Четыре сонета

Дипстаусвайс — служебное удостоверение (нем.).

«Фергельтунг» — «Реванш» (нем.).

Свиданье

Я пришёл двумя часами раньше

и прошёл двумя верстами больше.

Рядом были сосны-великанши,

под ногами снеговые толщи.

 

Ты пришла двумя часами позже.

Всё замёрзло. Ждал я слишком долго.

Два часа ещё я в мире прожил.

Толстым льдом уже покрылась Волга.

 

Наступал период ледниковый.

Кислород твердел. Белели пики.

В белый панцирь был Земшар закован.

Ожиданье было столь великим!

 

Но едва ты показалась — сразу

первый шаг стал таяньем апрельским.

Незабудка потянулась к глазу.

Родники закувыркались в плеске.

 

Стало снова зелено, цветочно

в нашем тёплом разноцветном мире.

Лёд — как не был, несмотря на то что

я тебя прождал часа четыре.

***

Скоро в снег побегут струйки,

скоро будут поля в хлебе.

Не хочу я синицу в руки,

я хочу журавля в небе.

Мелкие огорчения

Почему я не «Линкольн»?

Ни колёс, ни стёкол!

Не под силу далеко

километрить столько!

Он огромный, дорогой,

мнёт дорогу в сборки.

Сразу видно: я — другой,

не фабричной сборки.

Мне б такой гудок сюда,

в горло, — низкий, долгий,

чтоб от слова в два ряда

расступались толпы.

Мне бы шины в зимний шлях,

если скользко едется,

чтоб от шага в змеях шла

злая гололедица.

Мне бы ярких глаза два,

два зеленоватых,

чтобы капель не знавать

двух солоноватых.

Я внизу, я гужу

в никельные грани,

я тебя разбужу

утром зимним ранним.

Чтоб меня завести,

хватит лишь нажима...

Ну, нажми, ну, пусти,

я твоя машина!

[1923-1927]

Склонения

— Именительный — это ты,

собирающая цветы,

а родительный — для тебя

трель и щелканье соловья.

Если дательный — все тебе,

счастье, названное в судьбе,

то винительный... Нет, постой,

я в грамматике не простой,

хочешь новые падежи

предложу тебе? — Предложи!

— Повстречательный есть падеж,

узнавательный есть падеж,

полюбительный, обнимательный,

целовательный есть падеж.

Но они не одни и те ж —

ожидательный и томительный,

расставательный и мучительный,

и ревнительный есть падеж.

У меня их сто тысяч есть,

а в грамматике только шесть!

[1923-1927]

Над нами

На паре крыл

(и мне бы! и мне бы!)

корабль отплыл

в открытое небо.

 

А тень видна

на рыжей равнине,

а крик винта —

как скрип журавлиный,

 

А в небе есть

и гавань, и флаги,

и штиль, и плеск,

и архипелаги.

 

Счастливый путь,

спокойного неба!

Когда-нибудь

и мне бы, и мне бы!..

Работа в саду

Речь — зимостойкая семья.

Я, в сущности, мичуринец.

Над стебельками слов — моя

упорная прищуренность.

 

Другим — подарки сентября,

грибарий леса осени;

а мне — гербарий словаря,

лес говора разрозненный.

 

То стужа ветку серебрит,

то душит слякоть дряблая.

Дичок привит, и вот — гибрид!

Моягода, мояблоня!

 

Сто га словами поросло,

и после года первого —

уже несет плодыни слов

счасливовое дерево.

Четыре сонета

 

Сад, где б я жил,— я б расцветил тобой,

дом, где б я спал,— тобою бы обставил,

созвездия б сиять тобой заставил

и листьям дал бы дальний голос твой.

 

Твою походку вделал бы в прибой

и в крылья птиц твои б ладони вправил,

и в небо я б лицо твое оправил,

когда бы правил звездною судьбой.

 

И жил бы тут, где всюду ты и ты:

ты — дом, ты — сад, ты — море, ты — кусты,

прибой и с неба машущая птица,

 

где слова нет, чтоб молвить: «Тебя нет»,—

сомненья нет, что это может сбыться,

и все-таки — моей мечты сонет

 

 

не сбудется. Осенний, голый сад

с ней очень мало общего имеет,

и воздух голосом ее не веет,

и звезды неба ею не блестят,

 

и листья ее слов не шелестят,

и море шагу сделать не посмеет,

крыло воронье у трубы чернеет,

и с неба клочья тусклые висят.

 

Тут осень мне пустынная дана,

где дом, и куст, и море — не она,

где сделалось утратой расставанье,

 

где даже нет следа от слова «ты»,

царапинки ее существованья,

и все-таки — сонет моей мечты

 

 

опять звенит. Возможно, что не тут,

а где-нибудь — она в спокойной дреме,

ее слова, ее дыханье в доме,

и к ней руками — фикусы растут,

 

Она живет. Ее с обедом ждут.

Приходит в дом. И нет лица знакомей.

Рука лежит на лермонтовском томе,

глаза, как прежде карие, живут.

 

Тут знает тишь о голосе твоем,

и всякий день тебя встречает дом,

не дом — так лес, не лес — так вроде луга.

 

С тобою часто ходит вдоль полей —

не я — так он, не он — твоя подруга,

и все-таки — сонет мечты моей

 

 

лишь вымысел. Найди я правду в нем,

я б кинул все — и жизнь и славу эту,

и странником я б зашагал по свету,

обшарить каждый луг, и лес, и дом.

 

Прошел бы я по снегу босиком,

без шапки по тропическому лету,

у окон ждать от сумерек к рассвету,

под солнцем, градом, снегом и дождем.

 

И если есть похожий дом такой,

я к старости б достал его рукой:

«Узнай меня, любимая, по стуку!..»

 

Пусть мне ответят: «В доме ее нет!»

К дверям прижму иссеченную руку

и допишу моей мечты сонет.