Синдром разбившихся надежд 4 страница

 

– Выдернуть, детка? Ты говоришь, выдернуть? - Мисс Моди подняла обмякший побег и провела по нему большим пальцем снизу вверх. Из него посыпались крохотные зернышки. - Да один такой побег может загубить целый огород. Смотри. Осенью семена подсохнут, и ветер разнесёт их по всей округе!

 

Лицо у мисс Моди стало такое, словно речь шла по меньшей мере о чуме египетской.

 

Не в пример прочим жителям Мейкомба, мисс Моди всегда говорила живо и решительно. Каждого из нас она называла полным именем; когда она улыбалась, во рту у неё возле глазных зубов сверкали два крохотных золотых выступа. Один раз я стала восхищаться ими и сказала - может, когда вырасту, у меня тоже будут такие.

 

– Смотри! - сказала мисс Моди и, щёлкнув языком, показала мне, как вынимается её вставная челюсть, чем окончательно скрепила нашу дружбу.

 

Доброта мисс Моди распространялась и на Джима и Дилла в редкие минуты, когда они не были заняты своими таинственными делами; мы пожинали плоды талантов мисс Моди, прежде нам неизвестных. Никто во всём нашем квартале не умел печь такие вкусные пироги. С тех пор как между нами установились отношения полного доверия, она всякий раз, кроме большого пирога, пекла ещё три маленьких и потом кричала через улицу:

 

– Джим Финч, Глазастик Финч, Чарлз Бейкер Харрис, подите сюда!

 

Мы тотчас являлись на зов и всегда бывали вознаграждены.

 

Летом сумерки долгие и тихие. Чаще всего мы с мисс Моди молча сидели вдвоём у неё на крыльце и смотрели, как заходит солнце и небо становится жёлтое, потом розовое, и ласточки летают совсем низко и скрываются за крышей школы.

 

– Мисс Моди, - сказала я раз в такой вечер, - как вы думаете, Страшила Рэдли ещё жив?

 

– Его зовут Артур, и он жив, - сказала мисс Моди, медленно покачиваясь в большом дубовом кресле-качалке. - Чувствуешь, как сегодня пахнет моя мимоза? Прямо как в раю.

 

– Угу. А откуда вы знаете?

 

– Что именно, детка?

 

– Что Стр… мистер Артур ещё жив?

 

– Какой мрачный вопрос! Впрочем, это, наверно, потому, что предмет мрачный. Я знаю, что он жив, Джин Луиза, потому что я пока не видела, чтобы его вынесли из его дома.

 

– А может, он умер и его запихнули в каминную трубу.

 

– С чего ты взяла?

 

– Джим говорил.

 

– Гм-гм… Он с каждым днём становится всё больше похож на Джека Финча.

 

Нашего дядю Джека Финча, брата Аттикуса, мисс Моди знала с детства. Почти ровесники, они вместе росли на «Пристани Финча». Отец мисс Моди, доктор Фрэнк Бьюфорд, был давний сосед Финчей. По профессии врач, по призванию садовод и огородник, он без памяти любил копаться в земле и потому остался бедняком. А дядя Джек этой своей страсти воли не давал, цветы растил только на подоконнике у себя в Нэшвиле и потому остался богатым. Каждый год на рождество дядя Джек приезжал к нам в гости и каждый год во всё горло орал через улицу мисс Моди, чтобы она выходила за него замуж. А мисс Моди орала в ответ:

 

– Кричи громче, Джек Финч, чтоб на почте слышали, а то мне тебя не слыхать!

 

Нам с Джимом казалось, что это странный способ делать предложение, но дядя Джек вообще был со странностями. Он говорил - это он старается разозлить мисс Моди, сорок лет старается и всё никак не разозлит, и мисс Моди нипочём бы за него не вышла, она только всегда его дразнит, и от её насмешек одна защита - нападать, и всё это нам казалось ясно и понятно.

 

– Артур Рэдли просто сидит у себя дома, только и всего, - объяснила мне мисс Моди. - Если бы тебе не хотелось выходить на улицу, ты тоже сидела бы дома, верно?

 

– Ага, но мне всё равно захотелось бы на улицу. А ему почему не хочется?

 

Мисс Моди прищурилась.

 

– Ты всю эту историю знаешь не хуже меня.

 

– Но я всё равно не знаю, почему так. Мне никто не говорил.

 

Мисс Моди языком поправила вставную челюсть.

 

– Ты ведь знаешь, старик Рэдли был из баптистов, которые омывают ноги…

 

– Так ведь вы тоже из них?

 

– Я не такая твердокаменная, Глазастик. Я просто баптистка.

 

– А просто баптисты не моют ноги?

 

– Моют. У себя дома в ванне.

 

– А молитесь вы не так, как мы…

 

Наверно, мисс Моди решила, что проще объяснить приметы баптизма, чем символ веры.

 

– Баптисты, которые омывают ноги, всякое удовольствие считают за грех, - объяснила она. - Знаешь, один раз в субботу приехали они из лесу в город и давай кричать мне через забор, что я со своими цветами пойду прямо в ад.

 

– И цветы пойдут в ад?

 

– Да, мэм. Цветы будут гореть вместе со мной. Эти ногомойщики полагают, что я слишком много времени провожу под божьим небом и слишком мало сижу в четырёх стенах над словом божьим.

 

Я вдруг увидела, как мисс Моди жарится в аду (а он у каждого протестанта свой), и сразу засомневалась, правду ли говорят в проповедях. Конечно, язык у мисс Моди злой, и она не так усердно занимается добрыми делами, как мисс Стивени Кроуфорд. Но только круглый дурак может доверять мисс Стивени, а мисс Моди человек надёжный, это мы с Джимом знаем наверняка. Она никогда на нас не ябедничает, не лицемерит с нами, не сует нос в наши дела. Она нам друг. Понять невозможно, почему такой разумный человек может быть осуждён на вечные муки!

 

– Это несправедливо, мисс Моди. Вы самая хорошая женщина на свете.

 

Мисс Моди широко улыбнулась.

 

– Благодарю вас, мэм, - сказала она. - Дело в том, что ногомойщики всякую женщину считают сосудом греха. Они, видишь ли, понимают библию слишком буквально.

 

– И мистер Артур для того сидит дома, чтоб не видеть женщин?

 

– Понятия не имею.

 

– По-моему, это очень глупо. Если уж мистеру Артуру так хочется в рай, он бы хоть на крыльцо выходил. Аттикус говорит, бог велит любить людей, как себя…

 

Мисс Моди перестала раскачиваться в качалке.

 

– Ты ещё слишком мала и не поймёшь, - сказала она сурово, - но бывают люди, в руках у которых библия опаснее, чем… чем бутылка виски в руках твоего отца.

 

– Аттикус не пьёт виски! - возмутилась я. - Он сроду капли в рот не брал… Ой, нет! Он сказал, что один раз попробовал виски и ему не понравилось.

 

Мисс Моди рассмеялась.

 

– Я не то хотела сказать. Я говорю: если бы Аттикус Финч даже напился пьяным, он всё равно не будет таким злым и грубым, как иные люди в самом лучшем своём виде. Просто есть такие люди, они… они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом. Погляди на нашу улицу и увидишь, что из этого получается.

 

– По-вашему, это правда - всё, что говорят про Стра… про мистера Артура?

 

– Что именно?

 

Я рассказала.

 

– Это на три четверти негритянские сказки, а на четверть выдумки мисс Кроуфорд, - хмуро сказала мисс Моди. - Стивени Кроуфорд однажды даже рассказала мне, будто проснулась она среди ночи, а он смотрит на неё в окно. А я спросила: что же ты сделала, Стивени, подвинулась и дала ему место? Тогда она на время прикусила язык.

 

Ещё бы не прикусить! Мисс Моди кого угодно заставит замолчать.

 

– Нет, деточка, это дом печали, - продолжала она. - Артура Рэдли я помню мальчиком. Что бы про него ни говорили, а со мною он всегда был вежлив. Так вежлив, как только умел.

 

– Вы думаете, он сумасшедший?

 

Мисс Моди покачала головой.

 

– Может, и нет, а должен бы за это время сойти с ума. Мы ведь не знаем толком, что делается с людьми. Что делается в чужом доме за закрытыми дверями, какие тайны…

 

– Аттикус со мной и с Джимом всегда одинаково обращается что дома, что во дворе!

 

Я чувствовала, мой долг - вступиться за отца.

 

– О господи, девочка, да разве я о твоём отце! Я просто старалась объяснить, что к чему. Но уж раз о нём зашла речь, я тебе вот что скажу: Аттикус Финч всегда один и тот же, что у себя дома, что на улице… Я пекла торт, хочешь взять кусок с собой?

 

Я очень даже хотела.

 

Назавтра я проснулась и увидела Джима с Диллом на задворках, они о чём-то оживлённо разговаривали. Я вышла к ним, а они опять своё - иди отсюда.

 

– Не пойду. Двор не твой, Джим Финч, двор и мой тоже. Я тоже имею право тут играть.

 

Дилл с Джимом наскоро посовещались.

 

– Если останешься, будешь делать всё, как мы велим, - предупредил меня Дилл.

 

– Ты чего задаёшься? Какой командир нашёлся!

 

– Поклянись, что будешь делать, как велим, а то мы тебе ничего не скажем, - продолжал Дилл.

 

– Больно ты стал важный! Ладно уж, рассказывайте.

 

– Мы хотим передать Страшиле записку, - глазом не моргнув, заявил Джим.

 

– Это как же?

 

Я старалась подавить невольный ужас. Мисс Моди хорошо говорить, она старая, и ей уютно сидеть у себя на крылечке. А мы - дело другое.

 

Джим собирался насадить записку на удочку и сунуть сквозь ставни в окно Рэдли. Если кто-нибудь пойдёт по улице, Дилл зазвонит в колокольчик.

 

Дилл поднял руку - в ладони у него был зажат серебряный обеденный колокольчик моей матери.

 

– Я подойду с той стороны, - говорил Джим. - Мы вчера с улицы видели, там один ставень болтается. Я хоть на подоконник записку положу.

 

– Джим…

 

– Нет уж, мисс Придира, сама ввязалась, так нечего теперь на попятный!

 

– Да ладно, только я не хочу сторожить… Джим, знаешь, в тот раз кто-то…

 

– Нет, будешь сторожить. Ты обойдёшь дом с тылу, а Дилл будет смотреть за улицей, если кто пойдёт, он зазвонит. Поняла?

 

– Ладно уж. А что вы ему написали?

 

Дилл сказал:

 

– Мы его просим очень вежливо, пускай он иногда выходит из дому и рассказывает нам, что он там делает, и пускай он нас не боится, мы ему купим мороженого.

 

– Вы просто спятили, он всех нас убьёт!

 

Дилл сказал:

 

– Это я придумал. По-моему, если он выйдет и посидит с нами немножко, ему станет веселее.

 

– А почём ты знаешь, что ему дома скучно?

 

– Попробовала бы ты сидеть сто лет взаперти и питаться одними кошками! Спорим, у него борода выросла вот до этих пор.

 

– Как у твоего папы?

 

– У моего папы нет бороды, он… - Дилл запнулся, словно припоминая.

 

– Ага, попался! - сказала я. - Раньше ты говорил - у твоего папы чёрная борода…

 

– А он её летом сбрил, если хочешь знать! Могу показать тебе письмо. И ещё он мне прислал два доллара…

 

– Ну да, рассказывай! Может, он тебе ещё прислал кавалерийский мундир и саблю? Врунишка ты и больше никто!

 

Отродясь я не слыхала, чтоб кто-нибудь так врал, как Дилл Харрис. Среди всего прочего он семнадцать раз летал на почтовом самолёте, и побывал в Новой Шотландии, и видел живого слона, и его дедушка был сам бригадный генерал Джо Уилер, и он оставил Диллу в наследство свою шпагу.

 

– Молчите вы, - сказал Джим. Он слазил под крыльцо и вытащил жёлтое бамбуковое удилище. - Пожалуй, этим я достану с тротуара до окна.

 

– Если кто такой храбрый, что может пойти и дотронуться до стены, так и удочка ни к чему, - сказала я. - Пошёл бы да постучал в парадное, только и всего.

 

– Это… другое… дело… - раздельно сказал Джим. - Сколько раз тебе повторять?

 

Дилл достал из кармана листок бумаги и подал Джиму. И мы осторожно двинулись к дому Рэдли. Дилл остановился у фонаря, а мы с Джимом завернули за угол. Я прошла вперёд и заглянула за следующий угол.

 

– Всё спокойно, - сказала я. - Никого не видать.

 

Джим обернулся к Диллу, тот кивнул.

 

Джим привязал записку к удилищу и протянул его через палисадник к окну. Он тянулся изо всех сил, но удилище оказалось коротковато, не хватало нескольких дюймов. Он всё тыкал удилищем в сторону окна, наконец мне надоело смотреть издали, и я подошла к нему.

 

– Никак не закину записку, - пробормотал Джим. - В окно-то попадаю, а она там не отцепляется. Иди на улицу, Глазастик.

 

Я вернулась на свой пост и стала глядеть за угол на пустынную дорогу. Время от времени я оглядывалась на Джима, он терпеливо старался закинуть записку на подоконник. Она слетала наземь, и Джим снова тыкал удилищем в окно, и под конец я подумала, если Страшила Рэдли её и получит, так прочитать не сможет. Я опять поглядела вдоль улицы, и вдруг зазвонил колокольчик.

 

Я круто обернулась - вот сейчас на меня кинется Страшила Рэдли с оскаленными клыками… но это был не Страшила, а Дилл, он тряс колокольчиком перед самым носом Аттикуса. У Джима сделалось такое лицо, прямо смотреть жалко, и я уж ему не сказала «Говорила я тебе…» Нога за ногу он поплелся по тротуару, волоча за собой удилище.

 

– Перестань звонить, - сказал Аттикус.

 

Дилл зажал язычок колокольчика, стало тихо-тихо, я даже подумала, лучше бы он опять зазвонил. Аттикус сдвинул шляпу на затылок и подбоченился.

 

– Джим, - сказал он, - ты что здесь делаешь?

 

– Ничего, сэр.

 

– Не виляй. Говори.

 

– Я… мы только хотели кое-что передать мистеру Рэдли.

 

– Что передать?

 

– Письмо.

 

– Покажи.

 

Джим протянул ему грязный клочок бумаги. Аттикус с трудом стал разбирать написанное.

 

– Зачем вам, чтобы мистер Рэдли вышел из дому?

 

– Мы думали, ему с нами будет весело… - начал Дилл, но Аттикус только взглянул на него, и он прикусил язык.

 

– Сын, - сказал Аттикус Джиму, - слушай, что я тебе скажу, повторять я не намерен: перестань мучить этого человека. И вы оба тоже.

 

Как живёт мистер Рэдли - его дело, сказал Аттикус. Захочет он выйти на улицу - выйдет. Хочет сидеть дома - имеет на это право, и нечего всяким надоедам (а это ещё очень мягкое название для таких, как мы) совать нос в его дела. Кому из нас понравится, если вечером перед сном Аттикус без стука вломится к нам в комнату? А ведь, в сущности, так мы поступаем с мистером Рэдли. Нам кажется, что мистер Рэдли ведёт себя странно, а ему самому это вовсе не кажется странным. Далее, не приходило ли нам в голову, что, когда хочешь что-нибудь сказать человеку, вежливее постучать в парадную дверь, а не лезть в окно? И последнее: пока нас не пригласят в дом Рэдли, мы будем держаться от него подальше и не будем играть в дурацкую игру, за которой Аттикус однажды нас застал, и поднимать на смех кого бы то ни было на нашей улице и вообще в нашем городе…

 

– Вовсе мы его не поднимали на смех, - сказал Джим. - Мы просто…

 

– Ах, значит, этим вы и занимались?

 

– Чем? Поднимали на смех?

 

– Нет, - сказал Аттикус. - Просто разыгрывали историю его жизни на глазах у всех соседей.

 

Джим, кажется, даже возмутился.

 

– Не говорил я, что мы разыгрываем его жизнь! Не говорил!

 

Аттикус коротко усмехнулся:

 

– Вот сейчас и сказал. И чтоб больше вы все трое этими глупостями не занимались.

 

Джим посмотрел на отца, разинув рот.

 

– Ты ведь, кажется, хочешь быть юристом? - Аттикус как-то подозрительно поджал губы, словно они у него расплывались.

 

Джим решил, что выкручиваться бесполезно, и промолчал. Аттикус ушёл в дом за какими-то бумагами, которые он с утра забыл захватить с собой, и тогда только Джим сообразил, что попался на старую-престарую юридическую уловку. Он стоял на почтительном расстоянии от крыльца и дожидался, чтобы Аттикус вышел из дому и опять направился в город. И когда Аттикус отошёл так далеко, что уже не мог услышать, Джим заорал ему вслед:

 

– Хотел быть юристом, а теперь ещё подумаю!

 

 

 

 

– Хорошо, - сказал Аттикус, когда Джим спросил, можно ли нам посидеть с Диллом у пруда мисс Рейчел, ведь завтра Дилл уезжает. - Попрощайся с ним за меня, на будущий год летом мы его ждём.

 

Мы перепрыгнули через низенькую ограду между нашей подъездной дорожкой и двором мисс Рейчел. Джим крикнул перепелом, из темноты отозвался Дилл.

 

– До чего тихо, ни ветерка, - сказал Джим. - Глядите.

 

Он показал на восток. За садом мисс Моди вставала большущая луна.

 

– Даже вроде от неё жарко, - сказал Джим.

 

– Что на ней сегодня, крест? - спросил Дилл, не поднимая головы. Он мастерил из бечевки и обрывка газеты папиросу.

 

– Нет, просто женщина. Не зажигай эту штуку, Дилл, будет вонь на весь город.

 

Когда в Мейкомбе смотришь на луну, видно, что там женщина. Она сидит перед зеркалом и расчёсывает волосы.

 

– Без тебя нам будет скучно, - сказала я Диллу. - Может, пойдём караулить мистера Эйвери?

 

Мистер Эйвери снимал комнату напротив миссис Генри Лафайет Дюбоз. По воскресеньям он с блюдом в руках собирал в церкви пожертвования; кроме этого, он каждый вечер до девяти часов сидел на крыльце и чихал. Однажды вечером нам посчастливилось увидать одно представление - наверно, оно было единственное, сколько мы потом ни караулили, оно не повторилось. Мы спускались с крыльца мисс Рейчел, как вдруг Дилл остановил нас:

 

– Ух, поглядите!

 

И показал через улицу. Сперва мы только и увидали заросшую глицинией веранду, а потом оказалось - из листвы бьет струя, описывает дугу и, наверно, за добрых десять футов оттуда падает на землю, в круг жёлтого света от уличного фонаря. Джим сказал - мистер Эйвери не попадает в яблочко, Дилл сказал - он, наверно, выпивает по бочке в день, они заспорили, кто попадёт дальше и ловчее, а я в этом состязании не участвовала, потому что не отличалась талантами в этой области, и опять почувствовала себя отверженной.

 

Дилл потянулся, зевнул и сказал что-то чересчур небрежно:

 

– Придумал. Пошли гулять.

 

Так я ему и поверила! В Мейкомбе никто не ходит гулять просто так, без цели.

 

– А куда, Дилл?

 

Дилл мотнул головой в южном направлении.

 

– Ладно, - сказал Джим.

 

Я запротестовала было, но он сказал самым сладким голоском:

 

– А ты с нами не ходи, ангелочек, тебя никто не просит.

 

– И тебя не просят. Забыл, как…

 

Но Джим не любил вспоминать прежние неудачи: из всего, что сказал тогда Аттикус, он, видно, только и усвоил, как ловко юристы умеют докапываться до сути.

 

– А мы ничего такого и не делаем, Глазастик, мы только дойдём до фонаря и обратно.

 

Мы молча брели по тротуару и прислушивались к скрипу качелей на соседских верандах, к тихим по-вечернему голосам взрослых на улице. Время от времени до нас доносился смех мисс Стивени Кроуфорд.

 

– Ну? - сказал Дилл.

 

– Ладно, - сказал Джим. - Шла бы ты домой, Глазастик.

 

– А вы что будете делать?

 

Они только собирались заглянуть в окно с оторванным ставнем - вдруг увидят Страшилу Рэдли? - а я, если не хочу идти с ними, могу сейчас же отправляться домой и держать свой длинный язык за зубами, вот и всё.

 

– А почему это вам взбрело дожидаться нынешнего вечера?

 

Потому что вечером их никто не увидит, потому что Аттикус в это время по уши уйдёт в книжку, и если настанет конец света, он и то не заметит, и если Страшила Рэдли их убьёт, так у них пропадут не каникулы, а ученье, и потому что в тёмном доме легче что-нибудь разглядеть тёмным вечером, а не средь бела дня, понятно мне это?

 

– Джим, ну, пожалуйста…

 

– В последний раз тебе говорю, Глазастик, не трепи языком или убирайся домой. Ей-богу, ты становишься самой настоящей девчонкой!

 

После этого у меня уже не оставалось выбора, и я пошла с ними. Мы решили подлезть под проволочную изгородь на задворках Рэдли, там не так опасно, что нас увидят. За изгородью с той стороны был большой сад и узкий деревянный сарайчик.

 

Джим приподнял нижнюю проволоку и махнул Диллу: пролезай. Я полезла следом и подержала проволоку, пока пролезал Джим. Он еле протиснулся.

 

– Только без шума, - прошептал он. - Да смотрите не наткнитесь на капусту, а то будет такой треск - мертвецы проснутся.

 

После таких наставлений я ползла, как черепаха. Потом увидела при свете луны, что Джим уже далеко и машет нам, и двинулась быстрей. Мы доползли до калитки, ведущей из сада в огород. Джим тронул её. Калитка заскрипела.

 

– Плюньте на неё, - зашептал Дилл.

 

– Завёл ты нас, Джим, - пробормотала я. - Как мы потом выберемся?

 

– Тс-с… Плюй на петли, Глазастик.

 

Мы плевали, пока не пересохло во рту, потом Джим осторожно отворил калитку. Мы были на задворках.

 

С тыла дом Рэдли выглядел ещё неприветливей, чем с фасада: во всю стену тянулась ветхая, полуразвалившаяся веранда, на неё выходили две двери, между ними два тёмных окна. С одного края крышу веранды подпирал не столб, а неотесанное бревно. В углу стояла приземистая печурка; над нею висела вешалка для шляп, призрачно поблескивало зеркало, и в нём отражался лунный свет.

 

Джим тихо охнул и замер на одной ноге, не решаясь ступить второй.

 

– Чего ты?

 

– Куры… - шепнул он еле слышно.

 

Да, со всех сторон нас ждали невидимые препятствия. Дилл впереди тоже на что-то наткнулся и выдохнул: «О господи!» Мы проползли за угол дома, к окну с болтающимся ставнем. Заглянуть в окно Джим не мог - не хватало нескольких дюймов росту.

 

– Сейчас я тебя подсажу, - прошептал он Диллу. - Нет, погоди.

 

Он взял меня за руку, мы сделали из рук седло и подняли Дилла. Он ухватился за подоконник.

 

– Скорей, - прошептал Джим, - долго мы тебя не удержим.

 

Дилл стукнул меня по плечу, и мы опустили его на землю.

 

– Что видел?

 

– Ничего. Шторы. Но где-то там светится огонек.

 

– Пошли отсюда, - зашептал Джим. - Поворачиваем назад. Ш-ш, - зашипел он, когда я хотела возразить.

 

– Попробуем с той стороны, - сказал Дилл.

 

– Не надо, - взмолилась я.

 

Дилл приостановился и пропустил Джима вперёд. Джим хотел подняться на заднюю веранду, у него под ногой скрипнула ступенька. Он замер, потом осторожно передвинулся. Ступенька молчала. Через две следующие он занёс ногу на веранду и чуть не потерял равновесие. Но всё-таки не упал и осторожно опустился на колени. Подполз к окну, поднял голову и заглянул внутрь.

 

И тут я увидела тень. Тень человека в шляпе. Сперва я подумала - это дерево, но ветра не было, а стволы ходить не умеют. Веранда была залита лунным светом, и тень, чёткая, будто вырезанная ножницами, направлялась к Джиму.

 

После меня её увидел Дилл. Он закрыл лицо руками.

 

Потом тень упала на Джима, и он увидел её. Он прикрыл голову руками и замер.

 

Тень остановилась в двух шагах от Джима. Подняла руку, потом опустила. Потом повернулась, опять прошла по Джиму, по веранде и скрылась за домом так же неслышно, как появилась.

 

Джим спрыгнул с веранды и кинулся к нам. Распахнул калитку, протолкнул в неё нас с Диллом и погнал между грядками скрипящей листьями капусты. На полдороге я споткнулась, и тут грянул выстрел.

 

Дилл и Джим растянулись на земле рядом со мной. Джим дышал, как загнанная лошадь.

 

– Через школьный двор… скорей, Глазастик!

 

Он придержал нижнюю проволоку, мы с Диллом перекатились на ту сторону и уже почти добежали до густой тени одинокого дуба на школьном дворе, хватились, а Джима с нами нет! Побежали назад, а Джим застрял в проволоке и старается вылезть из штанов. Наконец высвободился и в одних трусах побежал к дубу.

 

Но вот мы и за дубом. И тут мы совсем оцепенели, один только Джим не потерял способности соображать:

 

– Надо скорее домой, а то нас хватятся.

 

Мы бежим по школьному двору, проползаем под изгородью на Олений луг, что за нашим домом, потом через вторую изгородь - к нам на задворки, на крыльцо, и тут Джим наконец-то дал нам передохнуть. Отдышавшись, мы с самым невинным видом проходим в палисадник. Выглядываем на улицу и видим - у ворот Рэдли собрались соседи.

 

– Пойдём туда, - сказал Джим. - А то они удивятся, где мы.

 

У своей калитки стоял мистер Натан Рэдли с дробовиком в руках. Перед ним на тротуаре - Аттикус, мисс Моди и мисс Стивени Кроуфорд, в двух шагах от них мисс Рейчел и мистер Эйвери. Нас никто не заметил.

 

Мы тихонько подошли к мисс Моди, она оглянулась.

 

– А вы все где были? Разве вы ничего не слыхали?

 

– Что случилось? - спросил Джим.

 

– В огород к мистеру Рэдли забрался негр, и мистер Рздли в него стрелял.

 

– О-о! И попал?

 

– Нет, - сказала мисс Стивени, - он стрелял в воздух. Напугал негра так, что он весь побелел. Говорит, если кто увидит белого негра, так это тот самый и есть. Говорит, у него второй ствол заряжен, и если в огороде ещё что-нибудь шелохнётся, он будет бить прямо в цель, будь то собака, негр или… Джим Фи-инч!

 

– Что, мэм?

 

Тут заговорил Аттикус:

 

– Где твои штаны?

 

– Штаны, сэр?

 

– Да, штаны.

 

Что тут было говорить. Джим стоял перед всеми в одних трусах. Я тяжело вздохнула.

 

– Э-э… мистер Финч!

 

В ярком свете уличного фонаря я видела - Дилл готовится соврать: глаза у него расширились, пухлая ангельская рожица стала ещё круглее.

 

– Что скажешь, Дилл? - спросил Аттикус.

 

– Я… я их у него выиграл, - туманно объяснил Дилл.

 

– Как так выиграл?

 

Дилл почесал в затылке, провёл рукой по лбу.

 

– Мы там у пруда играли в раздевальный покер.

 

Мы с Джимом облегчённо вздохнули. Соседям, видно, тоже всё стало понятно, они так и застыли. Только что это за покер такой?

 

Мы так и не успели это узнать, мисс Рейчел вдруг завопила, как пожарная сирена:

 

– О господи, Дилл Харрис! Играть у моего пруда в азартные игры? Вот я тебе покажу раздевальный покер!

 

Аттикус спас Дилла от немедленного увечья.

 

– Одну минуту, мисс Рейчел, - сказал он. - Я никогда раньше не слыхал, чтобы они занимались чем-либо подобным. Вы что же, играли в карты?

 

Джим очертя голову кинулся спасать положение:

 

– Нет, сэр, просто в спички.

 

Не всякий сумеет так найтись, как мой брат! Спички - штука опасная, но карты - верная погибель.

 

– Джим и Глазастик, - сказал Аттикус, - чтоб я больше не слышал ни о каком покере. Джим, поди с Диллом и возьми свои штаны обратно. Разберитесь между собой сами.

 

– Не бойся, Дилл, - сказал Джим, когда мы побежали прочь, - ничего она с тобой не сделает, Аттикус её заговорит. А ты быстро сообразил, молодец. Слушай… слышишь?

 

Мы приостановились и услышали голос Аттикуса:

 

– …ничего серьёзного… все они проходят через это, мисс Рейчел…

 

Дилл успокоился, но нам с Джимом покоя не было. Откуда Джиму утром взять штаны?

 

– Я тебе дам какие-нибудь свои, - предложил Дилл, когда мы дошли до дома мисс Рейчел.

 

Джим сказал - спасибо, в твои мне не влезть. Мы попрощались, и Дилл ушёл в дом. Потом, видно, вспомнил, что мы с ним помолвлены, выбежал опять и тут же при Джиме наскоро меня поцеловал.