На паровозе

 

 

Паровоз с Травкой шел в это время к станции Пролетарская.

Машинист Беляков рассказывает:

-- Оттого и называется паровоз, что паром возит.

-- Это-то я знаю... -- говорит Травка.

-- Внутри машины котел. В котле -- вода. Вода кипит, из нее получается

пар. Пар хочет вырваться, идет по трубам, попадает к поршням. И вот

выталкивает то один поршень, то другой. Как пробку из деревянного

пистолета, только гораздо сильнее. Поршни соединены с колесами и вертят

колеса. Вот паровоз и идет, глупенький!

-- Понимаю, -- говорит Травка очень решительно. Ему совсем не хочется

быть глупеньким. -- А электрические паровозы бывают?

-- Да нет! Говорил я тебе: паровоз -- он паром работает. А если работает

электричеством, это будет электровоз. Бывают электровозы, конечно бывают.

Но только там, где линия оборудована. Вот у нас на главной-то линии провода

протянуты, электричество пущено. Там ходят электропоезда -- "электрички"

называются. А эта, Пролетарская, ветка -- новая. Недавно построена. Но и по

этой ветке скоро пойдут электрические поезда. Планом твердо намечено. Как

же иначе? Вокруг всей Москвы электрички пойдут. Москве без этого нельзя.

-- А электрокар? -- спрашивает Травка. -- Над ним и проводов-то никаких

нет.

-- Электрокар -- это на вокзалах. По гладкому полу. Он запас

электричества возит с собой. Не очень большой ящик, но тяжелый -- страсть!

Главные части в нем все как есть свинцовые. Аккумулятор называется. Его

электричеством заряжают. А от аккумулятора и моторчик работает. Вот тебе и

электрокар! А ты небось думал: "кар", "кар" -- ворона на хвосте

электричество носит? -- посмеивается Беляков. -- А слово "кар" обозначает

маленькую каретку -- тележку, попросту говоря.

-- Понимаю, -- смущенно говорит Травка.

На поворотах Беляков поворачивает рукоятку. Паровоз ревет, и рев его

отдается в зубах. Зубы дребезжат по-прежнему. Но Травка уже привык.

Из-под паровозных колес вырывается пар: пафф-паф-паф! Пафф-паф-паф! На

маленьких станциях паровоз ревет и не останавливается. Телеграфные столбы

бегут мимо паровоза, словно кто-то тянет их веревочками. А веревочки -- это

провода. Сзади столбов вертятся белые снежные поля. А совсем далеко стайки

домиков несутся с паровозом наперегонки.

Вот перед станцией Пролетарская поднялся семафор. Пожалуйте! Есть для вас свободный путь.

Беляков передвинул рукоятку, повернул колесо на машине, и паровоз плавно остановился.

Травке не хотелось уходить с паровоза: уж очень интересно Беляков про

все рассказывал. Помощник машиниста был тоже хороший, хотя с виду и сердитый. Он дал Травке в дороге стакан теплого чая из жестяного чайника, маленький кусочек сахару и большущий ломоть ароматного серого хлеба.

Травка положил сахар в рот и запивал чаем. А хлеб съел весь, без остатка. Было гораздо вкуснее, чем дома.

Травке нужно было сходить с паровоза. Помощник машиниста был уже на земле. Он подхватил Травку на руки и поставил на землю.

-- Спасибо, -- сказал Травка и потом крикнул: -- Прощайте, товарищ

Беляков!

-- Прощай, прощай, мальчуган! Дорогу-то знаешь?

-- Знаю!.. Прощайте, товарищ помощник машиниста!

Беляков был высоко на паровозе, и ему Травка сделал пионерский салют.

Помощник стоял рядом. Травка протянул ему руку. Помощник снял черную кожаную рукавицу, пожал Травкину руку и погладил его по щеке. Рука помощника была жесткая, как железо, и от нее пахло паровозом.

Но Травке было приятно.

 

Волк

 

 

Травка быстро прошел мимо деревянного здания станции и направился по дачной дороге.

Здесь все было не так, как летом. Вместо широкого песочного тротуара

вдоль забора вилась узенькая, протоптанная по снегу тропинка. Дачи были

заколочены и совсем не похожи на летние дачи. Летом на террасах висели

белые занавески. Летом многих дач совсем не было видно из-за зелени акаций, сирени и жасмина. А теперь все было голо и пустынно.

Травка отошел довольно далеко от станции. Ларька нигде не было. Пруда

тоже. Туча затемнила солнце. Подул ветер. Стало холоднее.

Травке сделалось неуютно и тоскливо.

Он прислонился к дереву. Посмотрел направо -- никого. Посмотрел налево-- никого. Он крепился, крепился, да и заплакал.

Вдруг раздался тоненький голосок:

-- Как тебе не стыдно, мальчик! Такой большой, а плачешь! Вот стыдно!

Травка протер глаза и увидел прямо перед собой девочку, тоже не очень

маленькую, а среднюю. Неизвестно, откуда подошла девочка. Она тащила за веревочку игрушечные санки, а в санках сидела кукла.

У Травки сразу высохли слезы. Он шмыгнул носом и ответил:

-- И вовсе я не плачу! А потом, может быть, я волка видел!

-- Здесь волков нет, -- сказала девочка довольно громко. Потом помолчала

и спросила шепотом: -- А какой волк, большой?

-- Громадный! Больше рояля! -- сказал Травка и уже представил себе, как

прямо на них ковыляет на трех ногах волк больше рояля ростом, открывает

широченный рот, и зубы у него, как клавиши рояля, черные и белые. -- Но ты не бойся, я тебя защищу! -- проговорил Травка и похлопал себя по карману: в кармане у него был маленький перочинный ножичек с костяной ручкой.

Девочке очень понравилось, что Травка такой бесстрашный. Она решила с ним поближе познакомиться и спросила:

-- А что ты тут делаешь?

-- Я приехал в гости к знакомым.

-- К каким знакомым?

-- К Измайловым.

-- А Измайловы ушли на лыжах. Да-да! Они ждали гостей, а к ним никто не приехал. Вот они и ушли кататься на лыжах. Ушли на целый день и дачу на замок заперли.

-- А где их дача?

-- Их дача дальше по дороге.

-- А где же пруд?

-- Пруд -- вот он. Только сейчас он под снегом;

И девочка указала на большую белую полянку, вокруг которой стояли

невысокие темные сосны. На их широких ветвях лежали маленькие сугробы снега. Совсем как зайцы с поджатыми ушами.

-- Подожди минуточку, -- сказал Травка. -- Я только сломаю ветку для

мамы. Тут снег глубокий?

-- Порядочный.

Травка начал пробовать снег. Если в валенки немножко набьется -- не

страшно. Травка смело направился к соснам.

Девочка подумала-подумала и пошла за ним, стараясь ставить ноги точно в

его следы. Куклу в санях она оставила на тропинке.

Травка выбрал сосновую ветку с хорошим, пушистым зайцем. Но только он ухватился за нее -- заяц рассыпался и обдал ему лицо холодной снежной пылью. Но Травка и виду не показал, что ему неприятно. Наоборот, он скинул варежки, схватился за ветку покрепче и начал ее ломать. Потом раскрыл ножичек и стал резать ветку, пилить ее, рубить. Пальцы у него закоченели, ладошки запачкались липкой сосновой смолой, но ветка не поддавалась.

-- Это очень толстая ветка, -- сказала девочка. -- Давай лучше отломим

просто лапочку.

-- Да я и сам думаю -- лучше лапочку, -- согласился Травка. -- Куда же я

понесу такую громадину!

Он обернулся.

Девочка всплеснула руками:

-- Батюшки мои! Да у тебя все лицо мокрое! И глаза!

-- Это вовсе не слезы, -- сказал Травка. -- Это снег. И не думай,

пожалуйста...

-- Я не думаю. Давай-ка я тебя вытру.

Девочка достала чистенький платочек с кружевцами по краям и старательно вытерла Травке лицо. Потом она полюбовалась на свою работу и сказала:

-- Хочешь, пойдем к нам в гости?

-- Пойдем, -- сказал Травка. -- Только сначала я отломаю лапочку для

мамы.

Он отломил пышный кончик сосновой ветки, и вправду похожий на лапу какого-то большого мохнатого зверя.