Еврей идёт молиться
На улице обычной Я увидал его: Еврей идёт молиться И больше ничего.
Ну, что же здесь такого, Обычные дела, Еврей идёт молиться - В том жизнь его была.
Он шёл неторопливо, Под мышкою талит: Еврей идёт молиться – Так Бог ему велит.
Он ходит в синагогу И в будни и в шабат, Идёт как на работу Он много лет подряд.
Наверно дома тоже Молиться может он. Наверно в той молитве Он сведущ и силён.
Однако в синагоге Совсем другой расклад. Там те, кто понимает Традиции уклад.
Там те, кто отдаются Духовности сполна – Молитва при миньяне Всевышнему слышна.
Они споют все вместе Пиют "Адон олям", И Властелин Вселенной Помягче будет к нам.
Прикрыв глаза рукою, Они воскликнут: "Шма!" – Наш Бог один на свете, А вот балбесов тьма.
Он Властелин безбрежный И Неба и Земли – Он и хранитель нежный Надежд и тишины.
Тем, кто ему по нраву – Блаженства звездопад. А тем, кто против шерсти – Коленкою под зад.
Поэтому евреи С молитвою к Нему, Чтоб свет в душе посеял, И чтоб развеял тьму;
Чтоб были ежедневно В достатке хлеб да соль, Чтоб беды – стороною, Чтоб не душила боль;
Чтоб дети прибывали И был их мирным рост, И чтоб они не знали, Что значит Холокост;
И чтоб народы мира Познали доброту, И что бы мы – евреи Им стали по нутру;
Чтоб праотцы на Небе Блаженство обрели, Чтоб никогда не отнял У нас Родной Земли.
Конечно прочитают Евреи и "Кадиш" Ушедшим и умершим, Чью память вечно чтишь.
И Тору почитают, Блаженство обретя. Евреи точно знают: Весь мир – её дитя.
И снова обратятся С молитвою к Творцу, Как дети в добрых семьях Прильнут они к Отцу.
Попросят жизни доброй И мир для всех для нас, И чтобы свет Сиона Вовеки не угас.
Поэтому обычно Я вижу каждый раз Еврей идёт молиться В один и тот же час.
Ну, что же здесь такого, Обычные дела, Еврей идёт молиться - Тем жизнь его светла.
Идёт не торопливо, Под мышкою талит: Еврей идёт молиться – Так Бог ему велит.
Хлеб
Расскажу я вам ребята Про любовь далёких дней. И сегодня, в дни седые, Не могу забыть о ней.
Та любовь была похлеще Обнималок и страстей, Как в дыму пожара воздух, Как вода безводных дней.
Пусть не сердятся подруги, Я давно уж не жених, Только здесь рассказ ведётся, Извиняюсь, не о них.
Нынче в праздники и в будни Есть что выставить на стол. Словно скатерть-самобранку Покрывает разносол.
Были времена другие, Правда, в дальней стороне. Кровь и смерть, тоска страданья. Речь, конечно, о войне.
Не ходил я там в атаку И врагов не подрывал Потому, что в годы эти Был ещё я слишком мал.
Было мне тогда немного, Года три, а может пять. Не на фронт моя дорога, А под стол пешком шагать.
И не мог по той причине Обиходить сам себя. В доме не было мужчины. Нету спасу от бабья.
Всё для фронта, для победы! А в тылу большой войны Только бабы, только бабы. В этом нету их вины.
Баба в поле, на заводе, Ёлку валит и в пыли Тащит шпалы, тащит рельсы, Забивает костыли.
А кругом одна разруха, Мрак с зари и до зари. И конечно голод, голод, Голод, чёрт его дери!
Ни одной паршивой крошки, Лишь ревень да лебеда, Да очистки от картошки От больничного котла.
В той больнице поселковой Дни и ночи напролёт Обихаживала мама Измочаленный народ.
Мать была в авторитете. Доктор, что ни говори. Фронт её был в лазарете От зари и до зари.
Двадцать тысяч баб и деток. Двадцать тыщ сирот и вдов. Двадцать тысяч рахитичных И поносных животов.
Тётя Маша - санитарка Вдруг заскочит невзначай Поглядеть, как я справляюсь, И нальёт морковный чай.
Иногда, придвинув кружку, Поласкав по голове, Сунет в руки мне горбушку Хлеба чёрного в махре.
Та черняшка тыловая Из солдатского пайка, Ей подарок от сержанта Из конвойного полка.
Что за радость та черняшка - Праздник вкуса и еды! И, конечно, передышка От желудочной беды.
А какой у ней был запах! А какой у ней был дух! Можно нюхать, можно плакать, Можно поделить на двух.
Врать не буду, не приучен. Не делился я едой, Потому что был измучен, И делился сам с собой.
И остаток той горбушки Заберёшь с собой в кровать, Чтобы ночью под подушкой Что-то тихо пожевать.
Пожевать неторопливо, С расстановкой и любя, Растянуть подольше счастье И порадовать себя.
С той поры я в хлеб влюблённый. С той поры я брежу им. Никакой продукт кручёный С вкусом хлеба несравним.
Уже позже, с пацанами Предрассветною порой Пробирались мы к пекарне Нюхать хлеб у кладовой.
Как он пах! Такая матерь! Как дразнил! Как искушал! Никогда подобной муки Я по жизни не вкушал.
Никогда не позабуду! Никогда не откажусь! Никогда до самой смерти С хлебом я не разлюблюсь!
И понятно, что в субботу За еврейским за столом Хлеб делить - моя работа, Не отстану нипочём.
Как положено, я руки Оболью сырой водой, И Браху неторопливо Прочитаю над собой.
Возложу на хлеб я руки. И опять звучит Браха. Не понять сердечной муки, Если сыты потроха.
Отломлю кусочек хлеба И понюхаю его. Пригублю, и отодвину, Полюбуюсь на него.
А потом уж домочадцам Отделю от всей души: Кушай хлеб, люби народ свой И спокойнее дыши.
И налью вино в бокалы, И "Лэ Хаим" оглашу, И "За Жизнь" за эту нашу Всё до капли осушу.
Домочадцы не в обиде: Понимают ритуал. Хлеб - что жизнь. И в смысле данном То, что доктор прописал.
Рассказал я вам, ребята, Про любовь далёких дней. И сегодня, в дни заката, Не хочу забыть о ней.
Крыша
Каждый дом венчает крыша, Крыша кроет каждый дом. Ну, какой же дом без крыши? Речь, понятно, не о том.
И о крыше криминальной Мы не будем говорить. Речь о жизни о нормальной, Значит, так тому и быть.
Все привыкли - крыша в доме Укрывает от дождя, И от снега укрывает И людей и воробья.
Людям нужен дом для счастья, Для уюта и любви. И не только от ненастья Крыша, что ни говори.
Вы представьте жизнь без крыши И без дома своего - Для нормального народа Нету горше ничего.
В мире много мест прекрасных, В мире много разных крыш И в Москве, и в Вашингтоне, И в Шанхае разглядишь.
Но скажу вам без утайки И не скрою ничего, Что в Израиле сегодня Крыша дома моего.
Роль у крыши непростая В этой маленькой стране. Кров не только от ненастья В этой южной стороне.
Он гнездо и инкубатор Для еврейских тонких душ, Он и бункер недоступный Для "касамов" и "катюш".
Я завесу приоткрою Над одной из важных тем, Почему евреи любят Крыши плоские совсем.
Здесь особая погода, Здесь особая страна, Девять месяцев здесь лето И три месяца весна.
Где-то там у них морозы, Где-то там у них снега, Неприятные прогнозы: То гроза, а то пурга.
И от жизни окаянной Не идут у них дела. Их, как видно, в понедельник Ночью мама родила.
А у нас страна южнее, И добрее и милей. И от этого, наверно, Очень много ясных дней.
Целый день у нас работа И насущные дела, А для жизни остаются Лишь прохлады вечера.
Ну и ночь для нашей жизни Исключительно важна, И прохлада, и услада, И покой, и тишина.
Вы представьте, ночь на крыше: Тут и звёзды и луна, Ветер запахи колышет - Наслаждается страна.
На матрасе и с подушкой, До звезды рукой подать. Можно, правда, и с подружкой Звёзды пробовать считать.
Можно чаем пробавляться, Фрукты кушать и вполне В этой сказочной природе присоседиться к жене.
Я люблю тебя, Россия! Я влюблён в тебя Париж! Но на свете нет милее, Нет родней еврейских крыш!
Боги
Я знаю: Бог один на свете, Творец всего и потому Всё величаво на планете И Белый Свет - венец Ему.
Однако есть под Ним умельцы, Творцы невиданных чудес, И потому молва людская Их превозносит до небес.
* * *
В селе кузнец - большое дело. К нему со всякою нуждой. Он плуг наладит, бак починит И трактор свяжет с бороной.
Он может и оградку деду На холмик смертный взгромоздить, И банок навалять соседу, Когда начнёт не в меру пить.
А может выковать сынишке Из бронзы резвого коня. Он чародей для сельской жизни, Апостол силы и огня.
* * *
В тени узбекского навеса Другой колдун и чародей Из праха создаёт творенье Как Бог в начале Ветхих Дней.
Его заклятию послушный Из глины вязкой и сырой Расправив крылья лебедь белый Встаёт под мастерской рукой.
Он величав и грациозен. И если вдунуть дух в него, Полёт окажется возможен К великой радости его.
Покрытый пеленой глазури, Согретый в огненной печи, Он притаился под навесом, А мастер смотрит и молчит.
И вспоминает берег дальний, Прощальный взор печальных глаз, И след слезы её хрустальный. И всё. И мрак. И взор угас.
Он жизнь готов без колебаний Отдать безропотно тому, Кто властью страшных заклинаний Вернёт живым тот взор ему.
* * *
На свадьбе пышной, многолюдной, В тени широких тополей, Блеснув любовью обоюдной, Со скрипкой царствовал еврей.
В его руках она рыдала, Она томила и звала, И в пляс задорный увлекала Под свист и хохот полсела.
А напоследок для невесты Он песнь запел как соловей. И вся родня её решила, Что, точно, женится на ней.
* * *
Я знаю: Бог один на свете, Творец всего и потому Всё величаво на планете И Белый Свет - венец Ему.
Однако есть под Ним умельцы, Творцы невиданных чудес, И потому молва людская Их превозносит до небес.
|
