Наказание и награда и их связь с преступлением и подвигом
Простейшее определение наказания будет гласить: наказание есть акт, или совокупность актов, вызванных преступлением и представляющих реакцию на акты, квалифицируемые как акты преступные. В pendant к этому определение награды будет гласить: награда есть акт или совокупность актов, вызванных подвигом и представляющих реакцию на акты, квалифицируемые как акты услужные [52] . Что всякое наказание и всякая награда представляют какой-нибудь аКгп (физический или психический, безразлично) — это само собой очевидно. Н0 не менее очевидно, что не всякий акт может быть карательным или наградным актом, а только акт, обладающий специфическим признаком Каков же тот логический момент, который простой акт делает кар0$ или наградой? Таким логическим моментом является именно то обстоятельство, что кто-нибудь совершает этот акт как реакцию на поступки кажущиеся ему преступными или "услужными". Именно в том, что определенный акт индивида вызван преступлением или подвигом, имен но в этом обстоятельстве лежит логическое условие бытия кар и наград [53] . Все другие указывавшиеся признаки кар и наград не могут быть отнесены к числу конституирующих признаков [54] . Например, общераспространенное утверждение, что всякая кара состоит в наложении на преступника страданий и лишений, а награда — в наложении известной суммы удовольствий, наслаждений и выгод, само по себе неприемлемо. Неприемлемо потому, что не все страдательные акты — акты карательные и не все акты, доставляющие удовольствие, акты наградные. Можно причинить человеку страдание, но оно может и не быть карой. Например, причинить "страдание любя", ради пользы любимого человека; врач часто при операциях причиняет страдание, но едва ли кто будет его акты называть карой; точно так же взимание податей с бедных часто причиняет им страдание, но едва ли эти акты они осознают как акты карательные; исполнение ряда "прав" часто неразрывно связано со страданием для "обязанного", но он не квалифицирует акты правомочной стороны как акты карательные. Наконец, кто-нибудь может случайно, по неведению толкнуть, ранить и искалечить другого, то есть причинить ряд лишений и страданий, но едва ли кто-нибудь назовет акты первого карой. То же, mutatis mutandis [55] **, применимо и к удовольствию и насла- по отношению к награде. Не они простой акт превращают в акт ждени ^ именно то, что последний есть реакция на подвиг. наГ*Но страдание, лишение и вообще зло, с одной стороны, и удовольст- наслаждение и благо — с другой, не являясь условиями, конститу- ВЙС' щими наказание и награду, все же весьма тесно связаны с ними ирУ" сМЬ1Сле, что карательный акт почти всегда есть акт, причиняющий ^пеступнику страдание и лишение (зло), а наградной — удовольствие, погоду и благо. Суть дела здесь заключается в следующем. Как уже во второй главе и характеристике наших реакций на различные поступки други> людей 5Р ' отмечено, акты, квалифицируемые нами как акты преступные, сегда являются для нас "оскорблением" и вызывают в нас некоторую "обиду"» неприятность, вражду и злобу по отношению к себе; они отталкивают нас от себя. Эти враждебность и неприятность неизбежно переходят и на субъекта преступления, то есть на того, кто совершил этот акт... Он становится в наших глазах "преступником", "врагом" и вообще лицом, акты которого перестают быть терпимыми. Это психическое переживание вражды и злобы по его адресу неизбежно проявляется и в наших действиях, вызванных преступлением. Они, реализуя эту вражду, неизбежно принимают характер отрицательный, направленный и на причинение преступнику страдания, зла и вообще "отмщения за обиду", за преступление. Можно не иметь никакого намерения причинить зло кому-нибудь, например, убить кого-нибудь, но раз этот кто- нибудь совершит акт или ряд актов, кажущихся нам преступными, то вражда, а иногда и ненависть (при преступлениях, кажущихся особенно тяжкими), вызываемые преступлением, неизбежно объективируются в актах, отрицательных по адресу преступника. Этим и объясняется ряд совершенно неумышленных убийств, увечий и т. д., которыми "оскорбленный" реагирует по адресу "оскорбителя" или преступника. В случае преступлений, кажущихся кому-нибудь особенно тяжелыми, враждебность может принять форму страшной ненависти и разрядиться в ряде актов, называемых убийством, побоями и т. д. Великий сердцевед Достоевский в своих романах дает тысячи примеров, прекрасно иллюстрирующих эту связь оскорбления, вызываемого преступлением, с неприязнью, возникающей на почве оскорбления. А эта неприязнь разряжается самопроизвольно в формах страдательных для преступника. Для Дмитрия Карамазова поведение отца было поведением преступным по его адресу. Отсюда — его враждебность к отцу. Враждебность переходит в ненависть. Отец и его поведение становятся в "его глазах" отвратительными. "Как можешь ты говорить, что убьешь отца?" спрашивает Митю Алеша. "Я ведь не знаю, не знаю, — отвечает ервый, — может, не убью, а может, убью. Боюсь, что ненавистен он Друг мне станет своим лицом в ту самую минуту — ненавижу я его дык, его нос, его глаза, его бесстыжую насмешку. Личное омерзение /-вую. Вот этого боюсь, вот и не удержусь". А далее Достоевский так МИнсЬ1вает сцену, когда Митя стоял под окном отца в роковую для него себя^ *^ичное омерзение нарастало нестерпимо. Митя уже не помнил сцен И ВдРУг ««хватил медный пестик из кармана"1... Эти и подобные ВЬ1 ы великолепно иллюстрируют механизм психических переживаний, стратгаСМЫХ "Рулением, с одной стороны, и наказанием как актом отельным по отношению к преступнику — с другой... Ричинный ряд здесь таков: 1) акт — преступление; 2) оно вызывает Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Т. 2. С. 469—470. психические переживания оскорбления, оскорбление — неприязнь (враэ^ ду, злобу, ненависть) и 3) они спонтанно разряжаются в ряде актов наносящих преступнику тот или иной вред или страдание. Такова связь карательных актов с актами, причиняющими преступнику страдание... То же приложимо и к связи наградных актов с актами, приносящий "подвижнику" удовольствие и вообще благо... Подвиг квалифицируется нами всегда как нечто положительное и возбуждает как по отношении) к "услужным" актам, так и по отношению к "подвижнику" "симпатически-притягательное" переживание, имеющее разные степени, начиная с простой симпатии и простого "одобрения" и кончая "благоговением восхищением и восторженностью". Эти "положительные переживания'' неизбежно выливаются и в положительные по отношению к "преступнику" акты (награда). Как "страдательность" кар может иметь различные степени в зави симости от "низости" преступления (простое неодобрение, выговор, словесные оскорбления, имущественные лишения, арест, удары, увечья',убийство и т. д.), так и "благая положительность" наград может иметь такие различные степени, в зависимости от "высоты" подвига (простое одобрение, словесная похвала, вещественные дары, восхищение, уваже ние, преклонение). Таков механизм подвигов и наградных актов, всегда принимающих "каритативную" по адресу подвижника форму. Сказанным мы, с одной стороны, подошли, а с другой стороны, ответили на одну из основных проблем уголовного права, проблему, служившую и служащую предметом бесчисленных споров и известную под названием "основ права наказания" или "оснований наказания". Был поставлен вопрос: почему преступление вызывает наказание, каковы причины, вызывающие кары по адресу преступника? И вот на этот вопрос последовало бесчисленное множество теорий, выдвигавших различные и разнородные принципы. Указывались различные потребности, вызывающие наказание (потребности материальные, чувственно-психические, интеллектуальные), указывалось на инстинкт самосохранения, поддержания авторитета власти, чувство мести, на закон природы, на божественное провидение, на эстетическое отвращение и т. д. и т. д. Наряду с этим ставился и другой, близкий к поставленным вопрос: почему наказание всегда направлено на причинение преступнику страдания, иначе говоря, почему карательные акты суть всегда акты "страдательные", жестокие, а не акты, доставляющие удовольствие? И на этот вопрос дано было множество тонких и остроумных ответов. Одни говорили, что жестокость и страдательность кар объясняется отсутствием у карающих сострадания или понимания чужого страдания,как это бывает у детей. Другие объясняли жестокость кар тем, что причинение страданий другому доставляет чувство удовольствия, происходящее от сознания своей силы. Третьи "удовольствие наказания' видели не в чувстве собственного могущества, а в том, что это удовольствие происходит в силу закона контраста: чужое страдание в силу контраста возбуждает в нас чувство удовольствия, в силу чего-де и совершают люди карательные акты. Четвертые — потребностью в психических "потрясениях" и в новых эмоциональных возбуждениях,каковые будто бы даются актами жестоких кар. Пятые ссылались на закон эволюции, на то, что страдательность кар есть пережиток зверства и т. д. и т. д. Все эти гипотезы и теории, частично правильные, частично односто' ронние, по существу дела здесь не так уж необходимы и во всяком случае, при всем своем остроумии, не делают указанную связь престуЯ' наказания, наказания и страдания более ясной, чем она непо- ления но дана каждому из нас в наших переживаниях... Иначе говоря, сре,дсУигпаем даже самую постановку подобных вопросов — ложной, Mbl с 1\ю Проблему: почему преступление вызывает наказание, а наказание а сам) храдательный характер — лжепроблемой. H°CU^!onvoc "почему и отчего" не возбраняется, конечно, ставить от- етьно чего угодно. Но эта потенциальная возможность их поста- носит ^ равносильна действительной возможности ставить их и от- новк ^ Можно, например, спрашивать: почему сумма углов ВСЧлидовского треугольника равна двум прямым; почему корова имеет эвК е ноги, а не две; почему объем газа обратно пропорционален ЧеТлению, или почему "тела от нагревания расширяются"? Ставиться да® "Почему" могут. Но так же ясно, что все ответы на эти вопросы ЭТедутся к положению: "потому, что между данными явлениями существует причинная или функциональная связь", то есть связь необходимо- неизбежная. Иначе говоря, мы приходим в этих случаях к тому же, из чего и исходили, то есть к ответу: "потому, что потому". То же следует сказать и о связи преступления и кары, кары и страдания. Оскорбление, вражда и карательный акт связаны причинно и неизбежно с преступлением. Симпатия, каритативность и наградной акт связаны причинно с подвигом. Такова связь, в этой ее неизбежности и ее объяснение. Нам остается констатировать эту связь, сказать, что это "должно быть так в силу того, что это происходит так"... и только... Если кому-нибудь нравится больше фраза, что "таков закон природы или закон человеческой психики", можно пользоваться и подобным "объяснением"... Сами же гипотезы в этой области и ряд теорий в области проблемы о "целях наказания" исследователь должен из "объясняющих теорий" превратить в "факты", которые следует анализировать и о которых позволительно спрашивать: почему в данную эпоху данный индивид целью наказания считал возмездие, в другую эпоху — охранение своей и общественной безопасности, в третью — исправление преступников и т. д. При такой постановке сами эти "гипотезы" превращаются уже в факты и при надлежащем изучении позволяют обнаружить интересные взаимоотношения между структурой общества, с одной стороны, и формами наказаний — с другой; между закономерностью развития преступлений и наказаний, закономерностью, почти не зависящей от воли индивида, с одной стороны, и ее отражением в сфере идеологии — с другой. Многие исследователи думали и еще думают, что явления преступности, ее характер, ее увеличение или уменьшение, линии ее развития, а равно и характер наказания, увеличение или уменьшение его жестокости, его формы и виды и т. д. — все это дело воли индивида или группы ^ндивидов, что придание того или иного характера преступлению и на- e(JaHHI0 зависит от их желания и воления, что установление их форм объ ДСЛ0 "пРоизвольного" и "намеренного" акта индивидов, и пытались ОднЯСНИТЬ Все эти явления» исходя из анализа отдельной личности. Тез ако изучение исторической действительности показывает, что все эти ниб " Мал°основательны и, исходя из них, невозможно хоть сколько- УД^ Расшифровать сложный узор, вытканный историей. ДействТОрИЧеское изУ чение преступлений и наказаний, подвигов и наград ЭТа зъкТеПЪН0 Убеждает в закономерности их поступательного хода. Но °номерность — закономерность sui generis1*, отличная от того, С0оего рода, особого рода (лат.). что хотели и чего добивались индивиды, бывшие "виновниками и "установителями" кодексов, определявших, что есть преступленц и что есть наказание, и для какой цели предназначено последнее. думали одно, а ист орическая действительность заставляла осуществлят совсем другое. ь Устанавливая ту или иную систему наказаний и обосновывая эт\, систему на тех или иных принципах, они думали, что это "они творцЛ этой системы", что она необходима именно вследствие тех оснований которые формулировали они и из которых они сами исходили пр* организации этой системы. Но как мало можно верить в создание государства волением отдельных индивидов, не раз считавших себя его творцами, так же мало приходится верить и в индивидуально-волевое и намеренное создание кодексов, систем наказания и вообще в регулирование преступно-карательных и подвижно-наградных процессов. Их закономерность — иная закономерность, а потому и вопросы о праве наказания и цели наказания в их обычных постановках мало помогут при исследовании действительности в сфере преступлений и наказаний, подвигов и наград. Иное дело их значение и постановка в науке практической, исходящей из принципа долженствования и строящей программу сознательного регулирования соответственных явлений сообразно с тем или иным идеалом "основной нормы", из которого она исходит и должна исходить. Я разумею уголовную политику. Здесь они уместны и разумны. Но и она может быть действительной практически плодотворной наукой лишь в том случае, когда опирается на теоретическую науку, изучающую с точки зрения сущего действительные причинные связи, данные в исторически-социальной действительности. Как медицина опирается на биологию, как агрономия — на анатомию и физиологию растений, вместе с органической химией, как практическая технология опирается на химию и физику и как каждая из этих практических наук только тогда стала плодотворной, когда развились соответствующие теоретические науки, так и уголовная политика только тогда будет действительной "социальной терапией", когда наука уголовного права сумеет формулировать ряд действительных причинных законов. А их еще мало. Только сдвиг, произведенный в ней антропологической и в особенности социологической школами дает основание надеяться, что криминалистика выходит на настоящую дорогу, идя по которой она может быстро достигнуть весьма плодотворных результатов.
|