Алистер Кроули

ответ: "Да ничего!", который также является предвзятым.

Лень - отнюдь не достоинство в ищущем. Жажда знания,

сосредоточенность, концентрированность, внимательность - все это я

включаю в значение слова "скептик". Тот подход, который я назвал

"врожденным скептицизмом", всего лишь способ избежать истинного

вопрошания, и является, потому, его антитезой, это - дьявол,

притворившийся ангелом света.

[Или visa versa, мой друг, если ты - сатанист; все это

слова-слова-слова. Можешь вписать X вместо Y в своих уравнениях,

если ты систематично пишешь Y вместо X. Они остаются неизменными - и

нерешенными. Разве не является наше "знание" примером вот такого

заблуждения, когда одно неизвестное заменяешь другим, а потом

кукарекаешь петухом].

Я рисую себе истинного скептика как человека жаждущего и внимающего,

его умные глаза сверкают, словно острые лезвия, его руки напряжены,

и он спрашивает: "Что это значит?"

Я рисую себе ложного скептика - прощелыгу или тупицу, зевающего, с

тусклыми глазами и бессильными мышцами, его цель - задавать вопросы,

но, по сути своей, это - лишь безделье и тупость.

Истинный скептик - это человек с научным подходом, как в "Докторе

Моро" Уэллса. Он нашел несколько вариантов ответа на свой главный

вопрос, но этот ответ - еще один вопрос. И в самом деле, очень

трудно представить себе вопрос, ответ на который не подразумевает

еще тысячу других вопросов. Даже такая простая задача: "Почему сахар

сладкий?" предполагает бесконечные физиологические исследования,

результат которых, в конечном счете, приводит в тупик: Что такое

разум?

Даже так, взаимосвязь между этими двумя понятиями невозможно

представить, причинность сама по себе немыслима; с одной стороны,

она зависит от опыта - но, Господи, что же такое опыт? Опыт

невозможен без памяти. Что есть память? Цемент для здания храма эго,

а впечатления - кирпичи для него. А эго? Совокупность нашего опыта,

быть может. (Сомневаюсь!) В любом случае, есть ли у нас значения Y и

Z вместо X, или значения X и Z вместо Y, - все наши уравнения не

определены; все наши знания относительны, в еще более узком смысле,

чем обычно мы вкладываем в это выражение. Под кнутом Бога-клоуна

наши ослы-философы и ученые нарезают круги по арене, проделывают

веселые трюки - ведь они хорошо выдрессированы; но это все ни к чему

не приводит.

Да и сам я, кажется, ни к чему не пришел.

II

Попробуем заново. Попытаемся понять самое простое и самое конкретное

из всех возможных утверждений. "Мысль существует", или, если хотите,

Cogitatur [думается].

Декарт предполагал, что приблизился к сути дела своим утверждением

"Cogito, ergo Sum".

Хаксли отметил сложную природу этого посыла, и то, что он является

энтимемой, предпосылкой "Omnia sunt, Qui Cogitant". Он сократил его

до "Cogito", или же, дабы избежать необъективности, связанной с

определением эго, придал ему вид "Cogitatur".

Рассматривая это утверждение более тщательно, все же можно

придраться к его формулировке. Его невозможно перевести на

английский язык, без использования глагола быть (to be), поэтому, в

любом случае, подразумевается существование (бытие). И не стоит

представлять, что пренебрежительное молчание - достаточно полный

ответ на следующий вопрос: "Кто думает?" (Кем это думается?).

Буддист может с легкостью представить действие без субъекта

действия; но я не столь умен. Это же может представить себе и

здравомыслящий человек, но хотелось бы пристальнее изучить его

разум, прежде чем сделать окончательный вывод. Несмотря на чисто

формальные возражения, мы продолжаем задаваться вопросом: верно ли

утверждение Cogitatur?

Да, ответят самые умные; ведь отрицание его подразумевает,

собственно, мысль; "Negatur" является лишь подразделом "Cogitatur".

Однако, сюда можно отнести аксиому о том, что сущность части

тождественна сущности целого, или (по крайней мере) аксиому "А

является А".

Я, конечно, не отрицаю, что А является А, или может случайно

оказаться А. Но на самом деле, "А является А" слишком далеко от

нашего исходного "Cogitatur".

Короче говоря, доказывая "Cogitatur", мы основываемся не на нем

самом, а на действенности логики; и если под логикой мы

подразумеваем (должны подразумевать) Кодекс Законов Мышления, у

раздраженного скептика появится очень много замечаний: ибо,

оказывается, доказательство того, что мысль существует, зависит от

того, что это за мысль, а то и еще чего-нибудь более.

Взяв Cogitatur, мы попытались избегнуть использования esse; но уже

"А является А" включает в себя этот глагол, поэтому доказательство

оказывается неизбежно недействительным.

Cogitatur зависит от Est, и этого не отменишь.

III

Продвинемся ли мы вперед, если разберем Est - что-то есть - бытие

есть -?

Что такое бытие? Сей вопрос настолько фундаментален, что не имеет

ответа. Самое глубокое размышление приведет лишь к разочарованию от

бессилия. Словно разум, осмысливающий Бытие, не имеет простого

рационального понятия для него.

Конечно, можно утопить вопрос в море определений, которые приведут к

еще большей запутанности, но фразы типа:

"Бытие - это дар Божественного провидения"

"Бытие противостоит небытию"

нам мало помогут!

Незамысловатое иудейское "Бытие есть Бытие" ещё более усложняет

вопрос. Самое скептическое из утверждений, несмотря на формулировку.

Бытие - это просто Бытие, этим все сказано, и не стоит более

разглагольствовать по этому поводу! Ах, но об этом можно еще много

чего сказать! Мы часто ищем мысль, подходящую к слову, но терпим

неудачу, в то время как Беркли приводит абсолютно убедительный

аргумент о том, что бытие должно означать "мыслящее бытие" или

"духовное бытие".

И здесь мы находим наше "Est" в сочетании с "Cogitatur"; аргументы

Беркли оказываются "неопровержимыми, но неубедительными" (Юм), так

как "Cogitatur", как мы увидели выше, подразумевает "Est".

Эти идеи непросты, и каждая влечет за собой следующую. Не является

ли разногласие между ними в нашем мозгу доказательством полной

недееспособности этого органа, или, может, это - пробел в нашей

логике? Ибо все зависит от логики, не просто от истинности

утверждения "А есть А", но от целостной структуры логики: от простых

утверждений, превращающихся в чрезвычайно трудные в момент, когда

они приходят на ум отвратительному гению, который изобрел

"экзистенциальный выбор" для изучения этого вопроса, до более

сложных и противоречивых силлогизмов.

IV

Вывод "Мысль существует" (в худшем случае, в виде отрицания)

появляется из посылок:

Мысль отрицаема.

(Любая) отрицаемая мысль есть мысль.

Даже формально это нелепая чепуха. По существу, он включает в себя

круг понятий более широкий, чем наше первоначальное утверждение. Мы

пытаемся соединить небо и землю в силлогизм, который вдесятеро

таинственнее, чем мы сами.

Невозможно полностью охватить проблему действенности силлогизма (как

часть вопроса о действенности логики), хотя кто-нибудь может

намекнуть, что учение распределяемой середины включает знание

исчисления Бесконечностей, что значительно выше моих скудных

возможностей, и едва доступно простому размышлению о том, что вся

математика условна, несущественна, приблизительна и не абсолютна.

Так, мы все углубляемся от единичного к множественному. Наше

первоначальное утверждение не основывается более на самом себе, но

на целом комплексе сущности человека, несчастного, спорящего,

бестолкового человека! Человека со всей его ограниченностью и

невежеством, человека - человека!

V

Легче, конечно, не становится, если мы начинаем исследовать

Множественное, разделяя элементы, или рассматривая их в

совокупности. Они пересекаются и расходятся, и каждый новый уровень

знаний открывает необозримые просторы неисследованного; каждое

увеличение мощности наших телескопов открывает новые галактики,

каждое усовершенствование наших микроскопов показывает нам жизнь все

более мелкую и необъяснимуую. Тайна громадных пространств между

молекулами; тайна эфирных прослоек между звездами, которые

удерживают их от столкновения. Тайна полноты вещей; тайна пустоты

вещей! Так, по мере нашего рассуждения усиливается чувство,

инстинкт, предвидение - как бы это назвать? - что Бытие есть

единица, что Мысль есть единица, что Закон есть единица, и так до

тех пор, пока мы не спросим - что такое единица. И снова замкнутый

круг, мы играем в слова-слова-слова. И нет ни единого вопроса, на

который можно было бы найти хотя бы приблизительный ответ.

Из чего сделана Луна?

Наука отвечает: "Из зеленого сыра!"

Для этой единицы "луны" у нас есть две идеи: Зелености и Сыра.

Зеленость зависит от освещенности, глаза и еще от тысячи различных

условий.

Сыр зависит от бактерий, ферментации и породы коровы.

"Глубже, еще глубже, в самую суть вещей!"

Разрубим ли мы Гордиев узел? Скажем ли: "Есть Бог"?

И что же такое, черт побери, Бог?

Если, подобно Моисею, мы изобразим его как старца, повернувшегося к

нам спиной, кто обвинит нас? Ведь сам великий Вопрос (а велик всякий

Вопрос!) трактуется нами слишком бесцеремонно - так склонен думать

разочарованный скептик.

Итак, опишем ли мы его как любящего отца, как ревностного жреца, как

вспышку света под святой аркой? Что все это значит? Все эти образы -

дерево и камень, дерево и камень наших тупых мозгов. Отцовство Бога

- всего лишь образ, являющийся частью человеческой жизни и

почерпнутый людьми оттуда; идея отца человеческого соединилась с

идеей необъятности. Опять вместо Одного Два!

Никакая комбинация мыслей не может превзойти измышляющий ее мозг.

Все, что мы можем подумать о Боге или сказать о Нем - насколько наши

слова реально представляют мысли - гораздо меньше, чем мозг, который

это измыслил и облек в слова.

Очень хорошо; продолжим ли мы отрицать наличие у Бога всех мыслимых

качеств, как сделал бы язычник? Все чего мы достигаем - простое

отрицание мысли.

Или он непознаваем, или он меньше, чем мы. Тогда, соответственно,

то, что непознаваемо - неизвестно; и утверждения "Бог" или "Бог

существует", как ответ на наш вопрос, становятся бессмысленными, как

и любые другие.

И кто же мы теперь? Мы Спенсерианские Агностики, несчастные глупцы,

жалкие Спенсерианские Агностики.

И на этом вопрос закрывается.

IX

Убегая и возвращаясь, как Керубим, мы можем снова попробовать

преобразить нашего друга-горбуна в представительного солдата.

Отклонение от темы не будет являться в полной мере таковым;

поскольку оно призвано пролить свет на вопрос, касающийся

ограничений скептицизма.

Мы поставили под вопрос точку зрения Малкут; было бы абсурдно с ней

согласиться. Но позиция Тиферет непоколебима; Тиферет не нужно

говорить о том, что Малкут абсурден. Тогда мы развернём свою

артиллерию против Тиферет, которая так же терпит крах; но Кетер

нахмурится в ответ. Атакуйте Кетер, и она падет; но Йециратическая

Малкут по-прежнему на своём месте… до тех пор, пока мы не достигнем

Кетер Ацилут и Вечного Света, и Космоса, и Ничто.

Таким образом, мы отступаем, отбивая тылы; каждый раз, когда солдат

погибает от удара горбуна; но пока мы отступаем, всегда рядом с нами

есть солдат.

До конца. Конец? Будда считал, что количество горбунов бесконечно;

но почему бы не быть числу самих солдат несметным?

Однако так может быть, в этом и суть; горбуну требуется момент,

чтобы убить своего человека, и чем дальше мы продвигаемся, тем

больше времени это занимает. Вы можете растереть меж пальцев в золу

царство грез мальчика, как это и было, но прежде чем вы сможете

обрушить физическую вселенную, он потребует вымуштровать своих

горбунов так дьявольски блестяще, чтобы они сами стали ужасно похожи

на солдат. И представляю себе, что вопрос, способный пошатнуть

сознание Самадхи, мог бы дать преимущество одному из гренадеров

Фридриха.

Бесполезно нападать на мистика с вопросами о том, уверен ли он, что

Самадхи поможет ему поправить его плохое здоровье; это всё равно,

что просить охотника быть очень осторожным, дабы не нанести вред

лисице. Окончательный вопрос, - единственный, который,

действительно, разбивает Самадхи вдребезги, - это такая величайшая

Идея, что она достойна гораздо большего восклицания, чем все

какие-либо предыдущие восклицания, за всю их вопросительную форму.

И имя тому вопросу – Ниббана.

Возьмём, к примеру, этот случай с душой.

Когда Мистер Джудас МакКэбидж спрашивает Человека на Улице, почему

тот верит в существование души, Человек, заикаясь, отвечает, что он

всегда об этом только слышал; естественно, МакКэбидж без труда

доказывает с помощью биологических методов, что у него нет души; и с

солнечной улыбкой каждый следует дальше своей дорогой.

Но МакКэбидж бессмысленно тратит свои силы на философа, чья вера в

существование души зиждется на самонаблюдении; нам необходим более

тяжелый металл; возможно, Юм сослужит нам службу.

Но Юм, в свою очередь, оказывается абсолютно бесполезным, будь он

противопоставлен индусской мистике, которая заключается в

постоянном, интенсивном наслаждении своим ново-открытым Атманом.

Потребуется оружие Будды, чтобы разрушить «его» замок.

Сейчас идеи МакКэбиджа банальны и скучны; те идеи, что касаются Юма,

- жизненные и зрелые, в них есть некая радость, большая, чем радость

Человека на Улице. Таким образом, также и мысль о Будде, Анатта, -

намного более привлекательная концепция, чем философское Эго, как у

деревянной куклы, или рациональная артиллерия Юма.

Не получится ли также, что мы будем ловко владеть этим оружием,

которое разрушило наше малое, наши воображаемые вселенные,

когда-либо проливающие свет на ту самую, более реальную? Не

получится ли, что мы будем также воспринимать взаимозависимость

Вопросов и Ответов, неотъемлемую связь тех и других так, что (также,

как 0 умноженное на m представляет собой неопределённость) мы

разрушим абсолютизм либо вопросов (?), либо восклицаний (!) путём их

чередования и уравновешивания, пока в наших последовательностях

?!?!?!? …!?!?... нас уже ничто не будет интересовать, касательно

того, каким окажется окончательный символ, любой отдельный символ,

который будет таким же незначительным количеством по отношению к

размаху последовательности? Не является ли это последовательностью

геометрической прогрессии, с положительным коэффициентом и

бесчисленно бесконечной?

Тогда в свете всего процесса мы понимаем, что нет абсолютного

значения амплитуды размаха маятника, хотя его ось удлиняется, его

скорость замедляется, и его амплитуда шире с каждым размахом.

Что должно нас интересовать, так это анализ точки, из которой он

свисает, - неподвижной, расположенной высоко надо всеми вещами! Нам,

к сожалению, приходится наблюдать все это, беспомощно цепляясь за

маятник и испытывая отвращение к нашему бессмысленному раскачиванию

туда-сюда над бездной! Нам следует взобраться по оси, чтобы достичь

той точки, но – подождите одно мгновение! Каким тусклым и слабым

стало наше сравнение! Можем ли мы придать какое-либо верное значение

фразе? Я сомневаюсь в этом, видя то, что мы приняли за ограничения

раскачивания. И на самом деле может оказаться, что в конце

раскачивание равно 360 градусам, таким образом, точка восклицания

(!) и точка вопроса (?) совпадают; но это не то же, что и полное

отсутствие раскачивания, пока мы не идентифицируем кинематику со

статикой. Что же с этим делать? Как же определить словами такие

таинственные вещи? Неужели это так, что даже считается, будто бы

истинная Тропа Мудрого лежит в совершенно иной плоскости

относительно его продвижения по тропе Знаний и Транса? Мы уже были

вынуждены обратиться к четвертому измерению, чтобы проиллюстрировать

(если не объяснить) сущность Самадхи.

Ага, скажут знатоки, Самадхи – это не конец, а начало. Вы должны

рассматривать Самадхи как нормальное состояние сознания, которое

дает Вам возможность начать исследования; также, как пробуждение –

это состояние, из которого вы переходите в Самадхи, сон – состояние,

из которого Вы перешли в пробуждение. И только из Саммасамадхи –

продолжительного транса правильного характера – Вы могли бы

подняться, как будто на цыпочках, и увидеть сквозь облака горы.

Теперь, конечно же, очень мило со стороны знатоков переложить все

эти проблемы на нас и сделать это так любезно и открыто. Всё что нам

нужно сделать, как вы видите, - это достичь Самммасамадхи и затем

встать на цыпочки. Именно так!

Но есть и другие знатоки. Да они не ладны! Мой младший брат, говорит

он, давай лучше представим, что, когда маятник с каждым разом

качается всё медленнее и медленнее, он должен, наконец,

остановиться, поскольку ось бесконечной длины. Боже! Тогда это вовсе

не маятник, а Махалингам – Махалингам Шивы (“Namo Shivaya namaha

Aum!”), который является таким, каким я его себе всегда представлял;

всё, что Вам нужно сделать – это продолжать сильно раскачиваться – я

знаю – это раскачивание на крюке! – и вы достигнете его в Конце. К

чему бояться раскачиваться? Во-первых, потому что Вы обречены

качаться, нравится это Вам или нет; во-вторых, потому что Ваше

внимание при этом отвлекается от тех громоздких мышц, в которых крюк

так прочно закреплён; в-третьих, потому что, в конце концов, - это

потрясающе хорошая игра; в-четвёртых, потому что Вам хочется

продолжать, и даже кажущаяся видимость продвижения - лучше, чем

застой. Бегущая дорожка считается хорошим упражнением.

Верно, вопрос «Почему становиться Арахат?» должен предшествовать

вопросу «Как стать Арахат?», но беспристрастный человек легко

подменит первый вопрос «Почему бы не?» - от «Как» не так-то уж и

легко избавится. Тогда с позиции самого Арахат, возможно, это

«Почему я стал Арахат?» и «Как я стал Арахат?» имеют лишь

единственное решение!

В любом случае мы теряем время – мы смешны с нашими Архатами, как

смешон Ирод Тетрарх со своими павлинами! Мы задаём жизни вопрос

«Почему?» И первый ответ – это «Достичь Знания и Собеседования со

Святым Ангелом-Хранителем».

Чтобы придать значение этому выражению, мы должны получить то Знание

и Собеседование: и когда мы сделаем это, мы сможем перейти к

следующему вопросу. Будет неправильно задавать его сейчас. «Есть

толстосумы и голодранцы, которые стоят у двери таверны и осыпают

бранью посетителей».

Мы не придаем особого значения бедному Священнику, громогласно

проповедующему о том, что богатый человек не получает удовольствия

от своего богатства.

Ладно. Давайте возьмем том, озаглавленный «Книга священной магии

Абрамелина-Мага»; или магические писания того самого святого

провидца, Божьего Человека Капитана Фуллера, и полностью выполним их

наставления. И только когда у нас это получится, когда мы поставим

колоссальный знак восклицания (!) напротив нашего насущного знака

вопроса (?); необходимо спросить, не собирается ли солдат, в конце

концов, развивать искривление позвоночника.

Давайте сделаем первый шаг; давайте споем:

«Я не прошу видеть Далекую тропу. Одного шага для меня достаточно».

Но (вы, несомненно, скажете) Я уничтожаю суть самого Вашего вопроса

(?) другим вопросом (?): Зачем вообще ставить жизнь под вопрос?

Почему бы не оставаться «праведно живущим ирландским джентльменом»,

довольным своей отсталостью и презрительно относящимся к бумаге и

карандашу? Не будет ли утверждение Будды «Вся жизнь – страдание»

немного лучше, чем малодушная жалоба? Насколько меня волнует

старость, болезнь, смерть? Я – человек, и к тому же кельт. Плевал я

на распустившего сопли принца Хинду, ослабшего от разврата в первую

очередь и от аскетизма - во вторую. Слабый, грязный, ничтожный

бродяга, Ваш Гаутама, сэр!

Да, я думаю, мне нечего ответить на это. Неожиданное осознание некой

жизненной катастрофы могло послужить побуждающей причиной моего

сознательного посвящения в подготовку Постижения – но способность

была врожденной определенно. Просто отчаяние и желание мало на что

способны; в любом случае, первым импульсом страха был проходящий

спазм ужаса; притягательность самого пути была настоящим соблазном.

Было бы также глупо спрашивать меня «Почему ты постигаешь?» как

спрашивать Бога «Почему ты извиняешься?» «Это его работа».

Я не на столько глуп, чтобы думать, что моя доктрина когда-либо

дойдёт до всего мира. Я ожидаю, что спустя 10 веков «нареченные

Кроулиане» будут таким же заразным и многочисленным образованием,

как «нареченные Христиане» сегодня, поскольку (в настоящее время)

мне не удалось разработать механизм для их исключения. Возможно, мне

лучше стоило бы подыскать им нишу в церкви, так же, как Индуизм

помогает равно как тем, кто имеет возможности Упанишад, так и тем,

чей разум едва достиг уровня Тантры. Короче говоря, необходимо

расстаться с притворством религии, чтобы религия могла стать

достаточно универсальной для тех, кто способен для её реальности на

собственной груди свить гнездо и вскармливать свою природу её

звёздным молоком. Но мы предвкушаем!

Мое послание, таким образом, двусторонне; жирному «буржую» я

предвещаю недовольство; я его шокирую, я пронзаю его, я вырезаю

землю у него под ногами, я переворачиваю его с ног на голову, я даю

ему гашиш и заставляю его неистово бежать, я тереблю его задницу

красным горячим языком моей садисткой фантазии – до тех пор, пока он

не почувствует себя некомфортно.

Но человеку, которому уже неудобно, как святому Лаврентию на его

серебряной решетке, чувствующему поднимающийся в нём дух, или

женщине, которая чувствует тошноту от первого толчка ребенка в ее

чреве, такому человеку я несу прекрасное видение, аромат и

блаженство, Знание и Собеседование со Святым Ангелом Хранителем. И

тому, кто, таким образом, достиг той высоты, я задам следующий

вопрос, дам знать о следующем Блаженство.

Мое несчастье – не моя вина в том, что мне приходится доносить это

простейшее Послание.

«Мужчина имеет две стороны: одну, обращенную к миру,

и другую – для демонстрации женщине, когда он её любит.»

Мы должны простить Браунингу его непристойную шутку; потому что его

истина – сверхправдивая! Но, если Вы – мир, а не возлюбленный, и

видите меня таким, каким Моисей видел Бога, - это Ваша собственная

вина!

Противно, когда приходится проводить жизнь, поливая грязью

британскую общественность в надежде, что она сможет смыть ехидную

грязь со своего коммерциализма, соленые полосы своих лицемерных

слез, вонючий пот своей морали, стекающие слюни своей

сентиментальности и своей религии. И они не смывают это!...

Но давайте возьмем менее неприятную метафору - кнут! Как постоянно

писал какой-то школьный поет, его рифмы так же бедны, как у Эдвина

Арнольда, его стихотворный размер так же неритмичен и так же хорош,

как у Френсиса Томпсона, его здравый смысл и откровенная

непорядочность – подстать Браунингу!

«Помочь нельзя; надо сделать –

Так что…»

Да нет же! Это очень и очень плохая рифма.

И только после кнута, который карает, появится розга, которая

успокаивает, если я могу позаимствовать что-то вроде смелого

сравнения у Абдулы Хаджи из Шираз и 23-го Псалма.

Итак, я предпочёл бы провести свою жизнь с розгой; изнурительно и

омерзительно постоянно пороть толстую кожу британцев, которых я всё

же люблю. «Тех, кого Господь любит, Он наказывает, и бичует каждого

своего сына». Я буду по-настоящему рад, если некоторые из Вас

пройдут через это, и придут, и сядут на папочкино колено!

Первый шаг – самый трудный; положите начало, и я вскоре сделаю так,

чтобы горбун львом и солдат единорогом сражались за Вашу корону. И

они лягут вместе в конце, равно довольные, равно усталые; в то время

как единственная и безупречная твоя корона (брат!) будет блестеть в

морозной пустоте бездны её 12-ю звездами, наполняя ту тишину и

одиночество музыкой и движением, которые тише и спокойнее, чем они;

твоё древко, будет водружено на Невидимое, твои глаза остановятся на

том, что мы называем Ничем, потому что это вне Чего-либо, что можно

осознать мыслью или Состоянием, твоя правая рука зажмет лазурную

розгу Света, твоя левая рука будет сжимать алый бич Смерти; твоё

тело, обвитое змеёй, будет сверкать ярче солнца, ей имя – Вечность;

твой рот замерзнет полумесяцем в улыбке, в невидимом поцелуе ночи,

Божьей Матери звездного Самана; электрическая вспышка твоего тела,

остановленная абсолютным могуществом в движении замкнется на самой

себе в контролируемом неистовстве Ее Любви – нет же, вне всех этих

образов – ты (Братишка!), кто проделал путь от Я до Ты, и от Он до

Тот, чему нет Имени, нет Образа. …

Братишка, дай мне руку; потому что первый шаг труден.

АЛИСТЕР КРОУЛИ

Перевод - Fr. Pavel S. редактура Fr. Taavat Haor