Глава 2. СМЫСЛ

I

Во второй главе мы тоже все еще не занимаемся узкой областью теории социальных систем. В ней рассматривается тема, связанная с психическими и социальными системами — психическими как конституированными на основе единой (самореферентной) связи сознания и социальными системами, построенными на базе единой (самореферентной) связи коммуникаций. Иные виды систем здесь не принимаются во внимание.

Психические и социальные системы возникли в ходе ко-эволюции. Соответственно системы одного вида есть необходимый окружающий мир систем другого вида. Обоснованием данной необходимости выступает эволюция, обеспечившая возникновение разных систем. Индивиды не могут возникать и жить без социальных систем, справедливо и обратное¹. Ко-эволюция привела к общему достижению, используемому как психическими, так и социальными системами. От него зависят системы обоих типов, оно обязательно выступает необходимой, неопровержимой формой их комплексности и самореферентности. Мы называем это достижение «смыслом».

¹ Отсюда, конечно, не следует традиционный вывод о том, что человек как социальное животное является частью общества и что, таким образом, общество «состоит из людей». Теорию систем, обрисованную в первой главе, невозможно развивать из такой предпосылки. Поэтому ее сторонник с гуманистической установкой должен стать противником универсалистских претензий теории систем.

Уже «бихевиоризм» преодолел одностороннее определение понятия смысла, связанного с сознанием, — правда, лишь с помощью противоположного понятия «поведение», которое со своей стороны недостаточно, так как (1) слишком сильно ограничивает и (2) незаслуженно выдвигает в качестве основы смысла консенсус и согласованное поведение². Вместо солидаризации с этим было бы лучше прежде всего избегнуть всякой ссылки на объект, всегда неизбежно что-либо отбрасывающей, и ввести понятие смысла как «не имеющее различий» и вместе с тем подразумевающее себя³. Чем является смысл (мы сейчас не касаемся вопроса о том, что он обеспечивает), лучше всего можно показать в форме феноменологического описания⁴. Попытка дать определение не устроила бы, так как сам вопрос предполагает, что вопрошающий знает, о чем идет речь⁵.

Феномен смысла появляется в форме избытка указаний на дальнейшие возможности переживания и действия. Что-то находится в центре внимания, намерения, а иное отмечается лишь маргинально как горизонт «и-так-далее». Все, что входит в намерение, в та-

² Последствия отклонения от верного пути «натуралистической» теории смысла можно изучить на примере философии Дж. Дэви. Ср., напр.: Dewey J. Experience and Nature. 2 ed. New York, 1958. P. 179 (переиздание 2-го издания): «Полагание... это не психическая сущность, а прежде всего свойство поведения». Уже «свойство» является несоответствующим, а тем более — отнесение к поведению, которое может придавать смысл самому себе, лишь ссылаясь на что-либо иное.

³ Это предложение дискутируется, однако в большинстве случаев его не понимают, отдавая предпочтение эмфатическому понятию смысла, отделяемому от голой природы. См., напр.: Sauter G. Was heist: nach Sinn fragen? Eine theologisch-philosophische Orientierung. München, 1982; Köhler J. Die Grenze von Sinn: Zur strukturalen Neubestimmung des Verhältnisses Mensch — Natur. Freiburg, 1983.

⁴ Язык этого описания внушает психическую системную референцию. Однако от этого все-таки нужно и можно абстрагироваться. Гуссерль абстрагировался в направлении теории трансцендентального субъекта. Мы — в направлении общей значимости для личностных и социальных систем. Это означает, что такие понятия, как интенция, указание, ожидание, переживание, действие, обозначают в данной работе элементы структуры, из которых могут состоять как психические, так и социальные системы. Таким образом, терминология еще не связывает нас на этом уровне образования теории с одной из системных референций, исключая другие.

⁵ Так, см.: Smedslund J. Meanings, Implications and Universals: Towards a Psychology of Man // Scandinavian Journal of Psychology 10 (1969). P. 1—15. Однако в таком случае посредством этого аргумента Смедслунд опрометчиво отказывается и от попытки феноменологического описания.

Как бы ни объясняли такое положение вещей, как бы ни меняли объяснения на основании исследований, в самореферентно-закрытых системах смысла оно должно быть осмысленно сформулировано. Смысловым системам в принципе доступно все, но лишь в форме смысла. В этом отношении универсальность не означает исключительности. Однако все, что может быть воспринято и обработано в мире смысловых систем, должно принимать эту форму смысла, чтобы иначе не оставаться мгновенным импульсом, мрачным настроением, даже шоком без связности, коммуникабельности и системного эффекта.

II

При таком статичном описании смысла возникла бы совершенно неудовлетворительная картина. Даже включение в феноменологию смысла темпорального измерения, например через понятие движения, все еще оставляло бы впечатление того, что смысл доступен как некая данность, о которой можно судить, есть она или нет. Однако во всяком переживании смысла и тем самым в любом описании и понятийной проработке, направленных на фиксацию этого феномена, в основе лежит момент беспокойства. Смысл сам вынуждает себя к изменению. В таком случае постижим ли результат как течение, процесс, движение, уже есть вопрос семантической обработки, не вполне удовлетворенной существующим положением вещей; поэтому при всех межкультурных сравнениях уже здесь следует проявлять осторожность, так как культуры могут расходиться уже в семантике первичной обработки этой необходимости самоизменения.

Вплоть до Нового времени мир описывали с помощью предметной схемы¹³. Предполагалось нечто, учреждающее единство элемента смысла. Можно сказать, что смысл использовался, но не понимался. В качестве описания мира схема вещей имела универсальное значение. Соответственно в роли основного различия выступало различие res corporales/res incorporales*, обеспечивавшее обобщение схемы. Так, в нее могли быть включены душа и разум, преходящее и непреходящее. С помощью понятия идеи можно было копировать предметную схему для использования в ментальных операциях.

¹³ Нижеследующие рассуждения могли бы быть разработаны с учетом социально-структурной эволюции общественной системы как социология знания эволюции смысла. Однако они служат здесь лишь очищению от возможных и исторически оправданных предварительных толкований.

* Вещь телесная и вещь бестелесная (лат.).— Прим. отв. ред.

неактуальности. Неактуализируемое может сохраняться как возможность в ходе ре-виртуализации и включаться в новые горизонты.

Таким образом, смысл в целом выступает своим развертыванием согласно основоположениям различий, а именно различий, не заданных в качестве таковых, а приобретающих свою оперативную применимость (тем более, конечно, свою понятийную формулировку) исключительно из самой осмысленности. Самодвижение феномена смысла является аутопойезисом по преимуществу. На этой основе всякое событие (сколь бы кратким оно ни было) может приобрести смысл и стать элементом системы. Тем самым утверждается не нечто вроде «чисто духовной экзистенции», а, пожалуй, закрытость взаимных указаний в процессе самовоспроизводства. В этом отношении смысловые движения автономно конституированы в качестве функции содействия получению и переработке информации. У них есть свой радиус действия, своя комплексность, свой темп. Однако смысловые движения, конечно, не существуют в вакууме либо в царстве духа. Они не пережили бы разрушения жизни, ее химических и физических основ. Однако эта зависимость в отличие от вышеупомянутых схем различий не является оперативной предпосылкой смысла как феномена. Таким образом, смысл обеспечивает комплекс качеств, необходимый для образования системных элементов, а именно возможность определять себя через указания на иные элементы системы. Самореференция, избыточность и излишек возможностей гарантируют неопределенность, необходимую для этого. Ориентация на семантически фиксированные различия управляет этим аутопойетическим процессом определения смысла, в котором она в то же время учитывает и оформляет тот факт, что посредством любого отбора того, что актуально по преемственности, исключается нечто иное¹⁷.

III

Мы обозначили смысл как процессирование в соответствии с различиями. Можно было бы сказать: процессирование себя. Такая формулировка проблемы смысла дает повод точнее определить, что именно осуществляется. Допустим, что все, что осуществляется посредством смысла, должно иметь смысл, но все-таки остается во-

¹⁷ Barel Y. Le paradoxe et le système: Essai sur le frantastique social. Grenoble, 1979. P. 185 ff. — Автор называет это (пока что) исключенное оттеснение «потенциализацией». Тогда эмерджентность новых форм можно объяснить обращением к ранее потенциированным состояниям смысла.

прос, каким образом это высказывание может вывести за пределы голой тавтологии. Для этого пригодно понятие информации.

Информацией здесь следует называть событие, определяющее состояния системы. Это возможно лишь на основании структур, ограничивающих возможности и предварительно отбирающих их. Таким образом, информация предполагает структуру, но сама она является не структурой, а лишь событием, актуализирующим использование структур¹⁸. События являются элементами, фиксированными во времени, что мы еще рассмотрим подробнее¹⁹. Они наступают лишь единожды и в малый отрезок времени, необходимый для их появления (specios present*). События идентифицирует осуществление во времени, т. е. они неповторимы. Именно поэтому они подходят друг к другу как элементарные единицы процессов²⁰, что теперь легко подтвердить на примере информации. Информация, повторяемая с неизменным смыслом, уже не есть информация. При повторении она сохраняет свой смысл, но теряет информационную ценность. Например, сообщение в газете, что курс немецкой марки поднялся, уже прочитанное в другой газете, не имеет информационной ценности (не меняет собственного состояния системы), хотя структурно предлагает тот же выбор. Вместе с тем информация, исчезая как событие, не пропадает. Она поменяла состояние системы, произвела тем самым структурный эффект, а система в таком случае реагирует и на эти измененные структуры, реагирует с их помощью²¹.

¹⁸ Часто обнаруживаются противоположные мнения, но обычно без эксплицитного решения вопроса, является информация структурой или событием. См., напр.: Böhme G. Information und Verständigung // Offene Systeme I: Beiträge zur Zeitstruktur von Information, Entropie und Evolution / Hrsg. E. von Weizsäcker. Stuttgart, 1974. S. 17—34 (18).

¹⁹ Ср. гл. 8, III.

²⁰ Можно лишь вообразить путаницу в процессе при повторении одного и того же. В таком случае процесс продолжался бы и в то же время (и вместе с тем не в то же) начал бы свое повторение!

²¹ Эта связь информационного события и измененного способа операций предстает в качестве «памяти» лишь для наблюдателя. Сама система воспроизводит себя только в настоящем и для этого не нуждается в памяти. Однако при известных условиях она может наблюдать себя, приписывая себе «память» или даже «плохую память». В таком случае из самонаблюдения можно снова получать актуальную и неожиданную информацию о своем состоянии. Однако это ничего не меняет в том, что обозначаемое памятью существует лишь для наблюдателя. Тот, кто не признает этого, не может использовать представленное здесь понятие информации. Ср. в связи с этим также: Maturana H. R. Erkennen: Die Organisation und Verkörperung von Wirklichkeit. Braunschweig, 1982. S. 60 ff.

* Зримый подарок (лат.).— Прим. пер.

возможна лишь в системе, лишь благодаря ее самореференции, ее схеме восприятия. Однако система может приписать информацию окружающему миру. Информация предстает как отбор из области возможностей, который проектирует сама система и расценивает их как релевантные; но она предстает и как отбор, осуществляемый не системой, а окружающим миром. Информация переживается, а не добывается. Тем самым система может набрать дистанцию от окружающего мира, благодаря чему и отдаться его влиянию. Она может обусловливать свое отношение к нему, все-таки при этом оставляя за ним решение о том, когда и какие условия заданы. Так, если заранее решили²⁵, что важно количество, например вес, а затем обнаруживается, что банка мармелада весит всего 430 граммов (недовес), то можно либо жаловаться, либо вернуть товар, либо больше не покупать его, либо вообще никак не реагировать.

Если смысл и информация выступают доступными достижениями эволюции, то может начаться собственная эволюция смысла, пробующая практически, какие схемы получения и переработки информации оправданы с точки зрения возможностей присоединения (прежде всего, в прогностическом и деятельностном отношении). Лишь благодаря такой эволюции смысл может приобрести форму и структуру. Все дальнейшие рассуждения данной главы основаны на том, что такая история смысла уже сформировала структуры, с которыми мы сегодня работаем как с очевидными.

IV

Таким образом, какая-либо система, конституирующая смысл, не может отказаться от осмысленности всех своих процессов. Однако смысл указывает на дальнейший смысл. Циркулярная закрытость этих указаний предстает в своем единстве как конечный горизонт всякого смысла — как мир. Поэтому мир обладает такой же неизбежностью и неотрицаемостью, какой и смысл. Любая попытка мысленно переступить смысл лишь расширяет его; она должна учи-

²⁵В литературе подобное предварительное решение часто характеризуется (несколько утрированно) как вопрос, ответ на который дает затем понятие информации. Однако решающее значение имеет лишь то, что может быть задана (либо образована при поступлении информации — скажем, констатации, что пьяный шатается) схема различия. Соответственно «опытом» можно назвать способность воспринимать неожиданные информационные сообщения как хорошо знакомые и подчинять их схеме различия, придающей им информационную ценность, с которой можно работать (официант в джинсах, следовательно, попали не в ресторан).

тывать смысл и мир и поэтому быть тем, чем стремится не быть/ Гуссерль описывал это положение вещей метафорой «горизонта», не вдаваясь в подробный анализ самореференции всего смысла.

Все доказательства этого высказывания уже должны предполагать его, они не могут оперировать иначе, нежели посредством рефлексии в мире о мире. Поэтому мы исходим из феноменологического описания смыслового опыта и конститутивной связи смысла и мира, но не обосновываем это описание наличием сверхмирового субъекта, предшествующего ему (от которого каждый узнает, что он существует в виде сознания), а понимаем его как самоописание мира в мире. Историческая семантика понятий мира отражала этот двойной статус мира как содержащего себя самого в качестве описания и одновременно по-разному трансцендирующего — например, как soma toũ kôsmou*, как machina mundi**, либо также как отношение к Богу, который везде познаваем как центр мира и нигде — как его граница.

Всякое самонаблюдение и самоописание является в конечном счете различием, дистинктирующей операцией. Поэтому самоописание мира должно характеризоваться посредством основного различия. Для этого в качестве последней действенной формы принимается во внимание лишь различение смысла и мира. Единство смысловой конституции мира (мировой конституции смысла) артикулируется для феноменологического описания как различие и в этой форме может служить получению информации.

Отношение смысла и мира может быть описано также и понятием децентрирования²⁶. В качестве смысла мир доступен повсюду — в любой ситуации, детализации, в какой угодно точке на шкале от конкретного к абстрактному. Из любой исходной точки можно продвигаться к любым иным возможностям мира; именно об этом свидетельствует мир, манифестированный в любом смысле. Этому соответствует ацентрическое понятие мира²⁷.

В то же время мир есть большее, нежели лишь сумма всех возможностей осуществления смысловых указаний. Он есть не только

²⁶ Мы не подразумеваем понятие децентрирования эгоцентрически определенной системы мира Пиаже, ибо исходим не из субъекта. Однако связи очевидны. Психические и социальные системы могут посредством научения либо эволюции набирать дистанцию в отношении себя, потому что всякий смысл открывает децентрированный доступ к миру. Пиаже предполагает используемое здесь понятие в качестве условия возможности эгоцентрического децентрирования.

²⁷ О его образовании ср.: Lovejoy A. О. The Great Chain of Being: A Study of the History of an Idea. Cambridge Mass., 1936; переиздано: 1950. P. 108 ff.

* Мировое тело (греч.).— Прим. пер.

** Машина мира (лат.).— Прим. пер.

чать структуру указаний и знаковую структуру³⁰. Функция знака всегда требует указания на нечто определенное при исключении самореференции. Она требует асимметризирования базальной, рекурсивной самореференции. Иначе говоря, не существует ни знака мира, ни знака, обозначающего себя. Однако то и другое, универсальность и самореференция, есть обязательные свойства смысла. Поэтому смысл является основополагающим предметным содержанием: чтобы выполнять свою функцию, знак должен иметь смысл, но смысл не есть знак. Смысл образует контекст любого обозначения, conditio sine qua non * его асимметризирования, однако в качестве знака смысл понимался бы лишь как знак самого себя, т. е. как знак неисполнения функции знака.

V

Таким образом, смысл является всеобщей формой самореферентной установки на комплексность, которую невозможно охарактеризовать через какое-либо определенное содержание (исключая при этом другое). Обозначенную тем самым структуру в более ранних общественных системах понимали иначе, последствия чего ощутимы вплоть до сегодняшней дискуссии о понятии смысла. Староевропейская традиция поддерживала понятие реальности, связанное с благом и совершенством, подчиняла ему «сущностные» смысловые отношения³¹. Этим были обозначены границы совместимости и феномены, выпадающие из порядка, а при переходе к Новому времени тем самым иногда фиксировался мир, разрушающийся, теряющий свой порядок. В Новое время были приняты соответствующие

³⁰ Это различение подготовлено анализом отношения выражений и признаков у Гуссерля. Ср.: Husserl Е. Logische Untersuchungen H, I, 3. Aufl. Halle, 1922. S. 23 ff.

³¹ Такая точка зрения подвергнута критике в: Hübner W. 1) Perfektion und Negation // Positionen der Negativitat, Poetik und Hermeneutik VI / Hrsg. H. Weinrich. München, 1975. S. 470-475; 2) Die Logik der Negation als ontologisches Erkenntnismittel // Ibid. S. 105—140. Несомненно, что в понятиях отрицания и в философских теориях имелось много больше, нежели просто метафизика совершенства. Однако такие представления, как космос, совершенство, творение на благо, словно обладали преимуществом убедительности, в отношении которого скепсис если и был возможен, то, например, в качестве формулировки, а не теории. Это, не в последнюю очередь, обнаруживается и в религиозном предустановлении, выраженном в понятии annihilatio.

* Непременное условие (лат.).— Прим. пер.

логии. Лишь в осмысленно организованном мире социальное измерение всякого смысла направляет внимание на то, что некоторые другие системы обладают осмысленным переживанием, а некоторые — нет.

Лишь в случае социальной рефлексивности, когда речь идет о переживании переживания и действия других систем, в поле зрения оказывается особая форма переработки смысла, которую называют «пониманием». Само схватывание смысла еще не есть понимание в этом строгом значении³⁵. Скорее, понимание возможно, если переживание смысла или осмысленное действие проецируют на иные системы с собственным различием «система/окружающий мир». Лишь с помощью данного различия переживание трансформируют в понимание, и это также лишь в том случае, если одновременно учитывают, что другие системы различают самих себя и свой окружающий мир столь же осмысленно. Подобное положение вещей можно сформулировать также, исходя из понятия наблюдения. Наблюдением является всякое оперирование с различением³⁶, т. е. наблюдение также есть базовая операция понимания. Однако понимание осуществляется лишь в том случае, если используется определенное различение, а именно различение «система/окружающий мир» (а не только форма/фон, текст/контекст), и на это различение проецируют смысл, воспроизведенный самореферентно-закрытым образом. Лишь понятие смысла, концепция системы и окружающего мира и самореференция, вместе взятые, поясняют область применения особой методологии понимания.

При возвращении к более общему, обыкновенному универсальному понятию смысла, пересекающему границы понимания, возникает однако вопрос о «функциональности» такого понятия, которое больше не относится к (имеющимся) субъектам и контекстам. Во-первых, нам нужно точнее описать способ функционирования. Это может быть выполнено с помощью понятия (самореферентного) различия. Во-вторых, мы должны прояснить декомпозицию такой абстракции, как «смысл». Это осуществляется с помощью понятия смыслового измерения.

Тем самым мы можем отказаться и от понятия субъекта. Этим не восстанавливается первенство предметного измерения; оно снимается не противопоставляемым ему субъектом, а тем, что мы рассмат-

³⁵ Мы уходим здесь от обыденного словоупотребления в интересах более точного определения «понимания вызываемого действия». В обиходе говорят, что понимают, откуда на южном побережье Исландии берется древесина, хотя на острове деревья не растут.

³⁶ Ср. с. 69 данного издания.

риваем предметные ссылки лишь как одно из многих измерений смысла. Они не противопоставляются субъекту, а обязаны, если смысл должен быть комплексным, связываться с временными и социальными смысловыми указаниями сложными взаимозависимостями.

VI

Принцип работы смысла понимается недостаточно, если он связывается с идентичностью, которая придает легитимность осмысленному — будь оно космосом, совершенным в себе, либо субъектом, либо контекстом, определяющим смысл. Такой идентичности требуется различение осмысленного и бессмысленного, которое она не может реализовать в качестве идентичности. Происхождение такого различения остается неясным, остается проблемой теодицеи.

Вместо этого мы исходим из того, что во всяком смысловом опыте сначала имеется различие, а именно различие актуально данного и возможного на основе этой данности. Это основное различие, которое с необходимостью воспроизводится во всяком переживании смысла, придает ему информационную ценность. В процессе дальнейшего употребления смысла выясняется, что имеет место то, а не иное; что переживают, коммуницируют, действуют так, а не иначе; что преследование определенных дальнейших возможностей либо оправдано, либо нет. Это является основным различием актуального и горизонта возможностей, позволяющим ре-дифференцировать различия между открытыми возможностями; постигнуть, типизировать их, схематизировать и придать информационную ценность последующей актуализации. На этом основании для упорядочения различий вводят такие идентичности, как слова, типы, понятия³⁷. Они служат зондами для прощупывания того, что именно проявляется как отличие от другого; и тогда, конечно, — чтобы удерживать и воспроизводить проявившееся.

³⁷ Одним из источников такого понимания является, как известно, Соссюр, согласно которому понятия «чисто дифференциальны, т. е. определяются не положительно — своим содержанием, но отрицательно — своим отношением к прочим членам системы. Их наиболее точная характеристика сводится к следующему: быть тем, чем не являются другие» (Saussure F. de. Cours de linguistique générale. Paris, 1973. P. 162). (Перевод цитаты заимствован из: Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики / Ред. Ш. Балли и А. Сеше; Пер. с фр. А. Сухотина. Екатеринбург, 1999. С.117. — Прим. отв. ред.)При этом понятийная форма уже является мощной специализацией, обеспечивающей работу с более смелыми различиями, по сравнению с тем, что обычно дает идентичность.

теории этого различия, со своей стороны, вновь может обеспечивать консенсус или диссенсус⁵⁵. Тем самым здесь также посредством аранжировки, специфичной для данного измерения, предыдущее различие наделяется смыслом, а значит, приспосабливается к оперативным возможностям самореферентных систем. Если социальное измерение уже имеется, то оно всегда обеспечивает постоянно сопровождающее его сравнение того, что могут и могли бы пережить другие, либо то, как они могли бы выстраивать свои действия.

Как в предметном измерении предметная схема упрощает отношения к миру, так и социальное измерение сливается с моралью. Реалистика соответствует моралистике миропонимания. В обоих случаях указание на «и-так-далее» заменяется в горизонтах иного переживания и действия ограничениями комбинаций. Мораль обозначает условия, при которых индивиды могут либо не могут уважать себя и других⁵⁶. Она свертывает слишком широкие наличные возможности, пытаясь подчинить общественное согласие если не «нравственному закону», то хотя бы обозримым условиям взаимного ограничения.

Для обществ, становящихся все более комплексными, общее программирование социального измерения в форме морали становится все более неадекватным — отчасти потому, что зона толерантности морали должна быть растянута слишком широко, отчасти потому, что все исключенное должно быть нравственно дискредитировано; а на практике еще и потому, что и то и другое происходит одновременно, и поэтому мораль плюрализируется. Это не означает, что мораль постепенно исчезает. В повседневной жизни ориентация на условия уважения и неуважения необходима так же, как и ориентация на вещи. Однако проблематика социального измерения выходит далеко за пределы этого, и в конце концов всякая мораль оказывается относительной в тех горизонтах, в которых ей может быть задан вопрос, почему некто переживает, судит, действует таким образом, и что это значит для других.

⁵⁵ Здесь особенно уместно напомнить восходящую к античной традиции двойственную концепцию дружбы (мыслимой для системы взаимодействия) и общности (для общественной системы), которые затем были, скорее, метасемантически реинтефированы посредством представлений о совместной жизни в городе или в кодексах поведения высших слоев. Подробнее об этом см.: Luhmann N. Wie ist soziale Ordnung möglich? // Luhmann N. Gesellschaftsstruktur und Semantik. Bd 2. Frankfurt, 1981. S. 195— 285.

⁵⁶ Подробнее об этом см. гл. 6, VII в связи с темой взаимопроникновения.

VII

Гуссерль описывал лишь феноменологически то, что мир, хотя и представляет собой бесконечный горизонт, обеспечивает собственную определенность. Это непосредственно приводит к представлению о типизации или связи с ней всякого переживания и действия, с которым затем феноменологическая социология продолжала работать⁵⁷. Однако самореференция бесконечного в направлении спецификации не может быть понята в достаточной мере как голое содержание опыта и условие познаваемости. Представленная здесь декомпозиция мира по смысловым измерениям и приписывание каждому из них двойного конститутивного горизонта обеспечивают дальнейшие аналитические шаги, прежде всего способствуют более четкому описанию условий возможности определения смысла.

В соответствии с основными представлениями теории эволюции мы не считаем, что мир сам себя ре-специфицирует к определенности, а, скорее, исходим из наличия механизмов, которые, действуя по каким бы то ни было причинам, производят достаточную определенность. Для этого процесса непрерывного самоопределения смысла различие смысла и мира формируется как различие порядка и помех, информации и шума. И то и другое есть и остается необходимым. Основой операции выступает и остается единство различия. Это может быть недостаточно акцентировано. Предпочтение смысла миру, порядка — помехам, информации — шуму является всего лишь предпочтением. Оно не делает противоположности ненужными. В этом отношении смысловой процесс живет за счет хаоса, питается беспорядком, распространяется шумом и требует для всех технически точных, схематизированных операций «исключенного третьего»⁵⁸. Типизация сущностных форм, с помощью которой в таком случае фактически ориентируется повседневное поведение, есть результат предшествующих определений смысла, которые не могут быть отнесены ни миру в смысле онтологии сущностных форм, ни субъекту в смысле теории конституции. Ско-

⁵⁷ Ср.: Husserl Е. Erfahrung und Urteil, а. а. О., в частности S. 398 ff.; Schutz A. Collected Papers. 3 Vol. Den Haag, 1962 ff., passim, в частности Bd Ill. P. 92—115; Schutz A., Luckmann T. Strukturen der Lebenswelt. Neuwied, 1975.

⁵⁸ Постоянные ссылки на это относятся к методологическому «стилю» Э. Морина. Ср. также: Allan H. Entre le cristal et la fumée: Essai sur l'organisation du vivant. Paris, 1979; Serres M. Der Parasit, dt. Übers. Frankfurt, 1981; Dupuy J.-P. Ordres et Désordres: Enquête sur un nouveau paradigme. Paris, 1982.

сyс на этом уровне не отменяет тотчас с необходимостью также вещи, личности или события предметного измерения.

Здесь, как и в других случаях, очевидно, что схематизация допускает грубые упрощения и сокращения ради обеспечения возможности присоединения. Как переживание не существует без действия, постоянство — без изменчивости, так и Ego не существует без указания на Alter и без эмпирического обеспечения того, что Alter есть alter Ego. Однако дальнейший процесс требует сокращения этих взаимоотношений указаний до одного пункта, соответственно сжатия информаций и поглощения неопределенности; тем самым в дальнейшем процессе в распоряжении новых соотнесений появляется нечто определенное. Именно постоянные флуктуации связей в коммуникативном процессе, как в мозгу, требуют достаточной моментальной определенности, способной стать рискованной, так как в случае необходимости ее можно снова устранить. Схематизмы вынуждают к нереалистичным выборам и тем самым структурируют непрерывное самоупрощение системы, не детерминируя его.

То, что схематизация в каждом измерении опосредуется через отнесение, в конечном итоге означает, что она должна содержаться в качестве предпосылки во всех процессах коммуникации. О схематизации и о выборе, открывшихся благодаря ей, не коммуницируют. Сделанное предположение уже не является предметом коммуникации, а просто используется. Это ускоряет коммуникативный процесс и не стимулирует его к далеко идущим отрицаниям. Если кто-либо говорит «я», то специально не обсуждают, не подает ли он себя в качестве (зависимого) «ты» иного «я». Выигрыш в скорости и непрерывность процесса при сохранении открытости обратных тематизаций — вот функции схематизмов. Таким образом, они в целом снова приобретают функциональное отношение к проблемам времени, поставленным через различение системы и окружающего мира⁶³.

VIII

Предметное, временное и социальное измерения не могут выступать изолированно. Они вынуждены к комбинации. Их можно анализировать порознь, но в каждом реальном подразумеваемом смысле они предстают втроем. Исходя из этого, анализ может быть продолжен в двух направлениях. Поскольку оба они быстро попада-

⁶³ Ср. выше, гл. 1, с. 77 и следующие данного издания.

ют в зависимость от анализа с позиций теории общества, их можно обозначить здесь лишь вкратце.

Первый основной момент: различимость предметного, временного и социального измерений и даже масштаб их дифференциации друг относительно друга являются результатом социокультурной эволюции, т. е. меняются вместе с общественной структурой⁶⁴. Пожалуй, наиболее важным эволюционным достижением, вызывающим данное разъединение смысловых измерений, является изобретение письменности⁶⁵. Благодаря ей коммуникация становится сохраняемой, независимой от живой памяти участников интеракции и даже от интеракции вообще. Такая коммуникация может дойти до того, кого сейчас здесь нет, причем время ее поступления можно выбрать практически каким угодно, иногда даже без организации интеракционных цепочек (курьеров, слухов, рассказчиков). Коммуникация, хотя по-прежнему требует действия, освобождается в ее социальных эффектах от времени первого появления, формулирования. Тем самым при использовании письменности можно увеличить способность к вариациям, свободную от непосредственного давления интеракции, — можно предлагать варианты необозримых социальных ситуаций, не будучи вынужденным присутствовать в них. Это значит также, что предметные и социальные ориентации могут сильнее отличаться друг от друга, и в этом смысле становится возможной «философия» (= коммуникация из радости от самого предмета)⁶⁶. Более высокие степени свободы, контингентности, инвариантности и изменчивости выступают рука об руку. Зафиксированное письменно является прежде всего несомненным; его меняют, лишь желая этого; но лишь тогда и возможно желать этого.

Лишь с разъединением предметного, временного и социального измерений социокультурная эволюция впервые обеспечивает себе

⁶⁴ Ср. об этом также: Luhmann N. Gesellschaftliche Struktur und semantische Tradition // Luhmann N. Gesellschaftsstruktur und Semantik. Bd 1. Frankfurt, 1980. S. 35 ff.

⁶⁵ Прежде всего это опять-таки очень медленный процесс, в котором «алфавитизация» письменности маркирует особое препятствие, потому что она (1) способствует быстрому обучению и тем самым ее универсальному распространению и (2) дифференцирует региональные языки по отношению друг к другу и, таким образом, приводит к необходимости переводов. Ср. специально об этом: Havelock E. А. 1) Origins of Western Literacy. Toronto, 1976; 2) The Literate Revolution in Greece and Its Cultural Consequences. Princeton N. J., 1982.

⁶⁶ Это подчеркивается в: Havelock E. A. Preface to Plato. Cambridge Mass., 1963. Ср. также Goody J., Watt I. The Consequences of Literacy // Comparative Studies in Society and History 5 (1963). P. 305—345.

в предметном отношении увеличиваются, возрастает объем исторического сознания, сходным образом возрастает и то, что можно было бы быть обозначить как отрефлектированная социальная чувствительность. Поэтому все труднее опосредовать между собой смысловые измерения и возникает необходимость понимать комплексность лишь в зависимости от контекста либо как предметную, либо как временную, либо как социальную с тем следствием, что соответствующим образом диверсифицируются и стратегии редукции⁷⁴. Такие далеко идущие дифференциации сегодня возможны не только аналитически. Они относятся также к смысловой реальности современного общества как фона сознания. Одним из последствий этого выступает критикуемая эрозия традиционных культур. Другое следствие заключается в распространенных трудностях легитимации и обоснования. Происходит распад обобщений, например в форме противопоставления совершенства и несовершенства либо идеала и реальности, одновременно выполняющих во всех измерениях связующую функцию. Тем самым ни в коем случае не ослабляется отношение каждого измерения к смыслу. Их взаимозависимости сохраняются, они принимают лишь новые формы, подтверждение которых в значительной мере еще отсутствует. На место таких компактных допущений, выполняющих связующую функцию во всех измерениях одновременно, по-видимому, требуется комбинаторное сознание, которое лучше всего можно, пожалуй, охарактеризовать через груз последствий выбора. Если определяют себя в предметном отношении (например, когда «инвестируют»), то во временн о м и социальном отношении это не может иметь произвольных последствий. Если горизонты будущего меняются (например, из-за ускоренной флуктуации отношений приближаются к настоящему), то это влияет как на возможности консенсуса (уже нельзя «удовлетворить» все новых обиженных — ведь все хотят получить все немедленно), так и на то, что в краткосрочном плане еще можно сделать в предметном отношении. Многообразие этих и других комбинационных проблем не исключает возможности исследования конкретных ситуаций, получая крупные обобщения. Однако для груза последствий выбора, сознательно созданного, уже нет какой