Развитие учения о гражданском праве в условиях подготовки и проведения второй кодификации советского гражданского законодательства

Вторая общая дискуссия о системе советского права. Проведенная в 1938 - 1941 гг. и частично в послевоенные годы первая дискуссия о системе советского права имела то положительное значение, что сама эта проблема была ею впервые поставлена и что благодаря ей выявились важнейшие методологические предпосылки, на которые исследование правовой системы должно опираться. Но научное развитие не могло остановиться на том, чего уже удалось достичь в предшествующее время. За истекшие после проведения первой дискуссии годы советская юридическая наука обогатилась существенными достижениями, многие из которых проливали новый свет на понятие системы права, сущность ее структурных подразделений, признаки, которыми эти подразделения отличаются друг от друга. Вместе с тем задача обновления советских законов путем проведения новой их кодификации по основным отраслям права, выдвинутая еще в 1936 г. в связи с принятием Конституции, была в середине 50-х годов поставлена на непосредственную практическую почву и ожидала ближайшего своего разрешения. Вполне естественно, что в этих условиях вопрос о системе советского права, который и раньше нельзя было считать окончательно решенным, вновь привлекает к себе всеобщее внимание.

Дискуссия открылась на страницах журнала <Советское государство и право> статьями Л. И. Дембо и В. С. Тадевосяна [248]. В ней приняли участие Д. М. Генкин, Ц. А. Ямпольская, Г. И. Петров, С. И. Вильнянский, Л. С. Галесник, В. П. Ефимочкин, В. Ф. Мешера, М. Д. Шаргородский, О. С. Иоффе, С. С. Алексеев, И. В. Павлов, а также ряд авторов, взгляды которых нашли отражение в обзорной статье, опубликованной тем же журналом [249]. Помимо журнала <Советское государство и право>, относящиеся к теме дискуссии статьи публиковались и в других изданиях [250]. Итогам дискуссии, а одновременно и ее продолжению была посвящена организованная Институтом права Академии наук СССР научная сессия с участием ученых многих городов Советского Союза и ряда социалистических стран [251].

Подвергнутый обсуждению исходный вопрос состоял в том, чтобы установить, представляет ли собой членение системы права по отраслям ее объективную структуру, познаваемую наукой, но не формируемую ею, или это членение есть результат целесообразной систематизации юридических норм. Некоторые из участников дискуссии склонялись к последнему решению, выделяя различные отрасли права соответственно политическим задачам, которым они призваны служить, или даже сообразно с характером санкций, которые применяются на их основе. Большинство, однако, придерживалось противоположного взгляда и если допускало систематизацию юридических норм с учетом практических целей конкретного ее проведения, то при образовании не основных, а только комплексных отраслей права [252].

Но и среди сторонников воззрений на систему права как объективно сложившиеся его единство и расчлененность не было полного единодушия в выборе критериев, опираясь на которые, реальный состав советской правовой системы может быть обнаружен. В отличие от первой дискуссии, теперь уже никто не предлагал делить систему права на отрасли единственно и исключительно по признаку метода регулирования [253]. Водораздел проходил лишь между теми, кто ориентировался только на предмет регулирования, не исключая сочетания в единой отрасли права различных юридических методов, и теми, кто выступал за единство предмета и метода при определяющей роли первого и абсолютном монизме второго. Указывалось также на необходимость более углубленного, чем наблюдалось до сих пор, исследования особенностей предмета и метода каждой в отдельности отрасли советского права.

Наиболее острые споры в ходе дискуссии вызвала проблема состава советской правовой системы, определения перечня отраслей, образующих ее внутренние структурные подразделения. Гражданское право затрагивалось этими спорами в двух направлениях.

Первое касалось соотношения с гражданским правом трудового, колхозного, земельного и семейного права. В преддискуссионный период самостоятельность перечисленных отраслей права, по крайней мере в печатных публикациях, никем не подвергалась сомнению. Такой же была точка зрения и подавляющего большинства участников дискуссии. Но те из них, которые проводили различие между основными комплексными отраслями, придерживались иной позиции. Сущность этой позиции состояла в том, что при наличии в системе советского права таких основных отраслей, как гражданское и административное право, не могут существовать в качестве столь же самостоятельных другие перечисленные отрасли права, а включаемые в них юридические нормы по своей объективной природе относятся либо к гражданскому, либо к административному праву. Трудовое, колхозное, земельное и семейное право строятся на началах, свойственных не системе права как объективному образованию, а систематике юридических норм, проводимой сообразно конкретно избранной практической цели. Они являются поэтому не основными, а комплексными отраслями права.

В последующие годы эта концепция не получила в литературе сколько-нибудь существенной поддержки и воспроизводилась иногда лишь авторами, выступавшими в качестве ее сторонников уже в первоначальном варианте.

Второе направление было связано с вопросом о соотношении гражданского и хозяйственного права. В преддискуссионный период понятие хозяйственного права полностью вышло из употребления. Существование в системе советского права отрасли гражданского права, регулирующей социалистические имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения, не ставилось под сомнение и большинством участников дискуссии, внимание которых сосредоточивалось только на разграничении имущественных отношений гражданско-правовой и иной отраслевой принадлежности. В некоторых выступлениях был поставлен вопрос о необходимости различать две соприкасающиеся с имущественными отношениями отрасли советского права - гражданское и хозяйственное [254]. Прозвучавшие во время дискуссии более или менее одиноко и встретившие решительные возражения на посвященной ее итогам научной сессии Института права Академии наук СССР, эти выступления положили начало и ныне не завершенному большому спору, который получил значительный размах и приобрел особую остроту в связи с проведением второй кодификации советского гражданского законодательства.

Вторая кодификация советского гражданского законодательства. Проблема гражданского и хозяйственного права (1956 - 1964). В результате второй дискуссии о системе советского права, а также исследования путей осуществления новой кодификации советского гражданского законодательства определились два основных подхода к понятию гражданского права, которые могут быть названы теорией единого гражданского права и теорией хозяйственного права.

Сторонники теории единого гражданского права рассматривают его как отрасль права, регулирующую социалистические имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения независимо от субъектного состава последних, т. е. независимо от того, устанавливаются ли они с участием граждан или только между социалистическими организациями. Но так как названные отношения регулируются не только гражданским правом, нужно был ответить на два вопроса: а) что такое имущественные и личные неимущественные отношения; б) в каких пределах эти отношения составляют предмет гражданско-правового регулирования?

В прошлом имущественные отношения отождествлялись с производственными отношениями в пределах, в каких последние выражают распределение и распоряжение средствами и результатами производства [255]. Подобная трактовка этих отношений встречалась и в литературе рассматриваемого периода. С. И. Вильнянский, например, характеризовал их как отношения, складывающиеся в процессе производства, обмена и распределения [256]. Но она вызывала и существенную неудовлетворенность как носившая описательный (перечневой), а не обобщенный характер и не выявлявшая той сферы волевой деятельности, на которую только и способны воздействовать юридические нормы.

Попытка преодолеть первый из указанных недостатков привела к определению имущественных отношений как отношений, обладающих экономической ценностью вследствие их связи со средствами, продуктами производства или другими результатами труда человека. Одновременно утверждалось, что имущественные - это главным образом производственные, но не только производственные отношения [257]. Следовательно, второй недостаток прежней трактовки имущественных отношений если и устранялся, то лишь в меру признания их выходящими за рамки производственных отношений, поскольку согласно широко тогда распространенному взгляду сами производственные отношения, как не зависящие от воли людей, лишены каких-либо волевых моментов и поэтому не могут быть непосредственным предметом правового регулирования. Вместе с тем вызывал возражение и критерий экономической ценности, ибо, как отмечали критики приведенного определения, экономической ценностью могут обладать продукты труда, но не установленные по их поводу общественные отношения.

Большинство других авторов, обращавшихся в той же проблеме, пошли при ее разрешении по пути размежевания производственных и имущественных отношений. Первенство в такой постановке вопроса принадлежит С. Н. Братусю, выступившему со специальным докладом на эту тему в отделении общественных наук АН СССР в 1958 г. [258], а затем детально обосновавшему свою концепцию в ряде статей и изданной в 1963 г. книге <Предмет и система советского гражданского права>. Аналогичное решение, хотя и с некоторыми своеобразными оттенками, предложил впоследствии и ряд других авторов [259].

С. Н. Братусь приходил к своим конечным выводам путем следующих рассуждений. Производственные отношения как объективные, материальные отношения представляют собой предпосылку и определенный результат общественно-производственной деятельности, не зависящие от сознания и воли людей. Но создаются они благодаря деятельности человека, носящей волевой характер и выражающейся в конкретных волевых отношениях. Последние, не совпадая с материальными (производственными) отношениями, выступают как форма их проявления. Несмотря на волевое содержание этих отношений, они как конкретно-экономические акты не тождественны идеологическим отношениям как отражение различных видов общественного или классового сознания. Имущественными и следует считать конкретно-волевые экономические отношения, выступающие в качестве формы общественно-производственных отношений [260].

Основное возражение, которое вызвала теория С. Н. Братуся, состояло в том, что при подобном истолковании имущественных отношений они превращаются в своеобразное третье социальное наслоение, не входящее в состав ни производственных (базис), ни идеологических (надстройка) отношений [261]. Но главная его установка - обнаружить волевую сторону имущественных отношений, без которой признание их возможным предметом правового регулирования исключается, была весьма плодотворной и получила единодушное признание. Вопрос лишь в том, выделяются ли эти отношения благодаря своему волевому содержанию в самостоятельную группу общественных явлений или они тем не менее продолжают оставаться составной частью производственных отношений. Решая его, Ю. К. Толстой отметил, что наряду с объективным материальным содержанием производственные отношения обладают и конкретно-волевым опосредствованным, поскольку акты производства, распределения и обмена немыслимы вне волевых действий людей. А раз волевые моменты присущи и производственным отношениям, нет никаких препятствий к признанию имущественных отношений тождественными отношениям общественного производства [262].

Таким же разнообразием, как и трактовка имущественных отношений, отличались взгляды на способы отграничения той их сферы, которая обнимается действием норм гражданского права. Выдвигались критерии троякого рода.

Первый критерий - имущественно-распорядительная самостоятельность субъектов регулируемых гражданским правом общественных отношений [263]. Неудовлетворительность этого критерия очевидна, ибо тот, кто наделен имущественной самостоятельностью, вправе в определенной мере также распоряжаться своим имуществом. Значит, нет надобности упоминать о распорядительной самостоятельности, которая включается в более широкое понятие самостоятельности имущественной.

Второй критерий - имущественная самостоятельность с одновременным утверждением, что административное право регулирует не имущественные, а организационные отношения [264]. Но отрицание административно-правового регулирования имущественных отношений тут же и опровергается заявлением, что органы государственной власти и государственного управления если и распоряжаются государственным имуществом, то в ином смысле, чем этим имуществом распоряжаются органы, в оперативном управлении которых оно находится [265]. Такая оговорка как раз и означает, что в первом случае распоряжение имуществом облекается в административно-правовую, а во втором - в гражданско-правовую форму и, следовательно, не только <горизонтальные>, но и <вертикальные> отношения могут обладать имущественным содержанием. С другой стороны, критерий имущественной, точно так же, как критерий имущественно-распорядительной самостоятельности не позволяет отграничить от гражданского права признаваемые теми же авторами самостоятельными отраслями трудовое, колхозное, земельное и семейное право, ибо установление имущественных отношений с субъектами, не обладающими имущественной самостоятельностью, невозможно, какой бы отраслью права эти отношения ни регулировались.

Третий критерий - стоимостная форма имущественных отношений. Выдвижение этого критерия сочетается с отрицанием значения основных отраслей права за трудовым, колхозным, земельным и семейным правом, ввиду чего он должен служить лишь отграничению гражданского права от права административного. Суть же его состоит в том, что имущественные отношения обладают многообразными формами своего проявления, в качестве одной из которых выступает стоимостная форма. Поскольку органы государственной власти и государственного управления хотя и распоряжаются имуществом, но не могут использовать ни его меновой, ни его потребительской стоимости, такие имущественные отношения лишены стоимостной формы. Использование меновой и потребительной стоимости имущества доступно только собственникам или тем, кому принадлежат иные субъективные гражданские права на него. Лишь в этом случае имущественные отношения обнаруживают присущую им стоимостную форму, причем именно стоимостную, а не обязательно эквивалентно-возмездную, ибо возможны и безвозмездные имущественно-правовые акты, не говоря уже о праве собственности, которое не эквивалируется и не возмещается до тех пор, пока на его основе не возникают новые, обязательственные правоотношения [266].

Последний критерий неприемлем для тех, кто расценивает трудовое, колхозное, земельное и семейное право как самостоятельные отрасли советского права, поскольку семейное имущество обладает стоимостной формой подобно любому другому имуществу, а рабочая сила и земля хотя и не являются у нас товарами, но их использование сопряжено с установлением имущественных отношений стоимостного характера. Высказывались также сомнения по поводу того, что не проявляют своей стоимостной формы административно-правовые имущественные отношения, так как и при властном распоряжении имуществом оно распределяется или перераспределяется именно в качестве определенной стоимости, а не чего-либо другого.

Наряду с имущественными отношениями серьезное внимание привлекают к себе личные неимущественные отношения. Самый термин <личные неимущественные отношения> сравнительно недавнего происхождения. Он появляется непосредственно перед дискуссией о гражданском праве 1954 - 1955 гг. и утверждается в ходе дискуссии, между тем как раньше речь шла только о личных правах, а не о порождающих их реальных общественных отношениях. При этом и в учебной литературе, и в работах, специально им посвященных, включая книгу Е. А. Флейшиц <Личные права в гражданском праве СССР и капиталистических стран> (1941 г.), не говорилось ничего большего, кроме того, что имеются в виду <права на блага, неотделимые от человеческой личности>. Конечно, такая неотделимость характерна для благ, охраняемых при помощи личных неимущественных прав. Но право имеет дело не непосредственно с благами, а с общественными отношениями, в качестве объекта которых эти блага выступают. К тому же оно обеспечивает охрану личных благ, принадлежащих не только гражданам, но и юридическим лицам как определенным общественным образованиям. Ни того, ни другого качества личных неимущественных прав традиционная формула не отражала, и потому их дальнейшее исследование без пересмотра этой формулы становилось невозможным.

Начало такого пересмотра относится к середине 50-х годов, когда личные неимущественные отношения в многократных литературных публикациях начинают определяться как такие общественные отношения, в которых выражается индивидуальность личности и возможная ее морально-политическая оценка со стороны социалистического общества. В дальнейшем наряду с личностью привлекается также индивидуальность коллективов людей (юридических лиц), выражаемая в личных неимущественных отношениях. При этом отмечалось, что предметом гражданско-правового регулирования могут быть только личные неимущественные отношения, связанные с имущественными, т. е. находящиеся с ними в едином комплексе (авторские отношения, изобретательские отношения и т. п.). Поскольку меры гражданско-правовой охраны выполняют восстановительную функцию, возможно и необходимо применение этих мер и к тем личным неимущественным отношениям (по поводу чести и достоинства, имени и т. п.), которые не связаны с отношениями имущественными и потому не регулируются гражданским правом, хотя по самому своему характеру восстановимы после их нарушения [267].

Но если гражданское право регулирует как имущественные, так и связанные с ним личные неимущественные отношения, то можно ли говорить о едином предмете гражданско-правового регулирования?

Один из участников дискуссии о гражданском праве 1954 - 1955 гг., В. А. Тархов, суждения которого приводятся в посвященной итогам дискуссии редакционной статье, полагал, что личные неимущественные отношения составляют самостоятельный предмет правового регулирования, а авторы редакционной статьи, возражая ему, указывали, что удельный вес всех этих отношений слишком невелик для регулирования их самостоятельной отраслью права [268]. Об эти взгляда встретили в 1959 г. обоснованную критику со стороны С. С. Алексеева, который обращал внимание на то, что общественные отношения, действительно требующие самостоятельного регулирования, должны были бы привести к образованию самостоятельной отрасли права, каков бы ни был их масштаб. Но если они регулируются методами уже сложившихся отраслей права, то это могло произойти только вследствие их единства с основным предметом данной отрасли [269].

Основания к такому единству С. С. Алексеев усматривал в том, что как личные, так и имущественные отношения выражают определенное состояние их участников - общественное состояние лица или состояние его имущественной самостоятельности. Вследствие этого действие гражданского права, первоначально возникшего из потребности урегулирования имущественных отношений, можно было затем распространить и на сходные с ними по указанному признаку личные неимущественные отношения [270].

Объяснение это едва ли убедительно. Определенное состояние субъекта выражают любые принадлежащие ему права и любые отношения, участником которых он является. Ориентируясь лишь на такую функцию личных неимущественных отношений, их можно было бы соединить с предметом регулирования какой угодно отрасли права. Но поскольку они регулируются гражданским правом, С. С. Алексеев, независимо от степени убедительности его разъяснений, был вправе констатировать единство этих отношений с регулируемыми той же отраслью права отношениями имущественного характера.

Исходя из единства социалистических имущественных отношений и связанных с ними личных неимущественных отношений, сторонники теории единого гражданского права настаивали на том, чтобы общесоюзные Основы и республиканские гражданские кодексы обнимали своим действием весь комплекс этих отношений, устанавливаются ли они только между социалистическими организациями или также с участием граждан. Одновременно предлагалось ввести гражданско-правовую охрану и не связанных с имущественными личных неимущественных отношений: либо всех объективно восстановимых после нарушения, либо по крайней мере некоторых из них (честь и достоинство, имя, собственное изображение и т. п.).

Иную позицию заняли сторонники теории хозяйственного права. По их мнению, гражданское право и закрепляющие его законодательные акты должны ограничиться лишь сферой отношений между гражданами или с участием граждан. Нормы об имущественных отношениях между социалистическими организациями (кроме колхозов) они предлагали выделить из гражданского права, объединив их с нормами административного права, регулирующими хозяйственную деятельность в СССР, и образовать таким образом хозяйственное право с проведением в будущем самостоятельной его кодификации независимо от кодификации гражданского законодательства.

Проводя историческую параллель между этой теорией и ее предшественницами, относящимися к 30-м годам, можно констатировать ее известную приближенность к концепции двухсекторного права и отсутствие почти какого бы то ни было сходства с концепцией единого хозяйственного права. Напомним, что концепция единого хозяйственного права предполагала единое регулирование имущественных отношений с участием как граждан, так и социалистических организаций, против чего выступили авторы, возродившие учение о хозяйственном праве в 50-х годах. Напротив, двухсекторная концепция ориентировалась на использование хозяйственного права только в целях регулирования хозяйственной деятельности социалистических организаций, и в этом смысле она явилась предтечей современной теории хозяйственного права. Но между ними имеются и коренные различия, без выявления которых невозможна правильная оценка обеих теорий.

Двухсекторная концепция различала гражданское право, как рассчитанное на частный сектор, а потому идущее вместе с последним к своему отмиранию, и хозяйственное право, как рассчитанное на социалистический сектор, а потому имеющее вместе с этим сектором широкие перспективы дальнейшего укрепления и развития. Существование двух отраслей права связывалось, следовательно, только с переходным периодом, а после победы социализма и обусловленной ею полной ликвидации частного сектора должно было, по прогнозам этой концепции, окончательно утвердиться одно лишь хозяйственное право.

Современное учение о хозяйственном праве получает совершенно иное обоснование. Оно проектирует образование двух отраслей права в условиях социалистического общества, когда экономика СССР перестала быть многоукладной и обрела монолитное единство при безраздельном господстве общественной, социалистической собственности с формированием в качестве производной от нее личной собственности граждан. Необходим поэтому совершенно самостоятельный анализ того подхода к хозяйственному праву, с которым советская юридическая наука столкнулась в середине 50-х годов и который отстаивается рядом ученых в нашей стране.

Уже в 50-х годах советская юридическая литература была представлена большим числом публикаций, посвященных проблемам хозяйственного права. Часть из них развивала учение о хозяйственном праве [271], а другая часть это учение опровергала [272]. Основные аргументы <за> и <против>, на которые ссылались сторонники противоположных точек зрения, были достаточно разнообразны.

Первая группа аргументов в пользу самостоятельности хозяйственного права апеллировала к историческому опыту Советского государства. этот опыт, по мнению некоторых авторов, свидетельствовал о том, что республиканские ГК 20-х годов уже с момента их издания не регулировали отношений между социалистическими организациями, а были рассчитаны лишь на отношения с участием частных лиц и на ограждение социалистической собственности в <точках соприкосновения> ее с частником; что сами ГК изымали споры между хозорганами из юрисдикции общих судов, не признавая, таким образом, эти споры гражданско-правовыми, а с ростом социалистического сектора народного хозяйства расширялось и развивалось хозяйственное законодательство, не получившее ни прямого, ни косвенного отражения в ГК; что как инструктивный материал арбитража, так и арбитражная практика почти никогда не испытывали надобности в ссылках на нормы ГК, опираясь едва ли не исключительно на специальные нормы хозяйственного законодательства (Г. М. Свердлов).

Со своей стороны противники теории хозяйственного права стремились показать, что приведенные утверждения либо вовсе не соответствуют действительности, либо неправильно истолковывают реальные факты.

Так, специальное указание на подведомственность споров между социалистическими организациями арбитражу, содержавшееся в ст. 2 ГК РСФСР 1922 г., было бы излишне, если бы эти споры не носили гражданско-правового характера, а споры между теми же организациями на сумму до 1000 руб. (в старом исчислении) относились к юрисдикции общих судов, хотя, разумеется, не сумма, а самая природа возникшего спора должна определять его подчинение гражданско-правовым или иным юридическим нормам. К тому же все дела, связанные с нарушением абсолютных прав (дела по виндикационным, деликтным и кондикционным искам), разрешались только на основе норм ГК, в которых имелись также целые главы, обращенные исключительно к отношениям между социалистическими организациями (например, глава о залоге товаров в обороте и переработке). И в инструктивных материалах арбитража, и в решениях по конкретным делам содержатся многочисленные ссылки на ГК по таким вопросам, как исковая давность, существенные условия договора, последствия просрочки должника, последствия переплаты заказчиком денег подрядчику в отношениях по капитальному строительству, условия и объем возмещения убытков, последствия совершения недействительных договоров и др.

За пределами Гражданского кодекса действительно находилось большое число нормативных актов, специально направленных на урегулирование договорных отношений между социалистическими организациями. Но кодекс и отрасль права - не одно и то же. существуют отрасли права, вовсе не имеющие своего кодекса (например, административное право, если не считать административного кодекса Украинской ССР), и это в такой же мере не опровергает их самостоятельности, как не доказывает, например, формирования особой отрасли жилищного или хозяйственного права тот факт, что нормы о первом, регулирующем отношения с участием граждан, или о втором, регулирующем отношения между социалистическими организациями, инкорпорированы в специальных законодательных актах. Важно, что институты как жилищного найма, так и хозяйственных договоров подчиняются общим нормам ГК и вне сочетания с ними не могут быть практически реализованы, благодаря чему выявляется их именно гражданско-правовое, а не какое-либо иное содержание.

Вторая группа аргументов, исходивших от сторонников теории хозяйственного права, увязывалась с общим учением о системе советского права. Как бесспорные принципы этого учения они принимают признание системы права объективным структурным образованием, а не субъективно выработанной схемой, при решающей роли предмета и вторичном значении метода регулирования (И. В. Павлов, Г. М. Свердлов). Но выделение хозяйственного права авторы рассматриваемой концепции проводили при помощи не столько перечисленных принципов, сколько соображений иного характера: наличие хозяйственно-организаторской функции Советского государства, которая предполагает образование соответствующей ей отрасли права (В. С. Тадевосян); решающая роль планового начала и принципа демократического централизма в хозяйственной деятельности социалистических организаций (И. В. Павлов, В. В. Лаптев); принцип единства фонда государственной социалистической собственности, составляющей основу социалистического хозяйствования (Л. Я. Гинц-бург, В. В. Лаптев).

По мнению тех, кто защищал противоположную точку зрения, ни один из указанных признаков не в состоянии обосновать существование особой отрасли хозяйственного права. Каждая из государственных функций проникает в самые разнообразные стороны государственной и общественной деятельности, чтобы можно было ее юридическое опосредствование приурочивать только к какой-либо одной отрасли права, не говоря уже о том, что при использовании этого критерия в качестве классификационного основания пришлось бы сконструировать столько отраслей права, сколько имеется функций у Советского государства, чего, как известно, в действительности не происходит. Плановое начало, отражая действие закона планомерного развития социалистической экономики, пронизывает ее целиком, а не в специально обособленной части, как и принцип демократического централизма, будучи всеобщим для советского государственного и общественного строя, не замыкается рамками одной лишь сферы социалистического хозяйствования. что же касается принципа единства фонда государственной социалистической собственности, то хозяйственная деятельность в СССР базируется и на других формах социалистической собственности, которые либо вовсе не знают такого принципа, либо преломляют его иначе, чем он проявляется в отношениях государственной собственности.

Вызывала также возражения характеристика предмета хозяйственного права, данная его сторонниками. Хозяйственное право, говорили они, <регулирует общественные отношения, складывающиеся в государственном социалистическом хозяйстве> (В. В. Лаптев). Но, во-первых, в государственном хозяйстве складываются весьма многообразные отношения: управленческие, договорные, финансовые, земельные, трудовые и многие другие. Рассматривать их как единый предмет правового регулирования едва ли возможно, особенно в условиях признания самостоятельными по отношению к хозяйственному праву таких отраслей, как земельное, финансовое, трудовое право. Во-вторых, ограничив сферу действия хозяйственного права областью государственной собственности в общем определении, те же авторы затем оговаривали, что оно <распространяется и на некоторые отношения с участием кооперативных организаций> (В. В. Лап-тев). Но так как хозяйственная деятельность колхозов оставалась в рамках колхозного права, а собственность кооперативных организаций лишь частично переключалась в предмет хозяйственного права, границы последнего оказывались в высшей степени неопределенными. В-третьих, даже и отношения государственной собственности, судя по предложенной трактовке хозяйственного права, в полной мере им не охватываются, ибо финансовые отношения - это, согласно той же трактовке, область финансового права, а, например, расчеты между государственными предприятиями по выплате вознаграждения за использование изобретения подчиняются нормам изобретательского права как части права гражданского.

Особые трудности возникали при согласовании с общими принципами учения о системе советского права тех выводов, к которым сторонники хозяйственного права приходили относительно свойственного ему метода правового регулирования. Специфика метода зависит от специфики предмета, и в этом смысле наличие единого и вместе с тем специфического метода в данной отрасли права служит внешним подтверждением единства ее предмета. Однако большинство сторонников теории хозяйственного права прямо отмечали, что последнее регулирует отношения как <по вертикали>, так и <по горизонтали>, применяя к ним различные методы правового регулирования. Такое безусловное признание смягчалось лишь оговоркой о том, что якобы на область управления социалистическим хозяйством постепенно начинают распространяться отношения <по горизонтали> как следствие ограничений, вводимых для прав вышестоящих организаций в решении вопросов, которые отнесены к компетенции руководителей предприятий (В. К. Мамутов). Понятно, однако, что четкое определение границ правомочий вышестоящих и подчиненных органов не исключает из их отношений элементов власти и подчинения и не превращает <вертикальные> отношения в отношения <по горизонтали>;.

Но если хозяйственное право сочетает разные методы правового регулирования, то, как отмечали его противники, это свидетельствует и о разнородности выделяемого для него предмета. А то, что не обладает единством ни по предмету, ни по методу регулирования, не может считаться отраслью права. Соединение норм о хозяйственной деятельности социалистических организаций способно привести к образованию комплексной отрасли права с точки зрения тех, кто вообще признает допустимость формирования таких отраслей, однако соответствующие ее части должны подчиняться гражданскому или административному праву как основным отраслям советского права, к которым примыкают определенные группы норм хозяйственного законодательства. В регулировании имущественных отношений между социалистическими организациями, с одной стороны, и с участием граждан, с другой, имеются, конечно, значительные различия, как имеются вообще различия в регулировании отдельных видов общественных отношений посредством разных юридических институтов, входящих в одну и ту же отрасль права. Но эти различия вполне могут быть учтены и действительно учитываются в рамках гражданского права. Важно лишь, что они остаются в пределах единого метода (равенство сторон), соответствующего единому предмету регулирования (находящимся под воздействием закона стоимости социалистическим имущественным отношениям), которые в своем сочетании и образуют объективную основу гражданского права как одной из отраслей единой системы советского права.

Третья группа аргументов, выдвигавшихся в обоснование теории хозяйственного права, имела чисто практическую направленность. Некоторые из них едва ли способны привлечь к себе особое внимание. Таковы, например, указания на то, что обслуживающие хозяйственную деятельность юристы-практики нуждаются в едином законодательном акте, откуда они могли бы черпать все необходимые им правовые нормы (ибо нельзя смешивать отрасль права с разработкой законодательного справочника для практических работников); что правовое опосредствование хозяйственной деятельности нуждается не в разрозненности между цивилистической и административно-правовой наукой, а в обобщенном изучении (ибо наряду с отраслевыми существуют и межотраслевые, комплексные исследования); что единый законодательный акт должен освещаться в одной, а не в нескольких науках (ибо классификация юридических наук опирается не на виды законодательных актов, а на критерии более принципиального характера); что потребности высшего юридического образования не могут быть удовлетворены без включения в учебный план такой особой дисциплины, как хозяйственное право (ибо объективная структура правовой системы и методика разработки учебных планов для юридических вузов - явления в высшей степени разноплоскостные). Споры сосредоточивал