Глава 10. – Темные небеса, зачем я только согласился на это?

 

– Темные небеса, зачем я только согласился на это?

– Эрик, не нервничайте, это просто небольшой… эм… тест.

– По–вашему, Эрик похож на подопытного кролика?

– Ни в коей мере, Эрик, что вы. Я просто хочу выяснить вашу ассоциативную структуру. Вот, к примеру, что вы видите в этом изображении[19]?

– Черную кляксу? Или, по–вашему, тут можно увидеть что-то еще? За кого Вы меня держите?!

– Да, ладно, это была не очень хорошая идея. Кто вообще придумал этот тест? Человек с рациональным мышлением действительно увидит здесь черную кляксу. Но, может, она вам что-то напоминает?

– Да. Она напоминает мне, что передо мной сидит особа женского пола не в своем уме.

– Можно обойтись без оскорблений? Кто я, по–вашему, – менталист? Я не умею читать мысли, но мне же нужно как-то разработать стратегию вашего…

– Моего – чего? Лечения? Считаете Эрика больным психопатом?!

– О, Великий Будда, я этого не говорила, даже в мыслях не было! Как же с вами сложно…

Прошла уже неделя с тех пор, как Эрик принял решение остаться в доме мадемуазель Эйбон. И вот уже неделю Сандра пыталась каким–то образом подступиться к Эрику, и вся неделя попыток была абсолютно безуспешна. Единственное, что удалось выяснить Сандре – то, что Эрик подвержен резким сменам настроения, и абсолютно неуправляем в гневе. Хотя выяснить это особого труда не стоит.

– Знаете, я, пожалуй, откажусь от Вашей помощи. Так что – разрешите откланяться.

– Ну уж нет. Слово – не воробей, – по–доброму усмехнулась Сандра.

– На Эрика подобные высказывания не распространяются. Эрик никогда не держит своего слова, – прозвучал ответ уже привычным язвительным и недовольным баритоном. Сандра взбешенно застонала и откинулась на спинку кресла.

– Ох, ладно. Возвращайтесь в свой подвал, умрите от любви и истощения – или от чего вы там собирались умереть – пожалуйста. Только, знаете, это – самое настоящее предательство.

– О чем это вы? – непонимающе спросил Эрик.

– О том. Вы предадите ваш гений, рожденный для того, чтобы творить. Много ли таких людей, как вы? Люди мечтают быть одарены тем же даром, что и вы – а вы его не цените. Бросаете все ради какой–то девицы…

– Кристина – не «какая-то девица», как Вы изволили выразиться! – прорычал Эрик, вцепившись руками в подлокотники кресла, – Она – идеал чистоты, святости, непорочности! Идеал женщины!

– Ну так будьте, как Бетховен – он тоже страдал от любви! Или как Шуберт – тому еще хуже было! Если в Вас живет горечь потери любимой, зачем умирать, если можно выплеснуть эти чувства в творческом порыве? – тоже повысив голос, отвечала женщина.

– В Эрике не осталось музыки. Она умерла, как только мой ангел покинул меня…

– Так напишите стихотворение! Или нарисуйте картину! Мне ли вам рассказывать, сколь много граней существует для самовыражения? Воспойте свой «идеал красоты и невинности»!

На время в кабинете повисла тишина. По правде говоря, Эрик часто замолкал, ибо просто не находился, что ответить столько наглому и беспринципному созданию с вечно проскакивающей на губах ухмылкой.

– Давайте, убедите меня в том, что я не права, – буркнула Сандра, набивая трубку табаком. Ко всему прочему, это создание еще и курило табак, да такой крепкий, что от дыма начинали слезиться глаза.

– Вам нечего ответить, или вы думаете, как убить меня с наибольшей жестокостью? – усмехнулась она.

– Пожалуй, действительно следовало бы вас убить, – ледяным голосом проговорил Эрик. Сандра лишь недовольно скривилась и дернула бровью.

– Хорошо, давайте сменим тему. Во время моего «подземного променада» я видела в вашем доме скрипку. Вы умеете играть на скрипке?

– А для чего же еще я обзавелся скрипкой, по–вашему? – язвительно выплюнул Эрик. Сандра столько раз за эту неделю закатывала глаза, что у нее уже начинали болеть глазные мышцы. И вот, снова здравствуйте, давайте поговорим дружелюбно и приветливо.

– А на чем вы еще умеете играть, кроме органа и скрипки? – беззлобно поинтересовалась женщина.

– Эрик умеет играть на том, на чем ему хотелось бы играть, – невозмутимо ответил мужчина.

– Мм, вот как? Наверное, вы много на чем умеете играть – что ж, остается только догадываться. А я умею играть на флейте. Правда, не на обычной, а на национальном инструменте моей страны – Сякухати[20]. И еще я умею играть на Банджо[21] – это… что-то вроде гитары.

– Невероятно полезные сведения, – фыркнул Эрик, отвернув голову в сторону двери.

– Получилась бы довольно милая беседа, если бы кто–то проявлял чуть больше интереса к поддержанию диалога, – ухмыльнувшись, сказала Сандра, выдохнув вверх клубы ароматного дыма.

– И почему это я должен проявлять интерес? – с сарказмом поинтересовался Эрик.

– Потому что куда интереснее с кем–то разговаривать, нежели лежать в гробу и ныть о том, как жестока судьба.

Одно Сандра могла сказать с уверенностью – у нее прекрасно получалось выводить Эрика из себя.

– Да что вы знаете о жестокости судьбы? – прорычал мужчина, рывком поднимаясь с кресла, – Что вы вообще знаете, чтобы так рассуждать?

– Спокойнее, пожалуйста. Ни вы, ни я не знаем, что пришлось пережить каждому из нас. Как говорят, «Нельзя узнать человека, если ты не прошел столько же дорог, сколько и он». Но я больше, чем уверена, что в вашей жизни были ситуации гораздо хуже произошедшей. Именно поэтому я не понимаю, почему вы решили опустить руки, – сказала Сандра, повернув голову к стене.

– Госпожа, к вам посетитель! – послышалось из–за двери кабинета.

– Что ж, простите, но вынуждена откланяться, – Сандра изобразила гротескный поклон, изящно шаркнув ножкой, и вышла.

Несмотря на тупое сопротивление и нежелание соглашаться с только что произнесенными словами, какой–то частью сознания Эрик понимал, что эта больная женщина чертовски права. Неужели его не предавали раньше? Или женщины не падали в обморок при виде его лица? Или ему не бросали в лицо оскорбления, не осыпали проклятьями? Мозг сразу же услужливо подкинул сказанное Кристиной на крыше: «он просто демон», «эти слезы, что катятся из двух черных отверстий в жутком черепе», «жуткое лицо урода»…

Неужели он не достоин любви? Или даже не любви – хотя бы немного участия? Человеческого отношения? Хотя… Конечно, он не достоин. Он же монстр, чудовище – снаружи и внутри. Прогнивший насквозь труп, который по каким–то неведомым причинам, из–за насмешки судьбы, все еще не может до конца обратиться в прах.

Эрик резко выдохнул и подошел к фортепиано, стоящему у окна. Подняв крышку, он провел пальцами по полированной поверхности дерева, так приятно и привычно холодящей пальцы, и взял первых попавшийся под руку аккорд. Как нельзя кстати подвернулся уменьшенный септаккорд. Да, пожалуй, он может выразить его нынешнее состояние – крайняя нервозность и полная растерянность, максимальная напряженность, стремление к разрядке диссонанса. Как можно воспринимать сложившееся положение?

Он ухмыльнулся, вспомнив, как неделю назад в эту комнату вбежал дарога, весь бледный от волнения:

– Ты действительно решил здесь остаться?! – воскликнул мужчина, останавливаясь в дверном проеме.

– Для начала, неплохо было бы друг друга поприветствовать, – язвительно заметил Эрик.

– Эрик, мадемуазель явно не в себе, раз предложила тебе остаться. Идем, я отвезу тебя в оперу, – нервно запричитал дарога, то и дело оглядываясь назад.

– А какой в этом смысл? Есть ли вообще смысл хоть в чем–то? Я уже ничего не могу понять, – мертвым голосом произнес Эрик, опустив голову.

– Смысл есть, его просто нужно немного поискать, – послышался из–за спины дароги непривычно–звонкий голос Сандры. Она вошла, изящно обогнув дарогу, и встала напротив Эрика.

– Вернее, даже не найти – заметить! Приложить совсем немного усилий, и он обязательно покажется, этот смысл! – женщина, широко улыбаясь, подняла указательный палец. Она явно была очень довольна собой.

– Смысл жизни, если он единожды был найден, никогда не исчезнет. Это не зависит от человека, это – решение высших сил – в чем будет чей–то смысл жизни. И, простите за мою нескромность, но мне кажется, что у Вас, месье, он состоит в творчестве.

– Музыки больше нет во мне. Я не слышу… Она умерла…

– Музыка не может умереть, – внезапно–стальным голосом процедила сквозь зубы Сандра, – Человек может умереть от музыки, но сама музыка по своей сути – бессмертна. Я не музыкант, но даже я это понимаю… Это то, что вечно. Даже когда исчезнет вся жизнь на земле, во всем мире, во всей вселенной – музыка останется. Музыка движения планет, музыка сфер. Музыка солнечных вспышек и движения колец Сатурна… Кхм–кхм. Извините, увлеклась…

Возможно, она права, и музыка не умерла в нем?

Вновь тяжело вздохнув, Эрик сел на стул возле фортепиано и принялся наигрывать какую–то незамысловатую мелодию одной рукой. Поначалу она была дерганной, нескладной, даже неказистой. Со временем, все больше усложняясь, к ней добавилась фактура, сквозь ноты пророс контрапункт, динамика то вспыхивала, подобно солнечным лучам, то затихала, тональности сменяли одна другую, словно рисунки в калейдоскопе. И вот это уже не мелодия – это бушующий океан, волны которого, с величием поднимаясь до небес и, казалось, прорывая их насквозь, с грохотом разбиваются о прибрежные скалы! Голубое небо стремительно заволакивает тучами, и слышатся первые раскаты грома, и волны становятся все неистовей, громада их поражает, и молния резкой вспышкой озаряет потемневшее пространство, отражаясь в них на краткий миг!..

Это не был "Дон Жуан". Это не было похоже ни на что из того, что он сочинял прежде. Это было непривычно, какой–то новый виток в его творчестве. Эрик настолько увлекся охватившим его потоком, что не заметил, как Сандра вошла в комнату и теперь, привалившись к косяку и вцепившись в него руками, тяжело дыша, всем своим существом погружалась в музыку, что лилась из его рук.

Она никогда прежде не слышала ничего подобного. Много она видела выдающихся, даже великих исполнителей: взять хотя бы Ференца Листа, на чьем выступлении ей посчастливилось побывать в Веймаре, но это… Перед ней раскинулся огромный, бушующий океан, но она не просто представила, что музыка похожа на океан – он будто был осязаем. Казалось, она могла бы погрузиться в эти темные бурные волны, озаряемые вспышками молний, если бы музыка велела бы ей это сделать.

Эрик опустил руки, и звенящая тишина наполнила пространство вокруг. Сандра не решалась вымолвить ни слова – ее голос был бы диссонирующим после его музыки.

– Мне казалось, вы были чем–то заняты? – вырвался из тишины усталый голос.

– А… Разве?.. – удивилась Сандра, еще не до конца придя в себя.

– Вы говорили, что к вам пришел пациент, – нехотя напомнил Эрик, проведя рукой по клавишам.

– А… Да, наверное... Сыграйте еще! – воскликнула женщина так громко, что Эрик вздрогнул от неожиданности.

– Прошу вас, сыграйте! Я никогда не слышала ничего подобного! – Эрик с удивлением отметил, что на лице женщины появилось абсолютно детское выражение восторга.

– Я… – начал было Эрик, но Сандра кинулась к нему и, схватив за руку, вновь повторила свою просьбу.

– Я не знаю, что вам сыграть. Сейчас я импровизировал, – проговорил Эрик, напряженно дернув плечом и вырвав руку из железной хватки женщины.

– Тогда, прошу вас, сымпровизируйте еще! – все так же широко улыбаясь, попросила Сандра. В недоумении пожав плечами, Эрик снова заиграл. На этот раз мелодия была сумрачной, темной, «лунной»… Сандра восхищенно ахнула и села прямо на полу, возле его ног, привалившись спиной к стулу.

Они оба чрезвычайно увлеклись. Проведя так несколько часов, они решили прерваться лишь, когда Эрик заметил закатные лучи солнца на горизонте. Мужчина не отказался от предложения выпить кофе в гостиной.

Выйдя из кабинета, они встретили недовольную и даже, кажется, злую Джунко, и казалось, недовольство ее распространялось на них обоих.

– Месье Ривьен ждал вас три часа, госпожа. Потом он устал ждать, забрал деньги, выплаченные им за месяц вперед, и сказал, что больше ноги его в этом доме не будет.

– Ох… Ну, скатертью дорожка, – небрежно бросила Сандра, извлекая из буфета две чашки и кофейник.

– Вы не очень–то цените свою работу, – усмехнулся Эрик.

– Дело не в самой работе, – сказала Сандра, ставя турку на плиту, – Скорей, в человеке, с которым предстоит работать. Некоторым людям просто не хочется помогать.

– А я думал, что врач должен быть беспристрастен, – все с той же усмешкой продолжил Эрик, сложив руки на груди.

– Да, именно так и должно быть. Но… – женщина несколько раз щелкнула пальцами и, разведя руками, хохотнула, – Это же я. Мне можно.

– Госпожа, я могу с Вами поговорить? – тихо вмешалась Джунко, направляясь в сторону двери.

– Мм… Извините, я скоро вернусь, – учтиво кивнув, Сандра вышла вслед за служанкой.

– Теперь, когда месье Ривьен забрал деньги, нам нечем платить за дом, – быстро заговорила девушка по–японски, – Что нам делать?

– Я не знаю, нужно что-то придумывать, – недовольно хмурясь, ответила Сандра, оперевшись на стену. Японка тоже нахмурилась.

– Возможно, приходили, кхм… письма от заказчиков? – смятенно улыбаясь, поинтересовалась женщина. Японка испуганно вскинула голову.

– Но Вы же говорили, что больше не будете заниматься этим! – испуганно воскликнула она.

– Я помню, что говорила! – чуть прикрикнула на служанку Сандра. Продолжила она уже спокойнее, – Я помню. Но… Разве у нас есть другой выход? Ведь я больше не умею ничего так хорошо, как разговаривать и…

– Устранять неугодных обществу? – со злостью фыркнула японка.

– Да, именно. Не переживай, все будет хорошо, – мягко сказала женщина, обнимая служанку.