Легче перенести голод с другом, чем сытость в одиночестве». 4 страница

- Но все же, в знак нашего примирения, - взмолился Обан, - возьми
у меня хоть что-нибудь!..

Баян несколько мгновений смотрел в глаза своему недавнему врагу, затем сказал:

- В знак примирения предлагаю тебе принять мусульманскую веру.
Эта религия не позволяет лишать жизни безвинного человека! Ну, а теперь
дай твою руку - завтра я уезжаю в Аланию.

Обан и Баян обменялись рукопожатиями, затем в приливе дружеского чувства обнялись. Их окружили сторонники и того и другого. Гапур Даризо, подойдя поближе, спросил:

- Обан, скажи мне, как бы ты поступил, если бы все-таки оказался
победителем?

- В начале схватки я не сомневался в том, что поступлю, как и
задумал. Но сейчас я покорен великодушием Баяна, и с этого дня я

принимаю мусульманство. Надеюсь, что в будущем все то зло, которое вольно или невольно я совершал, будет перевешено делами добрыми!

Потом уже, когда четверо всадников - двое впереди, двое чуть поотстав, возвращались в город, один из них - Гапур Даризо - говорил едущему рядом Баяну:

- Я думаю, кунак, что ты не станешь сокрушаться ни о силах, ни о времени, потраченных на обуздание этого человека, чья гордыня мешала ему жить достойно, делая его опасным для многих добропорядочных людей. Он был угрозой всему обществу, не считался с законами писаными или неписаными, свою силу, свои борцовские качества использовал для самого беззастенчивого стяжательства. Я надеюсь, что сегодняшний урок он не забудет никогда, во всяком случае, он пошел ему на пользу. Приняв новую религию, требования этой религии, он, я думаю, станет другим человеком. Все мы видели его раскаяние, и оно было искренним...

Дело сделано, Баян, еще одно в ряду твоих благих свершений. Послезавтра вы уезжаете в Аланию, и вместе с вами - Анэген, моя дочь, избравшая тебя на вечные времена. Мне вспоминается сейчас одна поэма, известная в Грузии, хотя сочинили ее в Алании. Начинается она так:

«За горами жили два батыра,

Жора и Жорта их звали люди.

Чтобы дружбу обрести и уваженье,

Обращали путь они к аланам.

Пред горами жили два батыра -

Кара-Бий и Сары-Бий их звали люди.

Преданную дружбу находили

В солнечной Сванетии они...»

Дальше в поэме, по вине Жора и Жорта, происходят события, итог которых оказался плачевным. Но вы не будьте похожими на них, дорожите дружбой, и радость не оставит вас.

- Мне известно, кто сочинил эту поэму, - вступил в разговор Баян. -
Это Батыр из рода Габаловых, которые живут в селении Сауутлу на берегу
реки Ишкирты. Наш путь домой - как раз через это селение. А недалеко
от него находится село Кара-Бия и Сары-Бия, братьев-близнецов из рода
Мысакаевых. Сам сочинитель, Батыр, умер десять лет назад, достигнув
стодесятилетнего возраста. А песня - «Богатыри» - жива в народе, и будет
жить, пока жив народ, а народ - вечен.

- Ты прав: что на устах народа, тому жить долго. Но давай вернемся
к нашему разговору о письменности. Вот, возьми в руки этот небольшой
предмет в сафьяновом переплете. Это китаб[63], в котором заключена
мудрость людей, живших две тысячи лет назад, но человеку не знающему
значения вот этих знаков - букв, она не скажет ничего. Кроме того, она
написана на греческом языке, ну а говорить о преимуществах человека,
знающего несколько языков - излишне.

В доме Орасановых только и было разговору, что о возвращении Баяна. Восхваляли его силу, восхищались легкостью, с которой он побеждал своих соперников. «Равного ему не было! Пятидесятилетний аланин-алф возвращается с неслыханно щедрыми дарами и наградами! Глава эриставов Гапур Даризо сделал особое подношение за его игру «буратар»! Вся тбилисская публика полюбила этого пехлевана», говорили в селениях.

С нетерпением ждал дорогого гостя сын Герия - Барса. В трех больших котлах варилось мясо; женщины уставляли столы самыми лучшими блюдами и напитками; молодежь, разодетая как на праздник, танцевала, затевала игры; пожилые люди, сидя в стороне, пели старинные песни, в которых прославлялись подвиги мужественных людей...

Едва путники к воротам - Барса навстречу.

- Ах, Баян - сын Айдо! Кто бы мог уверенно сказать, что среди сильнейших борцов - да из стольких стран - ты окажешься первым! Слава Аллаху, на тебе и царапины нет!

Друзья обнялись. Молодежь быстро приняла лошадей, груженых мулов, отвели их на хозяйственный двор, чтобы дать все необходимое и оставить на отдых.

Анэген встретили с особым почтением, ни о чем не расспрашивая, отвели в отдельную комнату.

Одетая во все лучшее, красавица Мелейи, та самая женщина, которую Баян пообещал забрать с собой в Аланию, с радостью бы бросилась ему на шею, но вместо этого осмелилась только пожать его правую руку обеими своими. По распоряжению Баяна Мелейи проводили в ту же комнату, что была отведена для Анэген. Дочь Гапура уже спала, на широкой, сработанной искусным мастером, кровати. Мелейи наклонилась к ней и невольно залюбовалась ее красотой, накрыла ее полуобнаженную белую грудь шелковым покрывалом, затем прилегла рядом.

«Какая красавица! Черные, изящные дуги бровей, длинные в пол лица ресницы, прямой нос, четко очерченные губы... Что ей понадобилось в Алании? Или она бежит, спасаясь от кого-то? Какая судьба послала ее в дорогу, обещая исполнение надежд?» - эти и подобные мысли не давали уснуть Малейи в самой дальней, гостевой комнате дома.

А во дворе танцевали, пели, от души веселились. Одни, отдав должное угощению, уходили, на их место приходили другие. Благодарили Всевышнего за милости, просили не оставлять людей, одаривая их поля, виноградники и сады тучными плодами.

Ночь пролетела быстро. Анэген проснулась и ей сейчас же захотелось увидеть Баяна. Но увидела она женщину, незнакомую - та сидела спиной к ней у зеркала и расчесывала длинные густые волосы. Заплела их в две косы, а косы, соединив их, перекинула на гибкую, как лоза, спину. При этом она оглянулась, и взгляды двух женщин встретились. Сердца их учащенно забились, в головах возникали тысячи вопросов, но ни одна не решалась заговорить. В комнате потянулась напряженная пауза. И все-таки первой не выдержала Анэген:

- Ты тоже спала в этой комнате, на этой кровати, рядом со мной?

- Да, красавица, рядом, - ответила Мелейи, и ее ровные белые зубы
блеснули в приветливой улыбке.

- Странно, что я ничего не почувствовала. Наверное, от усталости.
Скажи, я не болтала во сне?

- Ты иногда произносила имя Баяна и при этом улыбалась.

- Вот как? А не заметила ли ты чего-нибудь еще?

- Во сне ты сбивала одеяло ногами, двигала руками, словно что-то искала, охала, вздыхала и чмокала губами... Мне кажется, ты влюблена. И если твоя любовь не осуществится, ты заболеешь страшной, неизлечимой болезнью. Вот что я тебе скажу. Откройся мне, подтверди мои догадки: ты влюблена в Баяна? все с той же блистательной улыбкой спросила Мелейи.

Анэген пожала плечами, на минуту задумалась и - улыбнулась в ответ.

- Кажется, ты хорошая, добрая женщина, поэтому таить от тебя не стану... Любовь ли это? Выслушай меня сначала, не перебивая. – Глаза Анэген смотрели простодушно и доверительно. - Мне было двадцать пять лет, когда мне однажды приснился сон, яркий, незабываемый. Мне привиделся мужчина, стройный, широкоплечий, у него был резко очерчен нос, в карих глазах были мудрость и отвага.

Я стала искать этого человека. Мое происхождение позволяло мне часто бывать в обществе, видетьмногих людей, знаменитых, богатых, умных... но тот мужчина из моегосна так ни разу мне и не встретился, хотя, все более взрослея, я все чаще ичаще думала о нем. Прошли годы, я не могла и не хотела отказываться от моей мечты. Вообрази теперь мое изумление, когда я увидела этого человека в нашем доме - неделю назад. Он сидел за столом с моим отцом, и они дружески беседовали. В тот же вечер я сказала родителям: «Делайте со мной что хотите, но если вы не отдадите меня замуж за нашего гостя, я наложу на себя руки, так и знайте!» Ты, наверное, догадалась, что этим гостем был именно Баян, во всех чертах совпадающий с тем образом из сновидения, который столько времени не давал мне покоя. Родители знают мой характер, знают, что от своих слов я не откажусь. Учитывая мой возраст, отдаленность страны, разницу в верованиях, они все-таки уступили мне. Мой отец - век буду благодарна ему! - без околичностей рассказал все Баяну. Подробностей разговора я не знаю, но, как видишь, я - в пути вместе с ним, и направляемся мы на его родину. Я как будто только начала жить неделю назад, и жизнь моя наполнена смыслом, и не болит сердце, и душа не тоскует...

- А дальше, дальше что? - допытывалась Мелейи. - Был у тебя с ним какой-нибудь разговор?

- Нет, ни словом еще не обменялись. Но улыбку, которая когда-то мне приснилась, я вижу теперь каждый день, и наяву! С меня и этого пока довольно. К тому же я не могу не чувствовать его душевного ко мне расположения. Супругами мы станем в тот день, который судил нам Аллах. Яспокойна в своем ожидании. Спешащая река, как говаривала моя бабушка Орелла, к морю не добегает. Я точно знаю, я уверенна, что непобедимый Баян бродит сейчас в апельсиновой роще и думает обо мне, о своей любви ко мне!

Мелейи перекинула свою тяжелую косу на грудь и, поглаживая ее нежными пальцами, спросила, не глядя на Анэген:

- А ты позволила бы какой-либо другой женщине прикоснуться к Баяну?

- Целительный источник неиссякаем, если правильно с ним обращаться это тоже слова моей бабушки; кстати, сегодня ей исполняется сто лет, - ответила Анэген, подозревая, что на этом разговор далеко еще не закончен.

- Я выслушала твою историю; пожалуйста, имей терпение выслушать и меня, - говоря так, Мелейи казалась грустной, глаза ее увлажнились.

Анэген не ответила, просто села поудобней и сложила на коленях руки. Мелейи колебалась, затем решилась:

- Не знаю, как тебе понравятся мои слова, но в любом деле я предпочитаю определенность и ясность. Получается так, что мы обе в него влюблены...

- Как?! И ты его любишь? — руки Анэген взметнулись с колен, чтобы
поскорее спрятать запылавшее лицо.

- Да, я полюбила его. Так полюбила, что душу готова отдать за одно
только ласковое ко мне обращение «Мелейи-ханум!» У него такая
походка, словно за ней наблюдают Солнце и Луна, словно шагает он прямо
к звездам! Я знала, что он женат, но не любить его не было никакой
возможности: он словно завораживал, притягивал к себе, и только возле
него находила покой моя бушующая, как океан, душа. На празднике в
честь его приезда я спросила: «Ты приехал, чтобы силой обращать нас в
мусульманство?» А он ответил: «Нет, я приехал бороться с вашими
пехлеванами, а потом, если поможет Аллах, забрать одну из вас с собой.
Тебя, например, я бы с удовольствием увез. Поедешь со мной?» И так это
было просто сказано, так уверенно, что я почувствовала - эта встреча
предначертана судьбой. С того времени я потеряла сон... В конце концов,
я хочу обыкновенного человеческого счастья: заботиться о нем, родить от
него ребенка, воспитывать и каждый день знать - любимый мой рядом.
После того, как погиб мой муж, а это случилось десять лет назад, я не
знала ни одного мужчины, да и не хотела. Но он, он привязал к себе мою душу невидимыми, но неразрывными нитями. Счастье - просто стоять рядом с ним, слушать его, думать о нем!..

- А что же будет со мной, Мелейи? Может быть, мы с тобой связаны
одной судьбой, на всю жизнь? - Анэген попыталась улыбнуться, но
невольные слезы покатились по ее белому лицу крупными жемчужинами. Что ты, милая, плакать не надо! - обняла ее за плечи Мелейи. - Кто
знает, может, и твое, и мое счастье скреплено одной печатью, Баяновой?
Мы можем и должны ему помочь, мне кажется, он в нас нуждается...

В это время в комнату вошла девочка лет десяти и пригласила женщин к столу.

- Дорогие гости, послезавтра вы отправляетесь в Аланию, домой, - сказал, как только все расселись за столом, Герий. - Шлю поклон вашим величественным горам, вашим бурным рекам и мужественному народу, закаленному самой природой Алании. Скажите моему ровеснику Айдо, что грузины не забывают своих друзей! Пусть не огорчаются юные Абуш и Атарал: они проиграли, но обрели незаменимый опыт, увидели на тапхыте великих борцов, имели честь соперничать с ними. Путь к победе тернист, и поражения только укрепляют настоящих мужчин на этом пути! Ты, Баян, доказал, что и в пятьдесят лет можно оставаться непобедимым алфом! Но сейчас я хочу сказать о другом: умные, красивые, очарованные величием Баяна женщины - Анэген и Мелейи по воле Аллаха стали его спутницами. Богатством и мудростью Аллах не обделил Баяна, мусульманская же религия позволяет иметь и трех, и четырех жен. Но - только тем мужчинам, настоящим мужчинам, которые могут обеспечить им спокойную, безбедную жизнь, в радости и достатке; которые всегда сумеют защитить их; которые и сами никогда их не обидят, ни словом, ни поступком! О таких, как Баян, говорят: «Они любимы, могут полюбить весь мир!» Мои дорогие красавицы, ваше счастье - в союзе с Баяном. Не сомневайтесь, вы вспомните потом эти слова, теплотой вспомните и того, кто их произнес...

Седая борода Герия излучала какой-то особенный свет; глаза светились тихой радостью. Деми-байче, супруга Гери, семьдесят лет проживая с ним в согласии, подала мужу большую чашу, наполнив ее смесью нарзана и меда.

- Аллах да поможет вам, дорогие мои девочки, добраться до сказочной Думалы в добром здравии и расцвести тем пуще прежнего!

После этих слов Герий дал каждому испить из чаши. Обойдя весь круг, чаша попала в руки Баяна. Он осушил ее и, не говоря не слова, вернул Деми-байче. На дне чаши поблескивал золотой слиток, выигранный им в честной схватке.

За столом звучали песни, шутки. Склоняясь к всеобщему желанию, Баян пригласил Мелейи на танец. С глазами полными огня неслись они по кругу, поднимались все выше над землей, и почти растворялись в неоглядной высоте неба. Затем Баян танцевал с Анэген, и этот полет был не менее прекрасен.

* * *

Семь раз сменяла весна зиму. Для думалинцев седьмая весна оказалась особенно удачной: холмами возвышалась настриженная шерсть, тучные стада, отары и табуны радовали глаз. Охотники заметили, что волки, как сговорившись, до единого покинули окрестности Думалы.

«Самая длинная река имеет начало и конец». Этой весной Атарал положил в свой кожаный мешок три тысячи триста тридцать пятый камень. Ауалу и Асталу, сыновьям Баяна, рожденным двумя красивыми женщинами, похожим как близнецы, исполнилось по пять лет. «Какие имена! - думал Атарал, глядя на играющих детей. - Легендарные! Они принадлежали двум батырам, добывшим в недрах гор горючий камень - уголь, тем самым спасли своих соплеменников от холода небывало лютой зимы, последовавшей за летом, иссушившим на корню все леса и спалившим их...»

- Атарал, сын мой, по-моему, количество камней в твоем капчыке
сегодня достигло заветного числа, а тебе исполнилось двадцать пять лет! О
Аллах, как я ждал этого дня! — подошедший к сыну Баян не скрывал своей
радости, оглядывая его стройную, мускулистую фигуру.

- Да, отец, капчык показался мне сегодня особенно тяжелым...-
Баян улыбнулся.

Начало пути всегда тяжело, но и свершение тяжкого труда, когда, казалось бы, цель достигнута и надо радоваться, приносит душе вместо облегчения - тяжесть. Но это проходит, если, достигнув одной цели, ты устремляешься к другой, еще более высокой, каким бы трудным ни казался к ней путь.

- Жду не дождусь того дня, когда мы снова увидим Орасановых, Гапура Даризо! Отец, а мальчиков мы возьмем с собой?

Баян на вопрос не ответил, давая понять, что без Ауала и Астала поездка просто немыслима. Вместо того сказал:

- Самая большая радость для меня - увидеть тебя победителем! Как
будут расти мальчики - на то воля Аллаха, - добавил он и почему-то не
стал вспоминать о старших сыновьях, отправленных в Карачай десять лет
назад. Он знал, почему они не возвращались, почему не слали вестей, но
этим знанием ни с кем не делился.

Жил в ладу и согласии со своими двумя женами, которые - всем на удивление - и между собой отлично ладили, все свое душевное тепло отдавая мужу, воспитывая детей - наследников отцовской славы, будущих продолжателей его дел. Все это оказывало на Баяна действие вдохновляющее: он чувствовал себя полным сил и энергии, кроме ежедневных забот об огромном своем хозяйстве, он много времени уделял тренировкам Атарала и Абуша - в борьбе, толкании камня, скалолазании.

Заметив однажды охлаждение к занятиям Абуша, расценив это как непростительную леность, Баян сказал:

- Тебе уже двадцать семь лет. Чтобы достичь желаемого недостаточно трудиться вполсилы. Научись отдавать борьбе всего себя. Взялся за пояс обеими руками, не жди атаки со стороны противника - нападай сам, не отступай. Но прежде четко обдумай свои действия: только имея в голове точно разработанный план, приступай к его осуществлению, и уж тут не медли, действуй молниеносно! А ты своим промедлением позволяешь сопернику разгадать твои замыслы; повторяю: атакуй решительно, с опережением! Я это говорю для обоих: борьба требует не только большой силы, но и умения мгновенно собраться, чтобы привести эту силу в действие. Не бойтесь падать, изворачиваясь на ходу; научитесь держать поверженного противника, не дать ему высвободиться. Я замечаю, Абуш, твое нежелание применять приемы в падении. Ты не стремишься разгадать замыслов противника, ты ждешь его атаки, чтобы, исходя из его действий, предпринять свои. Такая борьба обречена на неуспех. Нападайте не боясь, уверенно, собранно, обладая знаниями множества приемов - этому я и учу вас ежедневно. Завтра вы оба, Абуш и Атарал, отправитесь в Коспарты и пригласите к нам Зантууду Мокаева и Архота Жанхотова, которые сейчас должны быть там. Скажете: «Баян хочет вас видеть».

***

В большом доме Мамашевых шли приготовления к отъезду: подковывали лошадей; всем вьючным животным были заказаны новые седла; на продажу было подготовлено три тысячи аршин сукна, белых и черных колпаков; веревки из бычьих шкур; конского волоса заготовили на о десять тысяч сетей; а также: арканы, деревянные гвоздичмача, сушеное мясо, курдюки, кожа, бурдюки, сыры, масло и множество других товаров.

«Гости, гости едут! Из Коспарты! Выходите, встречайте!» - с криком побежали по улице дети - навстречу шестерым всадникам.

Все ждали этих людей, но в лицо их знали немногие. Думалинские юноши помогли приезжим спешиться, отвели лошадей в заранее отведенную конюшню.

Атарал представлял гостей:

- Отец, вот он, Кара-Муса Айдаболов, который десять лет назад
посоветовал мне прийти сюда. Не знаю, как и высказать благодарность
этому человеку - моему благодетелю! А это Зантууду Мока улу. Кто не знает песни «Думала», которую сочинил Зайтууду! Ее поет вся Алания! Здесь и Архот Жанхот улу, о котором ты нам рассказывал, отец, а мы так и не поняли всего, что он задумал и совершил. Неуловимый Хуке, которого самые высокие горы не удержат, тоже здесь. Он поет, когда поднимается на неприступные скалы. Это он, Хуке, прекратил разбойные походы в горы Аслан-Бека. И о нем поет Зантууду...

Хоть и знал Атарал, что представлять гостей до угощения не полагается, но ему простили, понимая, что парень только из уважения и восхищения перед этими людьми ускорил события.

Столетний Айдо, а за ним и остальные, стоя, приветствовали гостей. Радость и веселье наполнили предгорье Кара-Тау и Думалу.

- Спасибо, мальчик мой, правильно сделал, что сразу познакомил
нас с гостями. Дальше нам легче будет общаться, - сказал Айдо и принялся
рассаживать гостей по старшинству, удивляясь их цокающей речи.

Самым старшим из приезжих оказался Кара-Муса, ему и предоставили право произнести первое слово.

- Аланы, достойные своих отцов сыновья! - начал Муса, - на этом
месте предводитель наших предков Хушто сказал: «Если бы Великий
Тейри даровал мне три жизни, я провел бы их здесь!» Думалу я вижу уже
во второй раз. Желаю вам жить долгие годы и радоваться жизни! Покажите мне, пожалуйста, камень Баяна, - попросил он затем, делая широкий жест в сторону Донгая.

Тот с радостью принес и вручил ему чудо-камень, который со времени детства Айдо служил орудием силового воспитания.

- Вот он, Муса!

- Это действительно чудо! Если у нашей молодежи не пропал дух наших предков, если они желают походить на них силой и мужеством - нашему народу процветать! - здесь Кара-Муса прервал свою речь, передал камень Атаралу и достал из кармана платок синего шелка, поспешно вытер повлажневшие глаза и забрал камень обратно. Простите меня, достойнейшие думалинцы, в шестидесятилетнем возрасте - от радости -выказавшего свою слабость. Я не смогу запустить этот камень так далеко, как Баян, но я прошу сделать это Архота и Зантууду.

Так, неожиданно для всех, начались соревнования силачей. Все оживились. К камню подошел Архот, тот самый, что дал слово - вернуть к честной жизни всех конокрадов и грабителей. Но в бросании камня далее шести шагов он не продвинулся.

Вышел Зантууду, более известный как певец, нежели силач, однако ему удалось опередить Архота на три шага. На его отметке упал камень, брошенный затем Атаралом. Абуш, бросавший следом, безнадежно отстал.

- Выходи, Баян! Покажи свое умение! раздавались голоса зрителей. - На сколько шагов ты бросил его в Тбилиси, мы еще не знаем, ты этого не сказал!

Баян взял камень в руки осторожно, как живое существо, казалось, сейчас он будет говорить ему ласковые слова, но прославленный батыр, прогнувшись почти до земли, мгновенно выпрямился во весь рост, изо всех сил бросая камень через себя. Вращаясь, камень описал дугу и упал на семь шагов дальше отметки Зантууду. Этот результат уступал тому, что показал Баян в Грузии, но и он поверг в изумление коспартинцев, которые считали и вправе были считать себя силачами.

- В этой игре тебя никто не опередит, думалинский алф, - подошел к
Баяну Кара-Муса. - В этом заслуга прежде всего Айдо, и если Атарал во
всем будет следовать твоим наставлениям, он станет гордостью Алании.

- Спасибо, Муса, ты понял меня как никто другой! - сказал старый Айдо. - Долгое время меня не понимали, считали, что я обрек сына на нечеловеческие мучения. Затем и об Атарале говорили, что мы сломаем его, что он не выдержит непосильных испытаний. Слов моих не понимали, объяснить им я не умел. Слава Аллаху, в Грузии Баян доказал еще раз правильность моего воспитания. Вернулся первым среди лучших!

Баян потихоньку отвел Кара-Мусу в сторонку, ему хотелось поговорить с ним наедине, о том, что волновало его, как строить жизнь дальше, о новой религии, о делах насущных, об отдаленном будущем...

Оставшиеся живо обсуждали дальность полета камня, брались мерять - перемерять расстояние, спорили. Иные разглядывали камень, его форму и цвет, находили в нем сходство с полной луной. Импровизируя, старалась в стихах выразить свое отношение к камню:

«О камень, что руками сотворен,

Рукой Баяна в небо ты отправлен.

Упал, едва с луною не столкнувшись,

У ног Кара-Мусы из Коспарты.

Холодный камень, нет в тебе души,

Но зажигаешь всех ты к состязаньям!

Дома, пути травою зарастут,

Но ты не улетишь на Хонгуру...»

- Слышишь, как о твоем камне говорят. Может быть, эти слова
останутся в памяти людей. Кто знает, может, народ наш, как в
Азербайджане, Иране, Грузии, научится читать и писать, напишет свою
историю, прекрасные поэмы, раскрывающие душу народа, и передаст все
это отдаленному потомству. - Муса помолчал, вслушиваясь в людской
говор, затем продолжил: - Изъездил я много стран, видел дивные сады, многоступенчатые дома, пашни, орошаемые рукотворными реками. Народы многих стран говорят на языках, похожих на наш. Наладить бы с ними торговлю; наши товары, без сомнения, нашли бы там спрос. Богато живут там, скверных слов не употребляют, воровства у них нет, живут себе на радость, друг друга в гости приглашают... И мы так можем жить, стремиться должны к такой жизни. Кого мы знаем? Только ближайших соседей: черкесов, осетин, чеченцев... Стеснены в свих ущельях, не знаем или не хотим знать? - о безграничности мира, о возможностях, которые открываются в общении с далекими странами, обладающими всем, что измыслил человеческий разум, освобожденный от ежедневных опасностей, от забот о сохранности своих жилищ, о трудном хлебе насущном... А религию надо принимать бесповоротно, окончательно, с полным пониманием того, что у всех людей только один Творец, один создатель - Аллах Всемогущий. Ни камни, ни деревья, не реки, ни остальное,
обожествляемое язычниками, не могут быть творцами, учить и спасать
людей. Наша медлительность, тугоумие не позволили еще принять
религию Аллаха во всех ущельях, во всех селениях, принять и
прислушаться к ее заповедям, жизнь свою выстраивать, следуя этим
заповедям. В этом отношении куда больше преуспели черкесы: они живут
в мусульманской вере, искореняют воровство, обсуждают насущные дела
именем Аллаха. Чем мы хуже их? Любя Аллаха, мы полюбим и себя, и
ближайших, и дальних... Вот ты хорошо знаешь Грузию, расскажи людям,
что видел там, что слышал, что они сами думают о нас...

- Сегодня я об этом говорить не буду, - задумчиво сказал Баян, - но я полностью согласен с твоими словами насчет религии и более широкого общения с отдаленными от нас народами. Через несколько дней я снова еду в Гюржю. Вернувшись, если будет угодно Аллаху, я расскажу все, что посчитаю необходимым. В этот раз я должен везти Атарала, я должен дать ему возможность стать настоящим алфом...

- Возьми и нас с собой. Такая поездка дорогого стоит!

- Ты сказал - «нас». Кого ты имел в виду кроме себя? - спросил Баян, обрадованный и польщенный этой просьбой столь уважаемого человека.

- Архот и Зантууду выразили свое желание. Из Дагестана Архот пригласил братьев Ития и Моттая для проповедования мусульманства.

- Ахшы, эфенди! Таким образом, не считая погонщиков, тех, кто будет заниматься торговлей, - нас будет шестеро! Я рад, что наши мнения, как и интересы, совпадают, - закончил Баян, увлекая Кара-Мусу к гостям. - Показывали мне в Грузии черные тамги на бумаге. Но так быстро, за один раз, запомнить их значение невозможно. Атарал тоже хочет научиться читать их. Неплохо бы, да?

Муса - после долгой паузы:

- Для этого нужно в каждом ущелье и на равнине построить мектебы, где бы молодые люди учились распознавать черные тамги и составлять из них слова. Так, чтобы этому выучился весь народ. Кто-то должен начать, кто-то должен быть первым...

***

Вьючные животные и более ста двухгодовалых бычков с двумя погонщиками впереди и шестью сзади, вооруженными кинжалами и короткими пиками, уже дошли до Алф-Тауун, где в древности нартами утраивались соревнования по борьбе и по поднятию камней.

- Здесь и переночуем, - сказал Муса, - перед тем, как пройти перевал Гизи-Ыфцык. Здесь и безопасней, и травы вдоволь. Пусть люди и животные отдохнут.

Атарал и Абуш немедленно пересчитали скот и соорудили временные коши. Затем поставили шатер для Мелейи, Анэген, Ауала и Астала, которым уже исполнилось по шесть лет.

- Муса, что ты думаешь насчет Атарала, ведь это именно ты подсказал ему дорогу к нам,- спросил Баян, ожидая услышать в ответ какие-то соображения относительно его методов в воспитании.

- В Черекском ущелье наслышаны и о тебе, и о твоем воспитании. Разное говорят, и, сказать откровенно, многие считают тебя человеком непонятным. Сам я не раз уже говорил о моем уважении и к тебе, и к твоим замыслам. Если достигаешь цели - вся Грузия будет носить вас на руках. Помоги тебе Всевышний! А что касается твоей торговли с загорскими странами, и у меня есть в этом интерес. Не десять мулов, как сегодня у тебя, а двадцать и более, и скота в четыре раза больше можно и нужно вести туда.

Тем временем Архот наблюдал, как старый Зантууду в учебной схватке проверяет борцовские качества Атарала.

- Ну и как тебе этот парень, Зантууду? - спросил Жанхот улу после того, как схватка завершилась.

- Силен, энергичен. Противника чувствует всем телом. Тапхыт покажет его истинную цену, - сказал Зантууду и, посмотрев на небо, отправился к речке Тютюн-Суу, чтобы совершить вечерний намаз. К нему присоединились Баян, Муса и Атарал. Погонщики скота, до сегодняшнего дня не преклонявшие в молитве колен, тоже потянулись за ними.

После молитвы, когда все расположились на отдых, Муса спросил у Баяна, не явилось ли его желание иметь -рех жен следствием перехода в мусульманскую веру. Сын Айдо отвечал уверенно, не спеша:

- Я приведу некоторые, всем известные сведения из жизни пророка Мухаммада. Его первая жена, красивая и здоровая, не смогла родить мальчика. Вторая жена, Айшат, тоже не одарила его сыном. Ни третья, ни четвертая жены также не смогли порадовать его рождением наследника. Но я понимаю твой вопрос. Ты говоришь о неразрывной любви одного мужчины к единственной женщине. У крепкого, сильного, энергичного мужчины любовного огня хватит и на большее количество женщин. Но нужно подумать о продолжении рода, о наследнике твоих свершений и приобретений. Два моих мокроноса Асал и Файрул не удались по части трудолюбия. Не научились ценить отцовское добро - наверное, изобилие во всем испортило их. Я отправил сыновей в Карачай к аталыку, дабы эти недоросли там научились уму-разуму. Это было, когда мне исполнилось сорок лет. «Ах, анасыны!» - сказал тогда мой отец, и я понял, что мои фрукты не удались.