Едва во двор выбежали, Илва конюхов кликнула, коней отвязать велела. Сама в седло легко вскочила, на Ланса раздраженно глянула, да поняв, что юноша не ездок вовсе, за руку его схватила и неженским движением за спину себе забросила. Сказать только успела:
– Держись! – и коня с места вперед вскачь пустила.
С трудом Ланс в седле удержался, зажмурился крепко – едва за воротами очутились, солнце яркое, на снеге искрясь белоснежном, глаза ослепило. Так Ланс дорогу ту краткую и запомнил – по солнцу, веки в красное выкрасившему, да по крикам хальвардов, что от копыт конских уворачивались. В мгновение одно до дома альда они домчались, Илва на полном скаку во двор влетела, у крыльца самого коня на дыбы поставила, так что Ланс едва ли не кубарем с крупа скатился. Крикнула страже властно:
– Пропустите! – да добавила, к юноше обращаясь: – Я за старшими, а ты отца отыщи! – развернулась и за частоколом исчезла.
Ланс не стал ждать, пока воины, вход охранявшие, в себя придут, меж ними в дом прошмыгнул и вверх по лестнице кинулся. Помнил он, что в домах северных комнаты хозяйские на этажах верхних располагались, да догадывался, что альда покои роскошнее прочих должны быть, на то и рассчитывал. А еще на чутье внутреннее, что его словно собаку по следу вело.
На ступенях последних хальварда фигуру увидел, прошмыгнуть было мимо хотел, да тот схватил его неожиданно ловко, за плечи сжал, сверху вниз глянул:
– Кто ты такой? Что здесь делаешь?
Дернулся было юноша, но северянин его крепко держал. А сзади топот уже слышался – это стражники опомнились, за ним в погоню бросились. Тогда обмяк Ланс, словно на милость поймавшего его хальварда сдаваясь, по лицу молодому взглядом скользнул, в глаза внимательные синие глянул:
– Пусти! – потребовал яростно, словно право на это имел: – Сверр отца своего погубить задумал да Рагнара в том обвинить!
– С чего же ты так решил?
Не стал Ланс на вопрос отвечать, поймал мгновение, когда хватка северянина ослабла немного, вывернулся, под руку его нырнул и прочь бросился. Только подумать успел, что хальварда молодого его слова вовсе и не удивили будто, но забыл о нем тут же, дверь завидев, золотом изукрашенную.
Кинулась было стража наперерез, что у двери той стояла, но Ланс и их обогнул, хоть меч на волосок от лица его просвистел. В альда комнаты ввалился, огляделся лихорадочно, и, никого не увидев, в спальню кинулся. Только оказавшись наконец-то в покоях заветных, понял с ужасом и отчаянием, что опоздал.
Мгновение каждое в памяти его будто картина отпечаталось: постель широкая, полог над ней, в стороны распахнутый, ножа рукоять, из груди альда торчащая, да Рагнара руки на ноже том, что он пытался из груди Освальда вытащить. Застыл Ланс, опешил, да все равно заметить успел, как за пологом, вокруг постели колышущимся, будто еще один человек промелькнул.
Кинулся вперед юноша, ложе альдово обогнул, едва в пологе проклятом не запутавшись, только уже не было там никого. Оглядел Ланс просторную комнату потерянно – пусто, никого кроме него с Рагнаром. К окну распахнутому подскочил, вниз глянул – снег равнодушный что на окне, что под окном тем нетронутым лежал.
А тут и шум за спиной послышался, отвернулся юноша от окна, увидел, как стража Рагнару руки заламывает, как северянин молодой, с которым на лестнице Ланс столкнулся, с лицом, горем да яростью искаженным, к альда постели кинулся. Не выдержал, крикнул отчаянно:
– Не Рагнар это, я настоящего убийцу видел!
Бросилась тут и к нему стража, скрутила, Ланс вырываться начал, только хальвард молодой вдруг скомандовал голосом властным:
– Остановитесь все!
Замерли стражники, замер и Ланс от неожиданности, а хальвард к нему подошел, спросил голосом странным:
– Где же тогда он?
Сник Ланс, ответил потерянно:
– За постелью мелькнул, – да головой в ту сторону, где человека видел, показал.
– А потом?
– А потом пропал.
Засмеялась зло стража, а молодой северянин вдруг к стене за пологом бросился, шкуру с нее сорвал да в проем образовавшийся кинулся. Замерли все тут, на отверстие в стене каменной безмолвно глядя, а оттуда вдруг звуки борьбы яростной послышались.
Стражники в стену так и смотрели взглядом бессмысленным, да Рагнар, что освободиться и не пытался даже, прорычал вдруг:
– Что стали, З и гварду помогите живо!
Вовремя оклик тот прозвучал – из прохода в стене хальвардов двое выпали, сцепившись намертво, будто в объятиях страстных. Кинулись к ним воины прочие, растащили насилу, по трое на каждом повисли – рвались оба, как звери дикие, что в горло друг другу вцепиться хотят.
Северянин, которого Зигвардом Рагнар назвал, крикнул яростно:
– Да как ты посмел на отца родного руку поднять?!
А Сверр вдруг выпрямился, легко воинов с рук, со спины стряхнул, проговорил холодно и презрительно:
– Если и я это был, никогда ты этого не докажешь.
– Не докажет чего? – голос спокойный от двери раздался.
Глянул Ланс – стоит у входа воин седой, из старших, что юноша на совете не раз видел, за спиной его прочие северяне знатные топчутся, да в покоях альда просторных для всех уже места не было. Только Илва одна проскользнула, к отцу бросилась, стражу зло оттолкнула да обняла Рагнара крепко:
– Все хорошо теперь будет, – сказала уверенно, и Ланс ей отчего-то тут же поверил.
Недолго северяне разбирались, бурно спорили, да вскоре выяснили, что в альда покоях произошло.
Сверр поначалу лишь молчал презрительно и глазами бешеными из-под бровей сверкал так, что не каждый хальвард к нему подойти решался. Но Зигвард, что сыном вторым альда оказался, больно хорошо своего брата старшего знал. Колкостью едкой да насмешками неожиданными быстро его разъярил, а в гневе Сверр следить за собой не умел, словами да фразами отдельными все и выболтал. А что сам не сказал, то за него нетрудно додумать было, так вся история и прояснилась.
С детства самого Сверр о кресле каменном мечтал, обручем альда голову свою увенчать хотел, власти страстно жаждал. Да понять все не мог, почему путь к желаемому ему старики проклятые перекрывают, а Рагнара так и вовсе пуще прочих не любил за ученость его странную, за строгость, с которой дядька к нему всегда относился.
Больше пяти лет тому назад поссорились они с Рагнаром крупно, разъярился Сверр, решил отомстить страшно – напал на родича в землях южных, со спины ударил, да не один, а с воинов своих десятком. Не по зубам щенкам зеленым Рагнар оказался, перебил всех, лишь Сверр его ранить серьезно смог и вовремя скрыться успел.
Надеялся альда сын, что сгинет его родич раненый в стране чужой и враждебной, но судьба иначе распорядилась. Вернулся Рагнар, никому, кроме альда своего, ни слова о Сверра поступке не рассказал. Сошлись они с Освальдом на том, что выходка то была мальчишки злого и глупого, что строгостью да воспитанием дурь эту можно из головы его выколотить.
Только сильно любил Освальд сына старшего, прощал ему все, никогда строгим с юношей не был. А потому Сверр в тот раз впервые сладкий вкус безнаказанности ощутил. Мало того, раны вспоминая, что он Рагнару нанес, понял молодой хальвард, каким образом может власть над народом своим получить.
Часть работы грязной за него воины прочих стран сделали – часто хальварды погибали на поле ратном, не прошло и трех лет, как Сверр двоих родичей старших безо всякого своего участия потерял. Подумал было хальвард, что сами духи гор ему помогают, лишь выждать немного надо, ан нет. Алвис да Рагнар воинами опытными и мудрыми были, погибать не спешили на радость старшему сыну альда, и понял тогда Сверр, что придется ему судьбу в свои руки брать.
Летом тем, что Рагнара стараниями его в походы не взяли, в городе северном оставили, стал со скуки на ярмарки соседние с караванами выбираться, якшался с отребьем всяким. Там его кто-то и надоумил, как способом тайным Освальда да Алвиса в могилу свести, а вину всю на дядьку повесить, чтобы на него самого подозрение не упало и никто в его праве на кресло каменное не усомнился. Там же Сверр и ядом редким заморским разжился, там и указания строгие получил, как ядом тем пользоваться.
Сначала отца Гринольва отравил, на действие яда посмотрел, за реакцией северян понаблюдал, а потом и за отца родного принялся, а сам слухи стал опасные про Рагнара распускать. Одного не учел – характера своего порывистого и злобного. Ссоры с Рагнаром да презрение родича старшего в бешенство его приводили, после последней из ссор тех невтерпеж Сверру стало, решил он отца до срока убить и так все обставить, чтобы Рагнара в том не путями окольными, а напрямую обвинить получилось.
Про комнату потайную в покоях альда только сам Освальд с сыновьями ведали, думал Сверр ловко в комнате той укрыться, подождать, пока опустеет спальня отцовская, да и вернуться в свои покои, как ни в чем не бывало.
– Если бы ты дом альда вверх дном не перевернул, в комнату не вломился да Зигварда за собой не привел, правда бы никогда не открылась, – сказал Лансу Рагнар поздним вечером, когда совет старших хальвардов им наконец-то домой разрешил вернуться.
Юноша вместо ответа только обнял северянина крепче, на Илву, что у очага рядом сидела, глаза скосил и пробормотал упрямо:
– Говорил я, что Сверр опасен, да вы не слушали.
Нахмурилась Илва, неприятно ей было неправоту свою признавать, а Рагнар рассмеялся было тихо, да после проговорил голосом серьезным:
– Впредь я тебя внимательно слушать буду.
– Уж постарайся, – Ланс опять пробурчал, только Рагнар то бурчание быстро поцелуем прервал.
А утром следующим Рагнар на совет старших отправился – погиб Освальд, стало быть, должны были северяне альда нового выбрать. Ланс до обеда места себе не находил, впервые задумался: как они дальше жить будут, теперь, когда обруч сияющий, символ власти над народом северным, Рагнара голову увенчает? По дому бродил из угла в угол в раздумьях да нетерпении, даже Илву его метания извели, прикрикнула она на юношу:
– Успокойся уже, придумает отец что-нибудь, – Ланс от слов ее отмахнулся только.
Полдень минул, солнце стало к вершинам гор клониться, когда наконец-то Рагнар в дом свой вернулся. Кинулся юноша к нему, с удивлением обруча золотого на волосах его светлых не увидел, спросить хотел, да Рагнар его опередил:
– Зигварда молодого новым альдом выбрали.
Хмыкнула Илва, будто ждала слов таких, обрадовался Ланс было, сам не зная, с чего, а потом снова нахмурился:
– Как же так? Он же младше всех прочих, как я почти, а ты теперь в роду старший…
– Прав ты, – улыбнулся Рагнар мягко, – долго мне их уговаривать пришлось. Но Сверров проступок всех крепко задуматься заставил. Совета решением власть теперь от отца к сыну передаваться будет, при условии, что альд молодой себе родичей старших в советники ближайшие возьмет. Зигвард меня да Вид а ра, Илвы деда по матери, тут же и выбрал.
Хотел Ланс северянина обо всем подробнее расспросить, только Рагнар ему той возможности не дал, отстранил от себя да проговорил:
– Собирайтесь быстро. Стихла вчера метель, Освальду и Алвису проводы устроить надобно. Костер прощальный, единый на двоих, скоро разведут.
– А Сверр как же, что с ним решили?
Глянул Рагнар на юношу взглядом странным, проговорил медленно:
– Судьбу его Зигвард самолично решил, наказание его ты своими глазами увидишь.
Понял Ланс, что северянин ему не ответит, не станет рассказывать, да и Илва его за собой потянула, переодеваться зачем-то потащила.
Город весь за ворота высыпал, с альдом да воином своим старейшим и мудрейшим прощаясь. Костер для них и впрямь большой единый сложили, а в изголовье ложа их последнего ствол дуба широкий да прочный в землю вбит был. Не было ничего подобного в Гринольва погребальном костре, решил Ланс, что государя своего северяне образом провожают особым, вот только Илва его разубедила:
– Для Сверра тот столб приготовлен, – сказала спокойно. – В огне, что тела родичей старших, им убиенных, с собой унесет, живьем ему сгореть предстоит.
Побледнел Ланс, смерть эту страшную представив, но Сверра увидел вдруг – четверо воинов сильных его за собой волокли, по пояс обнаженного, крепко веревками руки за спиной перевязав, лишь ноги оставив свободными, чтобы идти сам мог.
Вскинул пленник голову, хальвардов собравшихся взглядом медленным обвел. С Лансом глазами встретился, и в глазах тех ярость такая бешеная засветилась, которой юноша в северянине злобном никогда и не видел раньше. Ни звука Сверр не издал, словно волк, что в тишине нападает полной, только в мгновение одно рванулся, разорвал путы, воинов, его державших, будто детей малых в стороны раскидал, меч у ближайшего северянина выхватил и на Ланса бросился.
Не успели хальварды опомниться, не успел и Рагнар повернуться вовремя, некуда Лансу бежать в толпе было, зато тело его внезапно быстрее рассудка на опасность откликнулось. Выхватил Ланс нож свой охотничий, пригнулся, меча избегая, и лезвие острое аккурат меж ребер в место заветное Сверру вогнал, да под весом его на землю и рухнул.
Кровь горячую на руках почувствовал, Илвы голос яростный услышал, крики хальвардов прочих, Рагнара лицо увидел, что северянина тело поднял да в сторону отшвырнул, на руки юношу взял, только будто сквозь туман все. Перед глазами мир плыл, а голове только голос из детства, что теперь страшно далеким казалось, звучал: “Никакой силы не требуется, чтобы нож человеку в сердце вогнать. Нужно лишь знать, куда…”
Головой тогда Ланс о льда кусок ударился, сознание потерял, а потому костра альда погребального не увидел. Дома уже в себя пришел, услышал, как Илва с Рагнаром у постели его спорят, решают, кому на пир праздничный в честь альда нового идти, чтобы хальвардов старейших лишний раз не обидеть, а кому рядом с Лансом остаться.
Приподнялся на постели и заявил обоим, что на празднество они все втроем пойдут. Смерил его Рагнар взглядом тяжелым, словно собираясь к постели намертво пригвоздить, а Илва подошла ближе, усадила юношу, голову его осмотрела и отцу заявила, что в порядке уже все. И прибавила, что Ланс не ребенок маленький, а мужчина и воин, и сам решать может, когда и куда ему идти следует.
Озадачился Ланс, Илва сощурилась упрямо, посмотрел было на обоих Рагнар тяжело, да улыбнулся вдруг и неохотно кивнул.
Только на празднике самом, время некоторое спустя, Ланс признать был вынужден, что северянин старший прав: от хальвардов голосов да от вина выпитого голова гудела нещадно. Но все равно терпел, сколько мог, слабым показаться не хотел, и наградой ему были взгляды северян уважительные, слова теплые.
А еще Ланс заметить успел, как Илва все на альда молодого поглядывает, взгляд его ловит, и что Зигвард на взгляды ее отвечает охотно.
Только скоро Рагнар его тихо за собой к дверям потянул:
– Хватит с тебя.
Усмехнулся Ланс, не стал возражать, предупредить решил только:
– Скоро Илву тебе замуж выдавать придется.
Хмыкнул и северянин:
– Что, заметил? Илве он давно по нраву был, – да объяснил, пока к дому они пешими шли: – Зигвард с Илвой росли вместе: когда мать ее умерла, альда жена младенца к себе забрала, сказала, что не сможет мужчина никогда за ребенком маленьким должным образом уследить. А когда подросла Илва да ко мне вернулась, все равно часто в альда дом сбегала к товарищу по играм любимому. Только подрос мальчишка, решил, что зазорно воину взрослому с девчонкой водиться. Да, видать, теперь ему игр совершенно других захотелось.
Закончил Рагнар говорить да на Ланса взгляд жаркий бросил, словно без взгляда того юноша сам бы не догадался, что за игры такие северянин имеет ввиду. Только хоть Ланс и понимал, но скулы предательски снова красным окрасились.
Смутился юноша, спросил, сам не зная, зачем:
– Скажи, а почему ты альдом быть отказался?
Посмотрел на него Рагнар взглядом хитрым, сощурился да проговорил вдруг голосом капризным:
– Потому что не хочу всю жизнь на кресле каменном сидеть, в одном и том же месте жить, детей рожать да хоронить и над обручем золотым трястись!
Опешил Ланс было, а потом вдруг голос собственный детский в ушах его зазвенел. Уставился он на Рагнара взглядом неверящим, все недомолвки и моменты непонятные в его голове наконец-то между собой связались: и Сверра рассказ про нападение подлое на границе южной, и взгляды странные, что Рагнар и Илва на нож подаренный бросали, и шрам страшный на боку хальварда левом…
Почувствовал юноша, как ступор и изумление в нем злостью сменяются:
– Ах ты… ты!.. – и на Рагнара бросился.
Не ждал тот нападения, так Ланс его в сугроб и повалил, сверху уселся, за куртку меховую ухватил и трясти начал. А Северянин смеялся только:
– Узнал наконец-то!
– Ты мне почему не сказал?!
– А зачем?
– Как это так – зачем?!
В горло северянину Ланс руками вцепился, в глаза смеющиеся заглянул, процедил сквозь зубы:
– Еще раз что-то подобное сделаешь, я тебя сам убью.
– Уговор, – северянин кивнул, словно на горле его никаких рук и не было вовсе. – Я тебе новый нож для этого подарю.
Тут только Ланс вспомнил, что нет при нем больше ножа заветного:
– А старый где?
– В теле Сверра остался.
Фыркнул Ланс, с Рагнара наконец-то сполз, подняться ему позволил, домой они дальше пошли. Видел юноша, что северянин на него взгляды бросает внимательные, да только прощать его так быстро не торопился. А Рагнар вдруг возьми и проговори:
– Зигвард юноша умный да ловкий, пару лет всего ему понадобится, чтобы в силу войти. А там Илву за него отдадим и уедем.
Тут же Ланс об обиде своей позабыл, спросил с любопытством:
– А куда?
Сощурился Рагнар хитро, озабоченность на лице изобразил:
– Алиму бедному в наших краях совсем холодно, засиделся он здесь, почитай, третий год уже в доме моем живет. Как думаешь, стоит ли нам до страны далекой гостя нашего проводить?
Кивнул только Ланс задумчиво, взглядом посмотрел вопросительным, и скоро над городом северным Рагнара рассказ зазвучал: про земли далекие, пески обширные, города и дворцы красоты невиданной да людей черных, что по улицам городов тех бродят. Сильны те люди, мудры и опасны, и ножи у них на поясах широких, каменьями драгоценными расшитых, длинные да кривые висят...
