Типы инвесторов 116 страница

— Не пытайтесь увидеть Его, — сказал Прабхупада, — но действуйте так, чтобы Он пришел и увидел вас… Сурадаса был слеп, но Кришна, услышав его искреннее пение — «О, Кришна, Кришна, Кришна» — лично пришел к нему. Итак, Кришна присутствует здесь, независимо от того, видим мы Его или нет. Все, что нам нужно — это стать искренними, и Он будет с нами, видим мы Его или нет. Кришна обнимает корову. Что знает корова? Это глупое животное. Может ли корова сравниться с Арджуной? Нет. И все же, благодаря искренности коровы, с которой она лижет тело Кришны, Кришна говорит: «Да, моя дорогая корова, иди сюда, Я о тебе позабочусь». И Кришна дает ей сладостный нектар. Поэтому не стремитесь сами увидеть Кришну – надо чтобы Кришна пришел и увидел нас.

В то время мало кто из преданных хорошо знал книги Прабхупады. Глубина философии была им неведома. Издано было всего лишь несколько книг, поэтому преданные учились сознанию Кришны главным образом лично от своего духовного учителя.

Восемнадцатилетний Ким часто вступал в философские споры со своим отцом-атеистом, и потому в конце каждой лекции неизменно задавал Прабхупаде вопросы. Он делал это с таким постоянством, что Прабхупада уже привычно поворачивался к нему и говорил:

— Есть вопросы?

Услышав хороший вопрос, Прабхупада экспромтом давал еще одну лекцию.

Сестра Кима, которой в то время было всего шестнадцать лет, тоже хотела получить посвящение.

— Случаются ли оскорбления в духовном мире? — спросила она Прабхупаду на одной из вечерних лекций.

Прабхупада повернулся к аудитории:

— Видите? — сказал он. — Эта юная девушка хочет вернуться к Богу.

Во время ответа на ее вопрос он сказал:

— Кришна может даже поцеловать тебя!

Услышав эти слова, сестра Кима зарделась от смущения, и все рассмеялись.

Упендра спросил:

— Свамиджи, что значит быть смиренным? Порой я чувствую, что когда пытаюсь быть смиренным, то сначала думаю об этом, а затем пытаюсь применить это в действии, но это похоже на притворство.

— Это и есть смирение, — ответил Прабхупада. — Когда мы думаем: «О, я должен был действовать так-то», — это хорошо. Поскольку в этом случае нам всегда есть над чем работать. Если ты сохранишь такое сознание: «О, я исполнил свои обязанности не как следует. Я должен был сделать вот так», — тогда ты будешь делать успехи. Наша любовь к Кришне будет продолжать расти до тех пор, пока мы думаем, что не делаем для Кришны все от нас зависящее, и что следовало бы делать больше. Это и есть смирение. Но если ты думаешь: «Я прекрасно справился с работой. Я такой замечательный и искренний преданный», — это не хорошо. Твой рост прекратится.

Если, задавая вопросы, кто-то упоминал имена и философии известных современных майявади, Прабхупада сердился. Он был убежденным противником миссии майявади, отрицающих абсолютную реальность Кришны. Прабхупада говорил, что, распространяя свои доктрины, вводящие людей в заблуждение, они нанесли огромный урон изначальной ведической культуре. Как-то Малати завела речь об учении одного майявади, и как обычно, Прабхупада принялся нещадно крушить его философию. После лекции Упендра отчитал Малати, сказав, что не следовало ей поднимать эту тему, ведь Прабхупада еще не до конца оправился после болезни, а от перевозбуждения у него может подскочить давление. Малати промолчала, но потом через Упендру передала Прабхупаде письмо.

— Что ты такое сказал Малати, — спросил его Прабхупада, прочитав ее письмо, — что теперь она считает себя не вправе показываться мне на глаза?

Упендра объяснил, что сделал ей замечание за то, что та чересчур разволновала Прабхупаду. Глупости, — сказал Прабхупада и велел Упендре перед ней извиниться.

По секрету Уддхава признался Киму, что чувствует себя забытым из-за того, что ни разу не задал Прабхупаде вопрос. Ким подбодрил его и посоветовал как-нибудь на лекции исправить это упущение. Наконец, однажды вечером Уддхава набрался смелости, но вопрос его оказался странным.

— Свамиджи, — спросил Уддхава, — в каких отношениях Радхарани с братом Кришны, Баларамой?

Прабхупада поморщился:

— Почему ты спрашиваешь об этом? Ты еще не усвоил основной принцип «Бхагавад-гиты». Ты не понимаешь природы души и Сверхдуши, Кришны и преданного служения, а уже задаешь подобные вопросы?

Долгое время после этого Уддхава снова не задавал вопросов.

 

Вскоре после своего возвращения Прабхупада продолжил давать ученикам посвящения. Ким и его младшая сестра прошли инициацию одновременно. За несколько дней до этого Ким посоветовал сестре зайти к Прабхупаде на квартиру и попросить принять ее в ученицы.

— Ты следуешь четырем правилам? — поинтересовался Прабхупада.

— Да, — ответила девушка, и он согласился.

— Я хотела еще кое-что спросить, — продолжала она, — я слышала, что вы приняли рождение, потому что в прошлой жизни были врачом и ради какой-то лечебной цели убили змею.

— Это тебе брат такое сказал? — рассмеялся Прабхупада.

— Ага, — ответила она, и тема была закрыта.

Прабхупада назвал Кима Кришнадасом, а также дал посвящение еще нескольким ученикам из Нью-Йорка, которые не смогли приехать, но написали ему письма. Он провел церемонию посвящения в храме и начитал для всех, в том числе и для нью-йоркских учеников, четки. В тот вечер он несколько минут разговаривал по телефону с Брахманандой, который звонил из Нью-Йорка, и сказал ему:

— Я вернулся по милости Кришны, и теперь готов тебе служить.

Прабхупада говорил, что готов служить преданным, и действительно — он выглядел и действовал чудесно. Однако удар, случившийся с ним полгода назад, все еще давал о себя знать. Прабхупаду беспокоил неутихающий шум в голове, напоминавший звон колокола, и больше трех часов ночью и одного часа днем спать он не мог. Но работать он продолжал с прежней силой. Он даже написал одному ученику письмо, в котором говорил, что, несмотря на шум в голове, он продолжает действовать на духовном уровне, и советовал ученикам поступать так же.

Прабхупада снова взялся за отложенный на полгода перевод третьей песни «Шримад-Бхагаватам». Живя в одном доме с брахмачари, он просыпался раньше всех и начинал переводить. Затем, около пяти утра, проснувшись, брахмачари слышали, как из его комнаты раздается звон колокольчика и доносится запах благовоний. Ребята часто заходили к нему. Они видели, как, освеженный утренним душем, Прабхупада сидит за своим письменным столом. Он педантично опрокидывал в левую ладонь несколько крохотных ложечек воды и растирал на ней шарик вриндаванской глины, готовя пасту для вайшнавской тилаки. Пользуясь карманным зеркальцем, он точно и изящно ставил тилаку — сначала на лоб, а затем еще на одиннадцать частей тела — так, как это предписывают вайшнавские смрити. Затем Прабхупада брал в руку свой брахманский шнур и, сидя лицом к изображениям Кришны на своем маленьком алтаре, безмолвно повторял гаятри-мантры.

Однажды утром, сидя с Прабхупадой, Упендра сказал, что брахмачари ставят тилаку в ванной.

— Нет, — возразил Прабхупада, — тилаку нужно ставить перед Кришной, вот так.

— Ну, а я, — снова сказал Упендра, — видел, что здесь ее ставят в уборной.

— Пусть тебя не слишком тревожат эти правила и ограничения. Просто вдохновляй всех повторять «Харе Кришна».

Калифорния нравилась Прабхупаде тем, что здесь легко было достать эвкалиптовые веточки. Прабхупада чистил ими по утрам зубы. С мизинец толщиной и сантиметров пятнадцать длиной, всю ночь они вымачивались в воде. Кришнадас собирал их по утрам. У него всегда был запас этих веточек, которые он держал в холодильнике завернутыми в фольгу. Узнав, что эвкалиптовые деревья в Америке встречаются редко, Прабхупада попросил Кришнадаса посылать нужное количество веточек в города, которые Прабхупада посещал.

Эти, порой житейские, мелочи в отношениях между Прабхупадой и его учениками людям, далеким от преданного служения, могут показаться чем-то не имеющим большой ценности, но преданный так не считает, потому что нет в жизни ученика ничего более ценного, чем радость духовного учителя. Если духовный учитель, представитель Кришны, доволен, пусть даже скромным служением, значит, доволен и Сам Кришна. Ученики Прабхупады точно знали только одно — что они любят его, обожают служить ему и чувствуют глубочайшее удовлетворение и счастье, когда он ими доволен.

Говинда-даси: Ему нужны были домашние тапочки. Я заметила это и пошла и купила их ему. Он сказал мне, что у него восьмой размер. Я нашла ему в Сан-Франциско тапочки, полностью из искусственных материалов. Они были черные, с красной пушистой меховой подкладкой, чтобы легко входила нога. И когда он ходил по дому, можно было всегда слышать это милое пошаркивание. Он ходил, заложив руки за спину и высоко подняв голову.

Хотя кое-кто из преданных считал, что Прабхупаде следует соблюдать особую диету, самого его это особо не волновало. Он предпочитал свой обычный прасад — дал, рис, чапати и сабджи, и Упендра регулярно готовил ему эти блюда. Но как-то на кухню пришла Ямуна и попросила Упендру позволить ей приготовить для Прабхупады особый обед. Тот уступил.

Ямуна изучала индийскую кулинарию. Она приготовила еще несколько дополнительных блюд: кислых, пряных и сладких. Упендра, как обычно, принес обед в комнату Прабхупады, и ничего не сказал. Через несколько минут Прабхупада зазвонил в колокольчик.

— Кто приготовил этот прасад? — спросил он, сидя за обеденным столиком на подушке и глядя на Упендру.

— Ямуна-деви, Свамиджи, — ответил Упендра.

— Я не желаю этих излишеств, — сказал Прабхупада. — Мне нравится простая пища. Немного риса, немного дала.

Прабхупаде не доставил наслаждения этот пир; он каждый день привык есть одни и те же простые блюда. Упендра продолжал готовить по-старому, раз в неделю привнося в меню некоторое разнообразие — кичри и жареный баклажан в соусе кади. Но и он порой не знал меры. Прабхупада как-то пожаловался Гаурасундаре:

— Этот Упендра кладет слишком много гхи, и я не успеваю распробовать прасад, как он уже соскальзывает мне в глотку. Слишком жирно.

Один из преданных, побывавших с Прабхупадой в Индии, написал, что Свамиджи нельзя давать сладости. Прабхупада и этому не придал большого значения, и в первый же вечер по возвращении приготовил кокосовое ладду.

Упендра: Он дал нам рецепт: натираете кокосовый орех, кладете в кастрюлю, добавляете сахар и камфару и варите, варите его на огне до определенной густоты. После чего смесь можно скатать в шарики и предложить. Он учил меня этому, а я повторял. У нас была плита старого типа, с предохранительной крышкой, которой можно было закрыть половину плиты. Пока я готовил, Прабхупада, облокотившись на буфет и подперев голову руками, наблюдал, как я мешаю. Он вставал, выходил, снова возвращался… Словно неугомонный мальчишка. Он прохаживался по кухне, и снова заглянув в кастрюлю, проверял ложкой, не готово ли.

— Готово? — спрашивал он. — Думаю, готово. Наверное, всё. Давай-ка попробуем.

Я выкладывал смесь, и, хотя она была еще горячей, мы начинали скатывать ее в шарики. Сделав первый шарик, Прабхупада брал его и закидывал в рот. Отходя от плиты и довольно покачивая головой, он говорил:

— Да, готово. Вкуснотища!

Так же непринужденно выражал Прабхупада и свое недовольство. Быть его поваром или личным слугой было сопряжено с постоянным риском. Однажды Говинда-даси варила на завтрак Прабхупаде овсянку. Проходя мимо кухни, он заглянул внутрь и спросил:

— Что ты готовишь?

— Овсянку, Свамиджи, — отозвалась она.

— Но ведь сегодня экадаши, — удивился Прабхупада.

— О, спасибо вам, Свамиджи. А я и не знала.

Поскольку Прабхупада вовремя напомнил ей об этом, она подумала, что не успела сделать ничего плохого. В конце концов, ведь ни он, и ни кто другой не ели зерновых. Но Прабхупада начал так строго выговаривать ей, что Говинда-даси удивилась. Он сказал, что это с ее стороны большое упущение — готовить зерновые в экадаши, когда преданные соблюдают пост на злаки. Он снова и снова повторял, что она готовит зерно в Экадаши, что это очень серьезная ошибка, и казалось, что одно только это свидетельствует о ее нездоровом духовном состоянии. В конце концов, Говинда-даси почувствовала, что поступок ее был столь же предосудителен, как если бы она и в самом деле съела зерно, поэтому весь оставшийся день она полностью постилась.

Многое нужно было делать в точности так, как велел Прабхупада. Когда Упендра положил на поднос Прабхупады перед рисом немного соли, Прабхупаде было трудно есть рис так, чтобы он не смешивался с солью. Прабхупада указал ему на это. Но когда на следующий день Упендра сделал то же самое, Прабхупада сказал:

— Я же велел тебе класть соль позади риса, а не спереди! — и, из-за глупости своего слуги лишив себя удовольствия, добавил: — Больше вообще не клади мне соль.

Однако на следующий день Упендра положил соль и перец в отдельные чашечки и поставил их рядом с подносом – так, чтобы Прабхупада сам мог поставить их так, как ему удобнее. Прабхупада молча это принял. Если ученик исправлял свою ошибку, он, казалось, сразу забывал о его проступке.

 

Шастры говорят: «Невозможно понять мысли ачарьи». Можем ли мы тогда понять Прабхупаду? Как описать его внутренний мир в те счастливые дни, когда, после своего возвращения, он жил в Сан-Франциско с декабря 1967 по январь 1968? С одной стороны, это невозможно. Как говорит Кришнадас Кавираджа: «Мне неизвестен глубокий смысл деяний Шри Чайтаньи Махапрабху. Я лишь попытаюсь, насколько это в моих силах, описать их внешнее проявление». Но порой в своих словах Прабхупада открывал себя сам: «Я вернулся по милости Кришны. Я готов вам служить».

Его мысли приоткрываются нам через его слова. Еще мы можем ближе увидеть жизнь Прабхупады через тех, кто знал его и жил вместе с ним. Чаще всего мы можем постичь его лишь настолько, насколько близко они воспринимали его и с ним общались.

Мукунда: Как раз тогда Прабхупада ездил на встречу с г-ном Б.К. Неру, важным чиновником в правительстве Индии. На стареньком, побитом «форде» с разноцветными надписями «Кришна» с трех сторон я отвез Прабхупаду к Гостинице св. Францска — очень элитному заведению. Мы подъехали к парадному входу, у которого стоял портье, и я вышел и спросил его, можно ли на пятнадцать минут оставить машину перед входом. Каким-то чудом, не знаю почему, он сразу же согласился присмотреть за машиной. Мы поднялись на один из верхних этажей и вошли в шикарные апартаменты. Г-н Неру приветствовал нас. Он был одет по-западному. Я тоже был одет как европеец, и голова моя не была обрита. Жена г-на Неру тоже была там. Я сел на тот же диван, что и Прабхупада, а г-н Неру сидел между нами.

Вначале они говорили на английском. Прабхупада кое-что рассказал из своей биографии, упомянув между прочим о своем аптечном деле под названием «Праяг-фармаси». Когда-то в Индии он встречался с г-ном Неру, и тот подтвердил, что помнит эту аптеку. Затем Прабхупада рассказал ему о том, как принял санньясу. Я заметил, что Прабхупада был очень отзывчив и доброжелателен. Прежде я никогда не видел его таким. Не то, что он не был отзывчив и доброжелателен, но я никогда не видел, чтобы он так по-дружески общался с непреданным. Наблюдая, как открыто, почти задушевно, Прабхупада держится с этим человеком –так, словно собеседник чуть ли не закадычный его друг, я был совершенно заворожен. Я заметил, что Прабхупада представился ему как странствующий монах, санньяси.

Потом они перешли на хинди. Для меня это было изумительно — наблюдать за выражением их лиц и жестами, за тем, на какой эмоциональной глубине общался Прабхупада. Я пытался догадаться, о чем он говорит. На самом деле, я постоянно строил предположения о том, что он говорит. И, разумеется, г-н Неру и иногда его супруга, тоже вставляли какие-то замечания, но все это было на хинди. Я строил немыслимые фантазии по поводу темы их разговора. Прабхупада представил меня как Майкла Гранта, секретаря, поэтому с самого начала беседы я был на седьмом небе. Себя я тоже считал участником разговора и думал, что г-н Неру, возможно, не догадывается о том, что я не понимаю языка. Я очень настроился на беседу, хотя и не понимал ни слова. Но мне казалось, что отчасти я понимаю их разговор, и я старался вести себя так, будто знаю, о чем идет речь. В какой-то момент, когда я совершенно увлекся фантазиями относительно предмета их беседы, я услышал, как Прабхупада произнес словосочетание «миссионерская деятельность». Он приостановился и быстро взглянул на меня, и разговор продолжился. И я понял, что этим он меня настраивает. Прабхупада чего-то просил. Затем, через какое-то время он сказал г-ну Неру по-английски:

— Но одно ваше слово…

Глаза Шрилы Прабхупады широко раскрылись, он сделал паузу и, по-моему, посмотрел на меня. Затем после несколько неловкой паузы, беседа возобновилась. Впоследствии я узнал, что Шрила Прабхупада действительно просил о помощи и просто вводил меня в курс дела, сказав это по-английски. Мне казалось, что все, что я могу сделать — это пытаться делать серьезный и важный вид – так чтобы, видя меня, американского ученика, этот человек понял, что Шрила Прабхупада делает великое дело, обращая нас, жителей Запада, на путь сознания Кришны. Я хотел быть ему хоть чем-то полезным. Но я не знал, о чем идет речь, поэтому и сказать ничего не мог – мне оставалось просто играть в этой трансцендентной игре ту роль, которую, как мне казалось, отвел мне Шрила Прабхупада. Затем беседа перешла на веселый лад и тема разговора поменялась.

Позже супруга Б.К. Неру назвала Прабхупаду «Свамиджи» и, сказав что-то на хинди, подала ему какой-то предмет размером с небольшое яблоко, завернутый в фольгу. Они обменялись любезностями; с г-жой Неру Шрила Прабхупада общался тоже очень тепло и сердечно. Когда мы вышли, я сразу же спросил Прабхупаду, о чем был разговор. Он ответил очень неопределенно, что-то о какой-то земле, которую он хотел получить в Индии, думаю, во Вриндаване. Может быть, он судился за нее – я не знаю – но он просил г-на Неру о помощи. Я спросил, согласился ли тот помочь, и Шрила Прабхупада снова не сказал ничего определенного, но дал понять, что, по его мнению, встреча прошла успешно. По меньшей мере, это шаг в верном направлении. Тогда я спросил, какого происхождения жена г-на Неру, европейского или какого-то другого, и Прабхупада сказал:

— Нет, она персиянка.

Затем, сидя на заднем сиденье, Прабхупада развернул фольгу. Внутри оказался огромный финик – самый большой из тех, что мне доводилось видеть за всю свою жизнь. Он достал его и откусил от него большой кусок, а остальное отдал мне. Разумеется, я не отказался!

Мукунда был одним из тех немногих преданных, которые были с Прабхупадой в его комнате во время землетрясения. Из окна было видно, как закачались телефонные столбы с проводами. Здание задрожало. Все молчали, пока Прабхупада не спросил:

— Что это?

— Землетрясение, Свамиджи.

— О, — произнес Прабхупада, и тряска вдруг прекратилась. Все присутствующие внимательно наблюдали за его реакцией.

— Мы можем просто сидеть и повторять «Харе Кришна», — сказал он.

Он вспомнил бомбежку Калькутты во время войны.

— Я сидел в бомбоубежище и повторял «Харе Кришна». Бомбы падали. Я думал, что если сейчас мне и суждено погибнуть, то это будет славная смерть – ведь я повторяю «Харе Кришна».

Рядом с Прабхупадой Мукунда и другие преданные вдруг почувствовали себя в безопасности, даже несмотря на землетрясение. Какая бы ни случилась катастрофа, они могут просто сидеть рядом с ним, повторять «Харе Кришна» и оставаться счастливыми.

После своего первого возвращения из Индии Прабхупада отчитал Мукунду за то, что тот не сумел оформить ему вид на постоянное жительство. Мукунда смог сделать только временную визу.

— Почему ты это сделал? — резко спросил его Прабхупада.

Услышав несколько робких оправданий, Прабхупада ответил:

— Ты не понимаешь.

Позднее Прабхупада с Мукундой зашли в местную иммиграционную службу, попросить выдать вид на жительство. Должностным лицом была женщина. Во время стандартного собеседования Прабхупада коротко рассказал ей о философии сознания Кришны.

— Должно быть, вам очень трудно следовать таким канонам, — заметила женщина.

— Нет, совсем нет, — ответил Прабхупада. — Нужно лишь помнить о Боге. Вот и все.

Он привел ей пример женщины, которая идет на работу. Она должна думать о разных вещах, но при этом она никогда не забывает как следует одеться. Точно так же, человек должен думать о Боге, несмотря на свои мирские обязанности. Женщина-чиновник сразу все поняла.

Во время беседы они затронули недавний случай с землетрясением. Женщина сказала, что здание, в котором они находятся, «сейсмостойкое». Закончив разговор, Прабхупада сказал Мукунде на выходе:

— Сейсмостойкого ничего не бывает, — и засмеялся.

 

Лилавати: Он позвал меня к себе в комнату. Он сидел на постели и разговаривал с Мукундой. Увидев, что я пришла, он прекратил беседу и, повернувшись ко мне, спросил:

— Итак, как тебе нравится сознание Кришны?

— О, Свамиджи, моя жизнь полностью изменилась, — ответила я.

Он кивнул и сказал:

— Большое тебе спасибо.

Он был очень доволен. После этого он продолжил прерванный разговор с Мукундой. Он спрашивал его:

— Итак, Мукунда, ты столько пар каратал отлил по образцу тех, что я привез, но я не видел их ни у кого из преданных.

Вмешавшись в разговор, я пожаловалась:

— О, Свамиджи, это потому что он просит за них деньги.

Такой я представляла себе духовную жизнь — никакой еды, никаких денег, ничего, одно только нети нети нети. И Прабхупада сказал:

— О, а разве плохо просить деньги?

Я удивилась. Он продолжил:

— Ты пойми: если что-то используется в служении Кришне — это не плохо. Это хорошо. Деньги — это не плохо, если использовать их правильно.

Так я получила свой первый урок настоящего отречения, настоящей духовной жизни. Затем он попросил меня отредактировать первый том «Шримад-Бхагаватам»: исправить пунктуацию и грамматические ошибки. Я была так взволнована и вдохновлена этим предложением! Покинув его комнату вскоре после нашего разговора, я сразу же приступила к работе. Я была так счастлива!

Главная обязанность Лилавати состояла в том, чтобы заботиться о своей маленькой дочке, Субхадре. Она очень дорожила теми минутами, когда Прабхупада оказывал ее дочери внимание. В первый раз он увидел Субхадру, когда вернулся из Индии. Прабхупада сказал тогда:

— Ей очень повезло, — и процитировал стих из «Бхагавад-гиты» о йоге, который, не завершив своей практики, получает возможность родиться в семье благочестивых брахманов.

В другой раз, заметив, что Субхадра засыпает в его присутствии, Прабхупада пошутил:

— Да, маленькие дети и старики должны много отдыхать.

Он несколько раз брал малышку на руки и играл с ней. Во время очередной беседы на какую-то философскую тему, когда в комнате Прабхупады было полно людей, он вдруг сказал Лилавати, что ее дочери очень жарко, и она должна снять с нее свитер. Присутствующие были поражены тем, что Прабхупада беспокоится о маленьком ребенке.

Когда Прабхупада садился в машину, чтобы отправиться на проповедническую программу, Лилавати через окно машины протянула ему гирлянду из нарциссов. Он смиренно склонил голову и сказал:

— Спасибо тебе большое.

Затем она передала ему три нарцисса, которые не вошли в гирлянду. Он взял их и спросил:

— О? А это от твоей дочери?

— Да, Свамиджи, — рассмеялась Лилавати, и он добавил:

— О, очень хорошо.

Для Лилавати эти заботливые и остроумные высказывания Прабхупады в отношении ее дочери стали источником огромного вдохновения в сознании Кришны.

Кришнадас: Он постоянно работал над «Бхагаватам» и начитывал диктофонные пленки, которые через день посылал Сатсварупе в Бостон. Я помню, однажды утром, когда я шел на работу, Говинда-даси дала мне маленький сверток с пленкой и адресом Сатсварупы в Бостоне и попросила меня по дороге заскочить на почту и отправить его. На упаковке адрес почему-то был указан с одной стороны, а марки наклеены с другой. Каждый день, когда я уходил на работу, Прабхупада оставлял свою дверь открытой. Поэтому всякий раз перед уходом я кланялся, и иногда, когда я проходил мимо, он замечал меня, просил зайти и давал мне немного прасада. Он говорил:

— О, идешь на работу? Хорошо. Я рад, что ты такой стойкий.

Вечером я возвращался на трамвае, который останавливался прямо на Виллард-стрит. Окна комнаты Прабхупады выходили на остановку, и иногда, когда я выходил из вагона, Прабхупада смотрел в окошко, поэтому я кланялся ему прямо там, на улице, а он в ответ кивал головой. Я входил к нему, и он спрашивал, как прошел день. У нас были очень личностные отношения. Я никогда не боялся обращаться к нему, когда чувствовал трудности. Поэтому, когда Говинда-даси попросила меня отправить эту пленку, я зашел к нему в комнату и сказал, что марки наклеены с одной стороны, а адрес указан с другой.

— Вы уверены, что посылка дойдет? — спросил я.

— Да, да, ничего страшного, — ответил он. — Я уже делал так раньше.

Я вышел и собирался было выйти на улицу, как вдруг заметил, что пакет скреплен скрепками. Я всю свою жизнь посылал по почте ювелирные изделия, но никогда не видел бандероли со скрепками — их всегда либо перевязывали веревкой, либо для надежности скрепляли чем-то еще. Поэтому я снова постучался в дверь и сказал:

— Свамиджи, я извиняюсь, не хотел беспокоить вас, но ваша посылка скреплена скрепками. Вы уверены, что ее не нужно перевязать?

Я не критиковал, лишь хотел помочь. Но самоуверенность моя, видимо, немного перетекала через край. Поэтому Свамиджи сказал:

— Нет, нет. Все в порядке.

И я вышел. Надевая пиджак, я увидел, что конверт был скреплен не до конца, оставалось сантиметра два, и, нажав на конверт, можно было заглянуть внутрь, хотя содержимое не вываливалось. Поэтому я вернулся в комнату, поклонился и сказал:

— Свамиджи, пленку внутри видно.

Тотчас же Прабхупада громко ударил рукой о стол и прокричал:

— Духовный учитель никогда не делает ошибок! И даже если делает, ты, как ученик, обязан выполнять то, что он просит.

В течение примерно получаса он объяснял мне, насколько внимательным должен быть ученик ко всему, что говорит духовный учитель, и не критиковать. Я почувствовал, будто он говорит мне: «Я буду твоим духовным учителем, и буду давать тебе наставления, но что я смогу поделать, если ты не прислушаешься к моим словам?»

Кришнадасу выпала редкая возможность побрить Прабхупаде голову. В те дни мало кто из преданных носил шикху вайшнава, пучок волос на затылке. Волос у Прабхупады было мало, но при этом на затылке он носил шикху, сантиметров 7-8 в диаметре. Но, полагая, что шикху носят только ученики, Кришнадас сбрил ее, на что Прабхупада лишь мягко сказал:

— О, ты срезал мне шикху!

В другой раз, брея Прабхупаду, Кришнадас поранил его, но тот ничего не заметил. Все это время он повторял мантру. Однако вошедший Упендра, увидев на голове своего духовного учителя кровь, невольно вскрикнул.

— Что? Что? — спросил Прабхупада и потрогал рукой голову.

— О, ты меня порезал, — сказал он, но больше не произнес ни слова.

Позднее Упендра сказал Кришнадасу, что тот совершил страшное оскорбление, и в тот же вечер Кришнадас пришел к Прабхупаде и спросил про порез.

— Ничего страшного, — утешил его Прабхупада. — Ты просто еще молод, а у молодых руки непослушные.

 

В Индии есть поговорка, что мать воспитывает невестку, поучая дочь. Другими словами, мать предпочтет сделать замечание дочери, тем самым научив и невестку, с которой у нее не такие близкие отношения. Прабхупада поступал точно так же, давая ученикам множество наставлений не только во время лекций, но и в повседневных отношениях со слугами, такими как Упендра. Взаимоотношения ачарьи с учениками есть не что иное, как его учение, выраженное в наставлениях и личном примере, и, слушая о них, весь мир может обрести благо.

Что касается Упендры, Прабхупада чаще всего давал ему наставления в ответ на его ошибки. Упендра следовал за Прабхупадой, куда бы тот ни шел. Однажды, направляясь в храм, они спускались по лестнице, и Упендра, шедший позади, окликнул Прабхупаду. Стоя на ступеньках, тот обернулся, поднял свою трость и сказал:

— Я же говорил тебе, никогда не зови меня из-за спины.

По дороге из храма Упендра должен был нести «Шримад-Бхагаватам» Прабхупады, его очки и караталы. Однажды вечером он отстал от духовного учителя, заговорившись с каким-то гостем, а когда вернулся домой, Прабхупада ждал его. Говинда-даси предупредила Упендру, что Прабхупада сердит, оттого, что пришлось возвращаться домой одному. Рассыпаясь в извинениях, Упендра вошел в его комнату, и Прабхупада сказал:

— Если делаешь что-то, то делай это хорошо. Не будь безответственным.

Однажды Упендра не смог найти Прабхупаду, и, чтобы узнать, куда тот подевался, зашел в комнату Говинда-даси. Выходя из комнаты Говинда-даси, Упендра встретил духовного учителя в коридоре. Позднее Прабхупада вызвал его к себе и сказал:

— Ты же брахмачари! Ты не должен находиться в одной комнате с Говинда-даси или любой другой девушкой. Больше так не делай.

Когда однажды Говинда-даси нужно было пойти к врачу, Упендра, хотя и не имел должного опыта, вызвался записывать под диктовку Прабхупады его ответы на письма. Прабхупада начал быстро диктовать, и с первых же слов Упендра понял, что попался. Продиктовав одно письмо, Прабхупада попросил его перечитать, но Упендра не смог разобрать свой собственный почерк, потому что в спешке записывал очень небрежно. Недоверчиво посмотрев на него, Прабхупада сказал: