Глава 1. СИСТЕМА И ФУНКЦИЯ

I

Нижеследующие размышления исходят из существования систем. Таким образом, они не начинаются с теоретико-познавательного сомнения. Они не относятся также и к устаревшему принципу «исключительно аналитической релевантности» теории систем, тем более избегают слишком узкой интерпретации теории систем как просто метода анализа реальности. Само собой разумеется, не следует смешивать высказывания с их собственными предметами; нужно сознавать, что высказывания — это лишь высказывания, а научные высказывания — лишь научные высказывания. Однако, по крайней мере в случае теории систем, они касаются реального мира. Таким образом, понятие системы обозначает нечто действительно являющееся системой и тем самым отвечает за проверку своих высказываний в реальности.

Пока что этого следует придерживаться как обозначенной позиции. Сравнение с уровнем проблематики в теоретико-познавательной дискуссии, или соответственно в дискуссии в теории науки, дает тем самым лишь очень приблизительные директивы. Эти перспективы лишь намечают путь, по которому нам следует вернуться к проблематике теории познания, а именно через анализ реальных систем реального мира. Таким образом, сначала нужно разработать теорию систем, непосредственно относящуюся к реальности. Если это делается с притязанием на универсальную значимость для всего того, что является системами, то эта теория включает в себя системы аналитического и познавательного поведения. В таком случае она сама получает себя в качестве одного из многих других своих пред-

ческим социологическим контроверзам: статики и динамики, структуры и процесса, системы и конфликта, монолога и диалога, или, в проекции на сам предмет, общества и общности, труда и общения. Такие контрасты принуждают каждую сторону отказаться от претензий на универсальность и перейти к самооценке своего выбора; в лучшем случае — к построению вспомогательных конструкций с вкючением противоположной позиции. Такие теоретические начала не только мыслятся недиалектически, но и слишком опрометчиво отказываются от использования возможностей системно-теоретического анализа. Это известно со времен Гегеля и Парсонса.

Вместе с тем претензия на универсальность не означает претензии на исключительную правильность, значимость, и в этом смысле необходимость (безусловность) собственного начала. Если бы универсалистская теория пожелала пасть жертвой самогипостазирования (что напрашивается, так как ей приходится полагать принципы, с которыми она работает), то благодаря самореференции она весьма скоро пришла бы к чему-то лучшему. Как только она вновь открывает себя среди собственных предметов и начинает анализировать себя в качестве программы исследования частичной системы (социологии), относящейся к частичной системе (науке) системы общества, она вынуждена познавать себя как контингентную. В таком случае необходимость и контингентность своей «самости» познаются ею как артикулированное различие самореференции. Предварительный учет этого отвечает смыслу обрисованной здесь исследовательской программы. Это может быть сделано через различение претензий на универсальность и претензий на исключительность; либо через понимание того, что структурно контингентное должно вводиться как оперативно необходимое с постоянным поглощением контингентности успехом, привычками, обязательствами в системе науки.

II

Общая теория систем в настоящее время не предстает как консолидированная совокупность основных понятий, аксиом и производных высказываний. С одной стороны, она служит собирательным обозначением весьма разнообразных исследований, которые сами являются общими постольку, поскольку не обозначают своей сферы применения и ее границ. С другой стороны, такие исследования, как и исследования систем определенных типов (например, в области вычислительных машин), обеспечили опыт работы с соответствующими проблемами, включая попытки его понятийного обобщения.

Этот опыт и попытки его выражения, начинающие менять научный ландшафт вплоть до смены основ, представлены нами во введении, к чему мы присоединяемся ниже⁴.

Достигнутый уровень исследований не дает возможности начать с отчета о полученных результатах и переноса их в социологию в смысле «прикладного системного исследования». Однако он обеспечивает возможность сконцентрировать основные положения сильнее, нежели то принято в публикациях, и привести их во взаимосвязь, одновременно учитывающую проблемные интересы и опыт социологических исследований.

1. Исходным пунктом любого системно-теоретического анализа должно быть различие системы и окружающего мира — на сей счет сегодня есть, пожалуй, полный профессиональный консенсус⁵. Системы ориентированы на свой окружающий мир не только случайным образом или адаптивно, но прежде всего по структуре. Они конституируются и сохраняются путем создания и сохранения различия с окружающим миром и пользуются своими границами для его регулирования. Без различия с окружающим миром не было бы даже самореференции, так как различие является функциональной предпосылкой самореферентных операций⁶. В этом смысле сохранение границ является сохранением системы.

При этом границы не обозначают разрыва связей. Невозможно утверждать вообще, что внутренние зависимости важнее зависимостей система/окружающий мир⁷. Однако понятие границы означает, что процессы, пересекающие границу (например, обмен энергией или информацией), продолжатся при ее переходе в других условиях⁸ (например, иные условия реализации или консенсуса).

⁴ В качестве актуального научно-исследовательского отчета с указанием возможности применения в социальных науках ср.: Breten S. Systems Research and Social Science // Applied Systems Research: Rezent Developments and Trends / Ed. G. J. Klir. New York, 1978. P. 655—685. Кроме того, ср.: Sociocybernetics / Ed. R. F. Geyer, J. van der Zouwen. Vol. 2. Leiden, 1978.

⁵ Различие системы и окружающего мира можно обосновать более абстрактно, если обратиться к общей, первичной дизъюнкции теории формы, которая определяет форму и иное лишь с помощью понятия различия (Herbst Ph. G. Alternatives to Hierarchies. Leiden, 1976. P. 84 ff.) и в принципиальном отношении (Spencer Brown G. Laws of Form. 2 Aufl. New York, 1972).

⁶ В связи с этим см. соч., уже цитированное во введении: Foerster, а. а. О. (1973).

⁷ См., напр.: Deutsch К. W. The Nerves of Government: Models of Political Communication and Control. New York, 1963. P. 205.

⁸ «Определение норм в систематических терминах сталкивает нас с нормативными различиями при пересечении границы и вселяет надежду,

не на основе присущей ей силы. Она входит лишь в опыт различий, который со своей стороны делает возможным информацию, не детерминируя с необходимостью того, что происходит далее. Так, система создает себе прошлое в качестве собственной причинной основы, позволяющей ей дистанцироваться от причинного давления окружающего мира, без того, чтобы то, что происходит в столкновении с внешними событиями, было бы установлено лишь посредством внутренней причинности. Важность этого эволюционного завоевания становится очевидной, если вспомнить, что за автономию жизни живые системы платят генетической детерминацией.

Вместе с этим модус операций самореферентных систем переходит к таким формам каузальности, которые в значительной степени уводят его от надежного внешнего управления. Воздействуя на систему извне или с помощью ее самой, предполагают, что система может воспринимать в качестве информации и внешний стимул, т. е. как опыт различия, и в такой форме фиксировать его в себе. Системы, создающие собственную причинность, в таком случае больше не подлежат «причинному объяснению» (разве что в схеме редукции наблюдателя), и это не только из-за непрозрачности их комплексности, а по логическим основаниям. Они предполагают себя как продукцию самопроизводства⁸⁷.

III

Следующую тему, которая приумножает все проблемы, мы пока обходили стороной: это — время.

Всякая теория систем, относяшаяся к реальности, должна исходить из того, что не все остается таким, как есть. Есть изменения, в системах имеется специфическая чувствительность к ним, и отсюда для некоторых систем существует время как собирательное понятие для всех изменений. Мы оставляем открытым вопрос о том, что «есть» время, потому что можно сомневаться, может ли быть дано

⁸⁷ Этот тезис занимает то место, где раньше ощущалась потребность различать «механистические» и «гуманитарные» теории и методы. Соответствующие теоретико-познавательные следствия в настоящий момент еще не оценены и не обсуждаются. См., напр.: Maruyama M. Heterogenistics and Morphogenetics; Toward a New Concept of the Scientific // Theory and Society 5 (1978). P. 75—96.

какое-либо понятие времени, выходящее за пределы голого факта изменений, без системной референции. Вместе с тем нам будет недостаточно чисто хронологического понятия времени в смысле меры движения относительно раннего и более позднего, потому что' с его помощью невозможно в достаточной мере реконструировать проблемы, имеющиеся у систем во времени и со временем. Поэтому мы исходим из таких проблем и при этом опираемся на основные точки зрения различия системы/окружающего мира, комплексности и самореференции.

1. Связь комплексности и отбора, из которой мы исходим, не является описанием состояния. Она уже имеет своим следствием время, она осуществляется лишь благодаря времени и лишь во времени. Время является основой необходимости отбора в комплексных системах, так как если бы мы располагали бесконечно большим временем, то все могли бы согласовать со всем. С этой точки зрения «время» есть символ того, что если происходит нечто определенное, то всегда совершается и нечто иное, так что ни одна отдельная операция не может когда-либо приобрести полный контроль над своими условиями. Кроме того, сам отбор является временным понятием: он предстоит, он требуется, затем осуществляется и тогда является свершившимся. Поскольку отбор занимает время, чтобы утвердить себя в уже темпорализированном окружающем мире, можно было бы сказать, что он является динамикой комплексности. Всякая комплексная система должна настраиваться на время — в какую бы форму, оперативно доступную системе, в таком случае ни приводилось это требование.

2. Для этого базального, оперативного теоретического положения о временном характере систем все, что может быть обозначено как «изменение», есть уже особая, производная проблема. Она касается только структур. Лишь в отношении изменений имеют смысл понятия обратимости и необратимости. Изменения могут быть либо обратимыми, либо необратимыми. Между ними невозможно провести четкую границу, так как обращение зачастую требует затрат времени и средств, и нужно смириться с определенными необратимостями. Однако проблема того, что встречается и то, и другое, не затрагивается, а лишь подтверждается указанной нечеткостью. Чем бы ни «было» время, оно не вынуждает к необратимости.

Поскольку само время задано прежде всего лишь в изменениях, оно дано обратимо и необратимо. Как сегодня часто допускается, необратимость времени является в свою очередь лишь абстракцией пространственно-временн о го континуума, охватывающего обратимое и необратимое; однако в качестве абстракции оно не есть лишь

денция учитывать нестабильность других уровней систем и/или иные системы, что означает денежные расходы, соответственно коллективно обязывающие решения — посредством чего внутрисистемные реакции переносятся на стабильность либо на нестабильность.

Если темпорализация приводит тем самым к концентрации определенности и неопределенности в моментальных элементах, ко внутренней переработке базальной нестабильности, к обеспокоенности беспокойством и к структурам, охватывающим время и предполагающим изменения, то для системы приобретает новое значение не только лишь само время. Связи между последовательностью во времени и предметное разнообразие также выдвигают требования нового рода. Мы уже отметили, что первичным моментом временного характера представляется то, что где-то происходит нечто иное. И последовательность также заметна лишь в том случае, если последующее отличается от того, что только что как раз имело место. Эта взаимная связанность отношения времени и предметного отношения представляется усиленной посредством темпорализации комплексности и моментализации элементов. Различие во времени и предметное различие разделяются все отчетливее и в то же время становятся все сильнее взаимозависимыми. Можно предположить, что это является исходным пунктом эволюции, в котором, сначала в качестве грандиозного упрощения, образуется смысл и посредством необходимости формы достигается то, что во всем, что может стать операцией, соединяются указания в предметном и временном направлениях.

Староевропейская традиция подготовила для этого понятие «движение». Ее физика вплоть до Ньютона была физикой движения. Система Гегеля все еще не обходится без понятия движения. Тем самым благодаря данному понятию значимость феномена была настолько преувеличена, что это заблокировало более точный анализ взаимозависимости временных и предметных условий системных операций. Лишь сегодня, по мере того как развиваются другие возможности концептуализации темпорализированной комплексности, обнаруживается трудность решения этой проблемы посредством метафоры движения.

Мы можем здесь больше не пояснять этого. Структурное значение таких темпорализаций едва ли можно переоценить, и по сравнению с этим уровень социологического исследования далеко отстал. Внутренне беспокойные системы являются со своей стороны предпосылкой для более высоких уровней образования систем. Темпорализация комплексности начинается задолго до мира людей. То, что

может быть построено на такой неспокойной основе, должно быть способно переводить флуктуации в стабильность. Однако это не единственная проблема. Для систем, тогда еще возможных, а мы имеем в виду прежде всего, конечно, социальные системы, требуется динамичный окружающий мир с необходимыми для этого предпосылками условий организации и сохранения собственной комплексности. Мы еще вернемся к этому с точки зрения «Взаимопроникновения».

IV

С помощью предшествующих соображений мы выдвинули на передний план точки зрения на проблему, тщательно избегая структурных определений теории. Мы не представили никаких «моделей» во избежание любой видимости структурных определений. Мы ограничились обогащением понимания проблем теории систем. Это есть следствие концепции самореферентных систем. В то же время это делается ради создания исходных пунктов для функционального анализа.

Метод функционального анализа, который мы будем постоянно иметь в виду, со своей стороны основывается на понятии информации. Он служит получению информации (служит ли он «объяснению», зависит от формулировки этого понятия). Он регулирует и уточняет условия, при которых различия отличаются друг от друга. Иными словами, речь идет об особом горизонте жизненного мира, организованном для специфических намерений, который то, что так или иначе происходит при всякой переработке информации, а именно нащупывание различий, ставит в определенные условия и тем самым вводит в определенную форму. Тем самым функциональный анализ представляет собой разновидность техники построения теории, наподобие математики; и вместе с математикой он должен был пасть под приговором Гуссерля¹⁰⁷, если бы мы уже не удалили основы этого приговора — допущение о субъекте, изначально утверждающем смысл.

При всяком выборе метода, даже в любой эпистемологии, явно тяготеют к определенным понятийным планам теории. В данном случае — к познавательным интересам, обозначенным понятиями комплексности, контингентности, отбора. Функциональный анализ

¹⁰⁷ См.: Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die transzendentale Phänomenologie // Husserliana. Bd VI. Den Haag, 1954.

стема/окружающий мир и теории самореферентных систем, затронутой во введении. Тем самым функциональный анализ самореферентно обосновывает выбор своей последней проблемы, а именно ориентацию на проблему, которая может быть понята как имманентная предмету, но в то же время становится проблемой в значительной мере благодаря самому анализу. С выбором проблемы, формулирующей единство различия познания и предмета, функциональный метод выходит за пределы чисто методологического решения и претендует стать теорией познания.

Для познания методом функционального анализа хотя и нет абсолютных гарантий — ни в теории, ни в методе адекватных действий¹²², но есть, как минимум, важный отправной пункт. Можно предположить, что рассуждения обладают тем большей познавательной ценностью, чем разнообразнее предметные содержания, в которых они могут найти подтверждение. Поэтому функционирование, вопреки гетерогенности, само является своего рода подтверждением. Господствующая теория науки и методология, ослепленные предпосылкой параллельности структуры высказываний и структуры предмета, недооценивали этот метод повышения надежности познания¹²³, что привело к широкому скепсису относительно методологической плодотворности функционального анализа. Пересматривая эти теоретико-познавательные предпосылки, устаревшие и в иных отношениях, в связи с переходом к теоретико-эволюционной эпистемологии, возникает возможность иначе оценить методологическую эффективность функционально-сравнительного анализа.

Согласно старому разумному правилу, истины выступают во взаимосвязи, а заблуждения, напротив, порознь. Если функциональ-

¹²² Уже в XVIII в. был распространен тезис о том, что для необычного сравнения, охватывающего очень разнообразное, необходима гениальность, остроумие, сила воображения либо нечто подобное, во всяком случае лишь индивидуальная способность. Ср.: Baumler А. Das Irrationalitätsproblem in der Ästhetik und Logik des 18. Jahrhunderts bis zur Kritik der Urteilskraft. Halle, 1923; Dannstadt, 1967. S. 141 ff.

¹²³ См. значение идеи «сходящихся подтверждений», соответственно «триангуляций» в эпистемологии Кэмпбелла, инспирированной психологически, напр., в: Campbell D. Т., Fiske D. W. Convergent and Discriminant Validation by the Multitrait-multimethod Matrix // Psychological Bulletin 56 (1959). P. 81—105; Campbell D. T. Natural Selection as an Epistemological Model // A Handbook of Method in Cultural Anthropology / Ed. R. Naroll, R. Cohen. Garden City N.J., 1970. P. 51—85 (67 ff.). Импульс восходит к функциональной психологии Э. Брунсвика, использующей небогатые методологические источники.

ному анализу удается выявить связи, невзирая на гетерогенность и разнообразие явлений, то это можно считать индикатором истины, даже если связи очевидны лишь наблюдателю. Во всяком случае, при такой технике понимания становится все труднее и труднее придерживаться убеждения в том, что результаты можно объяснить ошибочным методом, заблуждением, лишь силой воображения. Тем самым ни в коем случае не утверждается, что семантическая форма, в которой они представлены, «соответствует» реальности; но допускается, что она, пожалуй, «схватывает» реальность, т. е. имеет оправдание как форма порядка по отношению к реальности, также упорядоченной.