ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ФЕНОМЕНЫ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ

Пусть дан интеграл . Покажем, что с помощью подстановки этот интеграл можно привести к интегралам от дробно-рациональной функции.

Пример:

ЗАМЕЧАНИЕ: С помощью подстановки можно вычислить любой интеграл от тригонометрической функции, поэтому эта подстановка называется универсальной. Однако, в некоторых случаях эта подстановка приводит к сложных дробно-рациональным функциям, поэтому существуют частные случаи, которые приводят к цели быстрее, нежели универсальная подстановка.

Рассмотрим эти частные случаи:

1)

Пример:

2)

Пример:

3)

Пример:

4) , где m и n – целые, приводятся и интегралам от дробно-рациональной функции с помощью подстановки tg x = t.

Пример:

5) , где m и n – целые, приводятся к интегралам от дробно-рациональной функции в следующих случаях:

а) m и n такие числа, что, по крайней мере, одно из них нечетное. Пусть, например, m = 2 p + 1, тогда

Пример:

б) если m и n – четные и неотрицательные, то применяются формулы понижения степени

Пример:

6)

Эти интегралы вычисляются путем замены произведения суммой, пользуясь элементарными формулами.

Пример:

ЛЕКЦИЯ

ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ФЕНОМЕНЫ

ПЛАН

1. Прецедентные феномены: определение понятия.

2. Социумно-, национально- и универсально-прецедентные феномены.

3. Прецедентное имя. Прецедентная ситуация. Прецедентное высказывание. Прецедентный текст.

 

ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ФЕНОМЕНЫ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ

Разговор о прецедентных феноменах я начну с примеров, чтобы сразу вве­сти в круг тех явлений культуры, которые и станут предметом нашего рассмо­трения. Итак:

Красота несказанная, страшная; да нешто ж что Оленька? сама царица шемахан­ская. (Толстая Т. Кысь.)

— Костюм от Ле Монти — это маскировка?

— Почему?

— Трубка у вас больно занятная. Номерная.

— Вы не правнучка Пинкертона?

— Я из рода Шерлока Холмса.

Нет, подумал Пайпс, ты, детка, из рода Мата Хари. И за платьицем - этого не спря­чешь. [Андреев О. Отель. М., 2001. С. 225]

 

Это, конечно, слова пустого бахвала, застольного шута, человека «исторического» в поздревском смысле. [Панченко А. М. О русской истории и культуре. СПб.. 2000. С. 25]

А счастье было так возможно... Пригрел змеюку на своей груди... Сердце красавицы склонно к измене... Судорожно затягиваясь сигаретой, Турецкий гнал из головы глу­пые фразы, извергавшиеся из глубин памяти. [Незнанский Ф. Кто правит бал. М.. 2000. С. 308]

Вот верите, после того случая боялись с туристическими агентствами связывагься. Подруга мне говорит: «Давай съездим в Италию». А я ей: «Спасибо, лучше вы к нам!» (МК-Бульвар, № 13, 2001]

Едва ли кому-либо придется расшифровывать, что имели в виду авторы при­веденных цитат. Вполне вероятно, что может возникнуть вопрос, почему они это сказали, по какому поводу, но не что именно. Это вполне понятно и без комментариев. Причем не только авторам или их «искушенным» почитателям, но и широкому кругу читателей. Следовательно, мы имеем дело не с «закрытой» для посторонних системой единиц и значений, а с феноменами, хорошо извест­ными любому «среднему» представителю русского национально-лингво-культурного сообщества. И раз так, то феномены эти относятся к национальной ко­гнитивной базе (по крайней мере — к ее периферии). Такого рода феномены мы называем прецедентными.

К числу прецедентных относятся феномены:

1) хорошо известные всем представителям нациоиально-лингво-культурного
сообщества («имеющие сверхличностный характер»)',

2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане,

3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представи­телей того или иного национально-лингво-кулыпурпого сообщества.

Несколько комментариев к определению.

Прецедентный феномен «хорошо известен всем представителям» постольку, поскольку за прецедентным феноменом всегда стоит некое представление о нем, общее и обязательное для всех носителей того или иного национально-культурного менталитета, или инвариант его восприятия, кото­рый и делает все апелляции к прецедентному феномену «прозрачными», понят­ными, коннотативно окрашенными.

 

И говоря о постоянной апелляции к преце­дентным феноменам (а это является одним из признаков последних), мы имеем в виду, что «возобновляемость» обращения к тому или иному прецедентному феномену может быть «потенциальной», т. е. апелляции к нему могут и не быть час­тотными, но они обязательно понятны собеседнику без дополнительной расшиф­ровки и комментария.

 

Едва ли не главной дифференцирующей характеристикой ПФ является их способность 1) выполнять роль эталона культуры; 2) функционировать как свер­нутая метафора; 3) выступать как символ какого феномена или ситуации (взя­тых как совокупность некоторого набора дифференциальных признаков).

 

Итак, прецедентные феномены могут быть как вербальными, так и невербаль­ными: к первым относятся самые разнообразные тексты как продукты рсчемыслительной деятельности, ко вторым — произведения живописи, скульптуры, архитектуры, музыкальные произведения и т. д. Апелляции в речи к невербаль­ным феноменам возможны через прецедентные и не прецедентные феномены (например, персонаж Т. Васильевой в к/ф «Самая обаятельная и привлекатель­ная» описывается как крокодил с улыбкой Джоконды). Однако мы рассматриваем в первую очередь вербальные прецедентные феноме­ны: прецедентное имя и прецедентное высказывание — и вербализуемые, т е. (ПС) и (ПТ)

Прецедентная ситуация (ПС) — некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу; означающим ПС могут быть прецедентное высказывание или прецедентное имя (например, Ходынка, Смутное время) или не прецедентный феномен (яблоко, соблазнение, познание, изгнание — как атри­буты одной ситуации).

Прецедентный текст (ПТ) — законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; ПТ хорошо знаком любому среднему члену национально-лингво-культурного сообщества. Обраще­ние к ПТ может многократно возобновляться в процессе коммуникации через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или прецедентные име­на. К числу прецедентных текстов принадлежат произведения художественной литературы (напр., «Евгений Онегин», «Война и мир»), тексты песен, рекламы, анекдотов, политические публицистические тексты и т. д.

Прецедентное имя (ПИ) — индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом (например, Печорин, Теркин) или с прецедентной ситуацией (например, Иван Сусанин, Стаханов). Это своего рода сложный знак, при упот­реблении которого в коммуникации осуществляется апелляция не к собственно денотату (в другой терминологии—референту), а к набору дифференциальных признаков данного ПИ. ПИ может состоять из одного (например, Ломоносов, Кутузов) или более элементов (например, Павлик Морозов, Баба Яго), обозна­чая при этом одно понятие.

Прецедентное высказывание (ПВ)³ — репродуцируемый продукт речемыс­лительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая

может быть или не быть предикативной. Это сложный знак (Смысл всегда «шире» простой суммы значений) В когнитивную базу входит само ПВ как таковое и сум­ма его значений-смыслов. ПВ неоднократно воспроизводится в речи носителей русского ментально-лингвального комплекса. К числу ПВ принадлежат цитаты из текстов различного характера (например. Не спится, няня! Кто виноват? и Что делать?, Ждем-с!), а также пословицы (например, Тише едешь -дальше будешь).

 

Прецедентный текст и прецедентная ситуация «хранятся» и когнитивной базе в виде инвариантов восприятия и могут быть при необходимости «вербализова­ны» (поэтому, повторю, ПТ и ПС относятся к числу вербализуемых прецедент­ных феноменов). Они могут быть актуализированы посредством вербальных средств через какую-то деталь, атрибут или символ самого прецедентного феномена. Это может быть краткий пересказ или рассказ. Представьте, например, ситуацию, когда необходимо объяснить иностранцу что-то о «загадочной русской душе» или ответить ему на вопрос: «А что русские имени в виду, когда говорят?..» Думается, русский не станет— во всяком случае сразу — вдаваться в какие бы то ни было подробности и высказывать собственные изна­чально полемические взгляды. Скорее всего он максимально сжато, «компакт­но», но при этом и максимально информативно изложит самую «суть», которую знают и «имеют в виду» все русские. Вот это и будет вербализация (один из воз­можных ее вариантов) того самого инварианта прецедентного текста или пре­цедентной ситуации, о которых мы говорим. Например, представьте такой пе­ресказ «Му-му» И. С. Тургенева или рассказ о Куликовской битве или совете в Филях.

 

Прежде чем подробно рассмотреть данные феномены, представим еще одну их классификацию, критерием разбиения в которой служит «внешний масштаб», широта охвата — от социума до общечеловеческого сообщества.

 

СОЦИУМНО-, НАЦИОНААЬНО-И УНИВЕРСАЛЬНО-ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ФЕНОМЕНЫ

 

Итак, прецедентные феномены могут быть: 1) социумно-прецедентными; 2) национально-прецедентными; 3) универсально-прецедентными (Красных 1997]):

1. Социумно-прецеденпшые — феномены, известные любому среднему представителю того или иного социума (генерационного, социального, конфессионального, профессионального и т. д.) и входящие в коллективное когнитивное пространство. Эти феномены могут не зависеть от национальной культуры.
Например, феномены, общие для всех мусульман (конфессиональный социум)
или для врачей (профессиональный социум)

2. Национально-прецедентные — феномены, известные любому среднему представителю того или иного национально-лингво-культурного сообщества и входящие в национальную когнитивную базу.

Отмечу, что при переводе, в частности, художественной литературы квали­фицированные переводчики дают дополнительные разъяснения, комментарии или интерпретации, раскрывая инвариант восприятия того или иного феноме­на, очевидный для носителей языка-оригинала, но закрытый для читателей пе­ревода. Например, фраза:

Сквозь усталость меня стал точить червь сомнения относительно разумности моей поездки: не получится ли так, что, пролетев столько миль, я явлюсь на свидание в Самарре? снабжена следующим комментарием переводчика:

То есть буду настигнут неизбежной судьбой (ассоциация с романом Дж. О'Хара «Свидание в Самарре»). [Брайан Форбс. Порочные игры. М., 1997. С. 322—323. Пе­ревод М. Т. Ойзерман]

Если же таких комментариев не дается, то смысл аллюзии может остаться закрытым для читателей переводной версии произведения. См.:

Она чувствовала себя легко, бестелесно. Ей казалось, что ее куда-то уносит бризом, сильным бризом в бесконечные просторы. [...} «Очень скоро, — подумала она, — мне не понадобится и торнадо, как это случилось с Дороти. Всего лишь дуновения ветерка будет достаточно, чтобы перенести меня в мир иной». \Дин Купи. Видение. М., 1998. С. 92—93. Перевод О. Волосюк]

Думается, что отсылка к ситуации из сказки «Страна Оз» (и ситуация, и текст явно прецедентны для англоязычной культуры) была бы значительно более по­нятна русскому читателю, если бы переводчик вместо торнадо и Дороти исполь­зовал ураган, унесший девочку Элли в волшебную страну, или как минимум упо­мянул «Волшебника изумрудного города».

 

3. Универсально-прецедентные — феномены, известные любому среднему современному homo sapiens и входящие в «универсальное» когнитивное пространство («универсальную» когнитивную базу—?).

Последний тип носит на сегодняшний день достаточно гипотетический ха­рактер⁵, однако он представляется вполне реальным. Несколько примеров. Так, об амбициозном полицейском метро, пренебрежительно общавшимся с учеными, герой американского фильма («Мутанты») говорит:

Я не знал, что теперь у нас Наполеоны идут работать в транспортную полицию

 

Герой американского романа, актер-неудачник, так описывает себя:

Лицо у меня худое, с резкими чертами, лицо хищника. Волосы иссиня-чёрные. Кожа смуглая, зубы белые как сахар и ровные. И ко всему этому — лёгкая ироничная улыбка. Короче, по типажу я скорее Яго, чем Гамлет. [Лоуренс Сандерс Торговцы плотью. М., 1997. С. 11]

За именем Гамлет, однако, стоит не только внешность этого персонажа, но и ситуация, в которой он оказался, и текст, в котором зга ситуация описывается. Все эти феномены также относятся к числу гипотетически универсально-прецедентных феноменов. Пример из американского фильма «Дом на хол­ме». Автор реплики — хозяин дома — подстроил 3 года назад «ограбление» сво­его дома, чтобы получить страховку. Во время этого «ограбления» убили брата человека, которому адресована реплика. После отсидки этот человек приходит в тот же дом, чтобы отомстить. Итак:

— Так-так-так... Ты пришел отомстить мне. Гамлет выполняет свою священную миссию...

В широко известном во всем мире фильме «Твин Пике» между шерифом и агентом Купером происходит такой разговор:

— Да, шериф, что это вы тут расселись? У нас еще много дел.

— Кажется, мне пора изучать медицину.

— Зачем?

— Просто я чувствую себя доктором Ватсоном.

 

Несколько примеров, которые были зафиксированы мною в отече­ственной литературе и в российских СМИ и которые также мо­гут принадлежать к числу потенциально универсально-прецедентных:

Антон небрежно сказал:

— Например, мы часто играем в Вильгельма Тепля.

— По очереди, — подхватил Пашка. — Сегодня я стою с яблоком, а завтра он. [Стру­гацкие А. н Б. Трудно быть богом. М., 1991. С. 19]

Он бы мог умереть за деньги. Деньги — его идея, как свобода для Спартака. [Тока­рева В. Все нормально, все хорошо // Сказать — не сказать. М., 1991. С. 97]

Мой близкий друг Хабибуль, один из 25 детей дворника Хабибулина, жившего в подвале нашего дома, был моим верным Санчо Пансой. [Караван историй, август, 2001]

 

— А ты чего такая взъерошенная? С романом своим поссорилась?

— Хуже, Паша. Он мне предложение сделал...

— То есть, иными словами, этот твой Ромео хочет, чтобы ты со мной развелась?

— Именно. [Маринина А. Когда боги смеются. М., 2001. Т. 1. С. 261]

 

А Фрида, которой уже порядком надоел седобородый Ромео (Троцкий и нужен-то ей был только затем, чтобы заставить Диего немного поволноваться), и не пыталась сопротивляться его отъезду... [Караван историй, май, 2001]

[Герой произведения, Турецкий, в купе разговорился с попутчицей и пообещал ей, что она обязательно в него влюбится, так как это украшает жизнь, на что она отве­тила:]

— Ого! Я-то думала, что еду с застенчивым, интеллигентным человеком, а вы, ока­зывается, опасный тип! Ну вот что, Казанова транспортный! Хватит морочить голо­ву бедной девушке. [Незнанский Ф. Опасно для жизни. М., 2000. С. 282]

 

В Казановы он, несмотря на красивое лицо и расшитый серебряной тесьмой мундир, не годился: на балы Черчилль привозил стопки книг и перелистывал их, когда дру­гие танцевали. [Караван историй, май, 2001]

 

Например, специалисты утверждают, что 80% «Виагры», продающейся в московс­ких аптеках, — фальшивка. Там-де и в помине нет силденафил цитрата — того само­го вещества, делающего из слабака Геракла. [МК, 16.03.2001]

С работой, которую нельзя доверить компьютеру, справится талантливый «скульп­тор» в белом халате — этакий Микеланджело от стоматологии [МК-Бульвар, № 15, 2000]

 

... была убита женщина... Ей перерезали горло, изобразив обаятельную вторую улыб­ку от уха до уха... Пока мы «думали о всякой ерунде», произошло еще одно убий­ство... Точно такая же «вторая улыбка», только Джоконда была постарше... [Макс Фрай. Лабиринт (Чужак). М.; СПб., 2000. С. 234]

 

Часто в текстах встречается апелляция к прецедентной ситуации посредством сочетания Judas tree («иудипо дерево»), прецедентного для англоговорящих, но явно не пре­цедентного для русских (хотя вполне прозрачного и попятного). Интересно, что в отечественном романе (Акунин Б. Любовница смерти) мы также встречаем это выражение, но оно приписы­вается автором этническому немцу:

[Речь идет о клубе самоубийц, все члены которого имели «клубные имена». Письмо, фрагмент которого приводится, было написано после убийства (неожиданного и «незапланированного») одного из членов клуба]

Это было уже не преступление страсти, но акция возмездия. С точки зрения Калибана, воспринимавшего членство в клубе как священное служение, Сирано был под­лым предателем, заслуживающим иудиной участи. Именно поэтому (для «казни»] было выбрано иудино дерево — осина.

Отмечу, что для русских иудино дерево, т. е. дерево, на котором Иуда уда­вился, — осина, а вот для англоговорящих Judas tree собственно название конкретного дерева. Кроме того, следует обратить внимание и на то, что в приведенном отрывке упоминается «иудина участь», также не являющаяся собствен­но прецедентным высказыванием, но для русских очевидная и понятная из пре­цедентной ситуации.

Таким же «не-прецедентным» является и сочетание «иудины деньги», но по­скольку за ним стоят явно прецедентные феномены: Иуда, его предательство и 30 сребреников, которые он за него получил, — это выражение также оказыва­ется абсолютно прозрачным:

Стражей закона интересовало: каким способом автор передает свои статьи на Запад (работы Прибыловского публиковались в газете «Русская мысль», выходящей в го­роде Париже), по чьей инициативе он их пишет и сколько «иудиных денег» таким способом зарабатывает? [МК, 31.03.2001]

Вместе с тем, такие универсально-прецедентные феномены таят в себе и ог­ромную опасность, поскольку они могут оказаться квазипрецедентными. То есть они существуют как прецедентные в нескольких национально-лингво-культурных сообществах, имея одну и ту же «форму», но обладая разным (и подчас — принципиально разным) «содержанием». Два примера.

Так, пилотажные опросы иностранных стажеров показали, что существуют значи­тельные различия в инвариантах восприятия таких прецедентных имен, как Наполеон и Дон Кихот.

Русский, называя кого-либо Наполеоном, характеризует этого человека как человека с большими амбициями (вспомним классика: Мы все глядим в Напо­ леоны... и далее по тексту). Отсюда и наполеоновские планы:

Он вынашивает идею создания глобального спутникового телеканала, с передачами которого будут считаться все сильные мира сего. А пока в его голове зреют наполеоновские планы, Тернер... принимает участие в двух крупных регатах. [МК-Бульвар, №26,2001]

Пилотажный опрос французской аудитории показал, что для француза На­полеон связан в первую очередь с подвигами на любовном поприще. А теперь представьте себе, как француз воспримет фразу: «У меня наполеоновские пла­ны». Хотя, справедливости ради, следует сказать, что на периферии ПИ Наполеон любвеобильность у нас тоже, пожалуй, имеет место. Например, в фильме «Маленький гигант большого секса» есть такой эпизод: главный герой Марат, девиз которого: «Мадам, я в любви Наполеон!» — случайно узнает, что его новая пассия является к тому же и любовницей Берии. Понятно, что это не могло на нем не сказаться, и во время любовной встречи он потерпел полное фиаско. Да­лее следует такой диалог:

— А говорил: в постели Наполеон.

— Мадам, у каждого Наполеона свое Ватерлоо.

Ватерлоо выступает для русских в роли символа полного краха, провала, проигрыша, о чем свидетельствует как только что приведенный пример, так и следующий:

... на сей раз парень сделал меня всухую, эта поездка стала чем-то вроде моего Ва­терлоо, но у меня не было никаких сил бороться. [Макс Фрай. Волонтёры вечности. М.; СПб., 20001. С. 174]

[Идет партия в шахматы.] Соболев встал рядом, взглянул на доску, рассеянно под­хватил припев:

— Фолишон-фолишонет... Сдавайтесь, д'Эвре, это же чистое Ватерлоо...

— Гвардия умирает, но не сдается, — француз дернул себя за узкую бородку и сде­лал ход, от которого ирландец [его партнер] нахмурился и засопел. [Акунин Б Ту­рецкий гамбит. М., 2000. Г. 57]

Кстати, фраза, произнесенная французом в последнем примере, относится к числу социумно-прецедентных и, по всей видимости, является для некоторого социума одним из атрибутов прецедентной ситуации (ПС) Ватерлоо и преце­дентного имени (ПИ) Наполеон.

 

Результаты анкетирования показывают, что для рус­ских ПИ Дон Кихот — эталон бескорыстия.

Для испанцев же (точнее для ката­лонцев), по свидетельству проф. О.М.Мунгаловой, Дон Кихот человек не слишком умный, занимающийся чем-то ненужным и бесполезным.

Для шведов или американцев, как показывают пилотажные опросы, Дон Кихот чело­век, занятый бесполезным и бесплодным занятием. Это находит свое отражение и в литературе. Так, героиня романа «Рухнувшие небеса», который принадле­жит перу достаточно известного автора детективных приключений, американ­ского писателя Сидни Шелдона, журналистка по имени Дейна, пытается рас­крыть тайну гибели семьи миллионеров. Дело в том, что у самой журналистки зародились сомнения по поводу несчастного случая, в результате которого по­гиб последний представитель рода. Для того чтобы понять, почему все члены семьи один за другим в течение короткого времени отправились в мир иной, Дейна старается найти ответ на вопрос: а были ли у этой семьи враги? Она встре­чается со многими людьми, кто был знаком с погибшими, и все в один голос твердили только одно: у столь замечательных людей не было и не могло быть врагов. И вот остался последний из знавших семью, на встречу с которым и от­правилась журналистка. Но и этот выстрел оказался холостым, и героиня пони­мает, что пытается найти то, чего не существует.

Дейна взглянула ему в глаза. Черт побери, он не лжет. Какого черта они тут делает? Настоящая Дейна Кихот. Только вот вокруг ни одной ветряной мельницы (Шелдон С. Рухнувшие небеса. М., 2001. С. 63]

 

В русской культуре этот элемент (заведомая бесполезность и безрезультат­ность действий), пожалуй, тоже входит в инвариант восприятия прецедентного имени (ИВПИ), но только при апелляции к ПС. Хотя и здесь оценка самого Дон Кихота, безусловно, положительная, чего нельзя сказать о представителях «германоязычных» культур. Чтобы не быть голословными, пример апелляции к ПС, в данном случае также имеется в виду небезызвестная схватка с ветря­ными мельницами. Итак, интервью с профессором психологии о проблемах со­временной семьи, который считает обсуждаемое поведение бесполезным и бес­перспективным:

— Многие считают, что смогут перевоспитать своего будущего супруга.

— К сожалению, такого «перевоспитателя» можно сравнить с Дон Кихотом, борющимся с ветряными мельницами... И ни один психолог здесь не поможет. [МК,13.03.1999]

Фено­мены могут со временем переходить из категории, например, национально-прецедентных в категорию универсально-прецедентных, и наоборот. Приведём несколько примеров. Первый иллюстрирует положение о том, что социумно-пре-цедентные феномены входят в коллективное когнитивное пространство, кото­рое у′же национальной когнитивной базы.

А: Ну, как ты себя чувствуешь?

Б: Как Меньшиков в Березове. [Пример М. В. Всеволодовой]

Третий участник коммуникации, не принимавший активного участия в дан­ном фрагменте беседы, по наблюдению автора второй реплики (Б.), не понял ответа. Это значит, что Б. апеллировал к феномену, явно известному А., но не знакомому и не понятному для третьего участника беседы. Произошло это без «злого умысла», поскольку границы известности / неизвестности того или ино­го ПФ подчас неточно определяются участниками коммуникации. Таким образом, в данном случае мы име­ем дело с ПФ, который может быть признан социумно-прецедентным и кото­рый входит в коллективное когнитивное пространство, представляющее собой более узкое образование, нежели национальная когнитивная база.

 

Примеры иного рода можно найти в англоязычной литературе. Те ПФ, которые мы рассмотрим в данном случае, являются также социумно-прецедентными и входят в коллективное когнитивное пространство. Однако последнее представ­ляется в определенном смысле «шире», чем некоторая национальная когни­тивная база, поскольку указанные феномены оказались известны не только представителям английского или американского национально-лингво-культурного сообщества, но и русским.

 

Два примера в романе «Тhe Night Мanager»:

Привыкая к новому временному месту своего обитания, которое принадлежит круп­нейшему торговцу оружием и которое называется Cristal, главный герой думает: Cristal, he repeated to himself as they carried him up the teak staircase. Cristal. A Cristal as Big as the Ritz.

Имеет место явная аллюзия на «Алмаз величиной с отель "Риц" Ф.Скотта Фицджералда.

 

Второй пример не вызывает сомнений: апелляция к ПФ— к роману Роберта Льюиса Стивенсона «Странная история д-ра Джекиля и м-ра Хайда»;

 

В американском сериале «Путешествия в параллельные миры» главный ге­рой, вернувшись именно из такого путешествия, не может «вспомнить», что «ужасного», о чем говорят окружающие, он делал в своем мире во время соб­ственного отсутствия.

(В конце концов выясняется, что вместо него действовал его двойник из «параллельного мира».) Пытаясь разобраться в происходящем, герой произносит следующее:

Я совсем схожу с ума... То же самое случилось с доктором Джекилем.