ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. – Я – повелитель ужаса, как и Мал’Ганис, но я – не враг вам, – говорил ему Тикондрий, его губы искривились в до презрения высокомерной улыбке

Артас думал, скача верхом на верном ему даже в смерти Непобедимом в сторону Андорала, какой же иронией было то, что он должен был воскресить убитого им некроманта Кел’Тузада. Ледяная Скорбь шептала ему, но ему не нужен был голос меча – голос Короля-лича, как он сам себя окрестил – чтобы увериться в простой истине. Пути назад не было. Так же, как и желания вернуться. После падения Столицы Артас совершил паломничество паладина, только в его темной ипостаси. Он шел из города в город вдоль своих земель, обращая к себе народ своими новыми силами. Плеть, как окрестил это Кел’Тузад, была вполне подходящим названием. Орудие для самобичевания, которую использовали крайне фанатичные священники, чтобы очистить себя от грехов. Его же Плеть очистит землю от живых. Сам он стоял будто на грани двух миров. Он не умирал, но шепот Короля-лича называл его рыцарем смерти, а его кожа, волосы и глаза выцвели, будто говоря, что это – больше, чем просто красивый титул. Он не знал, кто он. Ему было все равно. Он нес волю Короля-лича, в его руках была Плеть, и странным и омерзительным образом он заботился о ней. Теперь Артас служил Королю-личу через одного из его сержантов, повелителя ужасов, точь-в-точь как Мал’Ганис. Тоже ирония. И ему тоже все равно.

– Я – повелитель ужаса, как и Мал’Ганис, но я – не враг вам, – говорил ему Тикондрий, его губы искривились в до презрения высокомерной улыбке. – Напротив, я пришел вас поздравить. Ты прекрасно справился с испытанием. Убил отца, отдал эти земли во власть тьмы. Короля-лича радует твой… энтузиазм.

После этих слов, Артас ощутил сразу два родных чувства – радость и боль.

– Да, – ответил он, стараясь сохранить твердый голос пред взором демона, – Все, чем я дорожил в этой жизни, я принес в жертву ему. И ничуть не жалею об этом. В моем сердце нет места для стыда и раскаянья!

И в глубине души он услышал другой шепот, не Ледяной Скорби: Лжец. Он заставил это странное чувство замолчать. Так или иначе, голос повиновался. Он не мог сейчас позволить себе размякнуть. Это как гангрена: не вырежешь сейчас – потом будет поздно. Тикондрий, казалось, этого не заметил. Он указал рукой на Ледяную Скорбь.

– Рунный клинок, покоящийся в твоих ножнах, был выкован моими братьями давным-давно. Король-лич позволил ему поглощать души смертных. Твоя душа стала первой.

Внутри Артаса взволновались чувства. Он взглянул на клинок. Слова Тикондрия зацепили его. Поглощать. Если бы Король-лич попросил его душу в обмен на спасение его народа, он бы отдал ее. Но Король-лич не просил – он просто взял. И теперь она там, внутри пылающего холодным светом меча, так близко к Артасу, что принц – точнее, король – мог почти коснуться ее. И что же, Артас получил то, чего просил? Его народ был спасен? А какое это имеет значение?

– Ну что ж – я проживу и без нее, – сказал он, заметив пристальный взгляд Тикондрия. – И что же от меня нужно Королю?

– Тебе предстоит возродить Культ Проклятых, чтобы с его помощью исполнить великую задачу – возродить некроманта по имени Кел’Тузад.

Ему сказали, что его останки покоятся в Андорале, где Артас и оставил их – кучу разлагающейся зловонной плоти. В Андорале, откуда начало распространяться зараженное чумою зерно. Он вспомнил, с какой ненавистью он накинулся тогда на некроманта – та ненависть давно прошла. Его бледные губы изогнулись в улыбке. Ирония. Дома, которые тогда горели пламенем, теперь были обугленными кусками древесины. Никто не спасет тех мертвецов, что станут между ним и его целью… Или не… Артас нахмурился и потянул за уздечку. Непобедимый тут же остановился. После смерти он оставался таким же послушным, как и при жизни. Артас бросил взгляд на кучку существ, бродящих вокруг. Крохотные лучики света, что сияли в этот пасмурный день, отражались в их…

– Доспехах! – вскрикнул он. Вдоль кладбища и вокруг одной маленькой гробницы караулили мужчины в доспехах. Он прищурился, а потом в удивлении уставился на них. Не просто живые, не просто воины, а паладины! Он знал, зачем они здесь. Кел’Тузад, оказывается, был интересен не только ему. Но он расторг орден. Никаких паладинов больше нет, тем более – здесь. Ледяная Скорбь томно шептала ему. Она жаждала крови. Артас вынул из ножен рунный клинок, и одно его появление вдохновило небольшую армию мертвых. Непобедимый помчался вперед, и на лицах стражей кладбища с его появлением читался страх. Они боролись отважно, но были обречены. Они и сами знали – это было видно в их глазах. И только он опустил Ледяную Скорбь, чувствуя, с какой радостью она приняла новые души, как услышал голос за своей спиной.

– Артас!

Артас уже слышал этот голос, но не мог припомнить где. Он оглянулся. Человек был высоким и статным. Он снял свой шлем, и теперь он видел густую бороду, по которой Артас и узнал его.

– Гавинрад! – удивленно сказал он. – Давно не виделись!

– Не слишком давно. Где тот молот, что мы тебе дали? – с отвращением сказал Гавинрад. – Оружие паладина. Оружие чести.

Артас вспомнил. То был тот человек, что возложил молот к его ногам. Как чисто, как ясно, как просто все казалось в те дни.

– У меня теперь оружие получше, – сказал Артас. Он поднял Ледяную Скорбь. Она билась в его руке от нетерпения. Но в его мыслях зародилась прихоть, и он повиновался ей. – С дороги, брат! – сказал он с несвойственной мягкостью в голосе – Я пришел за парой старых костей и не хочу, чтобы мне мешали! Ради того дня, ради ордена, в котором мы были, не заставляй меня поднимать на тебя руку и дай пройти.

Густые брови Гавинрада сдвинулись, и он плюнул в сторону Артаса.

– Не могу поверить, что когда-то мы называли тебя своим братом! Зачем только Утер поручился за тебя? Твое предательство разбило Утеру сердце! Он готов был отдать за тебя жизнь – и вот твоя благодарность? Я знал, что избалованному принцу не место в рядах ордена! Ты осквернил имя Серебряной Длани!

Внутри Артаса вспыхнула ярость, так быстро, так сильно, что он едва ею не захлебнулся. Да как он смеет! Артас – рыцарь смерти, длань Короля-лича! Жизнь, смерть, жизнь после смерти – все повинуется его воле. А Гавинрад посмел плюнуть на его предложение разойтись с миром? Артас оскалил зубы.

– Нет, брат, – мягко проговорил он, – Я убью тебя, и подниму назад, как своего слугу. И заставлю петь под мою дудку. И вот это, Гавинрад, осквернит имя Серебряной Длани.

Он с улыбкой поддразнил его к себе. Нежить и культисты, что пришли за ним, тихо ждали позади. Гавинрад не набросился на него, но собрался и воздал мольбу Свету, что уже его не спасет. Артас позволил ему закончить молитву, позволил ему зажечь свой молот пламенем праведного гнева, как делал и он сам когда-то. С Ледяной Скорбью в руках и властью, данной Королем-личем, он знал, что Гавинрад обречен. И вправду. Паладин бросил в бой все свои силы – но и этого оказалось мало. Артас играл с ним, делая вид, что молитва Гавинрада сломила его, но вскоре ему наскучили игры, и он сразил бывшего брата по оружию одним мощным взмахом клинка. Он ощутил, что Ледяная Скорбь поглотила еще одну душу, и вздрогнул, когда безжизненное тело Гавинрада рухнуло на землю. Несмотря на обещание, данное ему перед боем, Артас позволил паладину умереть навсегда. Коротким жестом он приказал своим слугам откопать труп. Сам он оставил Кел’Тузада гнить там, где он умер, но кто-то, скорее всего верные последователи некроманта, возвели для его тела целый маленький склеп. Теперь послушники Культа Проклятых умчались к гробнице и с трудом отодвинули крышку. Внутри был гроб, и его быстро вытащили наружу. Артас с улыбкой легонько пнул его.

– Следуй за мной, некромант, – насмешливо сказал он, когда ящик перенесли на борт транспортного средства, прозванного “труповозкой”, – Силы, которым ты служил, вновь призывают тебя.

“Я же говорил: моя смерть ничего не изменит.”. Артас оцепенел. Он уже почти привык слышать голоса в голове. К голосу Короля-лича, что шептал ему через Ледяную Скорбь, так точно привык. Но это был не Король-лич. Он узнал этот голос. Он слышал его прежде, но тогда голос был высокомерным и едким, а не тихим и заговорщическим. Кел’Тузад.

– Что за… Теперь я слышу призраков?

И не только слышал. Видел. Одного уж точно. Перед его глазами медленно появилась фигура Кел’Тузада, прозрачная и легкая, с зияющими темными дырами вместо глаз. Но это явно был он, и его призрачные губы изогнулись во всезнающей улыбке. “Я рад, что не ошибся в тебе, принц Артас.”.

– Вас только за смертью посылать, принц, – прогромыхал сердитым басом, казалось, неоткуда взявшийся Тикондрий, и призрак – если он и был там – исчез. Артас встрепенулся. Ему только показалось? Вместе с душою он стал терять разум? Тикондрий, ничего не заметив, сбросил крышку гроба и с отвращением увидел внутри почти сгнивший труп Кел’Тузада. Артас ожидал, что смрад будет ужаснее, но все равно было мерзко. Он вспомнил, как прошла уже почти целая жизнь с тех пор, как он поразил некроманта своим молотом и как на его глазах труп начал разлагаться. – Останки почти разложились. Мы не довезем их до Кель’Таласа.

Артас с радостью отвлекся от созерцания мертвеца.

– Кель’Талас? Золотой эльфийский край…

– Да. Только сила Солнечного Колодца эльфов может вернуть Кел’Тузада к жизни, – хмурый взгляд повелителя ужаса помрачнел еще больше, – У паладинов хранится особая урна. В ней мы сможем привезти останки некроманта в нужное место в сохранности.

Повелитель ужаса ухмыльнулся. За этой задачей стояло больше, чем казалось на первый взгляд. Артас хотел было спросить его, но сдержался. Если Тикондрий не рассказал подробности – значит, и не расскажет. Он пожал плечами, оседлал Непобедимого и поскакал, куда ему велели. А за спиной его слышался зловещий хохот демона. Тикондрий был прав. Вдоль дороги шла маленькая похоронная процессия. Артас узнал ее по церемониям – это были похороны генерала или важного сановника. Несколько человек в доспехах строем шли впереди. Один, посреди процессии, нес что-то в сильных руках. Слабые лучики света заиграли на его доспехах и на том, что он нес – на урне, о которой говорил Тикондрий. И вдруг Артас понял, что так позабавило Тикондрия. Ноша паладина была особой, броня – единственной в своем роде. Артас схватил во внезапно ослабевшие руки Ледяную Скорбь. Он приказал несметному полчищу спуститься вниз и, немного встревоженный, пошел за ним. Хоть процессия и состояла из знатных борцов, но она была небольшой, и ее легко было окружить. Они обнажили клинки и молоты, но не стали нападать, ожидая приказов человека, что держал в руках урну. Утер – это не мог быть никто иной – держал себя в руках. Он бросил взгляд на бывшего ученика. Его лицо оставалось безразличным, хоть и куда более уставшим, чем его помнил Артас, но глаза горели праведной яростью.

– Пес всегда вернется к своей рвоте, – процедил Утер, его слова хлестали как кнут. – Я молил Свет, чтобы ты остался в стороне.

Артас вздрогнул, но ответил грубым голосом.

– Для меня это только начало пути. А ты, я вижу, все еще называешь себя паладином, хоть я и распустил орден.

Утер засмеялся, но в его смехе была неприкрытая горечь.

– Будто ты имел право сам его распустить. Я отвечаю перед Светом, мальчишка. Как и ты когда-то.

Свет. Он все еще помнил его. Его сердце пошатнулось в груди, и на миг он опустил меч. Тогда в его уме зашептал голос, что напомнил ему о власти, данной ему теперь, и о том, что он не получил бы ее, следуя стезям Света. Артас крепко сжал в руках Ледяную Скорбь

– Когда-то я делал много глупостей, – парировал он. – Но теперь уже нет.

– Твой отец правил этой страной пятьдесят лет, а ты уничтожил все за несколько дней. Но разрушать легче, чем строить, правда?

– Как трогательно, Утер. Жаль, у меня нету времени на разговоры о былом. Я приехал сюда за урной. Отдай мне ее – и ты умрешь без мучений.

Никакой пощады. Никакой, даже если он будет молить о ней. Особенно если он будет молить. Слишком много связывало их в прошлом. Слишком много чувств было между ними. Теперь Утер был в гневе и испепелял взглядом Артаса.

– В ней – прах твоего отца, Артас. Неужели ты осмелишься вновь оскорбить его память?

Внезапно Артаса поразило. Отец…

– Я и не знал, что в этой урне, – пробормотал Артас, как Утеру, так и самому себе. Это было второй причиной, вызвавшей ухмылку на лице повелителя ужаса. Он знал, что было в урне. Испытание во время испытания. Мог ли Артас поднять руку на наставника? Мог ли осквернить прах своего отца? Артасу стало дурно от всего этого. Он обратил это в гнев, поднял Ледяную Скорбь. – Но это и не важно. Я получу то, зачем пришел. Так, или иначе.

Ледяная Скорбь задрожала в руках и мыслях, ожидая схватки. Артас приготовился напасть. Утер оценил его взглядом и медленно поднял свой пылающий молот. – Я не хочу в это верить, – сказал он, и Артас с ужасом понял, что на его глазах появились слезы.

– Когда ты был молодым и самовлюбленным, я считал это просто ребячеством. Когда в тебе родилось упрямство, я решил, что это просто стремление вырваться из тени своего отца. А в Стратхольме… прости меня Свет… я молился, что ты сможешь увидеть свои ошибки и вернуться на свой путь. Я не мог поднять руку на сына моего правителя.

Артас улыбнулся, и они двое стали кружить друг против друга.

– Но сейчас-то придется.

– Это была моя последняя клятва твоему отцу. Моему другу. Я обязан похоронить его с почестями, даже если его, беспомощного и безоружного, убил его собственный сын.

– Ты умрешь ради клятвы.

– Может быть, – Утера, казалось, это совсем не беспокоило. – Я лучше умру, исполняя свой долг, чем буду жить твоей милостью. Я рад, что он умер. Рад, что он не видит, во что ты превратился.

Эти слова… больно задели его. Артас сам не ожидал этого. Он остановился, и внутри его вскипели чувства. И Утер воспользовался этой заминкой, чтобы напасть.

– Во имя Света! – крикнул он, взмахнув со всей силой молотом. Светлое оружие просвистело возле Артаса. Он уклонился в последний момент, и его лицо ощутило ветер, разрезанный молотом. Лицо Утера было спокойным, сосредоточенным… и смертельным. Это был его долг, он знал это – убить изменника и остановить распространение зла. Так же и Артас знал, что обязан избавиться от человека, который когда-то научил его жить. Он должен избавиться от прошлого… всего своего прошлого. Иначе оно всегда будет следовать за ним, искушая возможностью раскаянья и прощения. С диким криком Артас опустил Ледяную Скорбь. Молот Утера блокировал удар. Два человека смотрели друг на друга, их глаза разделяло несколько дюймов, и каждый из них старался пересилить другого, пока Утер не откинул Артаса назад. Парень споткнулся, и Утер продолжил натиск. Его лицо было непоколебимо, но глаза были решительными и жестокими. Казалось, он сражался так, будто его победа неизбежна. Самоуверенность сыграла с Артасом злую шутку. Ведь никогда раньше он не был сильнее Утера, пока не…

– Все закончится здесь, парень! – громогласно сказал Утер. Артас с ужасом увидел, что паладин весь пылал ярким светом. Не только его молот, но и все его тело, будто сам он был оружием Света, что сразит Артаса.

– Во имя правосудия!

Молот опустился. Артас тяжело выдохнул, когда молот ударил его прямо в живот. Лишь его доспехи спасли его, выдержав даже удар пылающего молота светоносного паладина. Артас растянулся на земле, Ледяная Скорбь выпала из его рук, и он из последних сил пытался подняться или хотя бы дышать. Свет… он отвернулся от него, он предал его. И теперь он отомстил через Утера Светоносного, своего величайшего защитника, наделив его своим блеском и славой. Жар, окутавший Утера, раскалился, и Артас согнулся в муках, ведь он обжигал его глаза и душу. Он был не прав, когда предал его, ужасно не прав, ведь теперь милосердие и любовь покинули его, оставив лишь зияющую рану. Он посмотрел вверх, на чистый белый свет, что был в глазах Утера, и заплакал, готовясь к смертельному удару. Он выхватил меч, сам того не понимая – или он вскочил ему в руки по собственной воле? В том хаосе, что царил в его голове, Артас не мог узнать ответ. Все, что он знал – это то, что в его руках теперь Ледяная Скорбь, а в голове – шепот. Там где есть Свет – есть и тень. Там где есть день – есть и ночь. И даже самую яркую свечу можно загасить. Как и самую светлую жизнь. Он взглотнул комок в горле и снова смог дышать. И вот тогда Артас сумел заметить, что Свет вокруг Утера чуточку потускнел. А затем Утер поднял молот, чтобы нанести Артасу последний удар. Но Артаса там уже не было. Если Утер был как медведь, громадный и могучий, то Артас был подобен тигру, сильному, быстрому и ловкому. Молот, могучее и Светом благословенное оружие, не предполагал быстрого боя, что отлично подходило к стилю боя Утера. Ледяная Скорбь же, хоть и была огромным двуручным клинком, казалось, могла сражаться и самостоятельно. Он вновь бросился в бой, отставив самоуверенность и теперь сражался во всю силу. Он не замедлил напасть на Утера первым, не дал паладину опомниться, чтобы поднять молот и опять нанести сокрушительный удар. Утер с удивлением смотрел на него, но свет, что ярко пылал в его теле, рассеивался с каждой секундой. Рассеивался перед властью, данной Королем-личем. Снова и снова Ледяная Скорбь наносила удары – что отражались то головкой молота, то рукоятью, то доспехами, больно укусив паладина прямо в то место, где наплечник крепится к нагруднику. Утер выругался и отступил назад. Из его ран лилась кровь. Ледяная Скорбь жаждала большего, и Артас готов был ей его дать. С диким ревом Артас набросился на противника. Молот, огромный и светозарный, упал из обессилевших пальцев Утера, когда Ледяная Скорбь вгрызлась в его руку. Удар изогнул нагрудный доспех Утера. Спустя мгновение второй удар в то же самое место разломил его и меч вонзился в его грудь. Накидка Утера, синяя в золоте, в цветах Альянса, которому он когда-то служил, упала на заснеженную землю, и Утер Светоносный тяжко пал на колени. Он посмотрел на Артаса. Он тяжело дышал, кровь сочилась из его рта, лилась на бороду, но на его лице не было ни намека на поражение.

– Надеюсь, для тебя уже приготовлено место в аду, – он кашлял, захлебываясь кровью.

– Боюсь, мы этого никогда не узнаем, Утер, – холодно сказал Артас, поднимая Ледяную Скорбь, что почти пела, в ожидании последнего удара. – Все дело в том, что я собираюсь жить вечно.

Он опустил рунный клинок прямо вниз, сквозь горло, чтобы заставить его непокорный голос навсегда замолчать, прямо в его большое сердце. Утер умер на месте. Артас вытащил клинок и, потрясенный, отступил назад. Конечно, только из-за ликования. Он встал на колени и поднял урну. Он держал ее в руках несколько долгих мгновений, и тогда медленно разломил печать и опрокинул ее, высыпая содержимое. Прах короля Теренаса упал, подобно серому дождю, на снег. Внезапно поднялся ветер. Серый пепел, который был всем, что осталось от короля, побежал за ветром, будто стремясь укутать рыцаря смерти. Артас оступился назад. Его руки сами по себе поднялись, чтобы прикрыть лицо. Он закрыл глаза и отвернулся, но слишком поздно. Пепел вызвал удушье, и он закашлялся. Он пытался протереть руками лицо, стереть пепел, что забивал его горло, жалил глаза. Он пытался его выплюнуть, его подташнивало. Артас глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки. Спустя мгновение он встал прямо. Если у него теперь и были какие-то чувства, то они засели так глубоко, что он и сам не знал о них. С каменным лицом он повернулся к вонючей труповозке, везшей останки Кел’Тузеда, и показал урну одному из служителей Плети. – Положи некроманта сюда, – приказал Артас. Он оседлал Непобедимого. Кель’Талас был совсем недалеко.