Интересные факт

Хотя впоследствии эта речь Черчилля часто упоминалась под другим названием — «Железный занавес», собственно параграф о «железном занавесе» Черчилль не включил в предварительно розданный прессе текст. Стенографисты и репортёры, не ожидавшие, что он отойдёт от текста, почти упустили этот исторический параграф. Только после окончания церемонии они восстановили его как могли из того, что каждый из них успел записать. Тогдашняя техника не позволила сразу сделать качественную аудиозапись выступления. Была привлечена кампания «Аудио-Скрипшн» из Нью-Йорка для восстановления тембра голосов Черчилля и Трумэна, очистки записи от посторонних шумов, и лишь тогда текст речи был окончательно уточнён.

В предварительно напечатанном и розданном тексте речи отсутствовал также и параграф, в котором Черчилль упоминает необходимость создания нового союза в Европе («…безопасность в мире требует нового союза в Европе, из которого ни одна нация не может быть постоянно исключена.»). Эта мысль в более развёрнутом виде была раскрыта в выступлении Черчилля в сентябре 1946 года в Цюрихе и формулировала идею Европейского Союза и призывала к формированию организации, получившей позднее название Совета Европы, а в 1949 году сам Черчилль принял участие в первой её ассамблее.

«От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике через весь европейский континент опустился железный занавес». Эта фраза, которой суждено было стать знаменитой, была произнесена Уинстоном Черчиллем в маленьком американском городке Фултоне, штат Миссури, 50 лет назад.

И хотя великий британец выступил как частное лицо, его слова вызвали самый широкий отклик в мире и повлияли на последующую политическую стратегию на международной арене. Сыграл роль не только его огромный авторитет военного лидера и политического деятеля. Важны были еще и обстоятельства, связанные с этим выступлением. Как стало позднее известно, речь была произнесена с ведома и согласия тогдашнего руководства английского правительства и согласована с президентом США Гарри Трумэном. У.Черчилля накануне принимали в Белом доме в Вашингтоне, и его хозяин совершил тысячемильное путешествие в Фултон, чтобы представить оратора аудитории Вестминстерского колледжа.

Опытный политик У.Черчилль не утверждал, что Советский Союз хочет войны. СССР, говорил он, желает воспользоваться «плодами войны и получить возможность неограниченного распространения своего могущества и своей доктрины». Поэтому никакое умиротворение невозможно. Это замечание содержало аналогию между СССР 1946 года и фашистской Германией 30-хгодов.

В Москве речь У.Черчилля вызвала гнев и тревогу. Иосиф Сталин расценил ее «как опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество». В интервью корреспонденту газеты «Правда» Сталин заявил, что «по сути дела г-нЧерчилль стоит теперь на позиции поджигателя войны. И г-н Черчилль здесь не одинок — у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки». В раздражении Сталин говорил, что «г-н Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей». Позорящее сравнение с нацистами было обращено Сталиным против его оппонентов. Такова была официальная реакция советского руководства на речь Черчилля.

Справедливости ради отметим, что политика сталинского Кремля в это время давала повод для недоверия и беспокойства. Требование нефтяных концессий на севере Ирана, нарушение сроков вывода советских войск из страны, заявление министра иностранных дел СССР Вячеслава Молотова о том, что Москва претендует на Дарданеллы, желание установить советскую опеку над Ливией — были расценены на Западе как продолжение экспансионистской политики дома Романовых.

Возникшая напряженность и конфронтация между бывшими недавними союзниками возникли не случайно.

Корни ее уходили в довоенный период — ко времени заключения позорных мюнхенского соглашения 1938 г. и советско-германских договоров 1939 г. (некоторые исследователи, изучая подлинные истоки всего феномена «холодной войны» в целом, неизбежно возвращаются к октябрю 1917 года, когда началось противостояние мира капитализма и СССР). Она (конфронтация) вытекала из прошлого довольно сложных отношений между участниками «Великой тройки» (Рузвельтом, Сталиным и Черчиллем), создавшими в годы войны антигитлеровскую коалицию по формуле: «У нас общий враг, значит мы — друзья». Как только врага не стало, союз рухнул, вновь превратив партнеров в лютых врагов.

Удивляться этому вряд ли стоит. Опыт мировой истории свидетельствует, что во всех больших войнах, особенно с участием коалиции нескольких стран, по мере приближения победы усиливались споры и разногласия среди победителей. (В скобках заметим, что это относится не только к войне и не только к прошлому. Достаточно оглянуться вокруг.) Здесь было еще сложнее. В антифашистскую коалицию входили не просто несколько стран. Они придерживались несовпадающих социально-политических ориентаций. Не зря один из западных исследователей назвал ее «несовместимым союзом».

Достаточно вспомнить о противоречиях, которые возникли уже летом 1945 года на Потсдамской конференции руководителей держав-победительниц относительно будущего Германии и ее бывших союзников в Европе или войну маневров и пропагандистских акций в ООН уже на первых заседаниях ее Генеральной Ассамблеи и Совета безопасности еще до фултонской речи У.Черчилля. О конфронтационной атмосфере в этой международной организации написано достаточно много. Но вот еще один, казалось бы, малозначащий эпизод. Как вспоминает бывший советский дипломат А.А.Рощин, на одном из ночных заседаний в Подготовительной комиссии ООН в ноябре 1945 года председатель решил проверить кворум для продолжения работы и устроил перекличку присутствовавших делегатов. Представитель Белоруссии, не поняв замысла председателя, но услышав положительные выкрики предшествовавших ему делегатов западных стран, сказал «нет», хотя и присутствовал на заседании комиссии.

Сейчас, оглядываясь назад и располагая новыми материалами, в том числе архивными (не только западными, но и московскими), можно сделать вывод о взаимной виновности СССР и США в развязывании и последующем продолжении «холодной войны».

Что же касается фултонской речи У.Черчилля, с которой мы начали наш рассказ, то исследователи по обе стороны «железного занавеса» не без основания считают ее прологом западной стратегии, которая спустя год произвела на свет «доктрину Трумэна» и «план Маршалла», а вскоре вслед за этим и Североатлантический союз. И не зря отмечают, что с этого времени наступил новый этап в истории международных отношений, который по меткому выражению известного американского журналиста Уолтера Липпмана вошел в политический лексикон под названием «холодная война».

Интересно, что термин «холодная война» впервые был употреблен еще в начале XIV века кастильским принцем Хуаном Мануэлем — полководцем и писателем. Рассуждая о затяжной борьбе между христианами и мусульманами на Иберрийском полуострове, Мануэль заметил, что «горячие» и «холодные» войны отличаются среди прочего и тем, как они заканчиваются. «Горячая война» кончается или гибелью, или миром, а «холодная война» не приносит ни мира, ни чести тому, кто ее начинает.

Может быть, поэтому в течение многих лет не утихала идеологическая борьба и споры между политиками и историками по обе стороны «железного занавеса». Даже сейчас, когда эта проблема, по мнению многих, ушла в прошлое, дискуссии не прекращаются. Это не праздное любопытство сторонних наблюдателей и не только естественное стремление людей к поискам истины, исторической справедливости. Без правильных и честных ответов на вопросы, почему после жесточайшей в истории мировой войны не был использован шанс строительства прочного мира для многих поколений, как и почему человечество было втянуто в состояние длительной, изнуряющей, мрачной и опасной военно-политической, экономической, технологической, психологической, культурной и иной конфронтации, невозможно извлечь уроков из прошлого и предотвратить ее повторения.

Как отмечает известный американский ученый-историк и общественный деятель профессор Нью-Йоркского университета Артур Шлезингер (младший), в «славные» дни «холодной войны» каждая сторона приписывала другой наличие разработанного плана мирового господства и способность реализовать его с дьявольской эффективностью. Каждая из сторон считала, что противостоящая сторона угрожает самому ее существованию. Геополитическое соперничество в ряде случаев принимало такие формы, которые ставили под угрозу само существование человеческой цивилизации (вспомним «Карибский кризис»).

«В прошлые века, — писал английский журналист Стюарт Стивен, — столь невыносимое напряжение разрядилось бы, видимо, разрушительной войной. Ныне такой выход был практически невозможен. Европа, едва уцелевшая в недавней войне, не пережила бы ядерного конфликта. (В этой связи можно согласиться с Эльспет Ростоу, высказавшей мысль о том, что Нобелевскую премию мира следовало бы присудить атомной бомбе. - Б.З.). Таким образом, лишенные возможности решать непримиримые противоречия старым методом, два могущественных блока бурлили ненавистью, подобно двум бойцовским петухам, еще не выпущенным из клетки».

Так продолжалось свыше четырех десятилетий.

Когда в мае 1989 года венгерские солдаты начали разбирать оборонительные сооружения на западной границе, никто не предполагал, что в это маленькое отверстие и без того наиболее проницаемой части «железного занавеса» задуют такие ветры, которые всего через несколько месяцев, 9 ноября 1989 года, снесут и символ «холодной войны» — Берлинскую стену.

Прошло 50 лет со дня фултонской речи Уинстона Черчилля. Революции в странах Восточной Европы, распад «восточного блока» и его лидера Советского Союза и появление на мировой арене новых независимых государств, партий, лидеров, небывалые радикальные перемены в Европе и мире породили надежду народов на торжество идеалов мира, свободы и демократии.

«Железный занавес» поднялся. Уходит в прошлое тотальная ядерная военная угроза и глобальное противоборство по линии коммунистический Восток — демократический Запад, СССР — США, ОВД — НАТО. Но увы... На смену того «нового средневековья», о котором говорил в Фултоне У.Черчилль, не пришел Ренессанс. Это мы видим сейчас и на Ближнем Востоке (несмотря на развитие здесь мирного процесса), и в Боснии (несмотря на дейтонские договоренности), и в Таджикистане, и в Чечне, и в Алжире, и в Афганистане и в других «горячих точках» планеты, где в вооруженных конфликтах и гражданских междоусобицах гибнут десятки людей (прежде всего, мирных граждан), множится количество беженцев, участь которых трагична, разрушаются ценности, доставшиеся человечеству в наследство от прошлых цивилизаций.

История оказалась сложнее, чем мог предвидеть великий британский политик 50 лет назад и современные государственные мужи, мудрецы, ученые, пророки, эксперты даже каких-то 5 — 7 лет назад, полагавшие, что едва исчезнет «империя зля», в мире наступит тишь и благодать.

Эйфория, подъем оптимистических настроений по мере появления новых проблем, к разрешению которых оказались не готовы ни политическое мышление, ни существующие структуры, сменились на неясные чувства бессилия, неуверенности и непредсказуемости. Попытки влить «новое вино в старые мехи», давая традиционные ответы на нестандартные задачи, ни к чему не привели. Вместо удобной определенности эпохи «холодной войны» наступило чувство неуверенности и непредсказуемости, «бесконечное множество открытых вариантов будущего» (Р.Дарендорф) обрекает на неуверенность и дезориентацию не только Восточную, но в не меньшей степени и Западную Европу. «Запад, — писал М.Якобсен, — выиграл «холодную войну» (у нас, щадя национальное самолюбие, звучала фраза: «В этой войне не было победителей, а есть только проигравшие». - Б.З.), но преобладающим настроением в Европе является неопределенность. Правые утратили своего врага, левые — свои иллюзии: все чувствуют себя дезориентированными». Такое ощущение известный американский историк, профессор университета в штате Огайо Джон Гэддис назвал «синдромом собаки и автомобиля». По его мнению, Запад похож на собаку, которая обычно преследует автомобиль, не совсем представляя себе, что будет делать, если догонит его.

Неудивительно, что политики и политологи задают вопросы: окончилась ли «холодная война» или это только перемирие? Есть ли вероятность того, что «железный занавес» снова опустится над Европой? И, если опустится, то где и когда?

И через 50 лет после начала «холодной войны» и через 5 лет после ее окончания Европа все еще далека от вожделенного единства.

Хотя социалистическая система и ее военно-политические и экономические организации перестали существовать, разделение на две зоны не было преодолено. Через ров, который более 40 лет разделял континент на две части, перекинуто несколько мостов, но устойчивость их ограничена. Попытки же засыпать сам ров остаются до сих пор робкими. «Железный занавес» поднят, но невидимая линия отделает европейские государства с большей или более надежной безопасностью, объединенные в рамках НАТО и Европейского Союза, от центрально- и восточноевропейских стран, которые не включены в какие-либо структуры безопасности и практически оказались вне основного потока мировой интеграции. Опасаясь возврата к прошлому (зависимому от Москвы положению), боясь оказаться в «балканском», «кавказском» или, возможно, новом — «славянском» котле, страны, ранее находившиеся на Востоке от линии Штеттин — Триест, стремятся войти или «вернуться» (выражение Вацлава Гавела) в Европу, вступив в организации Европейский Союз и НАТО — под крышу привычных западных институций.

Если это произойдет (никто не может помешать этому), а Россия останется за бортом, т.е. в изоляции (что, несомненно, бумерангом ударит по Западу), более того, если в России победят силы, стремящиеся вернуть прежний порядок вещей образца 50 — 80-х годов, то не исключено, что появится новый Черчилль и в Фултоне или другом месте произнесет: «Через весь европейский континент опустился железный занавес». Но вместо слов: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике» будут слова: «От Мурманска на Баренцевом море до Сочи на Черном море». Лучше и спокойнее от этого не будет ни вновь разделенной Европе, ни миру. Скорее — наоборот. (Когда готовилась эта статья к печати, мир облетела новость о том, что в марте 1996 года в Фултоне выступила с речью тоже экс-премьер Великобритании Маргарет Тэтчер. Перед угрозой распространения оружия массового уничтожения, наступившей после краха Советского Союза, слома и ликвидации ракетно-ядерного паритета между Востоком и Западом, заявила она, у последнего нет сегодня задачи более насущной, чем отгородиться от внешнего мира (на этот раз не железной стеной, а новейшей и непременно единственной системой противоракетной обороны). Опять рвы, ограждения, завесы.

Неужели и сегодня будет упущен уникальный шанс (не окажется ли он последним?) на мирное развитие единой Европы? Неужели после стольких лет войн и страданий, надежды и ожидания, которые жили и живут в сердцах наших народов, вновь не осуществятся? Не хочется в это верить.