Сентябрь 1915 г.

До сих пор для многих остается загадкой: как, почему могло совершиться такое внезапное перерождение герман­ских пролетариев из классовых борцов в послушное стадо, понуро идущее на верную смерть? Для многих и сейчас за­гадка, как это массы, именно широкие массы, не вожди, в тот момент, когда в Европе запахло порохом, не сделали ни одной попытки отстоять свои былые принципиальные позиции, без боя сдали свои рабочие форты и крепости клас­совым врагам? Пусть протест, пусть сопротивление были бы задушены в самом начале, но как могло произойти, что негодование не забурлило, не закипело в низах, не толкну­ло на стихийные волнения, на массовый отпор? Не руково­дила ли воспитанием рабочих в Германии политическая партия, которая по своей теоретической вышколенности служила образцом для пролетариата всего мира? Значит, социалистическое воспитание не дает тех плодов, которых мы вправе от него ожидать?

Так вопрошают скептики. Другие же, в том числе и некоторые русские социал-шовинисты, германофилы, го­товы и в этом факте усмотреть образец «политической со­знательности» германских рабочих: масса во-время поня-ла-де, что дело идет о дальнейшем, беспрепятственном развитии производительных сил Германии, с которым тес­но связаны успехи рабочего движения, и в «националь­ных» интересах решила не препятствовать доблестной ра­боте германского оружия.

Однако и те, кто с болью недоумения осуждают герман­ские рабочие массы, и те, кто с адвокатской поспешно­стью оправдывают их поведение, одинаково клевещут на массы. Считаясь лишь с видимым результатом, они упус­кают основную, внутреннюю причину, породившую мол­чание и бездеятельность масс в исторические июльско-ав-

густовские дни. Факт бездеятельности масс в этот крити­ческий момент может удивлять лишь тех, кто знает гер­манское рабочее движение по импозантным цифрам его годовых отчетов, по его «рабочим дворцам», по растущему числу рабочих представителей в коммунах и парламенте. Для тех, кто знавал и «будни» германского движения, та­кая безгласность и безактивность широких масс не явля­ется неожиданностью. Но вина за нее падает не на массы; причина ее кроется глубже — она лежит в характере, в духе германского рабочего движения последних лет.

Чтобы рабочие массы сумели не только разобраться в совершающихся политических событиях, но и активно на них реагировать, не дожидаясь пароля форштанда *, для этого требуется привычка пролетариата к открытым вы­ступлениям, вера в собственные силы, требуется то, что зовется «революционным опытом». Но именно этого опыта избегали в Германии. Партия уподоблялась педаго­гам старого закала: с одной стороны, развивала классо­вое мышление, но, с другой — всячески сдерживала, тор­мозила проявление революционной воли, массовой актив­ности. Рабочих учили «в теории» Признавать и познавать пользу и значение революционной борьбы, их головы обо­гащали историческими примерами, фактами... Но дать ра­бочим простор померяться силами с классовыми врагами, закалить свой дух, свою волю перипетиями, жертвами мас­совых выступлений, революционных схваток — этого «благоразумные» вожди-опекатели допускать не желали.

Возьмите область профессиональной борьбы. Голово­кружительные успехи германской промышленности за по­следние 20 лет создавали благоприятную атмосферу для укрепления компромиссной тактики. Предприниматели, чтобы избегнуть открытой борьбы, часто невыгодной для капиталиста и всегда чреватой последствиями, охотно бро­сали минимальные подачки рабочим, а союзные центры спешили подхватить их и столковаться с хозяином на «мирном компромиссе». Разве не характерно, что в то время, как повышается абсолютное число конфликтов, од­новременно относительно понижается число конфликтов со стачечным исходом **. Многие усматривают в этом

* Правление (нем.) — Ред. ** См. оба последних отчета Ин[тернационального] бюро про­фессиональных союзов, составленные Легином.

доказательство роста силы и значения профессиональных организаций. Массы могут бездействовать, массы могут доверчиво вручать свои интересы своим центрам — они сумеют найти исход из каждого конфликта, они знают, как Повлиять на хозяина!..

Но если принять во внимание, что большая часть кон­фликтов, разрешаемых без участия массы рабочих, без стачки, заканчивается компромиссом и притом компромис­сом чаще в пользу капитала, чем в пользу труда, то на это явление приходится посмотреть другими глазами.

Сколько столкновений происходило на этой почве меж­ду рабочими и их вождями! Достаточно вспомнить стачку гамбургских металлистов, сорванную собственными цент­рами.

Оценивая аналогичные явления в практике английских трэд-юнионов (особенно до полосы массовых стачек 1911—1912 гг.), революционные марксисты всегда указы­вали на ту опасность, какую подобная оппортунистиче­ская тактика представляет для революционно-классового рабочего движения. Но со стороны лишь немногие улав­ливали, что германские профессиональные союзы в своих методах улаживания конфликтов «мирным путем» пере­щеголяли даже своих английских учителей.

Однако не одни союзы «грешили» в смысле понижения активности широких рабочих масс. По тому же пути шла и политическая партия. Казалось, партия, строящая свою тактику на принципе революционного завоевания полити­ческой власти, должна стараться использовать все случаи политической борьбы, чтобы развить, закалить революци­онную энергию масс, воспитать привычку к широким вы­ступлениям.

На деле, однако, особенно за последние годы, центры партийного движения заботились как раз об обратном... На эти факты с достаточной категоричностью указывали левые оппозиционные элементы в партии. Но голоса их заглуша­лись признанными авторитетами, представителями верхов. Шла ли борьба с дороговизной, шел ли вопрос о завоева­нии нрава для рабочих в прусском ландтаге — партия вы­искивала возможно более легальные, узаконенные пути борьбы. Если возникал вопрос о возможности вынесения борьбы за пределы закрытых собраний, о придании борь­бе более активного, более революционного характера, цен­тры испуганно махали руками.

«Эксперимент? — Боже избави!.. Мы еще не довольно окрепли. Наши кадры еще недостаточно многочисленны. Поражение нанесет громадный ущерб при следующих вы­борах».

«Nur immer langsam voran!» * И настроение масс раз­бивалось, массы приучались к пассивности, в массах за­стаивалась революционная воля, в массах не укреплялась инициатива, не нарастали навыки активно, не дожидаясь пароля форштанда, отзываться на события.

Что же мудреного, если, воспитанный в почитании лишь «мирных», законных и легальных путей борьбы, гер­манский пролетариат в июле 1914 года, в тот момент, когда история потребовала от него непримиримости и револю­ционной активности, не сумел самостоятельно и активно отозваться на события? Массы с выжидательной верой ждали пароля «сверху», а верхи, ссылаясь на безактив-ность масс, беспомощно разводили руками и делали пос­пешный вывод, что массы, очевидно, за войну!

Этот вывод они не попытались проверить ни референ­думом (мерой, вовсе не неосуществимой при хваленой ор­ганизованности партии), ни призывом дать решительный революционный отпор намерениям классовой власти. Вер­хи, центры, не апеллировали к активности рабочих, не ис­кали в решении партийной демократии опоры для опреде­ления своей тактики в вопросе о жизни и смерти не толь­ко сотен тысяч, миллионов своих товарищей, но и вопросе жизненной важности для всего рабочего Интернацио­нала.

Верхи, предоставив массы своей собственной судьбе, без сопротивления и боя попросту свернули революционное знамя... Скольких сознательных рабочих поведение верхов сбило с толку! Привыкшие без критики, послушно следо­вать за своими центрами, рабочие отбрасывали, заглушали мучившие их сомнения.

«Наши избранники голосуют за войну, «Vorwarts» ⁵¹ со­ветует не поддаваться настроению и не делать необдуман­ных, легкомысленных шагов, чтобы дать повод к эксцес­сам... Очевидно, они, наши избранники, видят и знают то, что ускользает от нашего понимания?» И рабочие, массо­вики, шли на позиции, шли на верную смерть с убежде-

«Вперед потише!» (нем.)

нием, что их вожди знают, за что им надо жертвовать жизнью...

Было ли бы такое ненормальное, вредное явление воз­можным, если б массы были приучены самостоятельно и активно отзываться на события, если б партия тщательно не тушила всякий стихийный протест, всякое проявление массовой непримиримости? Если массы оставались безглас­ными в минуту глубочайшей исторической важности, то вина за их молчание всецело падает на тех, кто в своем по­клонении мирным средствам, узаконенным, легальным пу­тям борьбы, в своей ненависти ко всему революционному и принципиально-бескомпромиссному годами воспитывали рабочих в духе «мирного врастания», годами убаюкивали в них живые, творческие порывы классовой строптивости. Нелегальные воззвания, манифесты, митинги, созываемые явочным порядком в мастерских, на перекрестках, площа­дях, революционный клич: на улицу в борьбе с войной! Все эти методы самозащиты, все эти средства, рождаемые тут же, на месте, в порыве революционного вдохновения,— их не сумел применить, использовать рабочий класс, вос­питанный в рамках строгой легальности и бесконтрольного подчинения собственным верхам за июльские дни. Не при­вычными демонстрациями, охраняемыми полицейскими, не теоретическими рассуждениями о причинах и значении войны возможно было предотвратить надвигающуюся опасность мирной бойни. «Бог войны» мог отступить лишь перед лицом воспрянувшего и энергично выступившего «красного призрака»...

Но привычка пользоваться только узаконенными путями, только «допущенными», мирными средствами самозащиты, связала по рукам и ногам пролетариат Германии и в связанном виде бросила под колесницу бога-войны.

Этот урок не пройдет даром для пролетариата всего мира. Настоящая кровавая эпоха, эпоха обнаружения всех скрытых язв внутри отдельных национальных, социали­стических партий, с полной очевидностью показывает, что теория «приспособления» рабочего движения к капитали­стическому укладу собственной страны, теория «мирной борьбы» за классовое господство, является величайшей опасностью для интернационального, революционно-клас­сового освободительного движения рабочих.

Пусть запомнят и те, кто осуждает германских рабочих за недостаток активности, и те, кто видят в этом свидетель­ство их «политической зрелости», что отрешиться от без­молвия в нужную историческую минуту массы, смогут лишь тогда, когда сам авангард пролетариата — социалистиче­ские партии всех стран, сбросив путы мертвящего социал-реформизма, смело выдвинет все средства, все пути, все методы борьбы, какие подскажет ему революционное твор­чество...

«Коммунист», 1915, №№ 1 — 2, стр. 159-161.

ВВЕДЕНИЕ К КНИГЕ «О Б Щ Е С Т В О И МАТЕРИНСТВО»

Г.

Среди многочисленных проблем, выдвинутых современ­ной действительностью, едва ли найдется вопрос большей важности для человечества, большей жгучести и настоя­тельности, чем рожденная крупнокапиталистической си­стемой хозяйства проблема материнства. Вопрос об охране и обеспечении материнства и раннего детства встает перед социал-политиками, неумолимо стучится в двери к госу­дарственным мужам, заботит гигиенистов, занимает со­циал-статистиков, отравляет жизнь представителей рабо­чего класса, ложится бременем на плечи десятка миллио­нов матерей, принужденных самостоятельно зарабатывать на жизнь.

Рядом с проблемой пола и брака, окутанной в поэтиче­ские ткани психологических переживаний, неразрешимых сложностей и неудовлетворенных запросов тонких душ, неизменно шагает усталой поступью, отяжелевшая под бременем собственной ноши величаво-скорбная проблема материнства. Неомальтузианцы, социал-реформаторы и просто филантропы — каждый по-своему спешит разре­шить эту неподатливую проблему, каждый на свой лад вы­хваливает найденный им способ вернуть матерям и мла­денцам потерянный рай...

А гекатомбы детских трупиков растут и растут, и не­покорная линия рождаемости, вместо того чтобы «разум­но» повышаться ровно настолько, насколько этого тре­буют интересы государства, показывает неприятную склонность к постоянному понижению. Процветание оте­чественной промышленности, развитие народного хозяй­ства страны зависят от постоянного притока свежих тру­довых сил; военное могущество нации обеспечивается не­прерывным приростом здорового мужского населения. Как быть, что делать, если прирост населения не только замед­ляется с каждым новым десятилетием, но по примеру Франции упрямо клонится к убыли? Озабоченные этими

тревожными симптомами, государственные власти в одной стране за другой становятся в ряды защитников раннего детства и хватаются за чуждый по духу современному строю принцип — государственного страхования материн­ства, принцип, становящийся в резкое противоречие с соци­альным укладом наших дней, подрывающий основу брака, нарушающий основные представления о частносемейных правах и отношениях. Но если государственным властям во имя «высших» государственных соображений, под дав­лением необходимости приходится выдвигать и проводить в жизнь это мероприятие, не согласующееся с общим ду­хом представителей буржуазного мира, то на противопо­ложном социальном полюсе, в рабочей среде принцип обе­спечения и охраны материнства и детства встречает самый горячий отклик, самое живое сочувствие.

Требование страхования материнства и защиты детства общественным коллективом родилось из непосредственных, жизненных потребностей класса наемных рабочих. Из всех слоев общества он является наиболее заинтересованным в разрешении тяжелого конфликта между вынужденным профессиональным трудом женщины с ее обязанностями как представительницы пола, как матери. Следуя скорее властному классовому инстинкту, чем отчетливо сознан­ной идее, пытался рабочий класс найти способ к разреше­нию этого конфликта.

Он брел ощупью, не сразу находя настоящий путь, но несомненным является то, что организованная часть рабо­чего класса выступала уже тогда на защиту материнства, когда самая проблема отрицалась еще представителями других классов, а меры, предлагаемые для ее разрешения, считались детской утопией. Уже на первом съезде Интер­национала, в конце 60-х годов, был поднят социалистами вопрос об охране и защите труда работницы как матери и представительницы пола. С тех пор к вопросу этому по­стоянно возвращались в среде организованных представи­телей рабочего класса. Правда, вначале мероприятия, пред­лагавшиеся рабочими, носили сбивчивый, противоречивый характер, не согласовавшийся с основными тенденциями рабочего движения. Но постепенно, по мере выяснения тесной зависимости, существующей между движением ра­бочего класса и тенденцией развития женского профессио­нального труда, определялись и основные требования ра­бочих и работниц в этой области.

Требования, какие в настоящее время выставляют со­циалисты для охраны и обеспечения материнства и ран­него детства, вполне согласованы с общими задачами со­циалистического движения. Совершающаяся эволюция об­щественных отношений ясно указывает, что в этой области одерживают верх тенденции к переложению на социаль­ный коллектив тех задач, тех обязанностей, которые счи­тались до сих пор неотъемлемой функцией частносемей-ных единиц.

Таким образом, идя с разных сторон и опираясь на разные мотивы, государственная власть, с одной стороны, социалистические партии, с другой, пришли к одному и тому же выводу о необходимости охранить и обеспечить материнство путем государственным. Расхождение суще­ствует сейчас не столько в области признания самого принципа страхования материнства, как это было еще от­носительно недавно, сколько в применении этой социаль­но-политической меры, в объеме ее осуществления. Госу­дарственные власти, даже в тех странах, где уже сделаны первые шаги к страхованию материнства, стремятся огра­ничиться минимумом, делая уступку за уступкой неодо­брительно хмурящемуся буржуазному миру. Представи­тели же рабочего класса, наоборот, требуют радикальных мер и беспощадно критикуют половинчатость реформ сов­ременных правительств, одной рукой пытающихся защи­тить ребенка и мать, а другой поддерживающих ту самую систему — эксплуатацию наемного труда, которая влечет за собой гибель обоих.

Вопрос об охране и обеспечении материнства путем го­сударственного страхования возник относительно недавно. И — что самое характерное для этого социального меро­приятия — практика предшествовала здесь теории. Первый шаг в деле охраны материнства законодательным путем сделан был в Швейцарии в 1878 году установлением обя­зательного восьминедельного отдыха для рожениц-работ­ниц. Начало государственному страхованию материнства положила Германия включением особого пункта о вспомо­ществовании родильницам в закон о больничном страхова­нии 1883 года. И та и другая мера продиктована была менее всего соображениями гуманитарными* или интере-

* Так в тексте. Очевидно, речь идет о гуманных соображе­ниях.— Ред.

сами работниц-матерей. Она явилась результатом одних и тех же явлений, впервые озадачивших представителей власти: чудовищной детской смертностью в промышлен­ных районах (достигавшей в промышленных округах Гер­мании в 70-х годах 65%) с одной стороны, растущей не­удовлетворительностью рекрутских наборов — с другой.

Но в то же время, как государственная власть практи­чески делала первые шаги по пути к охране и обеспечению материнства, она вместе с представителями буржуазного мира заглушала своими негодующими криками голоса пер­вых апостолов идеи широкого страхования материнства, мечтателей-филантропов вроде Жюля Симона, Пуссино, известного гинеколога Пинара во Франции, теоретиков вопроса Луи Франка в Бельгии, Паулины Шиф в Италии, Элен Кей в Швеции, позднее Руфь Брэ в Германии, вы­двигавших это требование во имя «гуманности», «справед­ливости», во имя здоровья и жизненности нации, во имя восстановления древнейшего женского права — права на материнство. Делая уступку необходимости, государствен­ная власть стремилась долгое время сохранить внешний декорум и делать вид, что практическое признание прин­ципа страхования материнства нисколько не противоре­чит неприкосновенности частносемейного начала. От­сюда постоянное подчеркивание со стороны правительст­венной власти, что государственное обеспечение рожениц не есть рента материнству, а лишь пособие, выдаваемое на время вынужденной безработицы.

Несмотря на всю свою непоследовательность, государ­ственной власти практически приходится все дальше и дальше подвигаться по пути государственной охраны и обеспечения матерей. И если еще лет двадцать тому назад идея государственного страхования материнства считалась «утопией», то сейчас это реальное мероприятие включено в число неотложнейших задач социальной политики каж­дого «дальнозоркого» правительства.

Разумеется, все те меры, которые с величайшей осто­рожностью и осмотрительностью проводят власти в инте­ресах охраны и обеспечения матерей и младенцев, крайне далеки от совершенства. Пока это не более как первые не­уверенные шаги по длинному, полному препятствий пути к осуществлению идеала: переложения забот о новом, дра­гоценном для человечества поколении с плеч частных лиц — родителей на весь общественный коллектив. То, что

сделано до сих пор в этой области, не более как провозгла­шение и признание принципа, но и оно существенно и чревато последствиями.

Значительный шаг вперед сделал вопрос о страховании материнства в последнее десятилетие, т. е. уже в XX веке. За последние годы он ставился уже не только на рабочих съездах, но проник и в широкие общественные круги, при­влекая поочередно внимание то гигиенистов и медиков, то статистиков и социал-политиков. В парламентских деба­тах целого ряда стран он почти не сходил с очереди. В германском рейхстаге (сессия 1910—1911 гг.) вопрос возбуждал горячие прения, во французской палате и се­нате к нему несколько раз возвращались в течение всех последних лет (сессии 1908—1913 гг.), его касались в английском парламенте при обсуждении билля националь­ного страхования (сессия 1911 и снова в 1913 г.), он де­батировался в итальянском народном представительстве (1905—1910 гг), в швейцарском союзном совете (1906—

1911 гг.), в австрийском рейхсрате (сессии 1909—1913гг.),
в норвежском стортинге (1909—1911 гг.), в шведском, фин­
ляндском, румынском и сербском народном представитель­
ствах, в третьей Государственной думе в России при раз­
работке закона о страховании на случай болезни (1909—

1912 гг.). В результате — введение государственного
страхования рожениц в восьми европейских государствах
(Италия, Франция, Норвегия, Швейцария, Россия, Румы­
ния, Англия, Сербия — Босния — Герцеговина) и Австра­
лии, расширение страховых законов, обеспечивающих ма­
терей-работниц в странах, ранее введших у себя эту от­
расль социального страхования (Германия, Австрия, Вен­
грия, Люксембург).

И все же, несмотря на несомненные симптомы усиле­ния интереса к вопросу обеспечения материнства и ран­него детства, этой задаче первостепенной государственной важности все еще уделяют слишком мало внимания, даже в наиболее передовых по социальному законодательству странах. Государственная власть всячески стремится огра­ничиться реформами в узкой области непосредственной охраны роженицы, оставляя работницу в остальное время ее существования в тех же пагубных условиях жизни и при той же вредной обстановке труда, которая влечет за собой полную невозможность нормального материнства. Между тем именно вопрос об обеспечении и охране мате-164

рей и младенцев представляет собой такую задачу соци­альной политики, которая произвольно не может быть вы­рвана из общей цепи тесно с ней спаянных реформ в об­ласти труда и жизни рабочего класса. Много ли выиграет мать и младенец при проведении относительно широкой охраны материнства, если в остальное время работница предоставлена будет неограниченной эксплуатации капи­тала, если ее рабочий день будет длиться до изнеможения сил, если уровень существования всего рабочего населе­ния будет находиться на границе непрерывного голода­ния?

Сколько-нибудь удовлетворительное разрешение во­проса об охране и обеспечении материнства мыслимо лишь при одновременном проведении сложной системы корен­ных финансовых и экономических реформ, на которые так туго поддается всякая государственная власть. Правящие круги предпочитают простирать свою охраняющую руку на женщину рабочего класса только в момент, когда она дарит государству нового члена, оставляя ее в остальное время ее жизни под властью беспощадной эксплуатации капиталом. Ту же ошибку повторяют и социал-реформа­торы, когда предлагают осуществить изолированное раз­решение проблемы материнства, отмахиваясь от всех тех основных требований, которые выдвигает организованный рабочий класс в интересах работницы и как члена класса и как носительницы будущего — матери.

Охрана и обеспечение материнства входит как нераз­рывная часть в общую сеть социальных реформ, намечае­мых рабочим классом, и в этом основное достоинство тех мероприятий, которые в целях защиты матерей выдвигает социал-демократия. Отстаиваемые ею мероприятия со­ставляют как бы последовательные ступени той лестницы, которая ведет к заманчиво зовущему к себе идеалу-цели: разрешению проблемы материнства во всем ее объеме. Проблема эта тесно сплетается с основными задачами класса и неразрешима вне осуществления его основной ко­нечной цели. Но именно потому, что вопрос о страховании материнства составляет неразрывную часть социалистиче­ской программы, что он неотделим от нее, что самая про­блема всего ближе затрагивает интересы рабочего класса, нельзя не удивляться тому, как мало сделано социалисти­ческой мыслью для теоретической разработки вопроса об обеспечении матерей и охране раннего детства. Ни по од-165

ному вопросу социальной политики нет такой бедной со­циалистической литературы, как по столь существенному пункту, каким является многосложная и многозначащая для будущего проблема материнства.

Практика опередила и здесь теорию, и сами требова­ния социалистов в области охраны и обеспечения материн­ства еще находятся в процессе своего выявления. До сих пор нет ни одной сколько-нибудь исчерпывающей работы, проникнутой социалистическим духом, которая пыталась бы подвергнуть серьезному анализу эту часть программы рабочего класса и рассмотреть, насколько практически на­меченные мероприятия и требования соответствуют цели класса и интересам движения.

А между тем вопрос этот заслуживает того, чтобы ему уделено было больше вдумчивого внимания со стороны представителей наиболее в нем заинтересованного класса. Не затрагивает ли он самые существенные основы нашего современного общества? Не отражается ли на непосред­ственной судьбе семьи? Не изменяет ли самую сущность брачных отношений? Не входит ли как важный элемент в основу будущего намечаемого социального строя? Не пора ли привести в соответствие требование широкого страхования материнства с основными задачами класса, отдать себе ясный отчет, какое место эта часть программы социалистов занимает в общем грандиозном здании об­щественного переустройства? До сих пор в социалистиче­ской литературе отсутствуют ясный, теоретически обосно­ванный ответ на такой существенный вопрос: какая из существующих форм страхования материнства наиболее соответствует интересам рабочего класса и ближе отвечает его основным задачам? Является ли самая распространен­ная форма обеспечения матерей — слияние страхования рожениц с больничным страхованием, система, введенная правящими верхами в Германии и заимствованная многи­ми правительствами других стран, в самом деле желан­ной для рабочих? Не должна ли она служить только переходной ступенью к более совершенной, полной и всесторонней системе обеспечения матерей, долженству­ющею представлять ввиду обширности самой задачи область социального страхования, построенного на ином начале?

Ответы на эти вопросы зависят от того определения, какое нужно дать страхованию материнства и с какой

точки зрения рассматривать функцию деторождения. На этот счет существуют три различных взгляда.

Если встать на точку зрения германских законодате­лей и приравнять роды к явлению патологического харак­тера — к болезни, влекущей за собой вынужденную безра­ботицу, от которой и страхуется женщина, то слияние обеих отраслей страхования на случай родов и на случай болезни является логичным. Однако отвечает ли это слия­ние интересам рабочего класса? И можно ли уложить сколько-нибудь широкое обеспечение материнства в узкие, вполне определившиеся рамки больничного страхования? Сами законодатели, введшие это обобщение, даже при сов­ременных скромных размерах страхования материнства оказываются вынужденными выходить за пределы боль­ничного страхования, внося дополнительные параграфы, касающиеся работниц-матерей. Не желая признать стра­хование материнства за самостоятельную отрасль социаль­ного страхования, законодатели избирают средний путь и превращают обеспечение матерей в отдельную по смыслу от обычного больничного вспомоществования, функцию больничных касс.

Но на обеспечение материнства существует и другой взгляд, которого придерживаются главным образом защит­ники материнства в романских странах: рассматривая ма­теринство как особую социальную функцию, приравнивать вспомоществование, выдаваемое работнице-матери, как премию за ту услугу, какую роженица оказывает государ­ству. Эта точка зрения влечет за собой установление иного принципа страхования материнства, не связанного с во­просом о болезнях и о вынужденной безработице. Она до­пускает выделение обеспечения материнства в особую, самостоятельную отрасль страхования. Приемлема ли та­кая точка зрения для рабочего класса? Отвечает ли она интересам движения? И на этот вопрос нет прямого от­вета в социалистической литературе.

Остается, наконец, третья точка зрения на вопрос обес­печения материнства как на один из способов обеспечить члену класса женщин-работниц бремя материнства, как на переходную ступень к такому положению вещей, при ко­тором забота о подрастающем поколении перестает лежать на плечах частных лиц, а передана будет в руки общест­венного коллектива.

Что именно этот последний [взгляд] всего ближе отве­чает интересам рабочего класса, видно из того, что он всего полнее соответствует и идеалу будущих отношений между полами и взаимных обязанностей социального кол­лектива и индивидуума, которые должны будут лечь в основу общественного строя, построенного на ином трудо­вом начале. При выработке социальных мероприятий, имеющих целью защиту материнства, организованный ра­бочий класс должен исходить из того конечного идеала-цели, который обещает дать полное разрешение проблемы материнства. Это основное положение — идеал должно служить критерием и при выборе со стороны социал-демо­кратии между [различными] системами страхования мате­ринства.

Но именно для того, чтобы сделать безошибочный вы­бор между формами обеспечения материнства, надо отдать себе ясный отчет, насколько третья из приведенных выше точек зрения на страхование материнства в самом деле отвечает общей схеме дальнейшего развития общества и тем социалистическим идеалам, которые отсюда вытекают.

Взгляд на страхование материнства, как на меру, об­легчающую женщине рабочего класса тяготу материнства и способствующую вместе с тем переложению забот о по­томстве с частных лиц (родителей) на социальный кол­лектив, приемлем только в том случае, если принять поло­жение о неизбежности распада и разложения современной формы семьи при дальнейшей исторической эволюции об­щества. Пока семейная организация была крепка, устой­чива, жизнеспособна, пока женщина жила и работала ис­ключительно в ее недрах, вопрос об охране и обеспечении материнства не мог возникнуть.

Проблема материнства есть такое же дитя крупнока­питалистического производства, как и целый ряд других острых социальных болячек, составляющих в совокупности социальный вопрос современности. Родилась эта проблема одновременно с появлением на свет рабочего вопроса и су­ществует с тех пор, как женщина необеспеченных слоев населения оказалась вынужденной, отрывая младенца от груди, нести на рынок труда свои рабочие руки.

Грандиозная эволюция хозяйственных отношений, за последнее столетие перевернувшая все прежние устои со­циально-экономических отношений, непосредственно отра­зилась на организации семьи, вызвав быстрое разложение

прежних ее форм. Базой дошедшей до нас формы семьи служили определенные хозяйственные начала. В основе семьи лежали производственные отношения, в свое время сковывающие членов единой семьи прочнее, чем могли сковать их самые близкие узы крови. В те времена, когда семья представляла собой хозяйственную единицу, самую мелкую из хозяйственных единиц коллектива и притом не потребительную лишь, а и производительную, творческую, семья (род), благодаря совместному пользованию главней­шим тогда орудием производства — землей, могла произво­дить все необходимое для своих членов; забота о потом­стве, содержание, воспитание, обучение его входили в есте­ственный круг ее неотъемлемых обязанностей. Семья для своего процветания (экономического и социального) ну­ждалась в новых членах, в постоянном притоке свежих рабочих рук. Нет ничего удивительного, что в то время ответственность за потомство ложилась на семью и что она одна несла тяготы по содержанию и воспитанию под­растающего поколения.

Но в настоящее время, когда в окружающем нас бур­жуазном строе с его далеко идущим разделением труда и индивидуалистическим началом производства на долю семьи, как определенного социального коллектива, не вы­падает никаких производственных функций, оставление всей заботы о потомстве на этом частном коллективе не оправдывается никакими положительными соображени­ями.

Семья родового быта, семья — производительная еди­ница, обеспечивавшая своих членов всем необходимым для жизни, отошла в область истории. Теперь не только отец, но и мать все чаще работают не на семью, а вне ее, на рынок, обслуживая своим трудом не кровных родственни­ков, а совершенно посторонних потребителей товарного рынка. Теперь непрерывный приток свежих рабочих рук, который обеспечивал бы дальнейшее развитие производи­тельных сил, нужен уже не семье, не замкнутой, мелкой дробной единице, а всему общественному коллективу в его целом.

Рассуждая логически, казалось бы, что забота о новом поколении должна лежать на той хозяйственной единице, на том социальном коллективе, который в нем нуждается для своего дальнейшего существования. Раз семья пере­стала фактически существовать как народнохозяйственная

ячейка, раз она перестала нуждаться в притоке свежих трудовых сил, раз взрослый человек получает все необхо­димое для его жизни не от нее, а от более широкого кол­лектива, попечение о младенцах и забота о рожающих их матерях должна была бы ложиться также на этот коллек­тив. Но такого рода рассуждение в пору обществу, которое действительно заботится об интересах всего вверенного ему «целого»... Современные же государственные власти, обслуживающие лишь интересы монополистов, стремятся пользоваться готовыми рабочими руками, стряхнув с себя всякую ответственность за жизнь младенцев и матерей и предпочитая навязывать частносемейной организации те обязанности, которые она несла когда-то, на иной, более ранней ступени хозяйственного развития человечества. Такое нелепое противоречивое положение вещей могло сложиться только исторически, но истории же суждено исправить это противоречащее здравому смыслу положе­ние, постепенно усиливая попечение коллектива о судьбе младенцев и самих матерей.

Равнодушно-легкомысленное отношение современного общества к этому серьезному вопросу о судьбе матерей и младенцев покажется величайшим недомыслием в глазах человечества будущего. Сейчас нас нисколько не удив­ляет, что государство берет на себя заботу о больных, ка­леках, умалишенных, что оно строит школы, универси­теты, содержит публичные библиотеки, музеи. Нас бы, на­против, крайне изумило, если бы общественная власть вдруг заявила, что воспитание и образование юношества дело не государства, а семьи, ссылаясь на то, что когда-то в родовом быту все знания, какие приобретал человек, он черпал в недрах замкнутой семейной ячейки. Не менее будут изумляться люди будущего обычному сейчас заяв­лению, что забота о судьбе младенцев и матерей не есть обязанность общественного коллектива.

Если государству выгодно в своих интересах брать на себя бремя воспитания и образования юношества, то тем существеннее в его глазах должен являться вопрос о спа­сении сотен тысяч (а в России более миллиона) детских жизней, погибающих от отсутствия должной охраны и полной необеспеченности материнства. Гибнущие сотнями тысяч младенцы — это ведь не только будущие производи­тели, но и столь желанные для государства плательщики налогов, вдобавок еще возможные рекруты!

Стремление сохранить за изжившей формой семьи ее былые обязанности влечет за собой самые плачевные, са­мые невыгодные для интересов всего общества результаты: оно способствует умышленному понижению рождаемости и увеличивает норму детской смертности *.

Дети, всей тяжестью ложащиеся на частносемейные хо­зяйства, являются для семей малообеспеченной части на­селения таким непосильным бременем, вносят столько но­вых забот, затруднений и горя, что неомальтузианская практика является единственным исходом. Если рабочему удалось с величайшими трудностями достичь известного уровня