ПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ТЕКСТ

Повторю, что прецедентный текст (ПТ) есть законченный и самодостаточ­ный продукт речемыслительной деятельности; (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу. Сам ПТ как таковой — феномен вербальный, однако в когнитивной базе он хранит­ся в виде инварианта своего восприятия (ИВПТ). ИВПТ представляет собой структурированную совокупность минимизированных и национально-детерми­нированных представлений о ПТ (включая коннотации, с текстом связанные). ИВПТ относится к числу вербализуемых феноменов, поэтому апелляции к ПТ могут осуществляться:

 

1) через связанные с этим текстом прецедентные высказывания, в том чи­сле — «именования» ПС из текста (вспомним Нью-Васюки);

2) с помощью прецедентных имен, в том числе — имен персонажей (вспом­ним человека «исторического» в ноздревском смысле или Муму);

3)описательно.

 

Совершенно очевидно, что только люди-книги Р. Брэдбери могли вос­производить по памяти художественные тексты (включая романы) от первого до последнего слова. В обычной жизни такого, как правило, не наблюдается. Однако есть прецедентные тексты, которые запоминаются целиком (детские стишки, анекдоты, тексты песен или рекламы и т. п.). Такие тексты функциони­руют либо как прецедентное высказывание (о котором говорится немногим поз­же), либо как собственно ПТ. Во всяком случае любой ПТ является прецедент­ным именно в силу наличия инварианта его восприятия. Знание ИВПТ— необ­ходимо и обязательно для всех представителей данного сообщества; знакомство же с самим ПТ (именно как с текстом) — желательно, но не обязательно.

Под­черкну особо, что, для того, чтобы иметь ИВПТ, понимать апелляции к нему и

самостоятельно обращаться к ПТ в своей речи, последнее требование (знание самого ПТ как вербального продукта) не обязательно для «своих» и не доста­точно для «чужих» (инофонов).

Почему необязательно для «своих»? Давайте попробуем честно ответить на вопрос: действительно ли все русские читали «Анну Каренину»? Думаю, что едва ли. Но рассказать, «в чем там суть», сможет едва ли не каждый. Разве не так? Почему недостаточно для «чужих»? Л потому, что в разных культурах существуют свои эталоны литературы, выступающие в виде системы прецедентных текстов, которые предопределяют функционирова­ние различных алгоритмов восприятия любых текстов.

Приведу примеры апелляции именно к прецедентным текстам, которые были обнаружены в современных изданиях в последнее время.

 

Так, в статье о том, что после публикации прокуратура начала предприни­мать определенные действия, читаем:

Отрадно сознавать, что мышкой (см. русскую народную сказку «Репка») выступила наша газета. [МК, 05.02.1999]

Замечу, однако, что «прямого» называния текста, как в приведенном приме­ре, обычно не требуется.

Например, команда КВН «Парни из Баку» на играх 2000 года предложила такой вариант той же сказки:

 

А у наших соседей посадил дед коноплю. Выросла конопля большая-пребольшая. По­ звал дед бабку, внучку, Жучку, кошку, мышку ... Тянут они коноплю, потянут... Ко­роче, жили они долго и весело...

 

Аналогичный пример:

В итоге жестокий ревнивец валится на колени, рвет на себе волосы и молит о проще­нии. Разыгранная от первой до последней буквы пьеса заканчивается жарким пере­мирием. Мужчина счастлив, что его не бросили. Женщина счастлива, что провока­ция удалась, и все прошло согласно сценарию. Как свидетельствует литература, иные сцены ревности заканчиваются не в пользу интриганки — даму душат. [МК, 27.03.2000]

 

Возможны апелляции к ПТ через имя: 1) либо через имя персонажа, 2) либо через имя автора этого текста:

На Выборгской сняли квартиру — с мышами, но зато в три комнаты. Чтобы жить,
как Вера Павловна с Лопуховым: у каждого своя территория, а третья комната — для
совместных бесед и приема гостей. [Акунин Б. Турецкий гамбит. С. 13]

 

Словарный запас английского сводился к самым необходимым выражениям и ненамного превосходил набор Элпочки-людоедки. [Андреев О. Отель. С. 48]

 

Если вам удается, как Колобку, уйти от Путина, уйти от Березовского, уйти от губер­наторской власти, то вам удается больше, чем нам. [т/п «Антропология», 09.03.2000; А. Боровик о региональных журналистах.]

Помню, вышла я как-то выгуливать собаку. И вдруг на пятом этаже останавливает­ся лифт, и входит молодой человека, тоже с собакой, с фокстерьером. И я, как Снегурочка, влюбилась в первого встречного. Не знала, сколько ему лет, не знала, кто он, где живет, — ничего не знала. [МК, 31.03.2001]

 

2) Хоменко решил сократить расстояние по путям. Не шлепать же и дальше по грязи,
тем более дорогу преградила необъятная гоголевская лужа. Разве что хряка в ней не
было. [Андреев О. Вокзал. С. 19]

 

Неназывание текста возможно также и в тех случаях, когда: 1) назвать один источник невозможно; 2) у текста нет названия.

 

1) В этом случае может иметь место, например, апелляция к образу, сложившемуся на основе ИВПТ массива текстов, например:

... муж затевает ссору и во второй, и в десятый раз, в окно летят обручальные коль­ца, и наконец она отвечает ему матерной бранью. Тогда он приходит в себя: «Зиноч­ка, моя тургеневская девушка\ Что же я с тобой сделал?!» [Караван историй, 2001]

 

2) ПТ может не иметь названия, если это — текст рекламы или анекдота,
однако апелляция к нему не становится от этого менее прозрачной:

Неуловимый Джо. Б. Березовский и его убийцы. [МК-Бульвар, № 1, 1999 (отсылка к тексту анекдота про «неуловимого Джо», который неуловим, поскольку никому не нужен и никто его не ловит)]

 

Следующий пример показывает, что апелляция может происходить не ко всему тексту, а только к какой-то его части; см. пример с «гоголевской лу­жей» или:

Кстати, несмотря на укоренившее мнения, религиознее мы за последнее время не стали: 40,6% опрошенных не считают себя верующими. [...] Правда, большинство россиян (77%) продолжает верить в себя. И это внушает некоторую надежду, что птица-тройка все-таки домчит нас куда надо [МК, 19.02.1999 (речь идет о результа­тах социологического опроса)]

 

Интересны примеры апелляции к целому ряду прецедентных феноменов, сконцентрированных в одном ПТ, т. е. к самому ИВПТ, к ПС, к ПВ и к ПИ, с данным текстом связанных.

 

1) Апелляции к ПТ (ИВПТ) через прецедентное высказывание (ПВ):

Но Скуратов — не Илюхин. Он абсолютно вменяем. Даже предпринятые полторы недели назад попытки заменить прокурорских охранников (вместо надёжных парней внедрить «казачков») не стали достоянием общества (МК. 03.04.1444]

2) Апелляции к ПТ (ИВПТ) через ПВ и связанную с ним ПС, которая опи
сана в тексте:

Но, оказывается, даже в столице [Москве] поставить диагноз больному могут лишь после смерти. А если учесть, что инкубационный период болезни [«коровье бешенство»] приблизительно 10 лет, понятно, что ответственные за здоровье чиновники ничем не рискуют. Это как в притче: или осел умрет, или султан, или Хаджа Насредин.[ МК, 14.03.2001]

 

— Так что, получается, Акела промахнулся!

— Да, Акела промахнулся.

Последний пример был зафиксирован нами в передаче 21.04.99, кота жур­налисты радиостанции «Эхо Москвы» обсуждали решение Совета Федерации о «неутверждении отставки Генпрокурора». Один из них (автор второй реплики) утверждал, что «президентская команда отвратительно подготовила вопрос», что и спровоцировало, очевидно, его собеседника (автора первой реплики) на подобную ассоциацию (Ельцин - Акела и отказ СФ подержать решение Президента об отставке Скуратова вследствие провала помощников Прези­дента <-> ситуация «подготовленной» неудачи на охоте).

 

3) Апелляции к ПТ (ИВПТ) через прецедентное имя (ПИ) и связанную с ним
ПС, которая описана в тексте, или путем называния самого текста. ПИ и ПС.
описанную в нем:

... он, сильный и способный не самопожертвования человек, полюбил ее как Пигма­лион Галатею. Античная легенда повторилась на новый лад древний ваятель оду­шевил прекрасную статую, а Мейерхольд подарил своей молодой жене новую жизнь [Караван историй, 2001]

 

Макс Фадеев — продюсер, композитор, автор песен и аранжировщик, короче абсолютный творец-пигмалион группы «То(а1». [МК, 07.02.001 ]

 

— Так вам надо взять и заткнуть уши! — восторженно сообщил я. Мне осенило
мгновенно: не зря же я в свое время раза три перечитал «Одиссею». Если уж этот
хитроумный дядя смог таким примитивным способом оградить свою команду от це­лого хора сладкоголосых сирен, почему это не должно сработать с одним-елинствен-
ным сладкоголосым мошенником! (...) — Нужно залепить уши воском... Воск это
страшная сила! — я упорно придерживался классических канонов: что было хорошо
для сэра Улисса, подойдет и нам! [Макс Фрай. Темная сторона.

 

Кроме того, возможны апелляции к инвариантам разных ПТ и их контами­нации. В следующем фрагменте один из персонажей рассказывает о своих при­ключениях в Турции.

— Не тушуйтесь, господа, подходите. Я тут Эразму свою шахерезаду рассказываю.

— Одиссею, — вполголоса поправил Эраст Петрович, ретируясь за спину полковни­ка Лукана.

— Одиссея — это когда в Греции, а у меня была именно что шахерезаду
Турецкий гамбит. М., 2000. С. 68]

 

Как показывают наблюдения, такого рода случаи апелляции к «комплексу» прецедентных феноменов далеко не уникальны и, более того, достаточно час­тотны (

 

Каким же образом текст обретает статус прецедентного? Иначе го­воря, каков алгоритм становление прецедентного текста? Суще­ствует несколько вариантов когнитивной «обработки», в основе которых лежит алгоритм восприятия. При этом существует определенная направленная зависимость этих вариантов: второй «путь» невозможен без первого, третий — без первого и второго.

Первый путь. Текст становится хорошо известным всем представителям национально-лингво-культурного сообщества (или, как минимум, их подавля­ющему большинству).

Этого бывает достаточно, если текст достаточно короткий и некоторым образом «навязывается» членам сообщества. Примерами в данном случае могут служить детские сказки и стихи (при этом в каждой культуре существует свой «обязательный» набор таких произведений, с которыми знакомятся все лично­сти, проходящие социализацию в данной культуре). Иногда дополнительным фактором становления ПТ может служить персонаж текста, чье имя имеет (при­обретает) статус прецедентного (например, Колобок, «белый бычок» и др.). Как правило, такие тексты известны от первого слова до последнего и далеко не все­гда могут «похвастаться» наличием своего инварианта восприятия (например, «Курочка Ряба», докучные сказки и т. д.). И в этом смысле такие ПТ сближают­ся с культурно значимыми знаниями^|6, но все-таки отличаются от них наличием коннотаций и связанностью с «интенсивной эмоциональностью».

Таким же образом могут приобретать статус прецедентных и тексты анек­дотов или, например, песен. Но в последнем случае может «работать» не только широкая известность, но и более сложный механизм (и тогда мы имеем дело со вторым путем становления ПТ).

Второй путь. Широко известный текст максимально соответствует суще­ствующим в сообществе представлениям о произведениях данного типа, пол­ностью отвечает предпочтениям и ожиданиям представителей данного сообще­ства. Будучи таковым, он обретает инвариант своего восприятия. Ему приписы­вается статус эталона, и он занимает свое место в ряду прецедентных феноменов.

В качестве примеров романы Л. Н. Толстого, рассказы Л. П. Че­хова, пьесы А. Н. Островского, все творчество Л. С. Пушкина. Интересно, что, например, пушкинские сказки, с одной стороны, полностью соответствовали представлениям о сказке как о феномене (недаром некоторые его сказки воспри­нимаются как народные, за что отдельное спасибо Арине Родионовне), а с яру­гой — отвечали ожиданиям того времени. Поэзия Пушкина, ставшая эталоном поэтических текстов, также полностью отвечала ожиданиям и предпочтениям, бытовавшим в русском обществе того времени.

Третий путь. Он имеет место в том случае, если «первоисточник» ПТ имел место в объективной действительности. Иначе говоря, какой-либо реальный факт (событие или предмет) становится известным, и о нем складывается некое представление. Если это представление становится инвариантным на национальном уровне, то сам факт приобретает статус прецедентной ситуации и/или пре­цедентного имени. Независимо от прецедентности самого факта (т. е. от того, стал ли он ПФ), он может стать объектом авторского внимания и предметом описания в произведении/произведениях. Далее, созданный текст, посвящен­ный данному факту, или один из таковых приобретает инвариант восприятия и становится прецедентным, проходя либо первый путь, либо второй.

 

А теперь несколько выводов.

Инварианты восприятия ПТ-ов входят в национальную когнитивную базу. У каждого националыю-лингво-культурного сообщества своя КБ, своя система эталонов и свой алгоритм восприятия текстов. Все это предопределяет разницу в оценках как самого текста, так и его персонажей. Чтобы «иметь» инварианты восприятия ПТ-ов определенной культуры, надо пройти процесс социализации в данной культуре.

Из этого следует вывод, что инофон самостоятельно «при­обрести» эти инварианты не может (если это происходит, то мы имеем дело уже не с инофоном, а с личностью, инкультурированной, социализированной в дан­ной культуре). Следовательно, при межкультурной адаптации инофонов необ­ходимо знакомить их с инвариантами восприятия ПТ-ов, бытующих в изучае­мой культуре, и с алгоритмом восприятия текстов.

 

Например, русская литерату­ра знаменита образом «маленького человека», что не характерно для целого ряда других культур. Герой русской культуры может быть страдающей, сомневаю­щейся, рефлексирующей личностью (яркий пример — князь Мышкин), он мо­жет иметь физические недостатки (как Герасим или герой «Слепого музыканта» В. Короленко), он может быть «смешным», «нелепым», «неуклюжим» (как Пьер Безухов), он может принадлежать «дну жизни» (как многие персонажи М. Горь­кого) и т. д. Все это немыслимо для многих других культур (особенно — более традиционных).

См.:

Традиционная корейская литература и фольклор не ведали противоречий формы и содержания. Положительный герой был всегда писаным красавцем, а отрицатель­ный — мерзким уродом. Никаких Иванов-дураков, аленьких цветочков и квазимод. [Караван историй, 2001]

 

Далее, русские по праву гордятся «Словом о полку Игореве», что вызывает недоумение у представителей восточных народов, в культуре которых герой не может потерпеть поражение на поле битвы, а если потерпел, то не может по­пасть в плен, а если уж оказался в плену, то он ни при каких обстоятельствах не может бежать оттуда. Если же все это с ним случилось, то ни при каких обстоя­тельствах он не может быть героем произведения, во всяком случае — главным и положительным.

 

Если мы сравним «счастливые финалы» («hарру-end!») русских и, например, корейских сказок, то мы увидим разительную разницу.

Опросы стажеров из Южной Кореи показали, что счастливым финалом сюжета бытовой или волшебной сказки для них является смерть главного героя. Так, многие корейские сказки заканчиваются тем, что главная героиня, трудолюбивая, несчастная, за­битая, безропотная и беззлобная молодая девушка (эдакая корейская Золушка) обретает покой на небесах (т. е., проще говоря, умирает). И это считается более чем удачным концом ее приключений. Или, лучше сказать, злоключений.

Но у нас-то все наоборот! Если наш герой и умирает, то случается это где-то в середине повествования, и после этого происходит обязательное его оживление (на­пример, с помощью мертвой, а потом и живой воды). Вспомните русские клас­сические сказочные финальные формулы: и был пир на весь мир, и стали они поживать да добра наживать, горя не знатать и др Иначе говоря, дня русских одним из обязательных элементов сюжета волшебной скажи является свадьба героев, которая и венчает повествование.

 

А персонажи русского фольклора! Илья Муромец 33 года просидел на печи, но разве это имеет значение? Для нас он герой и защитник земли русской. Да и Емеля для нас не столько лентяй, сколько добрый человек. А Иван дурак на самом деле не так уж и глуп, но главное — он добрый, да и «дурак»-то он в сказ­ках часто потому, что жалеет тех, кого можно было бы и не жалеть (другое дело. что потом все его несостоявшиеся жертвы начинают ему помогать). Примеры можно множить и множить. Но, опять-таки, инофон не поймет русское «ожида­ние чуда», не поймет, почему наши сказочные герои часто «ленивы» и «тупы», сколько бы сказок он ни прочитал. Эту нашу специфику надо показывать и объяс­нять, давая представление о главных, существенных характеристиках и о второ­степенных, незначимых. Ведь совершенно очевидно, что лень не воспринимает­ся русскими как великая добродетель, а трудолюбие — как великая глупость или грех. (Но именно это, кстати, инофон может вынести, прочитав многие русские сказки, о чем свидетельствует опыт работы в иноязычной аудитории.) Просто в каждой культуре есть своя система координат, на которой различные качества занимают свое, детерминированное культурой место. Вот это и надо объяснять и показывать. И тогда инофонам станет ясно, что, хотя для русских лень что плохо, а трудолюбие — хорошо, все-таки доброта важнее трудолюбия, а жа­лость важнее голода, а честность важнее практицизма и т. д.

 

И последнее. Апелляции к ПТ и активизация ИВПТ в дискурсе, как мы виде­ли, может происходить разными способами, «закрытыми» и непопятными для инофонов. Следовательно, необходимо создать инвентарь таких средств, обра­щение к которым наиболее характерно для носителей изучаемого языка, и опи­сать как их самих, так и специфику их функционирования¹⁸.