За тёмной завесой

 

1 мая 1915 г.

 

Однажды ночью, когда умолк шум битвы и полная луна освещала своими лучами истоптанную землю, заполненные людьми окопы, по-весеннему нежную зелёную траву и неброско раскрашенные цветы, я столкнулся лицом к лицу с могущественным Существом, закутанным в тёмную мантию. Неторопливой и величественной походкой двигалось оно вдоль передовых позиций.

Увидев меня, существо остановилось. Остановился и я, поражённый его грациозностью, высоким ростом и окружающим его ореолом царственности. Его лицо было скрыто от меня.

— Кто ты, — спросил он, — блуждающий здесь в этот час, как будто погружённый в раздумья?

— Я — человек, которому о многом надо подумать, — ответил я, — а этот час более всего подходит для размышлений.

— И о чём же ты размышляешь?

— О войне — той, что под нами.

— И о чем же ты думал, когда мы встретились?

— Я думал о мире, — сказал я, — и спрашивал себя о том, как можно остановить эту кровавую бойню.

— Закономерный вопрос, — сказало царственное Существо, — быть может, я смогу тебе чем-нибудь помочь.

— Почему бы тебе не сбросить своё покрывало? — предложил я. — Я привык видеть лица тех, с кем разговариваю.

Существо отбросило край мантии, закрывавший его голову, и я увидел лицо, выражение которого даже затрудняюсь описать. В нём отражались сила и злоба, и ещё — странная красота, одновременно и недо- и сверхчеловеческая. На нём как бы застыли вечная боль и вечная борьба, но в глазах горел огонь воли, поразивший меня своей силой.

— Кто ты? — спросил я.

— Какая разница, кто я, — ответило Существо. — Я тот, кто пришёл, чтобы разрешить загадку, занимающую твои мысли.

— Но ты не похож на ангела мира, — сказал я, — скорее, ты похож на тех, кто своими руками ещё больше разжигает пожар войны.

— Именно поэтому я и разбираюсь в том, как следует восстанавливать мир. Что может знать о мире миролюбивое существо? Только воину известен смысл этого слова.

— Я готов выслушать всё, что ты мне скажешь, — ответил я ему, — поскольку вижу, что тебе известно кое-что о Законе.

— Я — один из исполнителей Закона, — сказал он, — и я знаю, как можно вернуть мир на Землю.

— Ты расскажешь об этом мне?

— Для этого я и пришёл сюда, и для этого встретился с тобой, — ответил он.

— А как ты обо мне узнал?

— Я знаю всех самых сильных тружеников и ещё многих из тех, кто менее силён. Ты — из числа сильных.

— То, что ты говоришь, — слишком большая честь для меня, — сказал я, — ведь я — всего лишь скромный солдат в армии исполнителей Закона.

— Скромность свойственна великим, — заметил он, пристально глядя мне в глаза, как будто стараясь определить, какой эффект произвели его слова.

— Кто бы ты ни был, — сказал я, — а я догадываюсь, что существо ты необычное, — знай, что вопрос о моём личном статусе уже давно перестал входить в сферу моих первостепенных интересов.

— Вот поэтому ты и можешь послужить интересам мира.

— Тогда говори, — попросил я.

Некоторое время он смотрел на меня огненным вопрошающим взглядом, а затем спросил:

— Ты устал от войны, от трудов войны?

— Меня больше утомляет моё сочувствие страждущим.

— И ты хотел бы, чтобы они перестали страдать?

— Временами мне кажется, — сказал я скорее сам себе, нежели ему, — что ради прекращения всех тех ужасов, что творятся там внизу, я с удовольствием отдал бы свою собственную жизнь.

— Свою жизнь? А что ты имеешь в виду, говоря о собственной жизни?

— Я имею в виду сознание своей свободы и свободу своего сознания.

— Неплохое определение для жизни подобных тебе существ, — отметил мой собеседник. — Так ты в самом деле готов пожертвовать своей жизнью ради мира?

— С радостью, если, конечно, это действительно сможет спасти мир.

— Такое возможно.

— Тогда не мог бы ты перейти сразу к делу? — потребовал я. — Я чувствую, что ты собираешься сказать мне нечто важное.

— Что же может быть важнее, — возразил он, — чем принесение в жертву во имя мира такой жизни, как твоя?

— Продолжай.

— Есть способ, — сказал он, — освободить людей там внизу от дальнейших страданий, пожертвовав тем, что ты называешь «сознанием свободы и свободой сознания».

— И вновь я говорю тебе — продолжай.

— В моих силах, — сказал он, подходя всё ближе ко мне и впиваясь в меня своими горящими глазами, — в моих силах так повлиять на умы людей в сражающихся армиях, в армиях по обе стороны фронта, что они откажутся продолжать войну друг с другом.

— И предадут каждый свою родину?

— И восстановят мир, — поправил он меня.

— А какая роль во всём этом будет отведена мне?

— Очень важная роль.

— Ты опять говоришь загадками.

— Что ж, я объясню, — ответил он. — Но чтобы ты понял меня, я должен сначала рассказать тебе о том, кто я такой. Я — один из тех, кто служит Добру тем, что противостоит ему, и придаёт ему тем самым ещё большую силу и активность.

— Я так и подумал. А теперь ты можешь сказать мне прямо, для чего тебе понадобился я?

— Я хотел предложить тебе следующее. Если ты действительно хочешь, чтобы эта бойня прекратилась — а она длится уже достаточно долго, чтобы достичь той цели, которой служу и я залить весь мир кровью, причинить ему такие разрушения, каких не исправить потом и за десять лет созидательного труда, пробудить всю ту ненависть и все те дурные страсти, что гнездятся в сердце человека, — если ты хочешь, чтобы эта бойня прекратилась, то у меня есть средство, которое может её прекратить.

— Да, но при чём тут я?

— Я уже давно за тобой наблюдаю, — сказал он, — и вижу, с каким усердием ты следуешь принципам, данным тебе твоим Учителем.

— Тогда почему ты спросил меня при встрече, кто я такой?

— Только для того, чтобы как-то начать разговор.

— Так, так, — сказал я.

— Я наблюдал за тобой, — повторил он, — и понял, что с твоей силой и твоими познаниями ты мог бы принести огромную пользу, если бы переменил свои симпатии и примкнул к нам. Твоё сознание свободы возросло бы ещё больше.

— Но это сознание свободы было всего лишь моим определением жизни! Я полагал, что, стараясь приспособить своё собственное суждение к ограниченности моего разума, ты скажешь мне, что, потеряв свою жизнь, я обрету её.

Едва заметная улыбка слегка исказила морщинистое лицо стоявшего передо мною существа.

— А ты был бы нескучным помощником, — сказал он, — подумай ещё раз, прежде чем отказаться от моего предложения.

— Ты предлагаешь мне сделку, — ответил я, — но так и не сказал прямо, в чём же она заключается. А я — старый юрист и потому привык соблюдать формальности.

Улыбка тут же слетела с лица моего собеседника, и он сказал мне:

— Если ты станешь одним из нас, я остановлю эту войну.

— А ты можешь?

— Могу.

— Как?

— Я тебе уже говорил.

— Но то лекарство, которое ты предлагаешь, хуже самой болезни, даже если предположить — в чём я лично сомневаюсь, — что пациент согласится его проглотить.

— Значит, ты не согласишься пожертвовать собой, даже если я докажу тебе, что смогу выполнить свою часть сделки?

— Не соглашусь.

— Значит, на самом-то деле судьба мира тебя мало заботит!

— Ты говоришь, как настоящий немецкий пропагандист, — сказал я ему.

— Ты хочешь сказать, что они рассуждают так же логично, как я, — уточнил он.

— Я всегда удивлялся, — ответил я, — в какой это школе они так здорово освоили такую логику.

— Так ты отказываешься от моего предложения?

— Мне непонятно, почему ты вообще стал тратить на него своё время и силы.

— В любом случае, об этом не стоит жалеть: само общение с тобой — это уже настоящее удовольствие.

— Я уже слышал раньше, что дьявол — великий льстец.

— Дьявол просто очень вежлив.

Мы стояли, глядя друг на друга оценивающим взглядом. Он действительно был интересным объектом для изучения.

— Давай забудем на время о том, что у нас разные идеалы и разные цели, — сказал я ему, — и поговорим просто как два разума...

— Равные по своей силе, — вставил он.

— Как два разума, — повторил я. — Скажи мне, почему, стараясь привлечь меня на свою сторону, ты решил сыграть на моей любви к миру и на моей готовности пожертвовать собой ради него?

— А на чем ещё я мог бы сыграть?

— Но ведь должно же у меня быть какое-то слабое место, какой-то тайный грех, используя который, твой острый ум мог бы попытаться меня пленить.

— О, я слишком умён для того, чтобы искушать тебя при помощи твоих скрытых слабостей, ибо ты полон решимости бороться с ними! Таким способом сбить тебя с пути невозможно. Только тех, кто недавно встал на этот путь, можно без труда свалить, играя на их недостатках. Но с душами более великими мы боремся, используя их же добродетели.

— Продолжай, — попросил я, — мне это и в самом деле интересно.

— На Земле говорят, — продолжил он, — что ободрать кошку можно разными способами. Так же и нейтрализовать работников, что служат Учителю, за которым следуешь и ты сам, тоже можно по-разному. Когда мы не можем сбить работника с пути при помощи его дурных страстей: его ненависти, злобы, жадности, похоти, зависти или страха — нам иногда удаётся ослабить его при помощи его благородных страстей: его любви, его преданности или готовности к самопожертвованию.

— Благодарю за откровенность, — сказал я. — А теперь мне остаётся лишь пожелать тебе спокойной ночи.

И я продолжил свой путь, говоря сам себе вполголоса:

— Воистину, змея — коварнее всех тварей полевых, и человеку нужна вся его мудрость, чтобы противостоять ей.