Менее понятны научные соображения, которыми в аналогичной полемике руководствовались А. В. Дозорцев и Р. О. Халфина.

Их взгляды на сущность гражданского права очень близки друг другу. А. В. Дозорцев характеризует предмет этой отрасли права как <имущественные отношения на базе обособленного в сфере оборота имущества> [241], а Р. О. Халфина - как <имущественные и связанные с имущественными личные отношения между гражданами, между социалистическими организациями и гражданами, а также имущественные отношения между социалистическими организациями в сфере экономического оборота> [242]. В обоих случаях, следовательно, дифференцирующим для гражданского права признаком служит критерий оборота.

Различие же состоит в том, что у А. В. Дозорцева этот критерий имеет всеобщее значение, в то время как Р. О. Халфина применяет его только для выделения регулируемых гражданским правом имущественных отношений между социалистическими организациями, ибо, по ее мнению, все прочие имущественные отношения, как не находящие никакого другого юридического выражения, кроме гражданско-правового, в дополнительной видовой характеристике не нуждаются [243]. Следует признать, что в этой части полемики преимущество явно на стороне А. В. Дозорцева. Действительно, относя семейное право к самостоятельным отраслям советского права, Р. О. Халфина не имела основании утверждать, что имущественные отношения между гражданами регулируются одним только гражданским правом, а многоотраслевой характер их имущественных отношений с социалистическими организациями (пенсионное обеспечение, уплата налогов и т. п.) вообще не вызывает каких-либо сомнений. Поэтому, если и необходимо применение в разграничительных целях критерия оборота, то, разумеется, для всех, а не только для какой-то части гражданско-правовых имущественных отношении.

Но между взглядами тех же авторов имеется и другое различие.
Р. О. Халфина оперирует понятием экономического оборота [244], тогда как А. В. Дозорцев говорит только об обороте, опирающемся на обособленное имущество, специально подчеркивая, что <имущественные отношения даже в сфере оборота, но не на основе обособленного имущества могут быть предметом регулирования и других отраслей права, в частности, административного права> [245]. Нельзя не констатировать, что здесь уже обнаруживается очевидное преимущество точки зрения Р. О. Халфиной. Поскольку не только гражданско-правовые, но и любые вообще имущественные отношения не могут устанавливаться без участия имущественно обособленных субъектов (носителей права собственности или права оперативного управления), отмеченный А. В. Дозорцевым признак составляет непременное качество экономического оборота в целом.

Оборот в экономическом его понимании может рассматриваться как сфера либо всякого, либо одного лишь возмездного перемещения имущества. В первом случае им обнимаются все гражданско-правовые, но не только гражданско-правовые имущественные отношения. Во втором случае за его пределами остаются безвозмездные имущественные отношения, но и в границах возмездности, наряду с неплановым, существует планируемый оборот, опосредствуемый уже совокупным действием гражданско-правовых и административно-правовых норм и институтов. Выходит, таким образом, что, в каком бы значении понятие оборота ни употреблялось, само по себе, без привлечения метода регулирования, оно не может выявить границ советского гражданского права. В этом и состоит внутренняя несогласованность теории оборота, как и некоторая опрометчивость, с которой ее авторы выступили против определения гражданского права по единству предмета и метода правового регулирования.

Подводя итоги дискуссии, авторы опубликованной в журнале <Советское государство и право> редакционной статьи отвергли теорию оборота и в принципе поддержали взгляды А. В. Венедиктова и Д. М. Генкина. <Предметом советского гражданского права, - указывали они, - являются имущественные отношения социалистического общества, которые опираются на существующие в этом обществе формы собственности и связаны с учетом действия закона стоимости и закона распределения по труду> [246]. Вместе с тем они выступили против использования метода регулирования даже в качестве вторичного, дополнительного признака при образовании соответствующего научного понятия. Не отрицая того, что гражданские правоотношения строятся на началах равенства, редакционная статья рассматривает это начало как неотъемлемое свойство самих развивающихся под влиянием закона стоимости имущественных отношений, лишь отражаемое в гражданском праве, но не создаваемое им [247]. Из этого должно следовать, что уже в чисто предметном определении гражданского права заключены и те его особенности, которые сосредоточиваются в методе гражданско-правового регулирования.

Последний вывод был бы неоспорим, если бы метод регулирования являл собой простой <слепок> с его предмета. Но тогда и право перестало бы существовать как сколько-нибудь самостоятельное социальное явление. Ничего подобного в действительности не наблюдается. Эквивалентность, например, мыслима и в нетоварных отношениях (как это, в частности, происходит при реквизиции имущества), когда важнейшая предпосылка экономического равенства (равноценности) осуществляется вне юридического равноправия, в сфере отношений, основанных на власти и подчинении. В свою очередь, товарные отношения могут облекаться в гражданско-правовую форму (метод равенства) и в то же время находиться под воздействием планового начала (метод власти и подчинения). Юридическое равенство предопределяется природой регулируемых отношений, но автоматически из нее не возникает. Необходимо его определенное государственное закрепление, чтобы равенство экономическое обрело специфические качества юридического равноправия. Поэтому, как бы четко ни был охарактеризован предмет регулирования, отрасль права не получает надлежащей обрисовки до тех пор, пока с такою же четкостью не индивидуализирован свойственный ей метод регулирования.