Звезду, нацепив расстрельному оперу

 

Чувак неплохо знает русский, а вот с историей и политикой партии полный провал. Из-за кулис какой-то офицер кричал: «Не смей сметь» и после последнего четверостишия выскочил и увёл калмыка со сцены.

На его фоне дудниковские хокку казались весьма безобидными.

Сразу был объявлен антракт.

За кулисами ко мне подошёл майор Хахаев с замполитом Бляхиным:

- Игнатов, у тебя всё в порядке? Не будет такой же лажи, проверь ещё раз.

А что я мог перепроверить? В нашей программе осталось пантомима Юдаева и эквилибристика Митхуна.

«Я не Арлекино. Не нужно мною заполнять перерыв», - это не мысли вслух, это немые думы.

- Что следующее у тебя по программе?

- Это секрет. Я же секретчик – попытался отшутиться я.

- Ты в первую очередь комсомолец, а потом уже секретчик, - впрягся в разговор замполит.

- Всё в норме, - открестился я

- Что в норме? В норме-то что? ротный явно нервничал, назови основание для оптимизма, - как бы насмехаясь, спросил Хахаев.

- Оставим основание для треугольника.

- Ну, смотри, геометрик хуев, если что не так – шкуру спущу.

Но вот погас свет, и в темноте разбросано засверкали глаза 10-ти негритят. «Колдуны» с 1-ой роты подготовили смесь Библии, Агаты Кристи и Шекспира.

Датские принцы, пропахшие шпагой в селёдке.

Жабо давит, как у Сервантеса.

Мария Магдалина раскается, играя мандолиной между ног. С весталок вериги слетают в низшую лигу, и как водится в трагедиях Шекспира в оконцовке горы трупов. Сценка в духе поизносившегося Хичкока.

 

Я пытался отвлечься и бурчал под нос на каком-то абракадабрском языке вспомнившуюся песню из детства. Невнятная речь монгола, покорившего мир. Гримасничаю паяцем и пьяницей в Ницце, танцую на пьяцца в Кортино де Ампеццо. Пью пунцию унциями.

Закулисные отрыжки: вокруг кислые вина и кислые мины

 

 

Хороший вкус – главное препятствие на пути к художественному прогрессу.

 

При просмотре спектакля я не был печален, но равнодушен, как на чужих похоронах.

Стряхнуть пепел вдохновения. Вдох – выдох.

Наконец, на сцену вышел Костик Юдаев. Пластика и жестикуляция сумасшедшая – ни дать, ни взять, внук Чарли Чаплина. Гибкий гиббон манипулировал с воздушными шарами – они ловко выскальзывали из рук, как снятая с крючка плотвичка.

Завершил праздничный концерт Митхун, балансируя на бутылках. Его выступление произвело всеобщий фурор – он вытворял даже то, что не показывал на генеральной репетиции.

Спектакль, своей прямой угловатостью воинского устава, окончен. За кулисы зашёл командир роты. Хахаев сиял, как пуговица на параде и долго тряс мне руку

- Польщён – тронут. Потрясён до глубины души, наш неразбавленный гений.

- Да, что вы, товарищ майор, как говорил Зиновий Гердт - У ВАС ХОРОШИЙ ВКУС. У КОГО ЕГО НЕТ, ТЕ, ВООБЩЕ, В ВОСТОРГЕ…

 

The Show Must Go On.

Мне за заслуги (и театральные в том числе) присвоили младшего сержанта и оставили в учебке, как ценного кадра. Впереди меня ждала безгеморройная жизнь вплоть до самого дембеля. Обучать салаг, заедая бесконечным запасом консервов, конфискованных у тех же духов.

Беззаботная жизнь с Машкой под мышкой.

А пока театральная лафа закончилась и перспектива встречаться с Машкой «по - взрослому» обнулилась.

Я ждал нового пополнения, провожал в войска своих однополчан и в связи с убыванием личного состава часто шарился по нарядам. В одном из таких нарядов по роте, я узнаю, что Пусенцов уезжает в очередную командировку.

Об этом мне сообщила сама Машка. Я чувствовал себя счастливым, с полными карманами надежды.

Маня была чиста и непорочна, когда муж находился рядом. Пусенцов же понимал, случись с ним что, она не исполнит ритуал сати, подобно индийской вдове, не взойдёт на костёр, как верная жена за своим усопшим мужем. Хотя при нём Машка вела себя весьма целомудренно… Почему я ждал отъезда Пусенцова?

Хотелось её порока и когтей?

Да. Хотелось её порока и её когтей.

 

Я заступил в наряд дежурным по роте и беспрестанно поглядывал на часы, пытаясь приблизить время встречи.

Наконец, 2 часа ночи - время, когда я должен смениться на посту и идти спать (обратите внимание и запомните это время, ибо дальше с этим произойдёт путаница).

Всё: передаю штык-нож и повязку «Деж.по роте».

Тянет не в сон, а на подвиг и блядки. Без оглядки.

Отважный смертник, сдерживаемый страхом гибели, именно таким храбрым боякой я пробирался тайными тропами к дому полковника Пусенцова.

Ночью резко похолодало, и с неба сыпал бисер. Градинки, ударяясь об асфальт, подпрыгивали как жемчужные бусинки с порванной нити, но я застывшие капельки дождя превратил в бриллианты и расстелил под ногами покрытый из жемчуга звёздный ковёр.

И вот я стою у её двери. Руки дрожат, не могу попасть в дверной звонок. Прошло несколько минут, вышла Маша: «А у нас звонок не работает».

Машка впустила меня дружеским поцелуем в щёчку, попросила подождать и испарилась. Я прошёл в квартиру, и сразу был поражён, услышав песню группы Nazareth «You Love Another». Причём даже не на магнитной ленте, а на проигрывателе Арктур-006, да и винил был не балкантоновский, а самый что ни на есть фирмовый.

Я рассматривал обложку диска, и тут в комнату вошла ОНА и темнота. Маша плавно входила в дверь, и совсем не выходила у меня из головы.

Она была очаровательна, от неё исходил запах музыки.

В ней было намешано р о ковая дерзость и попсовая ухоженность. Любовь, как открытие музыкальной группы - соскучился по этому чувству.

Маша наклонилась поправить чулочки, и нагибалась так, что были видны её манящие округлые грудки.

Она думала, что я смотрю на неё. Так оно и было.

Я пытался вести себя культурно, но безудержное желание взяло верх над нарисованной интеллигентностью.

И вот уже наши языки сплелись, как водоросли в воде.

Я всех счастливей у меня есть ТЫ!!! Я счастлив, что нашёл тебя, я счастлив, что ты теперь в моей жизни.

С тобой стало всё как-то по-другому: и солнышко ласковей и деревья зеленей и ты такая необычная.

 

«Что за прозрачные намёки», подумал я, глядя на её прозрачное ниглеже. Одеть голую женщину дороже, чем раздеть одетую, и всё же: всякие кружавчики и бретельки, как композиционная мозаика, чувственная доктрина и созерцательная идеология. А все идеологии должны созерцаться, а доктрины чувствоваться.

Носить такое бельё – это уже секс, подобно тому, как краски на холсте – это уже живопись, но картина хороша, когда ею любуются. Желательно, чтобы это были истинные обожатели, но если знатоков сюрреализма не оказалось рядом, то обладательница белья покажет это тому, кто проявит интерес.

Благо, пока продаётся водка, таких знатоков искусства всегда в излишке (шучу юмором, облачённым в метастазы язвы).

Полный боекомплект - ты так протяжно одевала для меня все эти корсеты и подвязки, ажурное и кружевное, закрывалась пуговичками и петельками, застёгивалась крючочками. Все аксессуары нижнего и верхнего.

Тебе хотелось быть исступленно неприступной для меня. Запутать в одеждах, укрепив надежду.

Упование овладеть тобою, томительно, но сладостно, как и сам секс, ибо в упоении заключена сущность влечения и страсти: риск, опасная тропа, преодолённая по горящим углям, когда каждый ожог только умножает значимость ожидаемой награды в конце пути.

 

Раздеваю тебя благоуханием вымытости, как на брачную ночь. Я безумно счастлив, когда ты, мой нежный цветочек, распускаешься. В эти мгновения я готов тебя лелеять, едва касаясь губками твоего стебелька, то, обезумев схватить в охапку ароматный бутон и внимать. Жадно, глубоко вдыхая, покусывая лепесточки и растворяясь в сладостной неге твоего существования, которое сейчас слилось с моим воедино.

Выключаем ночь и растворяемся в глубинах подсвечивае-мого мрака. Ночью разлетимся на кусочки, а утром воскреснем в объятиях…

Это сказка! …

Эта ночная сказка со стоящим концом превратилась в утреннюю сказку со страшным концом. Ведь я находился в наряде и должен быть в казарме, как минимум за час до подъёма. Какоооой там!!!

Спал, как убиенный витязь на Куликовом поле и подскочил, как реанимированный Юрием Лонго счастливый мертвец.

 

Сколько мужских сил отнимают женские слабости:

всего-то 4 скоростных акта, а я еле волочил ноги.

Пока добрался до расположения роты, засветился, где только мог. Замечен был, начиная с офицерского городка и до самой казармы, от её порога до моей тумбочки. Опускаю то, как меня опускали: всё произошло ускорено – не успел походить в командирах, как разжаловали из сержантов прямо перед строем.

Я стоял на лобном месте, ёрзая плечами, будто крупная капля от тающей сосульки упала за шиворот.

Майор Хахаев лично срезал лычки с погон (за каждую палку по лычке). Разжаловал из журавля в синицу.

Теперь я у него в руках. Майор лишил меня всего: чести, совести, лычек, Машки… Майор-ЛИШАЙНИК.

Обезлычил и пригрозил упечь на Сахалин. Что в глубине души не могло не радовать, как-никак Родина.

Сахалин – это дальше, чем Монголия. Советские войска стояли и в этой азиатской республике. Сосед дядя Коля, служивший в МНР, как нажрётся, так кричал: