На фоне хаоса первый миф

Собственно, Еревана, как города имеющего некое своеобразие, в 40 годы, не существовало. Существовали с 20-30 годов заложенные архитектурные образы Таманяна (площадь Ленина). В послевоенное время стали появляться и другие образы — мосты «Киевский» и «Победа», которые строили военнопленные немцы и увольняющиеся в запас солдаты, монумент и парк Сталина, здание Оперного театра, проспект Сталина… Однако эти образы не переваривались национальным сознанием, воспринимались как командно-административная данность.

Красивые новые строения никак не вели к сплочению города. Конфликтность нарастала.

Власти отчаялись бороться с преступностью, захлестнувшей послевоенный Ереван. У жителей на руках было большое количество огнестрельного и холодного оружия, которое при всяком случае пускалось в ход.

Власти пошли на беспрецедентный шаг с целью обуздания преступности. Были созданы дворовые отряды самообороны (так называемые «гвардии»), вроде народных дружин, которым, однако, разрешено было носить оружие. «Гвардейцы» были, фактически, легализованными бандами. Они быстро поделили город на зоны, после чего начались массовые разборки между самими «гвардейцами» за власть над неосвоенными территориями. Почти сразу власти бросились бороться уже с гвардейцами, разоружать их.

Легенда сохранила историю об «Азат майле» («Свободной майле»). «Азат майла» не платила ни налогов, ни за коммунальные услуги. В эти темные дворы не смел войти не только посторонний прохожий, но и представители власти и милиции. Убежища же в «Азат майле» мог попросить любой обиженный властями человек. Избавились от беспокойной общины, только снеся дома под корень бульдозерами. Жители встретили бульдозеры огнем из самого настоящего пулемета. Еще один пулемет был найден в старейшем поселении — Конде.

В начале 50-х преступность в Армении из бытовой и хулиганской стала откровенно «профессиональной». Возвращающиеся из мест заключения принесли с собой не только воровской жаргон и стиль взаимоотношений, но и понятия воровского «интереса», «работы». У хозяев дворов и районов появилась другая мотивация: зоны влияния нужны были для того, чтобы воровать в том или ином месте. Так в тех же дворах, где авторитетами были бескорыстные хулиганы «гвардейцы» (это слово уже произносилось только шепотом), появились чисто воровские «должности»: «хорошие», они же «гохаканы» (воровские авторитеты), «угловики» (т.е. «ответственные» за такой-то угол, перекресток), «манглавики» («шестерки»), и т.п. Часть «гвардейцев» влилась в ряды «воровских», часть — потеряла свое влияние.

Начавшиеся воровские разборки были самыми кровавыми. Двор шел на двор, и район — на район. Было даже — город на город!

Впрочем, сами по себе «майловые» общины и их криминальное житье вовсе не удивительно. Удивительно, как же Ереван стал вскоре одним из самых мирных городов, где почти полностью исчезли преступления против личности.

Криминальная жизнь в Ереване вызывала на удивление незначительное напряжение в людях, была почти допустимой, эмоционально почти безразличной жителям. Да еще и странным образом соседствовала с невообразимой взаимной доверчивостью людей.

Интересно вспомнить очерк «Записки из Ереванского исправительного дома», в которых Егише Чаренц описывает ереванское тюремное учреждение 20-х годов, где тюремщики ворот не запирают, доверяя заключенным. Даже отпускают их иногда домой — под честное слово. Так и жители Еревана 50-х годов демонстрировали огромную свою самоуверенность, все понижая и понижая порог допустимости для поведения окружающих.

Городская среда до определенного момента времени становилась все более хаотичной. Послевоенный Ереван становился, казалось, все более криминальным городом.

Иммиграция зарубежных армян и мигрантов из деревень еще более усилила общую неразбериху. Казалось, город должен был потонуть в анархии. Культура приезжих была столь же разнообразна, как и их наречья. Общих обычаев не было и в помине.

В то время часть населения Еревана - выходцы из армянской деревни, другая - мигранты из крупных городов СССР и столиц союзных республик. Кроме того, тысячи армян из зарубежных стран. Столь разные потоки: крестьяне из глухих горных селений, тифлисцы, парижане. Плюс "старые ереванцы". На наших глазах спонтанно создается нечто совершенно новое, беспрецедентное - громадный национальный центр, незапланированного и практически нерегулируемого собирания этноса в общность органичную и естественную. Если принять во внимание крошечные размеры территории современной Армении, практически вырос национальный город-государство.

В этих условиях начался процесс само структурирования культуры.

В послевоенные годы в Армении продолжался уникальный процесс — иммиграция. Начался он еще до войны — в конце 20-х годов. До 1936 года в Советскую Армению успело приехать около 40 тысяч армян из разных стран. Послевоенный советский миф об этом гласил, что речь идет о «репатриации вынужденно перемещенных армян». На самом же деле во многих странах существовала большая армянская диаспора, часть которой искренне верила в новое, более справедливое устройство послевоенного мира. Более того — часть диаспоры была подвержена коммунистическим идеям, особенно в относительно бедных странах, вроде Сирии, Ливана Греции, Болгарии. Однако ехали и из других стран, по которым прошлась Вторая мировая война — Румынии, Франции, Югославии. Ехали и из Ирана, Ирака, США… Репатриацией это не было, поскольку Армения в границах Армянской ССР никогда не была родиной их предков — выходцев именно из Западной Армении. Далее, мотивом для переезда в той же мере было желание «ехать строить Советскую страну».