенного имущества и торговой каз­ни для приобретателей из крестьян и холопов. Крестьяне могли привозить в города свои товары и продавать их на гостином дворе с возов и судов, но не могли покупать и нанимать для того лавок в торговых рядах.

С другой стороны, слободы в городах, населенные нетяглыми промышленниками и торговцами, заложившимися за служилых людей или духовных сановников, приписывались к посадским об­ществам со всем своим населением и землями. Даже дети духо­венства и другие вольные люди, жившие по городам на церков­ных землях и занимавшиеся торгами и промыслами, зачислялись в городское тягло. Не только люди вольные, не принадлежавшие к какому-либо определенному состоянию, но и состоявшие на го­сударственной ратной службе по прибору и за то получавшие ка зенное жалованье, занимаясь в городе торговлей и промыслами, должны были тянуть городское тягло. По Уложению такие при­борные служилые люди, оставаясь в своих служилых чинах и про­должая нести ратную службу, вместе с тем по своим торгам и про­мыслам обязаны были записаться в городское тягло и платить всякие подати наравне с тяглыми посадскими людьми. Исключе­ние сделано было только для некоторых разрядов служилых при­борных людей. Например, для стрельцов, которые со своих го­родских торгов и торговых заведений платили таможенные пошлины и годовые оброки по окладу городского общества, но не были обязаны нести тягло и земские службы наравне с посадски­ми людьми (Улож., XIX, 15, 17, 7, 3, 4, 11, 12). Таким образом, одно и то же лицо могло принадлежать к служилому и тяглому состоянию, чем для низших служилых людей отменялось устано­вившееся в начале XVII века правило, что ратная служба осво­бождает от тягла, и обратно — тягло от службы.

3. Наконец, и земледельческий труд, став сословным правом, начал объединять сельское население, дотоле разбитое на раз­личные юридические состояния. В состав этого населения входи­ли тяглые крестьяне и бобыли, жившие на казенной или частной владельческой земле, безземельные гулящие люди, занимавши­еся сельскими промыслами или наемной работой, и пахотные хо­лопы, получавшие от господ земельные участки в пользование с усадьбами и земледельческим инвентарем и за то работавшие на господ или платившие им оброк, подобно крестьянам. Такие па­хотные холопы назывались деловыми, и задворными людьми.

Уложение ясно отличает крестьян и бобылей, черных и двор­цовых, от крепостных владельческих, а тех и других от холопов. Первых оно признает прикрепленными к земле, или, точнее, к сельским обществам. Вторых и третьих — прикрепленными к ли­цам, т.е. к землевладельцам, различая их друг от друга тем, что крепостные крестьяне и бобыли были люди тяглые, а деловые и задворные холопы — нетяглые. Но в самих признаках, которыми различались указанные три состояния, заключались условия их взаимного юридического сближения. Прикрепляя одних хлебо­пашцев к сельским обществам, других к землевладельцам, Уло­жение окончательно утверждало то правило, что сельские обще­ства казенных крестьян отвечают за податную исправность последних, а землевладельцы — за исправность своих крепостных крестьян. Неизбежным последствием этого правила была принудительная разверстка тягла. Сельские общества и землевладельцы получали право отводить отдельным крестьянам большие ни меньшие пахотные участки соразмерно с их рабочими сила­ми и налагать на них подати соразмерно с отведенными участками. Эта принудительная разверстка вносила важные перемены в юридический состав сельского населения. С одной стороны, она уничтожала юридическое различие между крестьянами и бобылями: принадлежность к тому или другому из этих состояний опре­делялась не выбором самого тяглого хлебопашца, а хозяйственным усмотрением общества или землевладельца, которые разверстывали тягло. С другой стороны, эта разверстка уничтожала на деле юридическое различие между крестьянами и пахот­ными холопами. Сумма податей, падавшая на имения, определя­лась количеством тяглых крестьянских и бобыльских дворов, значившихся в нем по переписной книге. Но податные платежи предоставлено было разверстывать ответственному за них вла­дельцу между всеми крепостными его хлебопашцами, как он хо­тел, и недоимки взыскивались сборщиками, как с тяглых кресть­ян, так и с нетяглых пахотных холопов. Поэтому в переписных книгах 1646 и 1678 гг., когда произведены были общие переписи тяглых людей, обозначались и дворы деловых и задворных холо­пов наряду с крестьянскими и бобыльскими, хотя этих холопов закон еще не признавал прямо тяглыми людьми. Так подготовля­лось слияние бобылей и пахотных холопов с крестьянами в один класс, завершенное введением подушной подати при Петре. На­конец, юридический состав сельского населения упрощался еще тем, что Уложение, прикрепляя казенных крестьян к сельским об­ществам, а владельческих — к владельцам, распространило это прикрепление и на детей и родственников крестьянина, которые жили в его доме, не имея своих участков, и считались до тех пор вольными людьми.

Таковы были три крупные группы, на которые с половины XVII века стало распадаться по сословным правам гражданское общество в Московском государстве.

 

Лекция XXI

Честь чинов как источник сословных прав. Первоначальное значение чиновной чести в московском праве. — Дальнейшее юридическое услож­нение значения чиновной чести. — Новая форма сословного законода­тельства в XVII веке — жалованная сословная грамота. — Отноше­ние нового сословного деления общества к прежнему чиновному.

Честь чинов как источник сословных прав. Первоначальное значение чиновной чести в московском праве. Другим источ­ником сословных прав в Московском государстве XVII века была честь чинов. Это был своеобразный, довольно сложный юриди­ческий институт, выработанный древнерусским правом. Первона­чально под этим термином разумелось значение, какое придавал закон известному чину и в котором выражалась государственная оценка сравнительной пользы, приносимой государству разными общественными чинами. Наиболее осязательной формой, в кото­рой выражалась эта оценка чиновной чести, служило наказание за бесчестье, т.е. за оскорбление лица действием и преимуще­ственно «непригожим словом». Наказания за бесчестье разли­чались по чинам как оскорбленной, так и оскорбившей стороны, и были очень разнообразны. За бесчестье подвергали денежным пеням, тюремному заключению, телесным наказаниям и позор­ному обряду отсылки виновного головою к потерпевшему. Котошихин описывает обряд отсылки головою за боярское бесчес­тье. Приставы вели под руки обидчика на двор к обиженному боярину и ставили его внизу крыльца, на которое вызывали из дома и обиженного. Дьяк произносил последнему речь, говоря, что государь указал и бояре приговорили за его боярское бесчес­тье отвесть обидчика к нему головою. Обиженный благодарил за царскую милость, а обидчика позволял отпустить домой. На пути к обиженному, как и стоя на дворе у него, обидчик пользовался правом безнаказанно «лаять и бесчестить всякою бранью обижен­ного», который «за те злые лайчивые слова» ничего не смел, сде­лать с обидчиком под опасением усиленной кары.

Уже в Судебнике 1550 г. встречаем сложный тариф денежных штрафов за бесчестье людей разных чинов. Этот Судебник был еще более развит Уложением 1649 г. Он, между прочим, назна­чал 5 рублей пени за бесчестье «доброго боярского человека», т.е. лучшего служилого холопа, ходившего в походы с господином. В то же время бесчестье свободного крестьянина оплачивалось впятеро дешевле. На лестнице чинов холоп стоял очень низко и не пользовался правами свободного лица, как и не нес никаких прямых государственных обязанностей. Но государство ценило пользу, приносимую им как вооруженным спутником служилого ратника, и за эту пользу ставило его выше тяглого крестьянина. Значит, чиновная честь лица определялась собственно не поло­жением его чина на чиновной лестнице, а приносимой им госу­дарственной пользой — прямой или косвенной.

Но если в различии наказаний за бесчестье по чинам оскорб­ленных выражалась оценка не столько достоинства самого чина, сколько государственной полезности чиновного лица, то в разли­чии наказаний за бесчестье по чинам обидчиков, наоборот, выра­жалась оценка не столько этой полезности, сколько значения чина, чем бы он ни приобретался — заслугой или породой. По Уложе­нию думные люда за оскорбление патриарха отсылались к нему головою, служилые по отечеству наказывались батогами, а тяг­лые и служилые по прибору — кнутом на площади и сверх того месячным заключением в тюрьме (Улож., X, 27—31).

Род государственного служения сообщал лицу известное до­стоинство, которым определялся и род наказания за известные пре­ступления и проступки. Для людей высших чинов, руководивших управлением, это достоинство служило средством успешного ис­полнения их правительственных обязанностей. Они должны были иметь авторитет, необходимый для поддержания в управляемых ими людях чувства порядка и повиновения. Поэтому закон под­вергал их за одни и те же проступки неодинаковым наказаниям с людьми низших чинов. Вот почему в прежней Руси думные люди и высшее духовенство были свободны от телесных наказаний. Та­ким образом, чиновная честь была первоначально личным пре­имуществом, которое либо прямо связывалось с чином, либо при­обреталось службой государству независимо от чина. Походный холоп был одного чина с простым, но честь первого ценилась впя­теро дороже чести последнего.

Дальнейшее юридическое усложнение значения чиновной чести. С течением времени юридический состав чиновной чести усложнился: к личным преимуществам присоединились матери­альные выгоды, которые также вытекали из чиновных обязанно­стей, но не служили обеспечением их исправного исполнения. Так, согласно с правилом, что владеть землей может только тот, кто несет службу ратную, приказную или земскую, право землевла­дения вотчинного и поместного в Московском государстве дано было и высшему столичному купечеству, несшему наиболее тя­желые казенные службы, и посадским людям, которых выбирали в земские старосты. Но землевладение для этих людей не соеди­нялось с воинской повинностью, падавшей на служилых земле­владельцев, и, таким образом, становилось чистым сословным их правом. Точно такое же значение получило признанное законом в XVII веке право служилых землевладельцев на крепостной труд их крестьян: ратная повинность этих землевладельцев обуслов­ливалась вотчинным и поместным землевладением, а не этим правом, хотя последнее было тесно связано с первым. Таким об­разом, землевладение гостей и земских старост и владение кре­постными крестьянскими руками получили характер сословных прав, не соединенных с соответствующими обязанностями; стали наградой за службу, а не средством или условием службы. Этот новый род сословных прав, возникших из юридического развития чиновной чести, усилил обособление чиновных групп, разделен­ных правами, которые, как мы видели, возникли из превращения экономических состояний или занятий в исключительные преиму­щества известных классов.

Новая форма сословного законодательства в XVII веке — жалованная сословная грамота. Таково было происхождение сословных прав в Московском государстве. Этим новым юриди­ческим явлением вызван был и новый род законодательства. До XVII века московское законодательство, рассматривая обществен­ные классы, определяло преимущественно их государственные обязанности. В XVII веке встречаем законодательный памятник, который говорит о сословных правах. Это жалованная грамота го­стям и гостиной сотне, данная 26 августа 1648 года. В этом акте воспроизведена грамота, пожалованная высшему столичному купечеству еще в 1613 г., вскоре по воцарении Михаила. Гостям и гостиной сотне присваивались этой грамотой очень важные пре­имущества: между прочим, их дворы освобождались от тягла и постоя; они сами, их дети и приказчики в поездках по торговым делам не подлежали суду местных областных управителей; иски на них принимал только Московский казенный приказ. Эта гра­мота о правах высшего купечества была предвестницей жалован­ных сословных грамот Екатерины II.

Отношение нового сословного деления общества к прежне­му чиновному. Новая группировка общественных классов, начав­шая обозначаться с половины XVII века, не устраняла прямо пре­жнего чиновного деления общества, а только прикрывала его на первое время. Но она по самим своим основаниям отличалась от этого деления. Чины, во-первых, были дробные и изменчивые хо­зяйственно-служебные состояния, принадлежность к которым в значительной степени зависела от воли самих лиц. Новые, более крупные общественные группы представляли более устойчивые классы, которые закон даже стремился сделать замкнутыми и принадлежность, к которым определялась преимущественно про­исхождением лиц, независимо от их экономического положения. С другой стороны, чиновное деление основывалось на различии государственных обязанностей, а новые крупные классы разли­чались между собою еще и правами. Этот последний признак и сообщал новым классам характер сословий в настоящем смысле этого слова, потому что, как было замечено во вступлении к кур­су, существенным и наиболее осязательным признаком сослов­ного деления служит различие прав, а не обязанностей.

Но, не устраняя прямо прежнего чиновного деления, новая сословная группировка общества косвенно содействовала разру­шению старой лестницы чинов, подготовленному рядом других условий.

Лекция XXII

Разрушение чиновного склада русского общества. Троякий процесс этого разрушения. — /) Перемены в приказной службе. Смешение генеалогических слоев высшего служилого класса в Московском госу­дарстве и закон 12 января 1682 г. Табель о рангах. — 2) Преобразо­вание земского управления при Петре I. Указы 30 января 1699 г. Вве­дение дворянства в порядок земского управления: дворянские советы при воеводах, ландраты и земские комиссары. —3) Превращение спе­циальных чиновных повинностей в общесословные. Распростране­ние воинской повинности на тяглых людей, на детей духовенства и на холопов. Распространение податного тягла на гулящих людей, холопов и косвенно на землевладельцев. — Сословный состав рус­ского общества после первой ревизии.

Разрушение чиновного склада русского общества. Троякий процесс этого разрушения. Ход начавшегося приблизительно с половины XVII века разрушения чиновного склада русского обще­ства обозначился тремя процессами соответственно трем основа­ниям, на которых построены были различные части старой лестни­цы чинов. Верхние ступени этой лестницы, как мы видели, держались на разверстке приказной службы между служилыми людьми по отечеству, средние — на распределении казенных по­ручений между земскими людьми по личному доверию, наконец, низшие — на раскладке ратной службы и тягла между служилыми и земскими людьми по их хозяйственным состояниям. Каждое из этих оснований и начало колебаться с половины XVII века, частью под влиянием условий, вызвавших новое сословное деление обще­ства.

1) Перемены в приказной службе. Первый процесс разру­шения чиновного склада общества обозначился постепенным из­менением характера приказной службы, обязанности которой раз­вёрстывались между служилыми людьми по отечеству. Эта разверстка была тесно связана с теми генеалогическими слоями, из которых составился высший служилый класс в Московском го­сударстве XV и XVI веков. Правительственные полномочия, требовавшие большего или меньшего авторитета со стороны упол­номоченных лиц, распределялись по отечеству или происхожде­нию, которым обусловливалось в древней Руси общественное зна­чение лица.

Смешение генеалогических слоев высшего служилого класса в Московском государстве и закон 12 января 1682 г. Но с нача­ла XVII века генеалогические слои высшего служилого класса, прежде резко различавшиеся между собою, стали заметно сме­шиваться. Старые родовитые фамилии, княжеские и боярские, вымирали или тускнели и опускались. Новые, незнатные люди личной заслугой или случайной удачей выносились наверх, до­стигали влиятельного положения в управлении, богатели и ста­новились родоначальникам