Глава седьмая. ЛЬЕТ-ПОЛИВАЕТ

 

На следующее утро 1 января 2005 года все мои домашние проснулись очень рано, чтобы посмотреть на Парад Роз, который проходил в Пасадене каждый Новый год. Я проснулся как раз вовремя: было еще темно, и перед тем как взойдет солнце, я хотел найти в небе Юпитер. Вот оно, непревзойденное совершенство планет: Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон.

Возможно.

Еще никто не знает (ну, кроме Дайен, которой я рассказываю все, моих родителей, всех моих аспирантов и нескольких друзей), что через два дня после Рождества я обнаружил самый яркий объект, который когда-либо видел. Я не был уверен наверняка, насколько он большой, и к тому же я проиграл пари, но то, что я нашел, вполне могло оказаться планетой. В честь праздничных дней, в которые я обнаружил новый объект, я назвал его Сантой.

Если бы я обнаружил Санту несколькими годами ранее, моя реакция была бы примерно такой: "Бьюсь об заклад, эта штука намного больше, чем Плутон!

Наконец-то я нашел десятую планету!" Но я стал более скептичным. Кваоар и Седна уже обвели меня вокруг пальца. Из-за своих аномально холодных поверхностей, благодаря которым они казались намного ярче, чем я предполагал. Даже если поверхность Санты окажется ледяной, как и у Седны, это все равно будет означать, что Санта своими размерами не уступает Плутону. А что, если Санта окажется еще более холодным, чем Седна и Кваоар? А что, если поверхность Санты покрыта чистейшим льдом, из-за которого он кажется намного ярче, чем Седна? Нет, я не собирался себя обнадеживать.

Я написал Чеду и Дэвиду о находке. В письме я не решился прямо заявить о том, что она больше, чем Плутон. Однако я так, между прочим, упомянул, что если его поверхность темная – а мы долгое время считали, что большинство объектов в поясе Койпера как раз имеют такую поверхность, – то скорее всего он размером с Меркурий.

Всю следующую неделю Чед, Дэвид и я, пытаясь опередить друг друга, искали старые фотографии, на которых был виден Санта, чтобы определить, по какой орбите он движется вокруг Солнца. Чед был первым. Он объявил нам, что орбита Санты была абсолютно нормальной. "Нормальная" для объектов пояса Койпера означало "вытянутая и отклоняющаяся относительно плоскости эклиптики", опять же если объект со всех сторон окружен другими объектами пояса Койпера. После умопомрачительной орбиты Седны такую новость можно было принять за облегчение. Наконец-то хоть что-то в поясе Койпера имело смысл.

Сейчас я знаю Санту уже по официальному названию, которое выбрал Дэвид, – Хаумеа. Мифологическая Хаумеа – это гавайская богиня плодородия. Все ее дети являлись гавайскими божествами, которые появились из-за того, что оторвались от разных частей ее тела. С астрономической точки зрения Хаумеа была также богата и плодовита. В течение нескольких следующих лег мы нашли большое количество объектов в далеких областях Солнечной системы, которые, как мы можем проследить, когда-то были частью поверхности Хаумеа. Как мы полагаем, давным-давно, когда Солнечная система только начинала зарождаться, Хаумеа, которая была намного больше, чем теперь, столкнулась с другим объектом пояса Койпера, двигающимся со скоростью около шестнадцати тысяч километров в час. К счастью для Хаумеа и для астрономов, удар оказался скользящим. Будь то лобовой удар, Хаумеа была бы совершенно разрушена и ее мелкие кусочки разлетелись бы по всей Солнечной системе. Поскольку это был скользящий удар, центр Хаумеа остался нетронутым, но довольно крупные обломки улетели-таки в открытый космос, а сама Хаумеа осталась вращаться вокруг своей оси быстрее, чем что-либо в Солнечной системе. Некоторые обломки, которые оторвались от поверхности, не смогли улететь очень далеко – по крайней мере два из них стали ее спутниками и сейчас вращаются по орбите вокруг Хаумеа (когда мы впервые их увидели, мы дали им имена Рудольф и Блитзен, однако сейчас их зовут именами дочерей богини Хаумеа: Хииака, которая, в свою очередь, является покровительницей Большого острова Гавайского архипелага, и богини воды и моря Намаки. Остальные куски поверхности так сильно пострадали, что улетели далеко от планеты и превратились в своеобразное облако, вращающееся по орбите вокруг Солнца.

Как оказалось, я не зря решил не обольщаться насчет размеров Санты, то есть Хаумеа. Как я и предполагал, ее поверхность оказалась покрытой чистейшим льдом, и она была намного меньше Плутона.

Когда Санта/Хаумеа была обнаружена, все это было не так очевидно. Она выглядела как вполне обыкновенный, хоть и очень яркий, объект пояса Койпера. Дэвид первый заметил в нем что-то странное: Хаумеа становилась то более яркой, то более тусклой каждые два часа. Дэвид предположил, что причина в том, что Хаумеа была продолговатой формы и поэтому при вращении резко переворачивалась каждые четыре часа.

Уф, вот вроде и все.

Но затем мы обнаружили два ее спутника.

Мы подумали, что это очень странно.

Только спустя полтора года после того, как мы нашли Хаумеа, пазл наконец сложился. Это случилось около полуночи, в отеле на берегу острова Сицилия. Крис Баркум, одна из моих аспиранток, должна была проводить презентацию на следующее утро на международной конференции, посвященной ее диссертационной работе (она изучала множество относительно ярких объектов, которые как раз обнаружила наша скромная компания: Чед, Дэвид и я). Поверхность одной группы этих объектов оказалась намного более холодной, чем у остальных. Я попросил ее сконцентрироваться и постараться понять, что с ними не так. Около полуночи, накануне выступления, она многое поняла, но не могла ничего объяснить. Мы уселись на диван в холле отеля, чтобы поговорить.

Мы смотрели и смотрели на характеристики этих странных ледяных объектов, но в голову не приходило ничего разумного. Наконец, она произнесла: "Ой, как интересно! Их орбиты практически одинаковые".

Разве?

"Ага, смотрите. А знаете, что еще более интересно? Санта вращается по такой же орбите".

За всю мою научную жизнь больше всего открытий было сделано при первом взгляде. Картинки появлялись на моем экране, и я сразу же видел то, что искал. Я знал, что никто никогда не видел этого раньше и поэтому чувствовал большую ответственность. В этот раз все обстояло по-другому. Здесь не было экрана компьютера и появляющихся на нем фотографий. Мы просто сидели на диване. Вдруг меня осенило. Все сразу встало на свои места. Вращение Санты, его спутники, небольшие ледяные объекты, летающие вокруг него: все они стали "жертвами" огромного взрыва или столкновения, которое произошло тысячелетие назад. Спутники и странные ледяные куски, летающие вокруг крупных объектов, – все они на самом деле являлись обломками, оторвавшимися от поверхности в результате, как мы уже теперь знаем, мощнейшего столкновения где-то на задворках Солнечной системы. Ага!

Крис выступала на следующий день. Она грамотно разложила на части весь свой рассказ, суть которого мы обсудили как раз прошлой ночью, и собрала их вместе так, что в итоге получилась целая история о самом драматическом событии, которое произошло за всю историю Солнечной системы. У всех захватило дух.

У нас ушло несколько лет, начиная с того момента, как мы обнаружили Хаумеа, чтобы узнать все мелкие детали и подробности. Даже и сейчас мы все еще продолжаем изучать ее и узнаем все больше и больше нового. В первые дни после открытия Хаумеа была просто Сантой, и все, что я знал, так это то, что есть большой и очень яркий объект где-то на краю Солнечной системы, который ждал все это время, чтобы его начали изучать как раз в самом начале нового года.

В те дни в моей голове крутились другие мысли, помимо Санты. Я старался как можно быстрее закончить изучение старых фотографий в поисках новых объектов и собирался сделать это еще до конца года. За это время я не только истощил себя – я впал в отчаяние. Признаю, что я стал меньше думать о задворках Солнечной системы, но больше об эмбриональном развитии и раннем воспитании малыша. Время, которое я мог бы потратить на изучение ночного неба, я тратил на чтение книг, рассказывающих о том, как ребенок появляется на свет, когда начинает улыбаться. Я оставался одержимым, но поменял предмет моей одержимости.

5 января я пробыл на работе всего несколько часов, но не удержался и решил пойти прогуляться. Я чувствовал, что должен пройтись и перекусить. У меня на самом деле было о чем подумать. В тот день ланч был как ланч. Я как обычно подошел к очень оживленному перекрестку, который находился вниз по дороге, недалеко от моей работы. Как и всегда, я заказал тот же самый сэндвич в закусочной и стал смотреть на ту же самую чашку кофе из соседнего кафе. От кофе поднимался пар. Мне нравятся вещи, которые со временем остаются неизменными. Солнце ярко светило, и все столики на улице были заполнены людьми: многие хотели посидеть здесь, пока на несколько дней прекратились сильные ливни, которые бушевали в Южной Калифорнии той зимой. С того места, где я сидел, я мог хорошо видеть заснеженные вершины гор Сан-Габриель, которые находились в нескольких километрах к северу. Для меня нет ничего более успокаивающего и умиротворяющего, чем эта чашка кофе именно в этом месте земного шара, в это исключительное время года, когда зимние ураганы пришли из-за Тихого океана, очистили небо и покрыли снегом вершины гор; когда солнце светит в голубом небе низко над землей даже в самый полдень, спустя несколько дней после зимнего солнцестояния; когда солнце блестит на соседних столиках, а на вершинах далеких гор медленно тает снег.

Я чрезвычайно люблю постоянство и предсказуемость этого места именно тогда, когда я уверен, что все вокруг должно измениться. Точно так же я сидел там и смотрел на те же самые горы за час до того, как мы с Дайен поженились. Тогда я думал о будущем, прошлом, внезапно вспомнив, что оставил свой галстук-бабочку дома. Именно здесь я и Дайен однажды просидели полрабочего дня, и я осознал, что работе она предпочла меня, помню, что тогда я чувствовал себя ужасно глупо. Позже на этом самом месте я сидел с Антонином Бутле, когда он убедил меня не прекращать поиски. И хотя в тот день я еще не знал этого, через шесть месяцев я остановлюсь в этом самом месте (не время сидеть!), как на последней остановке, чтобы везти Дайен в госпиталь, где она родит нашу Петунию, думая только о предстоящем чуде и о том, как долго продлится следующая ночь.

В этот ясный январский день я наблюдал за людьми, по горло сытыми дождем, которые радовались медленно плывущему солнцу, за снегом, быстро таявшим на вершинах гор. Этот день я буду помнить так же хорошо, как и остальные памятные дни в этом месте. Посидев, выпив кофе и в последний раз взглянув на горы, я вернулся на свое рабочее место, сел за стол и очень осторожно написал короткое письмо, за которым, как я знал, последует череда событий, которые в конце концов изменят наш взгляд на Солнечную систему В конечном итоге новости разлетятся по всей планете, но именно сейчас я собирался отправить это письмо всего лишь двум людям: Чеду, который находился от меня в четырех тысячах километров к западу на Большом острове, на Гавайах, и Дэвиду, который находился в четырех тысячах километров к востоку, в Йельском университете. Они станут третьим и четвертым человеком в истории, которые узнают то, что всего несколько часов знаю я (разумеется, вторым человеком была Дайен). Все это время я думал о том, как смотрел на горы за ланчем: в Солнечной системе было уже не девять планет.

Когда в то утро я вышел из дома и отправился на работу, Солнечная система оставалась еще нетронутой. Несомненно, открытие Санты было очень волнующим, но, как показывало прошлое, все то, что мы обнаруживали, оказывалось меньше, чем Плутон. Я был практически уверен в том, что и Санта был таким же. Казалось, что Солнечная система всегда будет состоять из девяти планет. Я так думал до тех пор, пока не сел за стол тем утром и не нашел десятую. Вот она, плывет себе по небу, перемещается с одной блинкующей фотографии на другую на экране моего компьютера. Через две недели после того, как я обнаружил Санту, карликовую планету, я нашел ее, настоящую.

Редко в нашей жизни выпадает шанс написать такое письмо, что я отправил Чеду и Дэвиду. Находясь в кафе, я прокручивал в голове и размышлял, как именно сообщу эту новость. Я начал издалека: