Бюст бессмертнее гипса.На очередных занятиях мне приказали принести из ленинской комнаты бюст Ленина. И тут я вспомнил девушку Лену и Ленин бюст. Ах, её бюст!!! Как он возбуждает мой памятник. Мой стоячий памятник. Сейчас бы её…сейчас бы её изваяние извалять. Резиновый памятник стереть до дыр. Красивым бюстам – памятник при жизни!!! Ленкин бюст!!! Он обладал магическим магнетизмом – оторваться было невозможно. Сиськи - трогательные недотроги. И она, вся такая трогательная, как нетронутая грудь, которая трогает детское воображение. Я распространился в пространстве, распластался в пластилине расплавленных воспоминаний. Азовское море, пляж, палатка и однокурсница с подвёрнутыми спортивными штанами в обтяжку - опьяняющие голые икры/бутылочки. Мелководье моря и обилие кальвадоса – и «то» и «другое» по горлышко. Помню, как стал звать тебя «золотой рыбкой» после того, как ты исполнила моё желание. Счастье-корыто. Мы шли по ночному побережью и волны ласкали её обнажённые ножки/бутылочки. Спасительные сосуды с необитаемого острова. Проникаю в тебя обнадёживающей на освобождение запиской – разлив чернил на чистом листе. Ты моя святая Елена, я грешу с тобой… Если собрать со всех морей все брошенные бутылки о помощи – можно озолотится, но для меня сейчас ТЫ и твои ножки/бутылочки – самое драгоценное, что есть в море…что есть в мире. …Юг – это обилие опьяняющей свободы. И свободы и пьянки. Там больше тепла, вина, солнца, усов и волосатых спин. Там танцуют девушки и подмигивают светофоры. Подмигивают девушки и светофоры. Лена не умела ни танцевать, ни подмигивать, она была фанатично предана классической музыке и пыталась найти во мне достойного собеседника. Я, в свою очередь, старался, как мог. - Олеж, тебе нравится Сибелиус? - Частично. - А кого бы ты выбрал Стравинского или Прокофьева? - Я бы выбрал тебя. - Прекрати, - она обозвала меня Гайдном и облила почёрпнутой в ладоне водой, - я серьёзно спрашиваю. - Я и серьёзно отвечаю. Подул бриз – предварительные ласки торнадо. Норд-вест дует на северо-запад. Воздух пах. Ветер пах. Ветер в пах. Пляж усыпан белыми мягкими валунами, похожими на яйца Годзиллы. - Посмотри, я хорошо загорела? – пожалуй, впервые она заговорила не на консерваторскую тему. Но как!!! Она отодвинула лямочку бюстгальтера, показывая разницу цвета кожи. Я прикоснулся подушечками пальцев - вся кожа у неё была гладкая и чистая, как Мойдодыр. - Так не видно, - я скользнул пальцами ниже, обнажив грудь. Она не сопротивлялась. Я гладил её бюст. Он был похож на бюст Ленина такой же белый и гладкий……… … Я встрепенулся. На меня смотрел капитан с много обещающей фамилией Майоров (у нас в роте каптёрщик ефрейтор Старшинов, их объединяли кадрово-карьерные фамилии) На меня смотрел капитан, а я, погружённый в воспомина-ния, нежно гладил полированную голову вождя. - Любишь Ленина? - Как учили, - я схватил гипсового Ильича подмышку и вышел из ленинской комнаты, но, находясь в тумане реминисценций, идти на политзанятия не хотелось. Я закрытыми глазами взвешиваю её грудь. Вдыхаю носом пространство, в котором ТЫ… … Лена тоже встрепенулась, как только я поцеловал её грудь. Я целовал её бюст. Он был похож на бюст Ленина такой же белый и гладкий, но в отличие от ленинского помещался в ладошке. Лена воткнула музыкальные пальчики в мою шевелюру, то ли отталкивая, то ли притягивая, её горячее дыхание я чувствовал на макушке. Она вдыхала очередную оперу: - Ты напираешь, прекрати быстренько. - Не быстренько, но allegro, я поднял глаза, - а как будет напор в музыке? Она улыбнулась: Ты мой, быстрый Олегро. А нарастающая мощь в мелодии от многого зависит. Музыкальный напор и динамичная активность Петра Ильича Чайковского в концерте ре-мажор для скрипки и фортепиано с оркестром это всего лишь бахвальство после ссоры со своим близким другом Алексеем Апухтиным - Я не так гениален. И уж тем более, не в том направлении. И обозначая своё направление, просунул ладонь между ножек/бутылочек. Лена теперь уже нежно постукивала пальчиками по моей голове. Наверное, репетировала сольфеджио. Её пальчики созданы для прикасаний клавиш в рояле и яичек в мошонке… Мы были пьяно и любили друг друга форте. В моём организме/оркестре звучала каждая струна. Моя скрипка изнывала в томлении от чувственных воображений и сексуальных ожиданий. А её расстроенное фортепиано отстранялось с фригидной небрежностью. С атональной холодностью функциональной инверсии, побочных доминант и «блуждающих» аккордов в позднеромантической музыке Скрябина и Дебюсси. Тогда я ещё не был великим маэстро, но нашёл нотки и настроил её инструмент своим безудержным натиском. Она сдалась, и я вдул ей по самые фа-диез. Лена ласково нажимала на клавиши пальчиками и ножками/бутылочками надавливала на педальки. …Юг – опьяняющая свобода. Здесь больше загара и меньше одежды. Сплошной отдых и минимум стыда. Здесь подмигивают девушки и пляшут светофоры. Пляшут девушки и светофоры. Интересно, научилась ли Лена подмигивать?... - Товарищ курсант, бегом в казарму. Доложите старшине, что я вас наказал. Опять этот капитан. Откуда он только опять взялся? Он стоял на одной ноге, как фламинго и смотрел на меня очумевший. Смотрел на очумевшего меня. Затем он распрямил подобранную ногу и нанёс удар Маваши Гери, что в переводе на русский язык означает – поджопник. Я завсегда жопой чую, когда дают поджопники. Удар был приличный. Такой, что мои воспоминания сдуло норд-вестом, и унесло на северо-запад.
|
