Масло масляное.
Не придирайся к словам, умник. Потом была пауза. Третий поцелуй за день. Несколько небрежный, на мой взгляд. Вот дома меня постоянно критикуют, а твоя тетка считает, что я прелесть, – похвасталась я. Врет. Правда! Она сама так мне сто раз говорила! Врет. И правильно делает. Почему? Разве врать правильно? Еще как. Врать надо как можно чаще. Людям это нравится. Народ просто балдеет, когда ему вешают сладкую лапшу на уши. Поверь, если бы тетка сказала тебе правду, то ты повесилась бы сто раз. Мне становится не по себе. Я просто не знаю, как реагировать. И есть хочется. А дядя? Тот врет всегда. Работа такая. Он – враль при погонах. Ты ему тоже как кость в горле. Признаюсь, я взбеленилась. Особенно когда вспомнила свои советы однокласснику. Мол, привирай, тогда будешь всем нравиться. Вот дура. Хотя я совсем другое имела в виду. В моем понимании привирать – значит говорить приятным людям всякие приятные слова. Просто так, для поднятия настроения. Чтоб им было приятно. Например, похвалить за пустяковое дело. А еще лучше – не за пустяковое. Хвалить надо каждое живое существо хотя бы раз в день. Тогда мир станет лучше, потому что в нем будут жить люди, которым хочется делать хорошие дела. За которые их непременно похвалят. А зачем его родичи врут? Какого рожна им надо? От обиды и несправедливости слезы начали подступать к глазам. И тут Кирилл изрядно испортил мне настроение: Ты все‑таки порядочная психопатка. Чуть что, глаза на мокром месте. Хочешь зеркало дам посмотреть? Нос уже краснеет. Так нельзя разговаривать с девушками. Это неправильно. Неужели не понятно, что он меня обижает? А ты – отмороженный на всю голову, – не оставаться же в долгу? Ты хоть сама замечаешь, как часто выходишь из себя по любому поводу? А ты затаился в себе как пожизненно заключенный. Не зря про эмо говорят, что с ними очень трудно выдержать один час! Никто терпеть не просил. Я не навязываюсь! Вот это и называется исступлением. А твое поведение называется отупением! Так мы в первый раз поругались по‑настоящему. Вдрызг. С хлопаньем дверью. Не слишком громко, чтоб тетя не услышала. Хотя я пылала желанием высказать этой коварной тихушнице все, что я о ней думаю. Всего три поцелуя! Может, стоило промолчать и не лезть в бутылку? А нос и вправду красный. Он всегда так себя ведет, если плакать хочется. Вот возьму и не пойду завтра в школу. Пускай помучается. Дошла почти до дома и подумала: а вдруг ему по фигу, приду я или нет? А если я не приду, а он даже не позвонит и не спросит, что со мной? И что я тогда стану делать? Зная свой характер, ни за что не сделаю первый шаг к примирению. А вдруг он не понял, что мы поругались? Вот хрень! И что теперь делать? Позвонить и напомнить, что мы в ссоре? Кретинизм. Не пойти в школу? Чтоб узнать наверняка, волнуется ли он за меня? А если ответ отрицательный? Неужели я попала в зависимость от противного гадкого мальчишки? Сдохну, но не подам виду, что он меня волнует. Сдыхать не пришлось. Вереница эсэмэсок – «прости», «Стасик‑карасик», «не забудь про контрольную», «я уже скучаю без тебя», «моя тетка – дура», «целую тебя в нос», «ку‑ку!». При чем здесь «ку‑ку», я так и не въехала, но улыбалась до ушей. Словно гора с плеч свалилась. Теперь я понимала смысл этого высказывания. Я стала легче в два раза, мне хотелось прыгать. Что я и сделала. * * * В этот момент небо было просто обязано хлопнуться на землю, а пара рек пукнуть и потечь вспять. Когда Ирка вошла в класс, в лесу передохло немало матерых медведей. А под горой вовсю свистали раки. Учительница по литературе дважды уронила журнал, который так и остался бы на зашарканном полу, если б его не поднял великодушный Смирнов. Гарик, не совладав с лицом, закрыл его руками. И подсматривал сквозь пальцы на свою единственную роковую любовь. По‑моему, он слегка трясся. Не то от смеха, не то от выброса адреналина. Свита, состоящая из пяти девочек невзрачной внешности, всполошилась, как стая перепуганных куриц. Клянусь, они даже кудахтали. Остальная аудитория безмолвствовала как рыбы об лед. Итак, смесь куриц и рыб уставилась на невиданное чудо по имени Ирка.
|