Физиологические свойства речевого голоса. 22 страница

Начав покачиваться на месте, вскоре я стал подпрыгивать. Это, конечно, было несколько шумно, и не хотелось бы опозориться, если меня тут застанут в таком виде, но холод донимал. На память стали приходить истории, которые раньше я считал выдумками, про то, как для защиты от змей вокруг палаток кладут веревку – якобы змеи по непонятной причине не могут через нее переползти. Волки почему-то якобы не могут пробежать под веревкой с красными флажками. А я не могу открыть дверь злосчастного нужника… Холод под утро становился все более нестерпимым, и подпрыгивания уже не помогали. С одной стороны это вызывало тревогу, а с другой несло успокоение – то, на что я не мог решиться из-за мистических страхов, я смогу сделать под влиянием холода - силы столь же неумолимой, как голод или жажда. Теперь, когда я представлял, как меня тут найдут, вытащат испачканного в дерьме, с разорванной штаниной, как будут смотреть словно на сумасшедшего, парализующего стыда уже почти не возникало – все равно это неизбежно, так не замерзать же тут насмерть. Я даже испытал прилив гордости за то, что у меня хватило сил признать свою невозможность самостоятельно покинуть этот заколдованный сарай. Единственное, что целесообразным было бы сделать, так это привлечь минимум внимания. Для этого я начну стучать в стенку туалета понемногу, чуть-чуть, и может быть туристы даже и не обратят на это внимания – мало ли что там с утра делают непальцы.

Поначалу я чуть снова не испугался, когда понял, что из-за страха не могу ударить по стенке – а вдруг там ТОТ, кто приходил ночью? Но холод был весьма убедительным переговорщиком – уже спустя пару минут я осмелился и тихонько ударил в стенку. Ничего не произошло. Я ударил сильнее. Осознание чудовищной глупости происходящего покоробило меня, я зажмурил глаза и покачал головой – засранный турист обдолбался наркотиками, сидит в нужнике и колотит в стенку… господи, ужас-то какой… а ведь когда люди придут и начнут открывать дверь, я, чего доброго, начну еще цепляться за веревочку и изо всех сил держать дверь… впрочем, если они начнут кричать что-нибудь по-английски или по-непальски, то страх скорее всего пройдет. Мне ведь нужно совсем немного – любое доказательство того, что там – снаружи – старый добрый мир. Я ударил сильнее. Еще раз. Еще. Ничего в ответ. Мне пришло в голову, что туристы, даже если кто-то и проснется, уж точно из постели не вылезут в ночь в такую холодину, ну оно и хорошо, их ему тут и не надо. А если проснутся непальцы? Ну, портеры и гиды с места не сойдут, им это тоже не надо. Местный персонал гэстхауза скорее всего должен будет вылезти… Я продолжал стучать все сильнее и сильнее, но рукам стало больно, и я начал колотить в стену ногами. Понемногу стало закрадываться отчаяние. А что, если они просто не слышат? Все-таки туалет расположен в густых кустах, и ближайшая часть гэстхауза состоит как раз из окон, ведущих в номера туристов, а где спят служители? Может вовсе где-нибудь в другом помещении или с другой стороны гэстхауза? Так они просто не услышат, или подумают, что звук доносится с улицы. Я отчаянно заколотил в стену ногами, но все напрасно.

Кретинизм. Маразм! Зато хоть немного согрелся. Ну что еще делать… кричать? Но это уж будет совсем глупо. Тогда уж точно сбегутся туристы, тогда все сбегутся, и позора будет… Я представил, какими глазами на меня будут смотреть голландки, и понял, что кричать я не смогу ни за что. Ситуация становилась безвыходной, а холод все крепчал. Если бы не эта чертова дырка, из которой ветер задувает как из аэродинамической трубы, я бы смог быстро «надышать» внутри и воздух бы согрелся. Чем-то надо эту дыру заткнуть, но чем?? Я просто взвыл от отчаяния, когда рассудок подсказал, что есть в моем распоряжении, чем можно заткнуть дыру. Собственными штанами. Ноги мерзнут значительно меньше верхней части тела, так что если я останусь в полартековской куртке, сняв штаны и постелив их поверх дырки, то будет значительно теплее, и появляется шанс дождаться рассвета, и тогда все пройдет гладко, но если меня здесь найдут еще и БЕЗ ШТАНОВ… я даже зажмурился, представив эту картинку. Я давно уже знал еще по прошлым путешествиям, что местные непальцы, живущие в поселках вдоль трека, передают друг другу информацию быстрее, чем ты сам передвигаешься. Я прославлюсь тут на века, мне сюда на веки вечные будет закрыт вход, я стану посмешищем на всю оставшуюся жизнь. Ладно, подумал я тогда, есть еще треки в латинской Америке – там я еще не прославился. Кроме того, я смогу быстро одеть штаны, когда понадобится.

Словно подслушав мои мысли, ветер усилился, буквально обжигая, и я стал судорожно стаскивать штаны. На полпути я чертыхнулся – через сандалии штанины не пролезут, придется снимать и их. Наконец штаны были сняты, но если положить их прямо на дырку, они попросту туда провалятся. Мне уже не хотелось ни смеяться, ни плакать – пришло какое-то опустошение, и я безропотно снял сандалии и положил их на штаны с разных концов дырки. Неожиданно на меня напал истерический смех, и я зашелся в беззвучном хохоте, представив себе картину, которая откроется посетителю туалета, если я усну и просплю рассвет. Я просто не мог остановиться, сидя на штанине и брыкая ногами, так что когда в результате очередного конвульсивного взбрыкивания ногой одна сандалия провалилась в дырку, мое ржание только усилилось. Захлебываясь слюной, я, словно в бессознательной прострации, швырнул в дырку и вторую сандалию, и зашелся в хохоте еще сильнее. Жизнь кончена! Я никогда не смогу выйти отсюда сам, но и впустить кого-нибудь сюда уже не в состоянии. Интересно – есть ли в Непале психушки? Жизнь закончилась. Кто бы мог подумать, что кончится она именно так? Смех постепенно замер на моих губах, я уже не заботился ни о чем, мне стало по-настоящему хреново и я провалился в какое-то забытьё.

Спустя минуту я встал, совершенно забыв про то, что нужно удерживать штаны, и они благополучно провалились туда же, в преисподнюю. Если бы сейчас из дырки вылез сам дьявол, меня это бы уже не затронуло – я был вне этого мира, словно рухнули какие-то стены. Больше ничто не имело значения, и я, неожиданно для самого себя, не осознавая что я делаю, просто толкнул дверь и вышел наружу. Все ещё было темно, до рассвета оставалось часа два, и я мог бы незаметно проскользнуть к себе в комнату, если бы не одно небольшое препятствие – гэстхауза не было.»

 

На этом Ганс остановился, и вопросительно посмотрел на Томаса.

- И… где ты оказался? – Сглотнув, спросил Андрей.

- Он расскажет об этом как-нибудь потом, - словно приняв какое-то решение, ответил Томас.

- Это и был новый мир, новая цивилизация?

- Сначала нет – новый мир, и новая цивилизация, но как бы не совсем новая…, ну не буду сейчас объяснять, а вот потом, когда его из этого водоворота выносило, то помотало крепко, тогда и занесло в такие миры, которые и в самом деле оказались для нас совершенно новыми, настолько новыми, что трудно и выразить…

- Я тогда впервые к акранцам и этерам попал, с этого и началось…

- И ты попал туда только с помощью уверенности?

- Не совсем. – Ответил задумчиво Ганс. – Дело в том, что в тот момент, когда мне показалось, что я встал и толкнул дверь, я на самом деле этого не делал.

- Не делал?

- Нет, я впал в странную форму болезненного забытья, отключился, и та комбинация нервного истощения, ставшей к тому времени непоколебимой уверенности в том, что я переместился во времени, а может и в пространстве, плюс некий элемент случайности, который я лишь потом смог выделить и использовать уже сознательно, плюс моя природная предрасположенность – всё это позволило мне переместиться в этот новый мир.

- Ну то есть ты отключился, и вошел в какое-то состояние, в котором…

- Нет, это не был сон и не был бред, - повторил Ганс. – Я действительно переместился в тот мир.

-?

- Просто я сделал это, не вставая и не толкая дверь. Дверь так и осталась запертой изнутри, а меня там больше не было.

Парень, всё это время, начиная с ресторана, молчавший и не издававший ни звука, полусидел, прислонившись к подушке у стены, в то время как девушка, увлеченная медициной, была увлечена сосанием его хуя.

- Его просто вбросило в тот мир, как бревно засасывает водоворотом, а потом так же стихийно и выкинуло – прямо в мои объятья, - неожиданно добавил он.

- Да, - рассмеялся Ганс, - это была интересная встреча. И что не менее интересно, это то, что меня «выбросило» именно на тебя – в твое время и твои координаты. Я оказался поблизости именно от того человека, который оказался мне интересен, и которому я оказался интересен, и вместе с которым мы впоследствии смогли начать исследовать самих себя и новые миры, вооружившись теми знаниями и навыками, которые получили… здесь. Это было так похоже на те закономерности, что существуют во сне – в таком сне, который происходит на фоне интенсивных озаренных восприятий – в нем встречаешься с интересными существами, сразу, без того, чтобы «целиться и попасть», как будто сам наличный состав восприятий в месте человека уже является и прицелом и целью, и мы стали исследовать эти закономерности, и мы копали и перекапывали, отбрасывали шелуху и искали зерна, а потом мы нашли Бодха, а потом… ну потом началась настоящая жизнь.

- А как Ганс попал на тебя? – Предвкушая еще один рассказ, спросил Андрей.

- Ну…, - рассмеялся парень, - представь себе такую картину: я, русский эгоманьяк… да, я тоже русский:), так вот, самодовольный и напыщенный гусь, страдающий мизантропией и в то же время не чуждый искренним порывам души, готовлюсь к встрече Нового Года. Вообще-то я собирался, как обычно, просто пойти в лес – разгрести сугробы, нарубить дров на всю ночь (помахать топором три-четыре часика – сплошное удовольствие на легком морозце), зажечь такой офигительный кострище, натоптать более-менее ровную полянку, выложить ее еловыми ветками, и только потом, уже прилично проголодавшись, торжественно втащить в центр моего новогоднего мира Его Величество Рюкзак – тот самый, небесно-голубой Tatonka, с которым я два года назад зашел на Чо-Ойю – только он достоин нести Еду для новогодней Обжираловки. Установить его понадежнее и начать выкладывать содержимое: пару баночек красной икры, слабосоленую семгу, зерновой хлеб, испеченный из цельных злаков, вымоченный в вине шашлык, сало – конечно же восхитительное розовое сало, которое так божественно скворчит на костре, хрустящий зеленый лук, фаршированные баклажаны… и как раз на баклажанах мой мобильник зазвенел. Номер был незнаком, и я уже почти нажал на отбой, но сообразил, что если этот товарищ ошибся номером, то будет звонить снова и снова, так что уж лучше один раз ответить и покончить с этим.

Но покончить с этим не удалось, так как звонящим оказался ни кто иной как Илюха Аджиков. Мы учились в параллельных классах, часто сталкивались лоб в лоб на шахматных и математических олимпиадах, а один раз столкнулись по-настоящему, когда оказалось, что Машка Рисенкова, которая казалась нам тогда почти женщиной, так как была аж на два года старше, целовалась с нами по очереди, причем очередность эту по какой-то странной своей прихоти она соблюдала безукоризненно. Возможно, сказывались ее немецкие корни.

Вспомнив о немецких корнях, я тогда же вспомнил и о том случае, когда мне пришлось убедится в справедливости слов, сказанных в далеком сороковом тогдашним начальником разведки Голиковым тогдашнему же диктатору и извечному любимцу русского народа Сталину: мол немец без плана – все равно что черепаха без панциря. Шел я как-то за визой в Германию – друг выслал приглашение. Я по простоте душевной решил, что раз есть оформленная им в Германии бумажка, то мой поход в немецкое посольство окажется пустой формальностью, благо ни зарплатой, ни недвижимостью, ни многочисленностью виз в загранпаспорте меня бог не обидел. Как же я был потрясен – другого слова и не подберешь, когда оказался в атмосфере натурального концлагеря! Лающими воплями соискателей драгоценной визы выстроили в ряд перед зданием посольства, оградив стальными решетками. Затем по команде дверь открылась и всем, кому назначено на это время, ринулись вперед. Оказывается, стоит тебе зазеваться на минуту, дверка захлопнется и привет – записывайся по телефону на следующее посещение. Внутри оказалось хуже, чем снаружи – все те же лающие команды, гавкающие работницы посольства, которым, как они считали, мы все по гроб жизни чем-то должны быть обязаны. Атмосфера удивительно унизительного, презрительного обращения меня в конце концов возмутила и я сказал что-то резкое даме за пуленепробиваемым стеклом – та была потрясена в такой степени, что я понял – я тут за все время ее работы первый такой. Остальные наши сограждане терпят это хамство – видимо очень в неметчину хочется. А мне как-то расхотелось. Показал я ей кукиш, мол знай наших, развернулся и ушел восвояси. А ко мне на выходе еще охранники прицепились, мол почему ты, русский такой, фигу показал нашей барышне германской – у них там все-все приборчики на пленочку пишут. А я им в ответ, мол бабушка у меня из Карелии родом, финно-угорских кровей, значит, а там этот самый знак означает «благодарю за внимание, мне пора по срочному делу», так что если мол они такие безграмотные касательно обычаев народов мира, пусть читают Маргарет Мид и Эркюля Пуаро. Охранники от нечего сказать меня и выпустили. Вышел я из застенков, вдохнул воздух свободы, и в Германию с тех пор ни ногой – из принципа – пусть сами на себя гавкают и строем ходят.

Да, так вот про Рисенкову – она, значит, удумала по четным числам со мной на чердаке встречаться (замок там хоть и висит, а только для вида), а по нечетным – с ним. И того она, голова садовая, не предусмотрела, что мы, пацаны малолетние, календариков с собой не носим, полагаемся на память, а в таких вопросах принять желаемое за действительное – как бы само собой получается. Ну и получился скандал ужасный с воплями, визгами и синяками, причем у всех троих.

И вот, значит, Илюха где-то откопал мой телефон. А до Нового Года три часа, еды и шампанского у меня много, я и предложил ему – давай мол, бери свою Рисенкову, теперь уже Аджикову, и мотай сюда ко мне в лес – забрался-то я глубоко, а найти меня просто – от конца городского озера входишь в лес, и сразу топаете по моим следам – других тут нет, снег только вчера выпал. Представил я, как они тут ковыляют, и смех меня разобрал, а он возьми да и согласись. Еще Андрюха Ручейников увязался с женой. Ну и ладно. Справили Новый Год, как положено, в кругу мохнатых елок и сугробов. Они ушли «Голубой огонек» смотреть, или что там сейчас показывают (я телек-то вообще не смотрю с тех самых пор, как вернулись времена, когда все новости заранее известны), а я остался - один я сюда пришел, один и уйду, да еще грусть взяла. Раньше думал – юмор это такой, когда говорят, что если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло. А теперь понял – правда это.

Собираю, значит, мусор, остатки еды в Татонку свою закладываю, угольки догорают – красиво так, прямо как у Эдгара По: and each separate dying ember wrote it's ghost upon the snow. Ну и напоследок приспичило мне, а в тлеющие угли пописать как-то рука не поднялась, решил в кусты отойти. Только сделал пару шагов, а оттуда вдруг треск такой, словно бегемот-шатун лезет. Врать не буду – испугался как черт, отскочил, даже забыл, что писать приготовился. А оно все лезет да лезет на меня из кустов, и хрипит так страшно. Я одним прыжком к рюкзаку своему допрыгнул, руки еле слушаются, клапан отдираю и хвать топор. Поспокойнее стало с топором-то, пару веток в угли бросил, они тут же и занялись. А это самое чудище как раз в свет и вышло, и вижу я – чудище-то оно чудище, только самое обычное – алкаш видно какой-то – волосы всклокочены, равновесие держит без изящества, и хрипит не разберешь чего. Я уже успокаиваться начал, мужик-то я крепкий, в самом соку, так сказать. Говорю ему насмешливо, хотя голос еще дрожит: «что же вы это, гражданин, людей пугаете?» А сам думаю – что за хрень я такую несу, и чего это меня на дореволюционный слог потянуло? Значит, испугался я сильнее, чем думал. И тут понимаю, что никакой он не алкаш – глаза-то совершенно ясные, смотрит пристально, и одежда странная – поначалу показалось, будто бы лохмотья какие-то, а пригляделся – лохмотья эти довольно аккуратно прилажены, и если эдак непредвзято взглянуть, то даже симпатично смотрится, хоть и необычно – не одеваются у нас так. Тут он снова что-то говорит, и вдруг я понимаю, что речь у него не наша – по-немецки хрипит товарищ! Или тогда уж господин? Тут меня смех и разобрал – во, думаю, ошалел господин, вырвался из своего ГУЛАГа, да и развезло его на наших свободах. Это ж как надо набраться?? Чтобы так глубоко в лес забрести… и ведь повезло человеку, что на меня попал, а то ведь смех смехом, а дело серьезное – мог бы навек тут в сугробах и остаться спьяну-то – вон как мороз дернул под самую полночь. И тут меня снова будто одернуло что-то – так ведь не пьяный он! Еще раз присмотрелся – точно, не пьяный. Да и как подошел он сюда? Я бы загодя услышал, по ночному морозному лесу любой звук далеко стелется.

А тут он снова говорить начинает, и уже не хрипит, а вполне так понятно говорит. Я на немецком хоть и не свободно, а все ж довольно сносно общаюсь – как-то меня даже пригласили курс по физике прочесть в Берлинском университете, да только я отказался, памятуя тот опыт в посольстве. Сначала подумал – а они-то не виноваты. Так и я ведь тоже не виноват, и если уж говорить о том – чье это дело – работников их посольства уму-разуму учить, так уж точно не мое. Так и не поехал.

Махнул ему рукой, мол садись, дров подкинул, снова Татонку разгружать принялся, Martini Bianco достал. Сел он, выпил, поел. Но бред какой-то говорит страшенный, я сначала даже решил, что немецкий мой выветрился, а потом понял, что не в этом дело. Может, сумасшедший? Сумасшедший немец в новогоднем русском лесу… что за дичь? Решил я, значит, так – приму за чистую монету всё, что он лопочет, а там видно будет, а пока хоть разговор завяжется, так как на простые темы говорить он не хотел.

Как же, спрашиваю, забрался ты сюда? «Из параллельного пространства», говорит. Я где-то в фантастике такого добра много читал. Где же, говорю, эти пространства находятся? «Да прямо тут же, прямо здесь, это не «где-то» в геометрическом смысле, а в параллельном мире». Ну я как никак физик, меня громкими словесами о пространствах на мякине не проведешь. И много, спрашиваю, тех миров? «Много», говорит. Можно между ними перемещаться, и никто их не считал, так как они такие же большие, как этот наш, попробуй мол всю Землю обойти. А живет-то там кто, спрашиваю? А люди, говорит. Некоторых случайно занесло, некоторые специально туда выбрались, примерно как раньше из Франции и Англии от королевской власти люди сбегали, флибустьерами становились на Антильских островах, или вот как американская нация началась – так и они – кто со времен древнего Египта, кто из Майев, кто посовременнее – разные люди. Места много, пространств параллельных этих тоже много. А я говорю, как же они уживаются – такие разные? Люди ведь чуть что – сразу за нож, глотку соседу перерезать только за то, что отличаются они друг от друга такой малостью, что и понять непросто. А он: порядок там особые люди установили. Всякая злость и прочая агрессия наказывается незамедлительно – отсылается такой преступник взад, сюда то есть, тут мол грызись, если без этого не можешь. Установили этот порядок давно, и так он понравился обитателям тех миров, что сами они его и поддерживают.

Ну, думаю, новый Томас Мор, или Кампанелла – черт их разберет. Проняло товарища крепко, если и протрезвев он словно пьяный. А может наркоман – мелькнула мысль? Ну хорошо, говорю, а если миров много и они значит вот прямо тут, а как же я их не замечаю? Он мне на это говорит, что это представить невозможно. Как-то вот оно так устроено, и бог его знает. Я ему – так разве это не значит, что глупости все это? Тут я запнулся, а потом думаю – а, была не была, хватит Ваньку валять. Что он мне, немец какой-то. Тут он призадумался, а я обрадовался – моя взяла, протрезвел. И тут он выдал такое, что призадумался уже я. Вкратце суть сводилась к следующему: если во времена Аристотеля уже знали, что Земля круглая, то это не означает, что это знали все. Невежественный народ еще и в девятнадцатом веке мог в этом сомневаться. И ведь их можно понять – ну как это возможно, чтобы люди вниз головами по земле ходили и в космос не падали? Понять это чрезвычайно трудно, даже после Ньютона. И даже после Эйнштейна с Бором никак невозможно понять – ну как это так, что каждая материальная частица одновременно обладает волновой функцией, то есть является, по сути, волной. Так что нам не привыкать к тому, что физика и астрономия заставляют нас признавать совершенно, казалось бы, невероятные вещи. А замедление времени в движущихся системах? А увеличение массы с ростом скорости? А искривление пространства-времени? Или, оживился он, теория суперструн – с ней вот как быть?

Я вот почему задумался. То, что электрон или фотон является чем-то таким, что проявляет себя при разных обстоятельствах то как частица, то как волна, это нам всем в школе в головы вбили и каждый может это повторить, хотя ни один не сможет сослаться на какой-нибудь эксперимент, из которого этот дуализм вытекает. А вот то, что именно каждое материальное тело независимо от своей массы обладает свойствами волны, то есть то, что было открыто Луи де Бройлем, вот это уже мало кто знает из любителей, тут надо уже всерьез интересоваться. Значит, он интересовался. Или послушал того, кто интересовался.

А что, спрашиваю, насчет теории струн? Ведь идея этой теории очень проста. Постулируется, что в основе всей материи лежат некие одномерные струны, замкнутые в колечки, и струны эти колеблются. Если по всей длине струны бежит волна с одним горбом – мы видим ее как определенную частицу, а если та же струна возбуждается так, что горба стало два – мы воспринимаем это как другую частицу. Вполне зримо.

Тут он мне выдал – это, говорит, замечательно, что вы не совсем профан в физике, но только вы наверное не знаете, что современная теория струн ушла далеко вперед, и непротиворечивая теория, которая называется М-теорией, получается только тогда, когда мы вводим одиннадцать измерений, причем измерения, которые вроде как лишние, находятся с нашей точки зрения в свернутом состоянии. А с их точки зрения – он как-то неопределенно махнул головой – все наоборот – это наши измерения свернуты, а их развернуты. И это все очень и очень интуитивно непонятно, что не мешает быть теории струн самой перспективной теорией нашего времени. Так что идея наложенных друг на друга в каком-то странном смысле миров – всего лишь еще одна интуитивно непонятная идея в числе прочих – пройдет время, и мы привыкнем.

А где, спрашиваю, вы всему этому научились? В тех мирах? А кстати, не дожидаясь ответа перебил я сам себя, - вот ты говоришь, что перемещаться можно между мирами и что они наложены друг на друга – а как же так получается, что миры эти не сваливаются друг на друга, и как получается так, что ты не промахиваешься, перемещаясь из мира в мир?

Тут он на меня посмотрел, как мне показалось, с уважением. Умные вопросы, говорит, задаете. Голова, мол, варит у вас. Вам бы, говорит, физикой заняться! Умора. Вопрос этот, говорит он дальше, законный и непростой. Позвольте, говорит, напомнить, что в начале двадцатого века подобный вопрос возник у физиков, когда Резерфорд открыл «планетарное» строение атома. Раньше-то думали, что в атоме вещество равномерно распределено, так вот взял Резерфорд металлическую пластинку, да и стал облучать ее альфа-частицами. А позади пластинки – фиксирующая фотопленка. Тут-то и выяснилось, что подавляющее большинство альфа-частиц пролетает сквозь фольгу, не замечая ее. А время от времени альфа-частица вдруг отлетала в сторону, а иногда и очень далеко в сторону. Отсюда и родилась планетарная модель атома, согласно которой положительно заряженное ядро – очень маленькое, и условно говоря вокруг него крутятся отрицательно заряженные частицы, так что вообще говоря атом – пуст. Если в центре футбольного поля положить апельсин, символизирующий ядро атома, то окружающие его электроны будут где-то далеко за трибунами. Тут-то вопрос и возник – почему электроны не падают на ядро? Ведь положительные заряды должны прямо-таки со страшной силой притягивать отрицательные, силу эту мы хорошо знаем, ведь вы наверняка знаете, что когда взрывается атомная бомба, то не какие-то там атомные силы за это отвечают, а именно электрические. В ядре атома положительно заряженные протоны удерживаются рядом друг с другом так называемым «сильным взаимодействием», но действует это взаимодействие на очень коротком расстоянии, так что стоит лишь немного протоны друг от друга оттолкнуть, как сила эта резко ослабевает, и протоны разлетаются со страшной мощью. Так вот чтобы объяснить – почему электроны не падают на ядро, пришлось ввести еще целый ряд интересных предположений. К тому времени уже было известно, что даже одиночный электрон проявляет свойства волны, что исключительно изящно было доказано с помощью испускания одиночного электрона на экран с двумя щелями. А раз он может проявлять себя как волна, то естественно предположить, что каждый электрон может существовать только на такой орбите вокруг ядра, на которой укладывается целое число длин его волн. Так что ни упасть он не может, ни даже перейти на произвольную орбиту, а может перемещаться квантовыми скачками по определенным орбитам. И если в простых атомах такие орбиты легко вычислить, то в сложных молекулах общая совокупность разрешенных уровней существования электронов становится исключительно сложной, хотя сам механизм перехода остается тем же.

И вот, продолжал он, с этими наложенными мирами – точно та же ситуация. Выйдя из одного мира, вы не можете оказаться где-то между ними, как не может электрон оказаться «между» двумя разрешенными орбитами. Он фактически не существует «между ними», и переход осуществляется весьма загадочным образом, который был назван «квантовым скачком», хотя термин «не можете оказаться между» в применении к этим событиям не совсем подходит, следует говорить «не можете оказаться в сфокусированном сознании», и упаси вас Бог, говорит, и глаза эдак выпучивает, задаваться вопросом о том – что же будет, если вы в этом самом расфокусированном состоянии зафиксируетесь.

Ну что ты, говорю, я-то уж точно задаваться таким вопросом не буду, и посмеиваюсь внутри себя. А он снова – серьезно так, мол там вертикальные потоки, они разделяют и уносят, и не дай мол Бог, это вообще за пределами человеческого…

Успокоился он лишь тогда, когда я уверил его, что полностью согласен с тем, что не дай Бог, видимо и в самом деле пережил что-то эдакое человек... А в общем, мне пришлось согласиться, что чисто умозрительно его картина вполне уравновешена, хотя и не имеет под собой, разумеется, никаких фактических подтверждений. Еще я заметил ему, что электрон, получив достаточно большую порцию энергии, может не только переместиться между уровнями в пределах данной молекулы или атома, но и вовсе вылететь наружу и стать свободным электроном, быть захваченным каким-нибудь ионом, или взамен другого электрона стать членом другого атома или молекулы. Тут он снова посерьезнел и сказал, что такое в самом деле возможно, и данная аналогия целиком правомерна для совокупности наложенных миров. Что грубо говоря, вся совокупность наших миров является нашим ближайшим домом, если можно так выразиться, за пределами которого один бог знает что творится. Как раньше человек садился на лодку и, захваченный течением, уносился прочь, никогда не возвращаясь, так и сейчас то же самое происходит с отчаянными исследователями тех миров, и кто знает – может когда-нибудь мы найдем своего рода навигацию и паруса, которые позволят нам путешествовать в другие совокупности миров и может мы найдем там потомков этих отчаянных исследователей… а в общем – не дай Бог, снова заладил он.

- Я сейчас передаю очень и очень коротко то, о чем мы болтали, - остановил свой рассказ парень, зевая, - да и многие детали уже ускользнули из моей памяти. В общем, тогда я посмотрел на часы и с ужасом обнаружил, что уже скоро пять утра! Время пролетело незаметно за той странной беседой, дрова закончились и, решив закончить и разговор, я выразил свое одобрение столь необычным полетом мысли, посочувствовав ему в том, что вряд ли в ближайшие столетия мы получим практическую возможность подтвердить или опровергнуть его замечательные фантазии. Он посмотрел на меня странным долгим взглядом, но ничего не сказал.

Внезапно мне просто смертельно захотелось спать, так что я даже пошатнулся от резкого приступа сонливости. Мне было ясно, что этот немец трезв и вполне адекватен, и раз уж ему взбрело в голову сюда прийти, он с неменьшим успехом отсюда и выйдет. Посоветовав ему двигаться по моим следам, я взвалил рюкзак и потащился домой. Отойдя шагов на пятьдесят, я, сам не знаю зачем, обернулся и крикнул ему, что забыл спросить его имя. Имя, твое имя! Я видел в неверном свете догорающего костра, как он взглянул на небо, зачем-то обернулся, а потом крикнул в ответ: «Ганс. Меня звали Ганс!»

 

- И вы расстались? – Удивился Андрей.

- Ну я думал, что да, - со смехом ответил парень, - но немец потащился за мной, и я взял его к себе переночевать, не бросать же его на улице…

- Спать! – Голос Йолки прозвучал как приговор, все мгновенно снялись с мест и пошли к выходу.

- Я еще шлюшек пойду снимать, - с предвкушением произнес Андрей, одевая сандалии. Неловкости больше не было.

- Опоздал, - улыбнулась Йолка. – Массажные салоны закрываются тут в шесть-семь максимум.

- Да нет, есть несколько публичных домов в Тамэле и рядом, которые работают круглосуточно – подойдешь к любому велорикше, он тебя отвезет, - посоветовал Ганс.