Капитан Майоров

Выйдя за Майорова у Лины появлялась робкая надежда повыситься в фамилии на одно звание.

И хоть она была разведёнка с ребёнком, да и вчерашнему курсанту она совсем не нравилась, служить по распределению в Заполярье ему не нравилось ещё больше Памятуя о том, что лучше север Краснодарского края, чем юг Сахалинской области, он сделал ей предложение. А может, роковую судьбу сыграло родство имён: Капитон и Капитолина - но, как бы то ни было, молоденький лейтенантик очутился не в тайге с комарами, а в уютном доме в статусе генеральского зятя. Неплохая «должность» чтобы пожертвовать своими принципами.

Так Капитолина Капитанова стала Капитолина Майорова – сплошная фамильная путаница.

Как гласит народная мудрость: с любимой и в домике Ниф-Нифа - рай. Строения Нуф-Нуфа и Наф-Нафа не прельщают, ввиду нарастающей от мещанства к буржуазности архитектуры, этой, как сказал Фридрих Шеллинг, застывшей музыки. Но это, с любимой, а в их паре «счастливое бракосочетание» - несуразное словосочетание.

Пышнотой трофеев генеральское жилище не отличалось, наоборот, казарменный порядок подчёркивала пугающая чистота. Даже домашние тапки в коридоре стояли по стойке «смирно» - пятки вместе, носки врозь, словно застыв в почётном карауле.

А так, всё, как у всех - прогорклое масло, зёв на часы, отрывной календарь для женщин, и лишь в углу зала, вместо икон висела именная сабля, вручённая тестю из рук самог о Рокоссовского. Ею, бывший фронтовик, отмахивался от привилегий. Из всех прерогатив было невинное написание мемуаров о лихих рейдах в тыл врага. Эти воспоминания на книжных полках тесно соседствовали с мемуарами Камо и романами Камю…

Поначалу Капитон побаивался тестя-генерала, и ему приходилось усмирять свои гомосексуальные наклонности гетеросексуальным путём. Это получалось плохо и не всегда, и он, как водится, стал побухивать. Сначала без фанатизма, но когда тестя отправили в отставку, его влияние упало, и доза возросла. Со временем ему всё больше не хватало водки, жене всё больше не хватало секса. Теперь, когда капитан был на взводе, она была под его взводом. Ох, и переебло её наро-дишку, как донов Педров в Бразилии "и не сосчитаешь"

В воинской части «генеральша» Капитолина Майорова (Лина, как звали её домашние) была ответственная по вещевому снабжению – Снабженщина, как звали её мы.

Нет, это не женщина, это Сказка: жопа жаркая, как печь, мозгов, как у Емели.

Женщина – сказка. Женщина - натюрморт. Глаза оливки, нос морковкой. Над рыжими грядками волос пучком ананаса торчали волосы. Уши прижимались к голове упругими фасолинками. Разлущенным стручком гороха зеленели губы. Голова – тыква с вырезанными глазницами Halloween.

При всём её огородном виде, она была вёрткой и самовлюблённой особой. Как и все обманщицы, она ждала от мужчин правду и только правду. Но такую, чтобы она совпадала с её желанием, и взрывалась, когда её правда шла вразрез с их действиями.

Ждала, но мужчинам не верила, хотя не могла не верить их комплиментам (ведь они так совпадали с её воззрением на себя). Любила комплименты и алименты. Любила до капризности, бывало, что комплимент скажут - не нравится. Скажут правду, опять обижается…

…Впервые, я её увидел, отслужив три месяца. Она прошла мимо, походкой девушки, познавшей анальную любовь. Бодра и весела. Как бодрая корова от весёлого молочника… Сиськи покачивались, как вь юк по бокам мула. Шпильки были явно тонковаты для переноса такой груди. При повышенном пороге сексуальной чувствитель-ности этого хватило, чтобы у меня начались ломки воздержания Я почувствовал, как сладостно закипела сперма в эрогенном котле.

Тут подскочил каптёрщик Старшинов, одной рукой взявшись за яйца «а-ля Майкл Джексон», второй сделал жест, выступающего оратора в римском сенате: Мы, звенящие мудями, приветствуем тебя. Ты сегодня на взводе? Будешь в нашем взводе, заходи, облегчим. Сержант Жуков энциклопедически изрёк: Как только даст – опустошит все яйца, а коль не даст, то яйца так набухнут.

Все, знающие её, начали вслед тыкать пальцем – как посмешище. А я хотел её тыкнуть – как наслаждение. Краснознамённая баронесса.

Я бы с такой принцессой повалялся на горошине. Меня огорошило, но я собрался и овладел собой. Конечно, лучше я бы овладел другой. В крайнем случае, ей.

Прошло ещё 3 недели, командование поручило мне подготовить от нашей роты концерт ко Дню образования воинской части. Задолго до Андрея Разина я смог убедить начальство в организаторских способностях и недюжих артистических талантах. Причём небезосновательно – чего стоит моя «взрывная» роль Марата Казея на 9 мая.

Мне выделили гарнизонный клуб и 2 недели на подготовку. 14 дней без марш-бросков, сержантской мозгоёбки и, относительно, свободного графика.

Я занялся подбором конкурсантов среди курсантов и мне

сразу же попался один уникум.

Наполовину русский, наполовину индус (папа учился в СССР). Митхун (в честь танцора диско) 12 лет прожил в Индии, то ли цирковой, то ли уличный артист. Худющий, в половину бедра индийских танцовщиц, мясо не жрал (по ходу, он ничего не ел), но эквилибрист от Бога, вернее от Кришны. У него был номер - жонгляж с балансировкой на цилиндрах.

Вот в поисках этих цилиндров я и забрёл на склад.

Капитолина сидела, расположив руки на столе, как на школьной парте и положив на них голову щекой. Слушала внимательно. Её подружка Маша, что-то рассказывала, заливаясь смехом.

- Можно? – я постучал в притолоку открытой двери.

- Можно Машку за ляжку, - голос Лины был явно нетрезв. Маш, к тебе.

Маша засмеялась ещё громче и подошла к двери. Марина (имя по паспорту) была единственная женщина из трёх маркизеток части, которая не блядовала с солдатами.

Это объяснялось наличием мужа полковника.

Социальное положение боролось с разницей в возрасте.

В глазах отпор и доведённое до абсурда целомудрие.

Постоянная готовность к отражению атак противника её мобилизовало. Во всяком случае, до той поры, пока муж не уезжал на учения и в академию.

- Ну, так чё тебе? - Лина продолжала сидеть отрешённо, очками-паранджой от мира закутана. Я стоял, раздувая ноздри, как пОрнокопытный бык – осеменитель, излучая запах спермы и казарменного кактуса.

- Мне нужны полые цилиндры. Капитан Майоров сказал, что у вас можно что-нибудь подобрать.

- Полых нет. Есть разнополые, - сказала она с киношной ядовитостью Маргариты Тереховой. Голос всё ещё был нетрезв. - Заходи, поищем.

Кто ищет - тот всегда!!!... тот всегда ищет.

- Всё, всё, всё, мне пора – Маша выпорхнула беспечной гимназисткой, как только я попытался войти.

- А то Пусик будет волноваться.

Пусиком она называла своего престарелого мужа, при котором она облачалась в кротость Гризельды*.

Я стоял у входа, она оторвалась от земли и в замедленной съёмке пролетела возле меня, едва задев своей грудью. Маша опять засмеялась, и я почувствовал еле уловимое необдуманное очарование.

Цокнув пОрнокопытом, я вошёл, и растворился в запахах. В углу дубликат знамени части пах огнём напалма и сыростью подвала. По соседству на полках свёрнутыми улитками лежал линолеум. Он пах болотом и абрикосом. На столе стоял «Абрикосовый аромат».

Он пах линолеумом и улитками.

- Почём нынче линолеум для народа? – я щёлкнул пальцем по рулону.

- Это линолеум для армии, но, поскольку народ и армия едины, объясняю всенародно по-армейски: линолеум–половое покрытие, а не полые цилиндры.

Лина опрокинула бутылку бормотухи, как песочные часы, стакан наполнился ровно под ободок – чувствовался глазомерный опыт.

Только сейчас я заметил, насколько она пьяна.

– Такой цилиндр подойдёт? - Лина протянула пустую бутылку.

Закуска была разная: хлеб белый, хлеб чёрный…и ещё один продукт с полыми дырочками. Потому, как она резала сыр, я понял, что из неё не получится экономиста: ломтики в палец толщиной. Лина ловко открыла шпроты штык - ножом, облизав с лезвия масло.

Пока вредная девчонка готовит вредную пищу, я выпил и налил ей в этот же стакан. Выпив, Лина стала уступчивой, как продавщица на рынке, будто вместо нашивки на халатике висел ценник с переправленной цифрой на более приемлемую.

- У тебя есть, чем заполнить половое пространство? - тут Лина, не дожидаясь ответа, схватила меня за яйца. Это было неожиданно и больно.

Я замер, как дирижёр в предвкушении к вступлению.

То ли от неожиданности, то ли от боли.

Сперма смешалась с червивкой и ударила в голову. Извините извилины, я пренебрёг собственной небрежностью.

Иначе, как можно было внимать запах бормотухи и перчёного борща на крапиве изо рта «складной маркизы». Поцелуй, как ядерный взрыв - аж брызги в сторону (прозвучи сейчас команда «вспышка сзади» и я был бы уже на ней, но ждать оставалось недолго).

- Ты, какой секс предпочитаешь? – события убыстрялись катастрофически.

– Бесплатный, - я едва нашёлся, что сказать.

Теперь уже дождавшись ответа, она расстегнула лифчик так маняще, что стали видны её ножки. Ножки - открытые опоры зданий архитектора Корбюзье. Глядя на них, слюни побежали, как при виде помидорного рассола.

Ножки-балясинки, подобно кеглям в кегельбане от выпитого спиртного подламывались и падали, будто невидимый шар через каждые 20 секунд выбивал стрейк. Лина стояла разутая по самую грудь. И выпирающие щиколотки, и выпирающие соски были одинаково маняще притягательны своей выпуклостью.

Она закрыла дверь на засов, в это время я обнял её за попу, как кегельбановый шар – пытаясь воткнуть туда

3 пальца. Растворяемся в дыму обуглившихся табличек «У НАС НЕ КУРЯТ».

От молекулярного движения товарища Броуна до рвотных позывов и ярких вспышек на Солнце везде доминирует ритм и биение пульса. Железный хват животной силы сподвигает к активации полового затишья и обнажающийся член разглаживается от спящих морщин, наливаясь, заполняет пустоты, краснеющий от предстоящей нежности. От надвигающейся мякоти.

Ставлю Лину в позу экваториального созвездия между Близнецами и Львом.

И вот я ебу раком ту, о которой мечтал ещё час назад, а у меня перед глазами её, еле прикоснувшаяся подруга с её, еле уловимым обдуманным очарованием.

И всё же я боготворю эту пьяную скотину, считая её порванные о гвоздь на столе чулки - верхом эротизма.

С непривычки меня развезло: амплитудными фрикциями загнал Лину в угол, как нашкодившую егозу. Головой она упёрлась в знамя, будто склонилась в поцелуе на присяге. Смазка хлюпала, повысив влажность в коморке, половые губы распухли, раскраснелись и стали похожими на знамя полка. Процесс ассимиляции плавно перерос в процесс осеменения. Мы обменялись жидкостями, как сообщаю-щиеся сосуды - семяизвержение по закону Бернулли. Кончил прямо ТУДА, не сдержался – это, как зайти в речку и не поссать. Я ощутил забытую опустошённость в мошонке, синусоида чувств извивалась змеёй, которой наступили на хвост.

В откате я смотрел на художественный беспорядок в коморке: на отколупленную краску на стенах, на рулет линолеума, на знамя, напоминающее праздничную скатерть. Да ещё на весы, на чаше которых в жирной бумаге улеглась закуска. Сколько весит чаша весов, сколько весит продавец и сколько весит вес?..

В голову лезли всякие мысли, а я улавливал шелест её чулок и едва ощутимый запах, запутавшийся на кончиках её пальцев. Когда донеслось шуршание крыльев заблудившейся бабочки, бьющейся об окно, я вытер скупую мужскую сперму с небритых яиц.

Лина попыталась натянуть свои порванные чулки со стрелкой.

- Оставайся голенькая, меня это не смутит. Я уже пережил смуту 1612 года, с тех пор меня уже ничем не смутишь, - разбавил я тишину послесексия.

- Не знала, что ты так долго служишь, - видно, ей тоже было нечего сказать.

- С опричнины, - продолжил буровить я, запустив руку в Причину. Ещё не успела высохнуть вытертая о ладонь сперма, как я вновь возжелал ласки, и мне захотелось оказаться внутри Преисподней, в Чистилище, во Влагалище. Лина отвела мою руку и, закурив сигарету, низким голосом затянула старинный русский романс «Ямщик, не гони лошадей», от которого захотелось уехать в занесённую позёмкой степь на санях и застрелиться.

- Повезло тебе со мной. Отходчивый я.