ОТЕЦ ГЕНРИ

Мое обучение началось в католической монастырской школе. До сих пор я могу закрыть глаза и вспомнить мою воспитательницу в монастырском детском саду. Это была высокая тонкая голубоглазая француженка, носившая очки. Я не помню ничего особенного из того, чему она учила меня, но я знаю, как она любила меня и заботилась обо мне. "Ты совершенно особенный молодой человек, - часто говорила она мне, - ты совершенно необычный". О, как мне нужно было слышать такие слова. В своей недавней поездке в Яффу я попросил шофера нашего микроавтобуса остановиться на улице Йефет перед Колледжем братьев, католическим учебным заведением, построенным здесь в 1882 году. Это была моя школа с первого класса и дальше. Тогда в ней учились четыреста детей, а теперь количество учеников выросло до девятисот.

Я открыл двери в класс 1-С, класс, в котором я провел столько дней и в котором, как я увидел, ничего не изменилось. "Позвольте мне рассказать об этой доске, - сказал я сопровождавшим меня друзьям. - Если на доске написано твое имя, это означало, что с тобой не разрешалось разговаривать до тех пор, пока надпись не стирали". Это была очень эффективная форма наказания. К счастью, из-за моего спокойного характера моя фамилия на доске никогда не появлялась. К моей радости, во время нашего визита в школе оказался отец Генри Хелу. Он был одним из моих первых учителей и по-прежнему преподавал в школе. После того, как мы обменялись приветствиями, он сказал нам, что смотрит наши телевизионные программы, которые транслируются и в Израиле. "Никогда бы не подумал, что Бенни станет оратором, - сказал он тем, кто столпился вокруг него. - Я преподавал религию и спрашивал каждого ученика, но очень часто пропускал имя Бенни, чтобы не смущать его лишний раз". Затем он добавил: "Теперь, когда я вижу его по телевизору, то часто спрашиваю себя, "Неужели это тот же Бенни?"". Я улыбаюсь, когда вспоминаю, что научился заикаться на нескольких языках. Уроки в католической школе проводились на французском и еврейском языках. В церкви говорили по-гречески, как и дома, поскольку предки моего отца были греками. Но главным языком в нашей семье был, конечно, арабский. Сразу же после прихода из школы домой мы садились за домашнее задание. Иного выбора не было. Мой папа нанял женщину, которую мы любовно называли "гестапо", она была и нянькой, и репетитором. Она заглядывала к нам через плечо, чтобы убедиться, что мы абсолютно правильно выполняем свои задания.

Когда она говорила, что мы свободны, мы бежали к телевизору, чтобы смотреть передачи из Ливана, Кипра или Египта - в основном американские мультипликационные фильмы или такие программы, как "Пороховой дым". Наши вечера, как правило, заставали папу на заднем дворе с друзьями, а мама в это время сидела на крылечке с другими женщинами, обмениваясь с соседками свежими городскими новостями. Мои братья и сестры обычно смотрели еще одну телепрограмму, пока не наступало восемь часов - время нашего отхода ко сну.

В нашей комнате мы часто засыпали под звуки маленького радиоприемника, настроенного на ближневосточную музыку, которую передавали с египетских и иорданских станций. Иногда я читал книгу, которую брал из библиотеки, например, на французском языке.

Занятия в школе начинались ровно в восемь часов, а до школы мы шли минут двадцать. Иногда мы шли дольше, потому что по пути я останавливался у магазина, чтобы купить пышку, начиненную кремом. Это было чудесное лакомство!

"НЕ ГОВОРИ МАМЕ!";

Я любил братьев и сестер, и все они были совершенно разными, не похожими друг на друга.
Роза была самой старшей сестрой, и я всегда смотрел на нее с почтением, хотя детьми мы ссорились. Если у меня был секрет, она узнавала об этом последней, потому что я знал, что еще до рассвета от моего секрета ничего не останется. Кристофер, на год младше меня, постоянно попадал в переделки. Он часто приходил домой с разбитым носом, оправдываясь: "Я только хотел защитить тебя, Бенни".

Джентльмен, живший на верхнем этаже нашего дома, господин Аутфалла Ханна, был очень добр ко мне, но не к Крису - и это было взаимно. Он обычно ставил свою машину в гараже позади дома. Однажды летом Крис получил большое удовольствие, проколов оба колеса его машины, и жизнь этого бедного человека превратилась в кошмар. Но мистер Ханна быстро покончил со своими неприятностями, сказав моему отцу: "Держите вашего мальчика подальше от моей машины, или я не знаю, что с ним сделаю!".

Следующий мой брат, Вилли, был одним из моих любимых братьев. Он был спокойным, тихим, задумчивым и исключительно трудолюбивым мальчиком. Кому я доверял? Вилли. Если и бывали моменты, когда хотелось сказать: "Только не говори маме", то я шептал эту фразу именно ему.
Затем шел Генри, - может быть, еще более беспокойный, чем Крис. Мы иногда смеялись над его неуклюжестью, особенно когда в греческой православной церкви он бежал к столу с причастием и не смог вовремя остановиться. У Генри также было богатое воображение, и он часто пытался заставить нас поверить в немыслимые истории. Будучи детьми, мы с братьями любили смотреть по телевизору борьбу. После матчей мы пробовали некоторые приемы друг на друге. И опять, именно Крису удавалось причинить наибольший ущерб. Однако однажды даже я сломал Генри палец, а один раз маленького Вилли пришлось везти в больницу со сломанной рукой.
Сэмми был совсем крошкой, когда мы жили в Яффе. Я помогал маме присматривать за ним и часто менял ему пеленки. По сей день он остается "моим маленьким братиком".

Мария, моя младшая сестра, была последним ребенком в семье Хиннов, родившимся в Израиле. В ней всегда было что-то особенное. Все те, кто присутствовал на ее крещении в греческой православной церкви, до сих пор вспоминают о неземном сиянии, исходившем от ее лица.
Мои дяди и тети постоянно хвалились моими братьями и сестрами, предсказывая каждому из них великий успех. Я был единственным, кто их сильно тревожил.

"Что будет с Бенни?" - часто спрашивали они, думая о моем заикании.

Неужели это тяжкое бремя мне придется нести на себе всю жизнь?

Глава 3