Студопедия — Синдром разбившихся надежд 6 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Синдром разбившихся надежд 6 страница






 

– О-о! - сказал Джим. - Аттикус, может, надо уже вытаскивать мебель?

 

– Пока ещё рано. Делай, что я велю. Ну, бегите! Смотри за сестрой, Джим, слышишь? Не отпускай её ни на шаг.

 

И Аттикус подтолкнул нас к воротам Рэдли. Мы стояли и смотрели - пашу улицу всё тесней заполняли люди и автомобили, а тем временем огонь молча пожирал дом мисс Моди.

 

– Ну что они так долго, что они так долго… - бормотал Джим.

 

Но мы понимали, в чём дело. Старая машина не заводилась на морозе, и целая толпа катила её но улице, просто подталкивая руками. А когда шланг прикрутили к водоразборной колонке, он лопнул, струя брызнула вверх и окатила мостовую.

 

– Ой, Джим!…

 

Джим обнял меня за плечи.

 

– Тише, Глазастик. Подожди волноваться. Я тебе тогда скажу.

 

Жители Мейкомба, более или менее раздетые, через двор выносили мебель мисс Моди на улицу. Аттикус тащил тяжёлую дубовую качалку, и я подумала, какой он умный, спас ту самую вещь, которую мисс Моди любит больше всего.

 

По временам слышались крики. Потом в окне мансарды появился мистер Эйвери. Он выкинул под окно тюфяк и бросал на него разные вещи, пока все не закричали:

 

– Спускайтесь, Дик! Лестница горит! Уходите оттуда, мистер Эйвери!

 

Мистер Эйвери стал вылезать в окно.

 

– Застрял… - выдохнул Джим. - Ох, Глазастик…

 

Мистер Эйвери не мог двинуться ни взад, ни вперёд. Я уткнулась Джиму под мышку и зажмурилась. Потом Джим крикнул:

 

– Он выбрался, Глазастик! Он живой!

 

Я подняла голову. Мистер Эйвери был уже на балконе. Перекинул ноги через перила, стал съезжать по столбу вниз, но не удержался и с воплем свалился в кусты мисс Моди.

 

Тут я заметила, что люди пятятся от дома мисс Моди всё ближе к нам. Никто уже не таскал мебель. Огонь охватил верхний этаж и дошёл до самой крыши, чернели оконные рамы, а внутри всё так и светилось оранжевым.

 

– Джим, правда, там всё рыжее, как тыква?…

 

– Смотри, Глазастик!

 

От нашего дома и от дома мисс Рейчел повалил дым, будто поднялся туман от реки, и к ним уже тянули шланги. Позади нас завопила сирена, из-за угла выкатилась пожарная машина из Эбботсвила и остановилась напротив нашего дома.

 

– Книжка… - сказала я.

 

– Какая книжка? - спросил Джим.

 

– Про Тома Свифта - она не моя, а Дилла…

 

– Подожди волноваться, Глазастик, - сказал Джим. И показал пальцем: - Гляди-ка!

 

Среди соседей, сунув руки в карманы пальто, стоял Аттикус. Вид у него был такой, будто он смотрит футбол. Рядом стояла мисс Моди.

 

– Видишь, он пока не волнуется, - сказал Джим.

 

– А почему он не на крыше?

 

– Он слишком старый, он сломает себе шею.

 

– Может, скажем ему, что надо вытаскивать вещи?

 

– Нечего к нему приставать, он сам знает, когда вытаскивать, - сказал Джим.

 

Эбботсвилские пожарные начали поливать водой наш дом; какой-то человек стоял на крыше и показывал, куда первым делом лить. Наш Самый Настоящий Мофродит почернел и развалился, соломенная шляпа мисс Моди так и осталась лежать на куче грязи. Садовых ножниц не было видно. Между домами мисс Моди, мисс Рейчел и нашим было так жарко, что все давно скинули пальто и купальные халаты, работали в пижамах или в ночных рубашках, заправленных в штаны. А я всё стояла на одном месте и совсем закоченела. Джим обнял меня за плечи и старался согреть, но это не помогало. Я высвободилась и обхватила себя обеими руками. Начала приплясывать, и ноги понемногу Согрелись.

 

Прикатила ещё одна пожарная машина и остановилась перед домом мисс Стивени Кроуфорд. Колонка была только одна, не к чему прикрутить второй шланг, и пожарные стали поливать дом мисс Стивени из огнетушителей.

 

Железная крыша мисс Моди преградила путь огню. Дом с грохотом рухнул; пламя брызнуло во все стороны: на соседних крышах люди накинулись с одеялами на летящие искры и головешки.

 

Только когда рассвело, все начали понемногу расходиться. Мейкомбскую пожарную машину покатили обратно. Эбботсвилская уехала сама, третья осталась. Днём мы узнали - она приехала из Клерк Ферри, за шестьдесят миль.

 

Мы с Джимом тихонько перешли улицу. Мисс Моди стояла и смотрела на черную яму, которая дымилась посреди её двора, и Аттикус покачал головой - значит, говорить с ней не надо. Он повёл нас домой, а сам держался за наши плечи, потому что мостовая была очень скользкая. Он сказал - мисс Моди пока поживёт у мисс Стивени. Потом спросил:

 

– Кто хочет горячего какао?

 

Пока он разводил в кухне огонь, меня трясло от холода.

 

Мы принялись за какао, и тут Аттикус посмотрел на меня с удивлением, а потом глаза у него стали строгие.

 

– Я, кажется, велел вам с Джимом стоять на месте и никуда не соваться, - сказал он.

 

– А мы не совались. Мы стояли…

 

– Тогда чьё же это одеяло?

 

– Одеяло?!.

 

– Да, мэм, одеяло. Это не наше.

 

Я оглядела себя. Оказывается, на плечах у меня коричневое шерстяное одеяло, и я завернулась в него, как индианка.

 

– Аттикус, я ничего не знаю… я…

 

И я обернулась к Джиму. Но Джим удивился ещё больше меня. Он сказал - кто его знает, откуда взялось это одеяло, мы всё делали, как велел Аттикус, стояли у ворот Рэдли, под ногами ни у кого не вертелись, даже с места не сходили… тут Джим запнулся.

 

– Мистер Натан был на пожаре! - торопливо заговорил он. - Я видел, я видел, он тащил тот матрац… Аттикус, честное слово…

 

– Ничего, сын, - медленно усмехнулся Аттикус. - Видно, так ли, эдак ли, а весь Мейкомб вышел сегодня на улицу. По-моему, у нас в кладовой есть обёрточная бумага, Джим. Достань её, и мы…

 

– Нет, нет, сэр!

 

Джим, кажется, сошёл с ума. Он начал выбалтывать подряд все наши секреты, он совсем не остерегался ни за себя, ни за меня, выложил всё, как было, - и про дупло, и про штаны…

 

– …мистер Натан замазал дупло цементом. Аттикус, это он нарочно, чтобы мы больше ничего не находили… Аттикус, может, он и сумасшедший, только, честное слово, он нам ни разу ничего плохого не сделал, он тогда ночью мог отрезать мне голову напрочь, а он сидел и чинил мои штаны… он нам никогда ничего плохого не сделал!

 

– Тише, тише, сын.

 

Аттикус сказал это очень ласково, и я приободрилась. Он явно не понял ни слова из всего, что наболтал Джим, потому что сказал только:

 

– Ты прав. Оставим и это и одеяло при себе. Может быть, когда-нибудь Глазастик сможет сказать ему спасибо за то, что он не дал ей замерзнуть.

 

– Кому спасибо? - спросила я.

 

– Страшиле Рэдли. Ты так усердно смотрела на пожар, что и не заметила, как он закутал тебя своим одеялом.

 

Всё во мне перевернулось, меня чуть не стошнило. Джим поднял одеяло и стал подкрадываться ко мне.

 

– Он потихоньку вышел из дому… из-за угла… и подошёл вот так, тихо-тихо!

 

– Не увлекайся этим представлением, Джереми, - сухо сказал Аттикус.

 

Джим насупился.

 

– Да я и не собираюсь… - Но я видела, озорная искорка у него в глазах погасла: пришлось отказаться от новой выдумки. - Эх, - сказал он мне, - если б ты оглянулась, ты бы его увидела!

 

В полдень нас разбудила Кэлпурния. Аттикус сказал - нечего нам сегодня ходить в школу, всё равно ничему не научимся, раз ночь не спали. А Кэлпурния сказала - надо хоть немного прибрать во дворе.

 

Шляпа мисс Моди просвечивала сквозь ледяную корку, точно муха в янтаре, а садовые ножницы пришлось выкапывать из кучи замерзшей глины. Мисс Моди мы нашли у неё на задворках, она стояла и смотрела на померзшие, обугленные азалии.

 

– Мы принесли ваши вещи, мисс Моди, - сказал Джим. - Нам так жалко…

 

Мисс Моди обернулась, и по её лицу скользнула тень прежней улыбки.

 

– Я всегда хотела, чтоб дом у меня был поменьше, Джим Финч. Зато сад будет больше. Подумай, теперь у меня будет больше места для азалий!

 

– Вы разве совсем не огорчены, мисс Моди? - удивилась я. Аттикус говорил, у неё, кроме этого дома, и нет ничего.

 

– Огорчена? Что ты, детка, да я этот старый хлев терпеть не могла. Сама сколько раз хотела его поджечь, да только тогда меня посадили бы в сумасшедший дом.

 

– Но…

 

– Не беспокойся обо мне, Джин Луиза Финч. Есть на свете вещи, которых ты ещё не понимаешь. Вот теперь я построю себе маленький домик, пущу парочку постояльцев и… ей-богу, у меня будет лучший сад во всём штате! Вот увидите, я утру нос этим Биллингрейсам!

 

Мы с Джимом переглянулись.

 

– Как это случилось, мисс Моди? - спросил он.

 

– Не знаю, Джим. Наверно, на кухне загорелась сажа в трубе. Я там поздно топила, чтоб не померзли мои комнатные цветы. А к тебе, говорят, ночью приходил нежданный гость, мисс Джин Луиза?

 

– Откуда вы знаете?

 

– Аттикус сказал мне сегодня, когда шёл на работу. По правде говоря, мне жаль, что я не стояла там с вами. У меня бы уж хватило ума оглянуться.

 

Я слушала мисс Моди и только диву давалась. Почти всё у неё сгорело, её любимый сад выглядел, как после побоища, а ей всё равно были интересны наши с Джимом дела!

 

Она, видно, поняла, что я совсем сбита с толку.

 

– Ночью я беспокоилась только потому, что получился такой переполох и опасность для всех. Весь квартал мог сгореть дотла. Мистеру Эйвери придётся неделю пролежать в постели, он изрядно поджарился. Он чересчур стар, чтоб лазить в огонь, я так ему и сказала. Как только отмою руки, а Стивени Кроуфорд отвернётся, я испеку для него свой лучший пирог. Эта Стивени тридцать лет старается выведать у меня рецепт, но если она думает, что я ей его скажу, потому что живу сейчас у неё в доме, она сильно ошибается.

 

Я подумала, если мисс Моди не выдержит и откроет свой секрет, у мисс Стивени всё равно ничего не получится. Один раз я видела, как мисс Моди печёт этот пирог: среди прочего надо положить в тесто большую чашку сахару.

 

День был тихий. В холодном чистом воздухе далеко разносился каждый звук. Мы даже услыхали, как на здании суда зашипели часы - собрались бить. Нос у мисс Моди был очень странного цвета, я ещё никогда такого не видела и спросила, отчего это.

 

– Я тут стою с шести утра, - ответила она. - Наверно, отморозила.

 

Она подняла руки. Ладони побурели от грязи и запекшейся крови и были все в трещинках.

 

– Вы загубили руки, - сказал Джим. - Почему вы не позвали какого-нибудь негра? Или нас с Глазастиком, мы бы вам помогли.

 

– Благодарю вас, сэр, - сказала мисс Моди. - У вас и без меня дел по горло. - И она кивнула в сторону нашего двора.

 

– Это вы про Мофродита? - спросила я. - Да мы его мигом раскидаем.

 

Мисс Моди уставилась на меня во все глаза, её губы беззвучно шевелились. Вдруг она схватилась за голову да как захохочет! Мы постояли-постояли и пошли, а она всё смеялась.

 

Джим сказал, не поймёшь, что это с ней, - чудачка, и всё.

 

 

 

 

– Бери свои слова обратно!

 

Так я скомандовала Сесилу Джейкобсу, и с этого началось для нас с Джимом плохое время. Я сжала кулаки и приготовилась к бою. Аттикус обещал меня выдрать, если ещё хоть раз услышит, что я с кем-нибудь подралась: я уже слишком большая и взрослая, хватит ребячиться, и чем скорее я научусь сдерживаться, тем будет лучше для всех. А я сразу про это забыла.

 

Забыла из-за Сесила Джейкобса. Накануне он посреди школьного двора закричал - у Глазастика отец защищает черномазых. Я с ним заспорила, а потом рассказала Джиму.

 

– Про что он говорил? - спросила я.

 

– Ни про что, - сказал Джим. - Спроси Аттикуса, он тебе объяснит.

 

– Аттикус, ты и правда защищаешь черномазых? - спросила я вечером.

 

– Да, конечно. Не говори «черномазые», Глазастик, это грубо.

 

– В школе все так говорят.

 

– Что ж, теперь будут говорить все, кроме тебя.

 

– А если ты не хочешь, чтоб я так говорила, зачем велишь ходить в школу?

 

Отец молча посмотрел на меня и улыбнулся одними глазами.

 

Хоть у нас с ним был компромисс, но я уже по горло была сыта школьной жизнью и всё время старалась так или иначе увильнуть от занятий. С первых дней сентября у меня то голова кружилась, то меня ноги не держали, то живот болел. Я даже отдала пятачок сыну кухарки мисс Рейчел, чтоб он позволил мне потереться головой о его голову: у него был стригущий лишай. Однако не заразилась.

 

Но у меня была ещё одна забота.

 

– Аттикус, а все адвокаты защищают чер… негров?

 

– Конечно, Глазастик.

 

– А почему же Сесил сказал - ты защищаешь черномазых? Он так это сказал… будто ты воруешь.

 

Аттикус вздохнул.

 

– Просто я защищаю негра, его зовут Том Робинсон. Он живёт в маленьком посёлке, за свалкой. Он в том же приходе, что и Кэлпурния, она хорошо знает всю его семью. Кэл говорит, что они очень порядочные люди. Ты ещё недостаточно взрослая, Глазастик, и не всё понимаешь, но в городе многие кричат, что не следует мне стараться ради этого человека. Это совсем особенное дело. Слушаться оно будет только во время летней сессии. Джон Тейлор был так добр, что дал нам отсрочку…

 

– Если не следует его защищать, почему же ты защищаешь?

 

– По многим причинам, - сказал Аттикус. - Главное, если я не стану его защищать, я не смогу смотреть людям в глаза, не смогу представлять наш округ в законодательном собрании, даже не смогу больше сказать вам с Джимом - делайте так, а не иначе.

 

– Это как? Значит, если ты не будешь защищать этого человека, мы с Джимом можем тебя не слушаться и поступать как захотим?

 

– Да, примерно так.

 

– Почему?

 

– Потому, что я уже не смогу требовать, чтоб вы меня слушались. Такая наша работа, Глазастик: у каждого адвоката хоть раз в жизни бывает дело, которое задевает его самого. Вот это, видно, такое дело для меня. Возможно, из-за этого тебе придётся выслушать в школе много неприятного, но я тебя прошу об одном: держи голову выше, а в драку не лезь. Кто бы что ни сказал, не давай себя разозлить. Старайся для разнообразия воевать не кулаками, а головой… она у тебя неплохая, хоть и противится учению.

 

– Аттикус, а мы выиграем дело?

 

– Нет, дружок.

 

– Так почему же…

 

– А потому, что хоть нас и побили ещё сто лет назад, всё равно сейчас надо снова воевать… - сказал Аттикус.

 

– Ты говоришь, прямо как дядя Айк Финч, - сказала я.

 

Дядя Айк Финч был единственный в округе Мейкомб ещё здравствующий ветеран Южной армии. Борода у него была точь-в-точь как у генерала Худа, и он до смешного ею гордился. По меньшей мере раз в год Аттикус вместе с нами навещал его, и мне приходилось его целовать. Это было ужасно. Аттикус и дядя Айк опять и опять рассуждали о той войне, а мы с Джимом почтительно слушали.

 

– Я так скажу, Аттикус, - говаривал дядя Айк. - Миссурийский сговор 5 - вот что нас загубило, но если б мне пришлось начать всё сначала, я бы опять пошёл том же путём, не отступил бы ни на шаг, и на этот раз мы бы им задали перцу… Вот в шестьдесят четвёртом, когда на нас свалился Твердокаменный Джексон… виноват, молодые люди, ошибся… в шестьдесят четвёртом Старый Пожарник уже отдал богу душу, да будет ему земля пухом…

 

– Поди сюда, Глазастик, - сказал Аттикус.

 

Я залезла к нему на колени, уткнулась головой ему в грудь. Он обхватил меня обеими руками и стал легонько покачивать.

 

– Сейчас всё по-другому, - сказал он. - Сейчас мы воюем не с янки, а со своими друзьями. Но помни, как бы жестоко ни приходилось воевать, всё равно это наши друзья и наш родной край.

 

Я это помнила, а всё-таки на другой день остановилась на школьном дворе перед Сесилом Джейкобсом.

 

– Берёшь свои слова обратно?

 

– Как бы не так! - заорал он. - У нас дома говорят, твой отец позорит весь город, а этого черномазого надо вздёрнуть повыше!

 

Я нацелилась было его стукнуть, да вспомнила, что говорил Аттикус, опустила кулаки и пошла прочь.

 

– Струсила! Струсила! - звенело у меня в ушах.

 

Первый раз в жизни я ушла от драки.

 

Почему-то выходило, что, если я стану драться с Сесилом, я предам Аттикуса. А он так редко нас с Джимом о чем-нибудь просил… уж лучше я стерплю ради него, пускай меня обзывают трусихой. Я просто надивиться не могла, какая я благородная, что вспомнила просьбу Аттикуса, и вела себя очень благородно ещё целых три недели. А потом пришло рождество, и разразилась беда.

 

Рождества мы с Джимом ждали со смешанным чувством. Ёлка и дядя Джек Финч - это очень хорошо. Каждый год в канун рождества мы ездили на станцию Мейкомб встречать дядю Джека, и он гостил у нас целую неделю.

 

Но была и оборотная сторона медали - неизбежный визит к тете Александре и Фрэнсису.

 

Наверно, надо прибавить - и к дяде Джимми, ведь он был муж тети Александры; но он никогда со мной даже не разговаривал, только один раз сказал: «Слезай с забора», так что я вполне могла его и не замечать. Тетя Александра его тоже не замечала. Давным-давно в порыве дружеских чувств они произвели на свет сына по имени Генри, который при первой возможности сбежал из дому, женился и произвёл Фрэнсиса. Каждый год на рождество Генри с женой вручали Фрэнсиса дедушке с бабушкой и потом развлекались сами.

 

Как бы мы ни охали и ни вздыхали, Аттикус не позволял нам в первый день рождества остаться дома. Сколько я себя помню, рождество мы всегда проводили на «Пристани Финча». Тетя Александра отменно стряпала, это отчасти вознаграждало нас за праздник в обществе Фрэнсиса Хенкока. Фрэнсис был годом старше меня, и я его избегала: он находил удовольствие во всём, что не нравилось мне, и ему были не по вкусу мои самые невинные развлечения.

 

Тетя Александра была родная сестра Аттикуса, но когда Джим рассказал мне про подменышей и приёмышей, я решила - наверно, её подменили в колыбели и дедушка с бабушкой вырастили чужого ребёнка, на самом деле она не Финч, а, пожалуй, Кроуфорд. Если б я когда-нибудь уверовала, будто судей и адвокатов преследуют заколдованные горы, тетю Александру я считала бы Эверестом: все годы моего детства она была тут как тут - неприступная и подавляющая своим величием.

 

Настал канун рождества, из вагона выскочил дядя Джек, но нам пришлось ждать его носильщика с двумя длинными свёртками. Нас с Джимом всегда смешило, когда дядя Джек чмокал Аттикуса в щеку: другие мужчины никогда не целовались. Дядя Джек поздоровался с Джимом за руку и подбросил меня в воздух, но не очень высоко: он был на голову ниже Аттикуса; дядя Джек был младший в семье, моложе тети Александры. Они с тетей были похожи, но дядя Джек как-то лучше распорядился своим лицом, его острый нос и подбородок не внушали нам никаких опасений.

 

Он был один из немногих учёных людей, которых я ничуть не боялась, может быть, потому, что он вёл себя вовсе не как доктор. Если ему случалось оказать мне или Джиму мелкую услугу - скажем, вытащить занозу из пятки, - он всегда заранее говорил, что и как будет делать, и очень ли будет больно, и для чего нужны какие щипчики. Один раз, тоже на рождество, я засадила в ногу кривую занозищу и пряталась с ней по углам, и никого даже близко не подпускала. Дядя Джек поймал меня и стал очень смешно рассказывать про одного пастора, который терпеть не мог ходить в церковь: каждый день он в халате выходил к воротам и, дымя кальяном, читал пятиминутную проповедь каждому прохожему, который нуждался в духовном наставлении. Сквозь смех я попросила, пускай дядя Джек скажет, когда начнёт тащить занозу, а он показал мне зажатую пинцетом окровавленную щепку и объяснил, что выдернул её, пока я хохотала, и что всё на свете относительно.

 

– Это что? - спросила я про длинные узкие свёртки, которые отдал дяде Джеку носильщик.

 

– Не твоего ума дело, - ответил он.

 

– Как поживает Роза Эйлмер? - спросил Джим.

 

Роза Эйлмер была дядина кошка. Она была рыжая и очень красивая; дядя говорил, она - одна из немногие особ женского пола, которых он в состоянии терпеть около себя сколько угодно времени. Он полез в карман и показал нам несколько фотокарточек. Карточки были замечательные.

 

– Она толстеет, - сказала я.

 

– Ничего удивительного. Она съедает пальцы и уши, которые я отрезаю в больнице.

 

– Чёрта с два, - сказала я.

 

– Простите, как вы сказали?

 

– Не обращай на неё внимания, Джек, - сказал Аттикус. - Это она тебя испытывает. Кэл говорит, она ругается без передышки уже целую неделю.

 

Дядя Джек поднял брови, но смолчал. Бранные слова мне нравились и сами по себе, а главное, я рассудила - Аттикус увидит, что в школе я научилась ругаться, и больше меня в школу не пошлёт.

 

Но за ужином, когда я попросила - передайте мне, пожалуйста, эту чертову ветчину, - дядя Джек грозно уставил на меня указательный палец.

 

– Я с вами потом потолкую, миледи, - сказал он.

 

После ужина дядя Джек перешёл в гостиную и сел в кресло. Похлопал себя по колену, это значило - залезай сюда. Приятно было его понюхать, от него пахло, как от бутылки со спиртом, и ещё чем-то сладким. Он отвёл у меня со лба челку и поглядел на меня.

 

– Ты больше похожа на Аттикуса, чем на мать, - сказал он. - И ты что-то становишься чересчур большой и умной, мне даже кажется, что ты выросла из своих штанов.

 

– А по-моему, они мне в самый раз.

 

– Тебе, я вижу, очень нравятся всякие словечки вроде «чёрт» и «дьявол»?

 

Это было верно.

 

– А мне они совсем не нравятся, - сказал дядя Джек. - Без абсолютной необходимости я бы на твоём месте их не произносил. Я пробуду здесь неделю и за это время не желаю ничего такого слышать. Если ты будешь бросаться такими словами, Глазастик, ты наживёшь неприятности. Ты ведь хочешь вырасти настоящей леди, правда?

 

Я сказала - не особенно хочу.

 

– Ну, конечно, хочешь. А теперь идём к ёлке.

 

Мы украшали её до ночи, и потом мне приснились два длинных узких свёртка для нас с Джимом. Наутро мы их выудили из-под ёлки - они были от Аттикуса, дядя Джек привёз их по его просьбе, и это было то самое, чего нам хотелось.

 

– Только не в доме, - сказал Аттикус, когда Джим прицелился в картину на стене.

 

– Придётся тебе поучить их: стрелять, - сказал дядя Джек.

 

– Это уж твоя работа, - сказал Аттикус. - Я только покорился неизбежному.

 

Мы никак не хотели отойти от ёлки и послушались, только когда Аттикус заговорил своим юридическим голосом. Он не позволил нам взять духовые ружья на «Пристань Финча» (а я уже подумывала застрелить Фрэнсиса) и сказал, если что будет не так, он их у нас заберёт и больше не отдаст.

 

«Пристань Финча» находилась на крутом обрыве, и вниз, к самой пристани, вели триста шестьдесят шесть ступенек. Дальше по течению, за обрывом, ещё видны были следы старого причала, где в старину негры Финча грузили на суда кипы хлопка и выгружали лёд, муку и сахар, сельскохозяйственные орудия и женские наряды. От берега отходила широкая дорога и скрывалась в тёмном лесу. Она приводила к двухэтажному белому дому; вокруг всего дома внизу шла веранда, наверху - галерея. Наш предок Саймон Финч в старости выстроил этот дом, чтоб угодить сварливой жене; но верандой и галереей и оканчивалось всякое сходство этого жилища с обыкновенными домами той эпохи. Его внутреннее устройство свидетельствовало о простодушии Саймона Финча и о великом доверии, которое он питал к своим отпрыскам.

 

Наверху было шесть спален - четыре для восьми дочерей, одна - для единственного сына Уэлкома Финча и одна для гостей из числа родни. Как будто просто; но в комнаты дочерей можно было попасть только по одной лестнице, а к сыну и гостям - только по другой. Лестница дочерей внизу выходила в спальню родителей, так что Саймон по ночам знал о каждом шаге каждой дочери.

 

Кухня помещалась во флигеле, и её соединяла с домом крытая галерейка; за домом на столбе висел ржавый колокол - он созывал негров, работавших на плантации, он же возвещал о пожаре или иной беде; крыша была плоская, говорят, в старину такие делали для вдовьих прогулок, но по этой крыше никакие вдовы не гуляли - Саймон присматривал с неё за своим надсмотрщиком, смотрел на суда, проходящие по реке, и подсматривал, как живут ближние арендаторы.

 

С этим домом, как со многими другими, была связана легенда времён войны с янки: одна девушка из рода Финчей, незадолго до того помолвленная, надела на себя всё своё приданое, чтоб оно не попало в руки грабителей, рыскавших по всей округе; она застряла на узкой «лестнице дочерей», но её облили водой и в конце концов протолкнули.

 

Мы приехали на «Пристань»; тетя Александра чмокнула дядю Джека, Фрэнсис чмокнул дядю Джека, дядя Джимми молча пожал руку дяде Джеку, мы с Джимом вручили подарки Фрэнсису, а он - нам. Джим сразу почувствовал, что он уже большой, и потянулся к взрослым, а мне предоставил занимать нашего двоюродного брата. Фрэнсису минуло восемь, а он уже гладко зачесывал волосы назад.

 

– Что тебе подарили на рождество? - вежливо спросила я.

 

– То, что я просил, - сказал он.

 

Фрэнсис просил новые штаны до колен, ранец красной кожи, пять рубашек и галстук бабочкой.

 

– Очень мило, - не совсем искренне сказала я. - А нам с Джимом подарили духовые ружья, и Джиму ещё химический набор…

 

– Наверно, игрушечный.

 

– Нет, настоящий. Он для меня сделает невидимые чернила, я ими буду писать Диллу письма.

 

Фрэнсис спросил, для чего это надо.

 

– Как ты не понимаешь? Он получит от меня письмо, а там, пустая бумажка - он совсем одуреет!

 

С Фрэнсисом говорить - всё равно, что медленно опускаться в океан, на самое дно. В жизни не видала другого такого нудного мальчишки. Он жил в Мобиле и потому не мог ябедничать на меня учителям, зато ухитрялся всё, что знал, рассказывать тете Александре, а она изливалась Аттикусу, а он иногда в одно ухо впустит, в другое выпустит, а иногда отругает меня вовсю - это уж как ему вздумается. А одни раз он сказал ей, повысив голос:

 

– Сестра, я воспитываю их, как могу!

 

Никогда ещё я не слышала, чтобы он кому-либо отвечал так резко. Кажется, разговор начался с того, что я щеголяю в комбинезоне, как мальчишка.

 

Тетю Александру просто терзала забота о моём гардеробе. Если я буду разгуливать в штанах, из меня никогда не выйдет настоящей леди; я сказала - в платье и делать-то ничего нельзя, а тетя Александра ответила - незачем мне заниматься такими делами, для которых надо носить штаны. По понятиям тети Александры, мне полагалось играть маленькими кастрюльками и чайными сервизами и носить ожерелье из искусственного жемчуга, которое она мне подарила, когда я родилась; и к тому же я должна озарять светом одинокую жизнь моего отца. Я сказала - можно ходить в штанах и всё равно озарять светом, но тетя сказала, - нет, надо быть как луч света, а я родилась хорошей девочкой, а теперь год от году становлюсь всё хуже и непослушнее. Она без конца меня оскорбляла и пилила, и я спросила Аттикуса, но он сказал - хватит в нашей семье лучей света, и пускай я занимаюсь своими делами, а ему я в общем и такая вполне гожусь.

 

Во время праздничного обеда меня посадили в столовой отдельно за маленький столик; Джим и Фрэнсис обедали со взрослыми. Тетя Александра ещё долго сажала меня отдельно, когда Джим и Фрэнсис уже перешли за большой стол. Я часто думала, чего она боится - вдруг я встану и швырну что-нибудь на пол? Иногда мне хотелось её попросить - пускай один раз позволит мне посидеть со всеми и сама увидит, я прекрасно умею себя вести за большим столом, ведь дома я обедаю со всеми каждый день, и ничего такого страшного не случается. Я попросила Аттикуса, может, тетя его послушается, но он сказал - нет, мы гости, и наше место там, куда посадит хозяйка. И ещё сказал - тетя Александра не очень разбирается в девочках, у неё своих не было.







Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 364. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Картограммы и картодиаграммы Картограммы и картодиаграммы применяются для изображения географической характеристики изучаемых явлений...

Практические расчеты на срез и смятие При изучении темы обратите внимание на основные расчетные предпосылки и условности расчета...

Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Постинъекционные осложнения, оказать необходимую помощь пациенту I.ОСЛОЖНЕНИЕ: Инфильтрат (уплотнение). II.ПРИЗНАКИ ОСЛОЖНЕНИЯ: Уплотнение...

Приготовление дезинфицирующего рабочего раствора хлорамина Задача: рассчитать необходимое количество порошка хлорамина для приготовления 5-ти литров 3% раствора...

Дезинфекция предметов ухода, инструментов однократного и многократного использования   Дезинфекция изделий медицинского назначения проводится с целью уничтожения патогенных и условно-патогенных микроорганизмов - вирусов (в т...

Стресс-лимитирующие факторы Поскольку в каждом реализующем факторе общего адаптацион­ного синдрома при бесконтрольном его развитии заложена потенци­альная опасность появления патогенных преобразований...

ТЕОРИЯ ЗАЩИТНЫХ МЕХАНИЗМОВ ЛИЧНОСТИ В современной психологической литературе встречаются различные термины, касающиеся феноменов защиты...

Этические проблемы проведения экспериментов на человеке и животных В настоящее время четко определены новые подходы и требования к биомедицинским исследованиям...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.012 сек.) русская версия | украинская версия