Высшее образование.

Сверх обычных школьных занятий существовали еще такие, которые были как бы предметом роскоши; они никогда не сделались слишком распространенными, но все же развивались все больше и больше в конце V и в течение всего IV веков. Предметы, преподававшиеся в предшествующую эпоху, перестали удовлетворять умственные запросы греков, которые принялись за изучение рисования и разных наук, а именно — геометрии, астрономии, географии и, наконец, риторики и философии. Человеческие познания сделали в эту эпоху большие успехи во всех этих отделах, а потому было вполне естественно, что при воспитании юношества должны были воспользоваться ими. Но нетрудно догадаться, что это расширениес. 80 занятий происходило в силу обстоятельств только для самых богатых и самых интеллигентных афинских юношей; потому-то и среди слушателей Сократа можно встретить только сыновей состоятельных семей. Крайние консерваторы, как, например, Аристофан⁶, могли порицать или осмеивать это нововведение, но оно, несмотря на это, продолжало существовать.

Платон⁷ превосходно изображает, как велика была пытливость ума этих молодых людей и какое впечатление производили на них слова учителя:

«Юноша», говорит он, «впервые вкусивший из этого источника, получает такое наслаждение, как будто бы он нашел сокровище премудрости. Он преисполнен наслаждения. С восхищением вспоминая все речи, он то старается свести все идеи к единству, то, как бы развернув перед собой ряд идей, рассматривает каждую из них отдельно; возникающими при этом вопросами он ставит в большое затруднение прежде всего самого себя, а затем всех окружающих, каковы бы они ни были — молодые, старые, люди его возраста, не щадя ни отца, ни матери, ни кого другого, кто его слушает».

Бывший стратег Демодок пришел советоваться с Сократом о своем сыне Теаге:«Некоторые молодые люди, говорит он, «повторяют перед ним речи, которые волнуют его, и он завидует этим юношам. Давно уже он пристает ко мне, говоря, что я должен позаботиться о нем и нанять софиста, который сделал бы его мудрым. Но я думаю, что он подвергнется большой опасности, если пойдет к софистам. До сих пор я своими убеждениями удерживал его, но теперь я больше не в состоянии делать это; поэтому я думаю, что лучшим средством будет — уступить ему».

На рассвете Гиппократ громко постучал в дверь своей палкой. Когда ему отворили, он поспешно вошел, говоря громким голосом: «Сократ, проснулся с. 81 ты или еще спишь?» — Я узнал его голос и отвечал ему: «Ну, хорошо, Гиппократ, какие у тебя новости?» — «Только приятные». — «Отлично! Что же это такое, и почему ты пришел в такое время?» — «Протагор приехал», отвечал он. — «А тебе что до этого? Разве Протагор виноват в чем-нибудь перед тобой?» — «Да, клянусь богами! потому что он один — мудрец и не уделяет мне своей мудрости». — «Но, во имя Зевса! дай ему денег, и ты можешь слушать его речи; тогда он сделает и тебя мудрецом». — «О, если бы небесам было это угодно! Я не пожалел бы ни своего имущества, ни достояния своих друзей. Я, впрочем, затем и пришел, чтобы ты сказал ему обо мне. Говорят, что никто не владеет лучше его искусством речи. Мы могли бы отправиться к нему, чтобы застать его еще дома. Он живет у Каллия».

Алкивиад говорил о Сократе в следующих выражениях: «Когда я слушаю его, сердце мое бьется, я плачу и вижу, что многие другие делают то же. Часто он трогает меня до такой степени, что мой образ жизни кажется мне невыносимым. И ты, Сократ, не сказал бы, что это неправда, так как даже теперь я чувствую, что, если бы я услышал тебя, я не имел бы сил устоять и был бы тронут, как всегда. Он принуждает меня сознаться, что, нуждаясь во многом, я пренебрегаю самим собой, чтобы заниматься делами афинян. Поэтому я принуждаю себя бежать от него, как от сирены, и затыкаю себе уши, чтобы не состариться, сидя около него. Я испытываю перед ним то, на что никто не считает меня способным, — стыд. Я краснею только перед ним, потому что я сам чувствую, что не могу ничего возразить ему: я не могу сказать ему, что не должен следовать его советам; однако, покинув его, я проникаюсь желанием нравиться народу. Поэтому я избегаю его, как беглый раб, и, когда я вижу его, я краснею от мысли, какие признания я сделал ему. Часто я желаю, чтобы его больше не было на свете. Но если бы это случилось, я был бы огорчен еще больше; таким образом, я не знаю, что делать с этим человеком».

(По Платону).

С. 82