Глава 7 В СЕРДЦЕ МОГИЛЬНИКА

Видимо, по дороге излом передавил горло – Рамир незаметно для себя потерял сознание. А когда очнулся, первым делом удивился тому, что еще жив.

Излом крутился рядом, бренчал чем-то на крыльце. Цыган лежал на утоптанном мху перед избушкой, вросшей в землю по самые наличники. Стянутые за спиной запястье болели, ноги тоже были связаны. Рюкзак валялся в стороне, раскрытый, мутант уже покопался в нем. Рядом лежал автомат с завязанным узлом ремнем, в стороне – пистолет и снятые с бедра ножны. Разоружил, связал... так почему не убил?

– А я люблю свеженькое, чистенькое. – Хозяин повернулся, и Рамир увидел в его руках мясницкий тесак. На крыльце были разложены крючья для подвешивания и растяжки туши. – Пока туман тебя не высосет, тело горчить будет, так что я подожду, а чего же, куда мне спешить...

Говорят, изломы – телепаты почище контролеров, вспомнил Цыган.

В тумане все имело необычный вид, серая дымка скрадывала очертания, заставляя мозг домысливать картинку, и самые обыденные вещи казались странноватыми, какими-то неправильными. К примеру, сколько Рамир ни гнал от себя этот образ, хижина излома упорно казалась избушкой Бабы-яги. Просто подогнула свои куриные лапы, а сама хихикает за спиной... Он вздрогнул, кое-как обернулся. Дом как дом – низкая бревенчатая халупа... Затаилась, чертова тварь, прикидывается!

Рамир потряс головой. В затылке вспух алый шар, боль стрельнула между висками – зато сознание прочистилось. Все-таки действует на него эта пси-аномалия, исподволь в мозги заползает. Цыган повернул голову влево, потом вправо. Метрах в полутора от него лежал камень. А по левую руку в траве белела кость... человеческая кость! Поблескивающая, будто лакированная. Кость и камень... Надо что-то делать, время идет, пора выбира... Рамир поймал взгляд излома и сморгнул. Припомнилось вдруг чужое и мудрое: «Времена не выбирают, в них живут и умирают. Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять, будто можно те на эти, как на рынке, поменять. Что ни век, то век железный...»

Словно заподозрив что-то, догадавшись о хитрости пленника, излом оставил свои крючья, подошел ближе. Глаза на невыразительном лице бегали из стороны в сторону.

– Покушать не хочешь пока? – спросил мутант, опускаясь на корточки. Длинная рука поползла к рюкзаку, вытащила нераспакованный брикет сухпайка, вернулась к хозяину. Излом сунул брикет под нос Цыгана. – Ням-ням? – сказал он, заглядывая в лицо.

«Что ни век, то век железный», – твердил про себя Рамир.

Водянистые глаза излома сузились, он нерешительно отодвинулся, уголки губ опустились. Видимо, не имея доступа к мыслям жертв, мутант терял уверенность в себе. А сталкер бубнил про себя, забивая скороговоркой всякие отчетливые мысли:

«Крепко тесное объятье, время – кожа, а не платье, глубока его печать...»

– Девушку убивать не хочешь? – выпрямившись, желчно спросил мутант. Теперь он куда меньше напоминал человека, этакого добренького дядюшку с трехдневной щетиной на впалых щеках. – А я тебе скажу, что придется. Слон ведь не простак, его не обведешь. А ты мечтал, как слиняешь от Умника да Слона перехитришь? Ха! Выходит, браток, ты еще глупей, чем я о тебе подумал поначалу!

«Ты себя в счастливцы прочишь, а при Грозном жить не хочешь?»

Обиженно надув губы, как ребенок, чья хитрость не удалась, излом отошел от сталкера и мстительно забренчал мясницкими крюками. Достал точильный брусок, демонстративно отвернувшись, стал править огромное лезвие тесака.

«Не мечтаешь о чуме флорентийской и проказе? – твердил Рамир, беззвучно шевеля губами. – Хочешь ехать в первом классе, а не в трюме, в полутьме?»

– Хочу, не хочу... – пробормотал излом. – А ты что же, не хочешь со мной разговаривать?.. Ну и ладно. Обойдусь, тебе же хуже. Я-то давно тут живу, в Могильнике, мог бы присоветовать кое-чего, а то и рассказать об этой Крепости, куда девушку твою ведут. Я много чего знаю, многое видел, чего и не снилось твоим умникам...

Он оглянулся с надеждой. Но Рамир на его предложения не велся, слишком это все было наивно – точить тесак на глазах у жертвы и при этом втираться к ней в доверие. Хотя скорее всего излом и не пытался, а просто хотел вывести сталкера из себя, напугать, сломать ментальную защиту, чтобы туману было легче высосать жизненные силы...

«Время – это испытанье, не завидуй никому», – продолжал Рамир, пытаясь вспомнить, как там дальше. Руки с каждой секундой немели сильнее, и надо было все сделать быстро...

Он пополз на спине, твердя: «Что ни век, то век железный...»

Приходилось перебирать ногами, качаться с плеча на плечо. Поясница тут же заныла, но он не обращал внимания, повторяя раз за разом: «Время – кожа, а не платье, время – кожа, а не платье...»

– Ничего, еще заговоришь, кричать будешь, биться головой станешь, ругаться на меня, старого... – Излом оставил крюки и отошел к наполовину выступающему из тумана сооружению, которое с первого взгляда напомнило сталкеру средневековую пыточную дыбу.

«...Глубока его печать. Словно с пальцев отпечатки, с нас черты его и складки, приглядевшись, можно взять», – зачастил Рамир, отгоняя образ освежеванного человеческого тела, свисающего на крюках со скользкой от крови деревянной перекладины. Когда излом пошел к пыточному сооружению, Цыган замер, а теперь опять пополз. Расстояние было всего ничего, но двигался Рамир медленнее полудохлой черепахи.

«Времена не выбирают, в них живут и умирают...»

Он улегся спиной на человеческую кость.

«Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять...»

Сначала ненароком вдавил ее в землю, но потом кое-как обхватил пальцами и вытащил. Округлая со всех сторон, гладкая – такой ни за что не перерезать...

«...Будто можно те на эти, как на рынке, поменять...»

Излом резко повернулся.

«Крепко тесное объятье! Время – кожа, а не платье!»

Мутант рысью подбежал к нему, и Цыган замер на спине, уставившись в серое небо, повторяя, как молитву:

«Глубока его печать.

Глубока его печать.

Глубока его печать...»

Излом наклонился, заглядывая ему в лицо, скривив рот. «Глубока его печать... Глубока его печать... Глубо-ка-его-печать, глубока-его-печать-глубока-егопечатьглу-бокаегопечать...»

– Почти закончил я, сынок. Сейчас тебе будет очень больно, а потом ты умрешь, и я тебя съем. И ты ничего не можешь сделать, ну совсем. Как это – быть таким беспомощным, а? Расскажи мне, всегда хотел узнать, что вы чувствуете перед тем, как я вас съедаю.

«Время – это испытанье, не завидуй никому». Излом задумался, потом сказал:

– Да я и не завидую.

Разведя руками, он повернулся и пошел обратно, так и не заметив, что пленник переместился в сторону. Ведь времена не выбирают, в них живут и умирают... Как только излом зашагал прочь, Рамир пополз за ним – но теперь он развернулся ступнями вперед и стал передвигаться, вминая каблуки в мягкую землю, сгибая ноги. Так получилось быстрее и немного легче. «Время – кожа, а не платье». Хорошо, что земля мягкая, хорошо, что трава влажная. «Как сильны его объятья». Из-за этого все происходит очень тихо, мутант не слышит... Зад уперся в камень. Излом опять стал точить тесак. Рамир полз. «Век мой, рок мой на прощанье...» «Ш-ш-ширк! Ш-ш-ширк» – разносилось в тумане. «Время – это испытанье». Он выгнулся, приподнимаясь, упал спиной на камень. Больно! «Не завидуй никому». Излом повернулся, Рамир замер, только голова немного тряслась от внутреннего напряжения. «Времена не выбирают, в них живут и умирают».

– Да уж, умирают, – сказал мутант. Глянул на пленника и пошел к хижине. Шагнул внутрь. Подогнув колени, Цыган опять приподнялся – и вновь обрушился на камень, но теперь костью, которую сжимал в руках. Кость тихо треснула и лопнула.

«Вре-ме-на-не-вы-би-ра-ют-в-них-жи-вут-и-у-ми-ра-ют...», – Рамир твердил это речитативом и в такт словам кромсал веревку острым сколом кости. Он был в каком-то нервическом исступлении, глаза слезились, из уголка рта текла слюна. Излом появился опять, посмотрел на сталкера. «Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять, будто можно те на эти, как на рынке, поменять...»

Излом, ласково улыбаясь, пошел к нему с тесаком на перевес. Рамир скоблил веревки сколом кости. Кромсал, рвал влажные неподатливые волокна. «Глубока его печать, глубока его печать!» Мутант приближался. Одна веревка порвалась, и тут же за ней вторая. Согнув ноги, Рамир вскочил.

Гипертрофированная конечность взлетела, как змея, кинулась на сталкера. Он упал на бок, перекатился, прыгнул, вновь упал – и схватил пистолет. Ноги оставались связаны, Цыган поднялся на колени, вдавил спусковой крючок. Несколько выстрелов прогремели один за другим. Из груди мутанта плеснули фонтанчики крови. Уродливая длинная рука метнулась к сталкеру, сжалась на стволе, пригибая «ТТ» книзу... Рамир выдрал оружие из пальцев мутанта, нажал опять – но больше выстрелов не последовало. Излом бежал к нему, Рамир поскакал навстречу. Яростно швырнул пистолет в морщинистое лицо, раздробил нос, сбил мутанта с ног и упал сверху. Ребра излома треснули. Цыган привстал, сжав тощую шею, стянутыми коленями придавил длинную руку к земле.

– Крепко тесное объятье! – бешено взревел Рамир, стискивая сильными пальцами кадык мутанта. – Время – кожа, а не платье! Глубока его печать!

Он наклонился ниже. Излом издыхал.

– Словно с пальцев отпечатки, – сказал ему Рамир, – с нас его черты и складки, приглядевшись, можно взять.

Мутант захрипел, и он заглянул в мутные глаза.

– Расскажи мне, что ты чувствуешь перед тем, как подохнуть, – напомнил мутанту его же слова Цыган.

Мутант дернулся и умер. Покачнувшись, Рамир отпал от него, свалился на землю. Излом лежал неподвижно, только длинная конечность чуть подергивалась, едва заметно шевелились пальцы. Сталкер поднялся, наступил на ладонь, каблуком втоптал в землю, крутанулся на ней. Хрустнули косточки, рука наконец успокоилась. И все равно Рамир старался не поворачиваться к ней спиной. Боком подсеменил к крыльцу, осторожно взял тесак за лезвие, распилил веревки на ногах. Потер опухшие, посиневшие запястья, размял пальцы. Подошел к мертвому излому, пнул его так, что труп подпрыгнул и перевернулся.

– Ничего ты теперь не чувствуешь, – сказал Цыган, поднял «ТТ» и сунул в кобуру. Вспомнив, достал его, нашел в вещах запасной магазин, перезарядил, опять убрал пистолет. Вернулся к вещам, схватил рюкзак, покидал туда то, что излом вытащил, закинул на спину, надел автомат на плечо и, еще слегка пошатываясь, побежал по едва заметной тропинке, ведущей к центру Могильника. Патронов у него оставалось совсем мало. Чертов излом нарушил все планы – теперь он не успевал перехватить зверолова с девушкой до того, как те достигнут Бобловки.

* * *

В деревне стояла мертвая тишина, только из магазина доносился приглушенный шум. Здоровяк на крыльце встал, слегка покачивая пулеметом; Лесник, прижимая приклад к боку правым локтем и поддерживая ружье левой под цевье, медленно пошел к нему. Он не сводил взгляда с долговца, а тот лениво следил за ним и идущей позади На-стькой, пожевывая сухую травинку. Наконец выплюнул ее, подвигал мощной челюстью и сказал:

– Левша, что ли? Пушку видишь? Стой давай. Кто такие, че надо?

Лесник презрительно сморщился: он не любил таких наглых самоуверенных парней с накачанной мускулатурой и сдувшимися мозгами.

– Я и левой могу выстрелить, твоя пушка пукнуть не успеет. Ты из «Долга»?

На квадратном лице задвигались желваки. Прищурившись, парень окинул сталкера презрительным взглядом.

– Что это у нас тут за леший из тумана выполз, да шалава малолетняя при нем? Я, борода, только командиру на вопросы отвечаю. А кто первый из нас шмальнуть успеет – это мы еще посмотрим...

Он перехватил пулемет поудобнее.

– Я – Настька! – сказала девушка звонко, выглядывая из-за Лесника. – А ты кто такой, дубина?

Из раскрытого окна донеслось:

– Эй, Жарик, чего там?

Девушка только сейчас расслышала, что внутри что-то жарится – шкварчал и постреливал жир на сковороде.

– Дед, что ли, вернулся?

– Дед, да не тот, – отозвался здоровяк. – И с ним сопля какая-то. Хочу вот, слышь, жару им задать...

– Эй, погоди! – сказал голос. – Костя, погляди, чего там, я не могу от сковородки отойти.

Пригнувшись в дверях, на крыльцо вышел долговязый нескладный человек в кителе и форменных брюках, с большим носом, похожим на вороний клюв. Уныло посмотрел на Лесника, из-за плеча которого торчала голова Настьки, перевел взгляд на Жарика.

– Ты головой вообще способен работать? – тусклым голосом произнес долговязый и безнадежно махнул рукой. – Мы ради чего все перлись сюда и столько людей потеряли? Чего торчим тут который день? Вот ради этой... – обернувшись, он добавил громче: – Пришли они!

Что-то звякнуло, потом из окна выглянуло румяное круглое лицо.

– Ну! Дождались наконец-то. Так, надо капитану доложить... Скажи ему, Костя, а то у меня сгорит.

Нескладный Костя сделал приглашающий жест и вернулся внутрь. Жарик еще секунду недобро глядел на гостей, наконец опустил пулемет.

– Че мне головой работать, – сказал он, – когда у меня вот эта вещь имеется?

Перехватив ружье за ствол, Лесник поднялся по скрипучим ступеням. Когда проходил мимо Жарика, тот отвел взгляд и, сделав едва заметное движение плечом, толкнул егот Лесник слегка качнулся, но даже не повернул головы. Настька возмущенно блеснула на долговца глазами, однако сказать что-нибудь не решилась, слишком уж тот был здоровый.

Жарик снова сел на крыльцо, а они вошли в магазин.

Здесь было полутемно. Напротив входа у стены выси л ись сдвинутые витрины, возле них стоял большой стол, рядом – лавка. Слева была раскрытая дверь.

– Вовремя вы, как раз обед готов.

Лесник с Настькой повернули головы на голос. Из проема к ним шагнул румяный толстячок, лицо которого они видели в окне. Он был в камуфляже, рубашка расстегнута, под нею виднелась белая майка.

– Я Маркелыч. Располагайтесь, сейчас капитан выйдет. Мы вас заждались. Тоскливо тут.

Сказав это, он улыбнулся и ушел обратно. Настька, обойдя Лесника, с облегчением села на лавку и вытянула гудящие ноги.

– Есть ну очень хочется, – сказала она, потянув носом воздух. – Картошка там у вас жареная, да?

Сквозь шкварчание донесся голос Маркелыча:

– Точно. Еще тушенку открою, у меня хорошая, правильная тушенка, там мясо настоящее, а не какая-нибудь гадость.

Подойдя к двери, Лесник окинул взглядом вторую комнату. Небрльшая дровяная плита стояла рядом с древним потрескавшимся буфетом без стекол. Сквозь дыры в дверцах шкафчика были видны поржавевшие банки с надписями «Сахар» и «Мука», на буфете возвышалась пирамидка консервных банок, на газете лежал нарезанный толстыми кусками хлеб.

Он поглядел на долговца. Виски Маркелыча были тронуты сединой, румяные щеки немного обвисли... Не меньше пятидесяти ему, решил Лесник. Дальше у стены стояли две железные кровати, заправленные полосатыми одеялами, на одной спал атлетического сложения мужик.

– Это Кабан, после ночного дежурства отсыпается, – пояснил Маркелыч, проследив за взглядом сталкера. – Садитесь, сейчас все соберутся... _v

Дверь за буфетом распахнулась, и в комнату, поправляя гимнастерку, быстрым шагом вышел невысокий жилистый человек. За ним маячил унылый Костя.

– Долго шли, – отрывисто бросил долговец, шагнув в проем. – Я – капитан Судаплатов. Можешь звать Ожогом, привык. Где девушка?

Насте он почему-то сразу напомнил змею – быструю, опасную... ядовитую. Двигался Ожог как-то очень по-змеиному, скользяще, а говорил немного пришептывая.

– Лесник, – представился сталкер и кивнул в угол, отойдя на шаг: – Вот она.

Капитан повернулся к Настьке – и та невольно вскрикнула. Правую половину его лица стянула багровая корка, брови там не было, веко и уголок рта задраны кверху. Девушке тут же стало неудобно, даже стыдно перед этим человеком... А он лишь бросил сухо, окидывая ее взглядом:

– Я привык.

С крыльца донесся приближающийся голос. Скрипнули доски, и в дверь влетел невысокий худой мужик. Вертя в пальцах сигарету, он быстро говорил:

–...И представляешь, Ожог, вижу, что идет кто-то, прямиком в деревню, дай, думаю, доложу, хоть я и не дежурный.:.

Лесник обернулся. Худосочный коренастый долговец, продолжая говорить, плавно переместился в угол, к дверям подсобки, в руках его словно сам собой появился пистолет.

–...А, да вот и они, капитан, ты гляди, сами явились...

Он замер, направив на гостей «ТТ». С этого места коренастый мог контролировать все помещение. Когда в дверях появился Жарик с пулеметом наперевес, Лесник поднял ружье. Настька сжалась на лавке, хлопая ресницами. Повисла напряженная тишина.

– Все сели! – Ожог хлопнул ладонью по столу. Это было так неожиданно, что Настька вздрогнула. – Винт, убери пистолет. Жарик, на место.

Передвинув к столу стул, Ожог сел. Здоровяк буркнул что-то, подался назад – заскрипели доски крыльца. Коренастый, которого капитан назвал Винтом, плавно, будто кошка, перетек к столу, уселся на край лавки, где сидела Настька, положил пистолет рядом.

– Я и говорю, сразу видно, что это те, кого мы ждем, по описанию схожи, ну и думаю, надо доложить капитану

нашему, хоть я не на дежурстве, – произнес он, продолжая фразу, будто ничего не произошло. Ожог сидел неподвижно, положив ладони на стол и немного наклонившись вперед, тяжелым взглядом изучал Настьку. Девушка поежилась и отодвинулась поближе к Леснику. Тот сел рядом, двустволку пристроил на коленях. Костя с унылым видом пересек комнату, устроился на лавке возле Винта. Стало видно, что одно костлявое плечо у долговязого долговца немного выше другого.

– Ну вот, готово! – Появившийся из проема Марке-лыч кинул на стол газету и водрузил сверху большую сковородку. Все молчали. Толстяк принес хлеб, ложки и банку с солеными огурцами, поставил миску со свежими помидорами, большую фарфоровую солонку в виде скворечника. – Ладненько, приятного аппетита! – сказал он и, отдуваясь, занял место со стороны дверей. С крыльца раздался сердитый голос Жарика:

– Мне оставьте!

Настька вопросительно поглядела на Лесника, тот кивнул. Сидящий рядом Винт навалил картошки в миску, кинул туда пару соленых огурцов и подвинул ближе к девушке. Она благодарно кивнула, вооружилась алюминиевой ложкой и принялась все это наворачивать, не забыв ухватить толстый ломоть хлеба.

За обедом Лесник и долговцы исподлобья поглядывали друг на друга, только Ожог смотрел прямо перед собой. Он почти не ел. Винт быстро двигал ложкой, громко стукал ею о дно миски, Костя и Маркелыч, наоборот, ели неторопливо, основательно, но первый – как-то уныло, будто выполнял неинтересную скучную работу, а второй всем своим видом давал понять, что получает от процесса большое удовольствие. Винт, взяв третий кусок хлеба, вдруг заговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А вот как-то собирает скупщик сталкера в поход: «Вот положил тебе масло, хлеб и килограмм гвоздей». «Зачем?»

«Понятно зачем! Масло на хлеб намажешь и поешь!» «А гвозди?»

«Ну вот же они – положил!»

Он захохотал, стуча ладонью по столу. Маркелыч скупо улыбнулся, а остальные вообще никак не отреагировали на анекдот, но Винта это ничуть не обескуражило, и он с довольным видом вернулся к еде.

Маркелыч закончил последним, вытер миску коркой, бросил ее в рот и стал неторопливо жевать. Ожог, давно отложивший ложку, сказал:

– Больше ждать нечего, выступаем.

– Девочка устала, ей надо отдохнуть, – неприветливо откликнулся Лесник, отодвигая миску. Капитан Судапла-тов ему не нравился.

– Вы в операции не участвуете, ваше слово не имеет значения, – отчеканил Ожог и со скрипом отодвинулся от стола.

– Мы еле выбрались из тумана, – глядя в стол перед собой, возразил Лесник. – То есть из аномалии. Два дня напряженного перехода и бессонная ночь... Ей надо поспать.

Ожог поднялся, ушел в подсобку и почти сразу вернулся с небольшой плоской сумкой. Положил на стол, сдвинув посуду, со щелчком расстегнул кнопку, откинул клапан. Костя не шевельнулся, Маркелыч спокойно посмотрел на деньги, взял из тарелки последний соленый огурчик и захрустел им. Винт заглянул внутрь, вытянув шею, присвистнул.

– Ни фига себе, сколько бабок! – воскликнул он, облизнувшись. – Это за что дают? Неужели за то, чтобы этот барышню сюда привел? Наняли бы меня, я за половину привел бы! Ха, делов-то! Стоило со стороны кого брать? Вот мы – мы ж и так дошли...

– Нас двадцать человек было, – негромко вставил Маркелыч.

Настька смотрела то на Ожога, то на Лесника. А тот, поднявшись, уставился на деньги, машинально поглаживая грудь с правой стороны.

– Мы потеряли две трети отряда, – произнес Ожог. – Их двое, и дошли оба. И мы шли совсем из другого места, не было времени... – Он повернулся к сталкеру. – Бери деньги. Мы с тобой в расчете. Девушка остается тут, ты свободен, дальше мы поведем ее.

Настька подняла глаза на Лесника.

– Дядя Василь, не бросай меня, – сказала она и попыталась взять его за руку, но он отодвинулся. – Лесник... я без тебя не хочу. Никуда не пойду! Я...

– Молчать! – оборвал Ожог. Настька захлопнула рот.

Сталкер неотрывно смотрел на деньги. Она глянула на его застывшее лицо, на широкую ладонь, которой он поглаживал грудь, – и все поняла. Плечи ее поникли.

– Конечно, это ведь на операцию, – упавшим голосом сказала она. – Тебе надо вылечиться. Извини, пожалуйста, я глупая, я забыла совсем...

Ожог нетерпеливо подвинул сумку к сталкеру.

– Можете отдохнуть у местных. Тут остались несколько человек, найдете их в деревне. Забирайте и уходите. Мы тоже уходим, прямо сейчас.

Лесник оторвал взгляд от ровно уложенных пачек.

– Ей надо отдохнуть, – повторил он. – И без меня она никуда не пойдет.

Ожог вскинул голову и резко встал.

– Говорите, двадцать вас было? – не дожидаясь его слов, с обычной своей неторопливостью произнес Лесник и окинул взглядом сидящих за столом. – Значит, я пригожусь.

Капитан открыл рот, но так ничего и не сказал. Сквозь проем глянул на Кабана, по-прежнему негромко храпящего на кровати в соседней комнате, развернулся, будто на плацу, и стал мерить шагами комнату, заложив руки за спину.

– Еще один человек лишним не будет, – бросил он, хмурясь. – Да, я могу вас взять, это на пользу делу. Но препирательств в отряде не потерплю. Это надо иметь в виду. – Он остановился возле Лесника, окинул изучающим взглядом. – Вы, бродяги, этого обычно не понимаете. На войне должна быть дисциплина. Отряд – как единый организм. Если кто-то будет создавать проблемы, я его пристрелю. – Он хлопнул по пистолету в кобуре. – Это не угроза. Вы все поняли?

Лесник кивнул.

– Хорошо, еще одно. Деньги с собой не брать. Ничего лишнего, только оружие и припасы.

– Оставлю здесь.

Винт переглянулся с Маркелычем, а Костя, уныло ковырявшийся в остывшей картошке, тускло проговорил:

– Я бы за местных не поручился. Лесник коротко пожал плечами:

– Значит, спрячу.

– Три часа вам на отдых, – заключил Ожог. – В шесть инструктаж, в семь выходим. – Он развернулся на каблуках и ушел в подсобку.

Рамир выскочил из тумана возле рощи и бежал, задыхаясь, по полю. Пси-аномалия тянулась полукругом слева и справа, опоясывая Бобловку большим кольцом. Глянув на солнце, он определил направление и взял правее. По карте деревня должна быть к северо-востоку от него, но она прямо на востоке, выходит, излом оттащил его метров на пятьсот к северу. У Рамира оставался совсем небольшой шанс опередить зверолова, встретить его на краю деревни. Пригнувшись, он бежал со всех ног, рюкзак подпрыгивал на спине. Неширокий перелесок, тянувшийся через поле от рощи к крайним домам деревни, перекрывал поле зрения – Цыган не мог разглядеть, идет ли кто по тропе, которая должна была находиться где-то в полукилометре слева.

Он достиг Бобловки, тяжело дыша, залитый потом, – и оказался на узкой, заросшей бурьяном улочке между покосившимися заборами. На ветру шелестели лопухи, а в домах за оградами чернели слепые окна. Рамир перешел на шаг, сдвинув автомат на грудь. Впереди показался перекресток – там улочка достигала центральной улицы Бобловки. Если он все верно рассчитал, те, за кем он охотится, должны очень скоро пройти по ней...

– А это скамейка, я дяде Мише помогала ее ставить, – донеслось из-за поворота.

Вот они! Рамир неслышно побежал вперед, пригибаясь, у перекрестка свернул, встал за бурьяном под оградой. Удачно, до чего ж удачно... Сейчас все кончится.

Девушка что-то взволнованно щебетала, он не слушал. Отвел широкий лист лопуха, увидел торец большого деревянного здания с каменным цоколем – то ли склада, то ли сельского магазина. Возле крыльца стоял здоровенный мужик с «Печенегом» – десятикилограммовый пулемет он держал легко, как деревянную игрушку. Черная майка открывала хорошо прокачанные мышцы рук.

Из-за угла показались зверолов с Настькой. Есть! Очень осторожно он поднял автомат, и тут что-то холодное уперлось ему в затылок. Дребезжащий старческий голос прошептал на ухо:

– Опусти, опусти его, милок.

* * *

Как только дверь за Ожогом закрылась, обстановка в комнате сразу разрядилась. Костя поднялся, вынул из-за уха бычок и пошел к выходу, сказав на ходу:

– Пойду перекурю, позовете, если что.

Настька, разомлевшая после еды, поставила локти на стол и подперла голову руками. Она вовсю зевала. Винт сунул пистолет в кобуру и боком улегся на лавке, благодушно посматривая на нее с Лесником. Маркелыч, стесав перочинным ножиком кончик спички, откинулся на стуле, принялся ковыряться в зубах.

– Ты иди приляг, – сказал он девушке. – Там вторая койка, пустая. По тебе видно, что устала, так отдохни, точно говорю. Трудная дорога была?

Настька тряхнула головой и посмотрела на толстяка, с трудом разлепив тяжелые веки.

– Еще какая трудная, – сказала она. – А где все деревенские? Мне дядя Виталий говорил... ну это тот, который из интерната меня забирал, – говорил, что тут Степан остался да дед Пахом, и тетя Матрена вроде...

– Кто-то да и остался, – согласился Маркелыч. – Но они в деревне где-то... иди спи. Я разбужу, когда надо будет. Слышала, что капитан сказал? Всего три часа на отдых. Тебе по малолетству мало будет, но лучше уж чего-нибудь отоспать, чем потом с ног валиться от усталости. А капитан потом спуску не даст, имей в виду, он такой.

Она кивнула, прошла в соседнюю комнату и нерешительно встала у заправленной койки.

– Ложись, не стесняйся, – подбодрил толстяк. Настька села, развязала ботинки. Ногой пихнув их под кровать, легла, не раздеваясь, завернулась в худое байковое одеяло. Поворочалась, устраиваясь, и затихла.

– Почти ребенок еще. – Маркелыч начал убирать посуду со стола. – Винт, буди Кабана, пусть гостю постель уступит. Он свое отоспал, хватит. А то разлегся, боров...

Лениво сбросив ноги с лавки, Винт усмехнулся.

– Экий ты заботливый, прямо отец-командир, Маркелыч. А если жалко мне Кабанчика будить? Он, в отличие от вас всех, целую ночь на крыльце торчал, с пулеметом обнимался, холодный, голодный...

– Пошла болтать провинция, – вздохнул Маркелыч. Он вытащил из буфета рюкзак, водрузил на стул и сел рядом. – Буди, говорю.

– Я тут посижу. – Лесник сгреб сумку со стола, застегнул клапан и перекинул ремешок через голову. Прислонился спиной к стене, сдерживая зевок. Глаза закрывались, под веки будто песка насыпали, но он не хотел терять контроль над ситуацией. Долговцам он никогда не доверял, к тому же надо было еще сообразить, куда спрятать сумку. Хорошо хоть приступ не начинается – правую руку на подходе к деревне немного скрючило, но это и все, боли не было, и на том спасибо.

– И скажи потом Косте, чтобы Жарика сменил, пусть тот пожрет, пока с голодухи ленту не сглодал, – сказал еще Маркелыч шустрому Винту, который уже подскочил к Кабану и тряс его за плечо. – Одинаково жаден до еды и до оружия, – пояснил он Леснику. – Никакой управы нет на него, если дорвется до ложки и пулемета. Да ты ложись, не бойся. Мы не волки, глотку во сне не перегрызем, – он спокойно улыбнулся.

– За капитана вашего я бы не поручился, – хмуро отозвался Лесник, скрещивая руки на груди.

– Ожог – суровый мужик, но не подлый, – откликнулся Винт из соседней комнаты. В проеме Лесник видел, как он с силой пихнул заворочавшегося Кабана в бок.

– Подъем, пожар, горим!

В дверь с крыльца вошел, заслонив широкими плечами проем, Жарик.

– Я сам сменился, – пророкотал он. – Костя за меня. Где обед?

Маркелыч кивнул на буфет, куда он отнес сковороду, банку огурцов, миску с помидорами и хлеб на газете. Пулеметчик потер ладони.

– Щас задам жару жрачке! А че мало так оставили?

– С Кабаном еще поделишься. – Винт прилег обратно на лавку. Проснувшийся долговец, сев на кровати, кулаками потер глаза. Лесник с легким удивлением глядел на него. Даже по сравнению со здоровяком пулеметчиком Кабан выглядел великаном. Он был не просто могуч – он казался неестественно, нечеловечески крупным, будто какой-то радиоактивный мутант... «А может, так и есть? – подумал Лесник. – Может, он родился в Зоне? Тут всякое случается... Хотя в «Долг» не взяли бы такого, это тебе не «Свобода»...»

– Мне жратвы дайте, – прогудел Кабан. – Я без топлива не могу.

Он боком вошел в проем, кинув на Лесника косой взгляд, обогнул стол. Две огромных спины загородили буфет, послышалось рокочущее препирательство по поводу того, как делить.

Лесник посмотрел на Маркелыча. Тот казался ему самым уравновешенным и разумным человеком в отряде.

– Куда вы идете? – спросил сталкер. – Зачем я девчонку через Могильник вел?

Маркелыч сходил в угол, принес чехол, вытащил «СВД» старой модификации, снова сел и принялся осматривать оружие.

– Так ты не знаешь? – Он поглядел на осунувшееся лицо сталкера. – Куда ж ты с нею собирался, зачем с Ожогом спорил? Может, и не стоит тебе дальше с нами?

– Мне ваш соратник сказал, что надо довести ее до этой деревни. Что все дело с Крепостью как-то связано – понятно было и так. Про Крепость я слыхал, но что оно такое – не знаю, да и никто толком не в курсе... Ну вот, может, вы только. Курильщик, уж на что мужик любопытный, и то не прознал, что за штука эта Крепость. То ли комплекс какой, то ли подземная лаборатория. Я так думаю, что последнее, но...

Винт засмеялся, хлопая себя по бедру.

– Странный ты, папаша! Видать, к черту в пекло за малолеткой готов, раз не узнал, куда идти. А тебя как наняли, через кого?

– Через Курильщика, – ответил Лесник, помедлив.

– А! Известный скопидом. Это, знаешь, была однажды история... Поймал Курильщик в Припяти золотую рыбку. Рыбка: «Курильщик?» – «Да». – «Лучше сразу зажарь».

Винт захохотал, откинув голову. Лесник на него даже не взглянул, выражение лица не изменилось. Винт ему не то чтобы не нравился – просто слегка раздражал своей болтливостью и неуместной сейчас жизнерадостностью.

Маркелыч укоризненно глянул на весельчака. Пожав плечами, отщелкнул магазин и стал заряжать патронами из цинка.

– Капитан все расскажет на инструктаже. Ну и выспросит твою барышню о чем надо. А Бритый и не мог тебе ничего особого сказать... Ну да ладненько, я наводку дам. Крепостью называют засекреченную лабораторию, это ты правду смекнул. Заброшенная она, внутрь не пробраться. То есть можно – но только на верхние этажи, а дальше... Пробовали до нас, а мы уже и не пытались. Сюда-то, видишь, с какими потерями добрались...

– Почему не пробраться?

Маркелыч оглянулся по сторонам и понизил голос:

– А потому что у Крепости хозяин есть. Так его и называют: Хозяин Крепости. И кто он такой, а вернее – что оно такое, никто не знает... Впрочем, капитан наш, может, и знает, да он никому не скажет, пока туда не придем.

– И что этот твой Хозяин делает? – спросил Лесник. – Выглядит как?

Маркелыч покрутил головой.

– Так в том-то и загвоздка, мил-человек. Если б знать, кто он да что он, – с ним бы и совладать легче было бы. Но – нет, невидимый он.

– Но что он делает? – повторил Лесник.

– Народ крошит почем зря, кто пониже спуститься решил.

– Как крошит?

– А по-всякому. Сведений мало, потому что оттуда редко кто ноги уносил. Но факт тот, что Хозяин этот...

– Борг, – перебил сталкер. – Его Боргом называют.

– Да-да, правильно, так вот Борг этот – что-то уж совсем странное. Я много о нем разговоров наслушался... Нет, не человек он, потому что невидим и как бы... Ну, как бы в воздухе парит.

– Значит, полтергейст.

– Не-е, вряд ли. Борг разговаривает, а полтергейсты дурные, только хохотать могут, да и то – не смех это, если разобраться, а просто они такой звук издают, который на человеческий смех похож. Не мутант, в общем, слишком соображает в человеческой технике. Говорят, он управляет всей электроникой лабораторного комплекса. Оборудование, двери, охрана – все на нем.

– Так, может, он из служащих, которые раньше в той лаборатории работали? – предположил сталкер. – Может, начальником охраны там был, к примеру.

Маркелыч повел плечами.

– Может и так, не знаю. Только почему он один выжил, а больше никого в Крепости не осталось? И как он там столько лет в одиночестве? Что ест? Темное дело, в общем...

Лесник подался вперед.

– Ладно, а девочка тут при чем?

– А! – кивнул Маркелыч. – Она же здешняя. Родилась и росла тут. Местные рассказали, что она по подземельям лазала и дружбу водила с Боргом. Единственная, кто туда много раз спускался и назад выходил. Ну, капитан сложил два и два и барышню твою заказал сюда доставить. Понял ты, что к чему? Она для нас навроде золотого ключика от тех лабораторий подземных...

– И вы не знаете, что там... – нахмурившись, пробормотал Лесник.

– Говорю ж тебе: про это только капитан знает, – развел руками Маркелыч. – И цель, с которой мы туда идем, – тоже только он. Капитан у нас... одержимый, ага. Ну ладненько, я собираться буду, а ты бы поспал часок, мил человек. Ожог потом не позволит медлить, идти будем быстро, никакого роздыху.

– Ты снайпер? – Лесник показал взглядом на «СВД». – Чего винтовка старая?

Маркелыч широко улыбнулся, любовно погладил оружие.

– Да вот, на складе одном откопал. Это ж еще семидесятых годов прошлого века, ага. У них стволы другие, сталь другая... Они лучше, вот что я тебе скажу. Люблю я все старое, надежное. У тебя вон тоже, гляжу, не оружейный модуль с лазером и другой ерундой, э?

Лесник покосился на двустволку, стоящую рядом у стены, и ничего не сказал. Маркелыч отошел к витринам, вытащил из-за них ящик с боеприпасом. Кабан и Жарик, толкаясь и вполголоса переругиваясь, доедали картошку. Шуршала газета, у кого-то из них в зубах громко хрустел крепкий соленый огурец.

Винт оглянулся на Маркелыча, который сосредоточенно складывал в рюкзак плоские жестяные коробки, пересел на лавку к Леснику и, нагнувшись, зачастил громким шепотом:

– Ты, дед, на Ожога не сердись, он мужик хороший. Лучший боец в лагере, а может, и во всем «Долге». Только после случая с контролером у него мозги набекрень малеха, Да ведь у кого из нас своих тараканов нет под черепушкой?

Лесник ткнул себя в щеку.

– После этого крыша съехала?

– Точно, – закивал Винт и пальцем нарисовал у себя на правой половине лица круг. – И кличкой он своей чуть ли не гордится, ну то есть обычно люди уродства такого стыдятся, а он вроде наоборот... Оно ему энергию дает, одержимость, понимаешь? Когда стали его у нас за глаза Ожогом называть, до него дошло быстро, ясное дело, он с тех пор так и сам стал представляться, мол, Ожог, прошу любить и жаловать... Дело года три назад было, контролер ему попался, толкнул его в «Жарку». Та полыхнула. Но Ожог-то волевой мужик, не удалось мутанту его целиком под контроль взять. Вырвался, однако, видишь, как его волной тепловой припечатало? А контролер смылся, и капитан с тех пор все его ищет, чтобы отомстить, да никак найти не может. Так что о контролерах при нем лучше не заговаривать – звереет, как черт. Понимаешь?

Маркелыч поднял голову от рюкзака и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Что-то дед задерживается. Давно уж должен прийти, а все нету его. Надо поискать, а?

* * *

Голос был знакомый.

– Пахом Сергеич? – прошептал Рамир. Опустив оружие, он медленно повернулся.

Перед ним стоял маленький востронос